Спасибо за Смерть

Часы показывали шесть, когда Кайл резко открыл глаза, сквозь силы вытягивая себя из кошмара, который длился, казалось, всю ночь. Все тело будто окаменело и потому он несколько минут лежал без движения, уставившись в потолок и всматриваясь в ползающие по нему тени. Тени на потолке отбрасывали толпящиеся за окном гостиной высокие деревья их сада, наводя на сердце Кайла ужас и тоску. Вот уже который день, как он спит в гостиной, не покидая ее стен даже днем. С того момента как он встретился с Ивейди прошло несколько дней и все это время он не покидал своего дома стараясь не сталкиваться ни с Элен, ни с дочкой Люси. Теперь, когда ступор его отпустил, он медленно привстал с дивана и прошел в ванную комнату. Теплый душ заставил мысли на время покинуть его голову. В комнатах запахло чем-то сладким, наверняка, пришла помощница по дому и умелыми движениями приступила к подготовке стола к завтраку. Кайл поторопился собраться. Стол давно был накрыт, но есть совершенно не хотелось. Пройдя в гостиную, он застал Люси за завтраком – она опрокинула на него короткий взгляд, который в последнее время стал таким говорящим и осуждающим, что в иной момент Кайла передергивало от этого взгляда. Она кивнула головой и отвернулась, почему-то заторопившись и

дожевав кусочек бутерброда, допивая апельсиновый сок. На шее у нее висели крупные наушники, в которых она в последнее время пряталась от реальности вокруг. Кайл бросил на нее укоризненный взгляд, от чего она будто не замечая отца промелькнула в двери проговорив: «Я тороплюсь!» Все то, что хотел сказать ей Кайл зависло в его уставшей голове. Впервые за все время он не захотел окликать ее, возвращать ее из дверей обратно, пытаться достучаться до ее, будто каменеющего с каждым годом под бешеный ритм рок- музыки, сердца. Вот уже третий год, как в их большом светлом, некогда шумном и праздном доме воцарилась гробовая тишина и под одной некогда счастливой крышей стали обособленно жить три разных человека. Кайл подошел к столу, заметив любопытный взгляд помощницы и присел на стул, потянув руку к чашечке с кофе, который он обычно покупал на заправке. В мыслях он не услышал громкого звонка назойливого телефона. Худощавая помощница сняла трубку и выглянув в арку, разделяющую гостиную и кухонную зону, приговорила: «Вас к телефону». Кайл поставил чашечку на место, не успев ее пригубить, и медленно подошел к трубке. Знакомый хриплый голос Ивейди полушепотом проговорил время, в которое они должны были увидеться в прибрежном ресторанчике, в котором они совсем недавно и очень необычно познакомились. Сердце Кайла сжалось от волнения, будто подобравшись к самому горлу, и он стал ощущать сильную пульсацию в ушах.

– С вами все в порядке? – с акцентом спросила помощница.

Кайл ничего не ответил и повесил трубку, сдернул с вешалки пиджак и скрылся в дверях. Набережную своего города Кайл любил. Ему вспоминалось, как в раннюю субботу мама привозила его сюда полюбоваться морем и погулять вдоль берега. Добираться до этой части города приходилось сменяя несколько автобусов, ведь их с мамой каменный дом находился в спальной части города в двухстах километрах от центра. Тогда он крепко сжимал ее теплую руку своей маленькой рукой и плелся за ней иногда путаясь в шагах. Годы шли и шаг становились увереннее. Теперь он, будучи совсем уже взрослым почти пожилым, бросал этот шаг по брусчатому тротуару, но с тем же сильным желанием снова взять ее за руку. С появлением в его жизни Кристины, а вместе с ней и надежды на еще один глоток счастья прошло три месяца. Три месяца, как он занес домой вместе с собой роковой обман, ставший теперь новым распорядком его жизни. Все эти три месяца обман исправно просыпался в его спальне, принимал душ, более усердно и волнительно собирался из дому, совершенно не замечая провожающих его с недопониманиями упреков глаз жены и дочери. Даже глаз тайской помощницы, которая в последнее время готовя стол к завтраку, перестала сервировать место для него. Обман, никому о том не говоря, забрал душу Кайла из семьи, оставляя на время в его доме его безмолвное тело. Обман запрыгивал с Кайлом в его автомобиль, и проезжая мимо здания его компании, проделывая стокилометровый путь к югу от его дома, пытаясь быть незамеченным никем и затерявшись в блоке здания старого дома, он появлялся в маленькой квартирке, в которой три этих месяца жила Кристина. Она встречала его у самого входа в говорящем нижнем белье, будто чувствуя шаги у дверей и, ухватив тонкими пальчиками руки его строгий галстук, тянула его за собой в спальную комнату. Там, в этой комнате личность Кайла раздваивалась на две противоположности. Он уходил в нее, как под гипнозом, на мгновение забыв закрытого в самого себя мужчину и реализуя все ее фантазии. Эта комната становилась обителем его самых искушенных желаний. Он не помнил, как оказался на кровати – все случилось будто не с ним, комната растворила его страхи, разъела границы, и от прежнего хладнокровного мужчины осталась лишь тень, податливая и жаждущая. Кристина лежала рядом, полуобернувшись, ее глаза смотрели на него, а сквозь него туда, куда он сам никогда не заглядывал. Она не говорила ни слова, но именно в этой тишине он впервые услышал самого себя. Каждое ее прикосновение было не просто лаской – это было позволение. Разрешение быть слабым. Быть живым. Быть. Он целовал ее шею, как будто боялся, что она исчезнет, а пальцы будто впервые узнавали, что значит тронуть человека и не разрушить. Он сжимал ее руку как якорь, как последний мост между реальностью и чем-то…почти невозможным. И в эту ночь, полную дыханий, смятых простыней и нежных сдержанных стонов, Кайл испытал не просто страсть. Он испытал возвращение. Возвращение к тому, кем он мог быть, если бы не боль. Если бы не одиночество. Если бы не смерть!

Это была не любовь. Это было что-то гораздо тоньше, опаснее и глубже. Необъяснимое внутреннее притяжение, похожее на ток – не бьющий, но разъедающий изнутри. Между ними была связь, лишенная логики. Она не строилась на словах, не держалась на воспоминаниях – она просто была. Как будто под кожей Кайла жил неуловимый отпечаток Кристины, и каждый раз, когда она исчезала, – он заболевал. Не физически. Тело справлялось. Но что-то в нем ломалось. Он не нуждался в ее любви – он нуждался в ней самой, во вкусе ее тишины, в пространстве между ее шагами, в ее отсутствии, даже в этом. Она стала его отравлением – медленным, изысканным, незаменимым. Не страсть, не нежность – зависимость от самой их связи. И он не знал, что с ним делать, когда этой связи не было.

Брусчатая и узкая дорожка, отходящая от набережной, поворачивала направо к скалистому обрыву, на котором несколько десятков лет располагался всем известный ресторан «Жемчужина». Тот самый ресторан, у входа в который судьба столкнула Кайла и Ивейди, в скором времени столкнув их судьбы в роли заказчика и детектива. Первый, потерянный в сомнениях, и заселивший в душу обман, второй – опытный и холодный, должен был этот обман разоблачить. Первый уже сел за столик и заказал себе воды с лимоном, предчувствуя, что услышанная новость может заставить остановиться кровь в жилах. Второй, не выдавая в лице раздумья и спрятав чувства за неподвижной мимикой лица, взял со стола хорошо упакованный бежевый конверт, аккуратно прошел пятнадцать ступеней, промелькнул в старой арке выхода из здания, неторопливыми шагами пересек улицу, завернул за угол, оказался в нетерпимо сжатом пространстве разделяющим один дом от другого и именующийся на табличке как «Проулок №6», сделал еще несколько шагов, оказавшись на площади. Величественный скелет здания почтенной церкви раскрылся перед ним как книга, и он обернулся в ее сторону, взглянул в расписные окна, как в окна родного дома, сжал крепче конверт отчего тот смялся в кулаке. Медленно, не оглядываясь никуда, он прошел всю площадь. Хорошо зная округу, Ивейди выбирал самые короткие пути и через десять минут в строго оговорённое время оказался в зале рокового ресторана. Удивительно, но зал был пуст. Худощавые официанты тонкими бледными пальцами сервировали столы, расставляя стаканы, посуду, вазы – было понятно, что вечером намечалось какое-то торжество и ресторан не принимал обычных гостей. Ивейди уверенно прошел к столику, который занимал Кайл. Кайла в этом знаменитом месте хорошо знали и понимали, что если из меню был заказан стакан воды с лимоном, то его нахождение тут не будет длиться долго. Ивейди опустился на стул, не оборачиваясь к Кайлу. Окаймлённая со всех сторон стеклом, веранда ресторана открывала неописуемый вид на море. На это самое море, которое бессменно оставалось единственным свидетелем жизни этого города из века в век. Солнце появлялось и исчезало, также коротко висела над этим городом луна, лишь иногда появляясь в черной вечности неба. Ветер приходил из ниоткуда – уходил в никуда, а иногда его и вовсе невозможно было не ощутить. И звезды вырезались из- под облаков нечасто. Такими же приходящими были и дожди, и снега, и облака, и путешественники. Даже горы, окаймляющие город и будто прижимающие его к песчаному берегу моря своими вершинами, не могли зацепить пышное тело облаков и заставить их остаться над ним навсегда. А вот море иногда из любопытства поднималось со дна глубин белой пеленой и вглядываясь в даль в секундном порыве оглядев всю округу, а потом со всей мощью ударившись о скалы, о песчаный берег, либо о железные прутья, поддерживающие балясины ресторана, падало вниз, сползая в свою мощную, никем неизведанную стихию, сливаясь со своими неизведанными, таинственными и безграничными водами. Глаза Ивейди блеснули, но тоской. Он снова сжал в кулак верхнюю часть конверта, которую удерживал в руке. Перевел глаза на Кайла и чуть слышно прошептал: «Кайл, жизнь – это карта, маршрут которой выбираешь ты сам. Как я понимаю маршрут твоей карты был безобиден и так обычен. Ты резко решил его поменять. Никто не имеет права осуждать или наставлять тебя. Я всегда знал, что у людей нет судьбы. Мы ее пишем сами. Сами прокладываем свой путь – страшно одно, что конечная остановка любого пути – это смерть. Вы все умрете! Поэтому живи здесь и сейчас. Если эта великая истина дошла бы до каждого сердца и ума, поверь мне, Мир был бы совсем другим. История не знала бы войн, человек не знал бы зависти, подлости. В ваши души не заползало бы зло и не было бы желания вечного поиска света. Прислушайся ко мне, я открою это окно и вышвырну этот конверт в это море, а ты открой душу и вышвырни из нее ее. Твое сердце, если уж жаждет любви, найдет ее снова, или же попытается возродить ее там, где она некогда была. Иногда мы пускаемся в поиски, не осознавая того, что делать это не к чему. Мне кажется Кайл, у тебя есть обьекты, которые воистину нуждаются в твоей любви. Вот оно человеческое эго, из-за которого вы порой не замечаете столь ясно видимое. Если ты прислушаешься ко мне – избежишь большой трагедии, – Ивейди резко остановился, будто имел некую способность слушать чужие мысли и сейчас услышав несозвучные, но пронесшиеся в голове Кайла мысли, он смолчал.

–Ничего вечного нет! Довольствуйся мгновением страсти, вкуса и жизни – именуй их счастьем, ведь именно из этих мгновений и состоит вся короткая, бессмысленная человеческая жизнь, – последние слова Ивейди прошептал, ощущая, что все сказанное им лишь эхо вокруг них двоих. Кайл и был тут, и его не было.

Кайл терпеливо дослушал, поначалу ощутив, как комок боли подкатил к его горлу, наполнил каждый кусочек его тела, потому что он четко понимал о ком говорит Ивейди, но, а потом мысли его будто покинули голову и оказались там, рядом с ней. Последние слова Ивейди он уже не слышал, находясь рядом лишь физически. Это состояние Кайл стал замечать за собой давно, порой осуждая себя за некое пространственное отдаление от реальной жизни. Это состояние появилось у него с тех самых пор, как он потерял мать, которая могла подолгу и со всем вниманием выслушивать его. После ее ухода заполнить пустоты молчаливой души он решил сам. Может, оттого и впустил в свою жизнь молодую Кристину. Кайл поднял на Ивейди покрасневшие от слез глаза.

– Ивейди, я много чего понимаю. С этой ситуацией мне следует разобраться самому. Я ценю ваши советы, хотя не считаю, что вы обязаны мне их давать. Думаю, вам не стоит отказываться от уже завершенной работы и тем более от хорошего гонорара.

– Гонорар – дело относительное. Иногда от него можно и отказаться, зная какой ценой потом будет расплачиваться за него заказчик или объект заказа, – холодно ответил Ивейди, – Вот в этом и разница между нами! Вы люди ведётесь на чувства, я живу умом и логикой.

– Не могу понять твоего разграничения между тобой и людьми. Если мы есть люди, то кто тогда ты? И если нами руководят чувства, то позволь за них отвечать.

– Как-нибудь и ты узнаешь истину. В основном о ней узнают перед уходом. Думаю у нас будет еще время об этом поговорить. Может быть, и я есть человек! За эти долгие … очень долгие года жизни на земле мне тоже тяжело различить, где есть я, что есть вы, а может, на этой земле есть только МЫ. Ведь я с теми же страстями, с теми же мечтами, и почти с той же душой. Разве что одно различие – Я вечен, а вы когда-то уйдете, Я даже могу сказать вам когда! – договорив, Ивейди положил руку на стол и медленно отодвинул от себя конверт.

Несколько минут он не сдвигал с конверта руки, будто подумывая еще раз, а потом, собравшись с мыслями резко встал и двинулся в сторону выхода из ресторана.

– Гонорар вышлешь наличными, – прошипел он по пути, внезапно скрывшись в дверях и оставив на веранде Кайла, бежевый бумажный конверт, худощавого официанта в обреченной униформе и бушующее неукротимое море.

Тебе когда-нибудь приходилось лгать? Тогда ты наверняка знаешь, тому тебя ведь учили, что ложь это нехорошо, но никто тебе не рассказывал, как бывает сладок ее яд. Яд замедленного действия. Как обжигающе он ложится на иссохшие губы проникает в тебя, заполняя каждый кусочек тела, ударяет в голову, в мысли, в мечты и может изменить всю твою жизнь, навевая в самое ухо страстным женским голосом «Я тебя хочу. Я тебя люблю». Влияние этого яда может длиться по несколько часов в чужой постели, в чужой квартире, в каком-то номере отеля и даже в салоне твоего любимого автомобиля. Он тебя кормит, он тебя питает. В твои пятьдесят два он хватает тебя за стянутый на поясе ремень, и тянет за собой далеко, высоко, а порой на самое дно…

Кайл слизал с губ этот яд, захлопнув дверь автомобиля и схватившись обеими руками за послушный кожаный руль, он так часто делал, когда голове было тяжело на плечах. Рядом с ним будто подсмеиваясь, порой ухмыляясь, надменно дразня его и жестоко плюнув в самое сердце, заколов его предательским ножом, лежал хладнокровный бежевый конверт. Из него словно злой язык, словно ползучий змей вывалились и лежали жестокие фотографии, рассказывающие о трехдневной жизни Кристины. Ее короткий маршрут к той квартире, куда он забрасывал тело и душу, убегая от реальности всего мира, к тому отелю, где она не была с ним и появлялась у его входа с новым другом – намного моложе его. Кайл крепче впился в руль и опустил на него отяжелевшую голову крепко сжав глаза. А в них сменяясь друг за другом как картинки, мелькали фрагменты из недавнего прошлого и началось это прошлое с того момента, как она влетела в его судьбу, создав в ней тайный неповторимый мир двух, так вовремя встретившихся любовников. Он шагающий на встречу к непонятному, все чаще оборачивающийся на прошлое, а последнее время и вовсе живущий им. Она, закинутая в этот город на несколько дней, но приземлившаяся тут на долгие три месяца ради него…, а теперь получается, не ради него; а теперь ее надо исключить из памяти, вырвать из сердца, погасить в себе только что пробудившийся огонь и пуститься в давно уже определившийся маршрут, проложенный между домом и офисом его большой компании. Кайл выжал педаль газа изо всех сил, автомобиль, будто сопереживая хозяину, резко загудел и рванулся во мрак ночной улицы, увозя Кайла далеко от этого огнедышащего места. Туда, где ему всегда было хорошо. Какие-то двести километров и, он окажется в самом родном и безопасном месте на земле – в доме его детства, где каждый уголок, каждый цветок и каждое дерево были преданными и молчаливыми стражами всех его печалей.

Только там, опустошив бутылку виски, а может не одну, он оставался наедине с самым преданным человеком – самим собой. Когда- то этим человеком была его мать, но вот уже больше половины года, как ее заботливое сердце сдавлено тяжелой могильной плитой, настолько сильно, что она наверняка не чувствует запаха увядающих на этой плите ее любимых цветов, недавно оставленных Кайлом. Кайл это осознавал и в эти минуты, мчась по извилистой пустой дороге, проложенной сквозь сердце леса, будто не замечая толпящихся справа и слева от него высоких деревьев, изгибов скалистых гор и стучащего по железному корпусу автомобиля крупных капель дождя, он сглатывал обиды, не стесняясь катившихся по щекам слез, желая себе той же плиты, там рядом с ней, лишь бы заглохла навсегда эта боль, разрушающая сердце и мешающая жить.

Еще с раннего детства маленькая Элен была изнежена и избалована любовью близких и родителей. Она выросла в большом каменном доме, во дворе которого раскинулся журчащий фонтан. Окруженная лаской и вниманием, она всегда могла легко добиться своего лишь топнув ногой, ее отец – известный профессор одного из университетов, души не чаял в дочке. И Элен к отцу была привязана больше, чем к матери. Закрывшись в библиотеке, Элен и отец могли подолгу о чем-то рассуждать. Отец научил ее шахматам. Научил этой искусной игре, правила и секреты которой могли пригодиться ей в реальной жизни. Окно библиотеки смотрело на огромный двор их дома и все это принадлежало только ей одной. Еще с детства Элен отличалась от двоюродных братьев и сестер терпением и усердием. Каждый день ее жизни был расписан до мелочей. Она калькулировала распорядок своего дня, живя по определенной системе, в которую входили спорт, музыка, время, посвященное лично себе и работе. В последствии время, отведенное для работы, становилось все больше и больше. Спорт заменили вечерние прогулки «когда получится», музыка закрылась под деревянной крышкой белого рояля, поверхность которого со временем превратилась в стол для архивных документов. А время, предназначенное самой себе, Элен сократила до нескольких часов перед сном, которые она проводила за толстой книгой чужих судеб. С каждым годом Элен становилась сильнее и мудрее, превращаясь в красивую девушку, в сердце которой запал тогда еще молодой Кайл, учившийся на несколько курсов старше нее. Стены университета, в которые ректором был избран ее отец, подарили ей знакомство с будущим мужем. Кайл, как и она, получал экономическое образование. Дом его семьи находился очень далеко от университета и потому мать оплачивала ему пансионат. Сейчас, с высоты этих лет Элен не помнит по любви ли она вышла замуж. Может, это было для нее неважно потому, что также замуж выходила ее мать. Достаточно было подходить к друг другу внешне, разделять мнение друг друга и иметь много общего. Кайл и Элен были счастливы в тишине, которую они создали вокруг себя, не из-за любви к ней, а из-за того, что им незачем и не о чем было говорить. Все было до пресности идеально. Каждый знал свои обязанности, уважение было обоюдным, интересы были одинаковые и потому две разные судьбы соединились в одну. Им не нужна была любовь, как не нужна была любовь ее отцу и матери. После свадьбы они оба ушли в работу, четко разделив между собой права и обязанности. Капитал и связи отца сыграли немалую роль и Элен и Кайл четко знали, что она на шаг впереди и всегда относились к этому спокойно, никогда не затрагивая этой темы, особенно при Люси. Они были слишком правильно воспитаны, чтобы чем-то обидеть друг друга. С появлением Люси дома стало шумно до определенного времени, прибавилось много новых вещей, зачастили новые гости, но не стало счастливее. Счастье для Кайла и Элен было в другом – в строгом исполнении всего предписанного. Когда не стало отца, она боялась потерять уверенность в себе и потому все больше времени проводила в компании. У нее был муж – уважающий ее, ценящий ее благородство, разделяющий с ней свои планы, дом, постель и дочь, но никогда не любивший ее. У Кайла была жена, исполняющая эту роль в лучшем своем исполнении, но не любящая его. Им было неведомо это чувство, потому они к нему не тянулись. И это их устраивало, им было комфортно рядом с друг другом. С годами эта супружеская пара настолько привыкла друг к другу, что семейный долг и человеческое отношение стало единственными нитями их связи. И даже страсть и интимная жизнь были исполнением некоего долга. Привычки и капризы каждого объединились, превратившись в семейные традиции, по большей части Кайл и Элен были похожи на брата и сестру, чем на мужа и жену. Она часто уезжала в командировки, особенно последние пять лет. Собирала в кожаный чемодан несколько деловых костюмов и отправлялась из города в город, часто оставалась одна в каком-нибудь уютном маленьком отеле, ей часто перепадали заинтересованные взгляды мужчин и даже попытки завязать какие-то отношения, но Элен и мысли не могла подпустить об измене. Для нее это было бы не только предательством, не только преступлением против семьи, но и страшным грехом. Она с пониманием относилась к тому, что Кайл мог умчаться за двести километров в дом своей матери и провести там несколько дней, а может и неделю. Она уважала личные границы, как и он уважал ее, и все их отношения были построены на полном доверии, оттого ее не смутило, что этой ночью Кайла дома нет. Тайская помощница ехидным голосом уведомила ее об этом. Элен выдохнула, не подав ей виду о своем душевном, она вообще не любила это делать. И приняв душ, она ускользнула под одеяло, погасив лампу, сегодня не прикоснувшись к этой толстой книге на прикроватной полке. Было раннее утро, когда она закрыла глаза и уснула, все остальное время она о чем-то думала.

Шёл третий день как Кайл не выходил из дома своего детства. Он лежал на диване в гостиной, уставив во двор ничего не значащие глаза. А во дворе огромные высокие деревья будто подпирали небо, порой раскачиваясь из стороны в сторону и заглядывая в гостиную, отчего на потолке и стенах появлялись страшные тени. Корявые ветви облысевших деревьев казались руками, пытающимися дотянуться до тела и головы Кайла. Пьяное сознание водило его по самым отдаленным закоулках воспоминаний. Вот уже сколько дней как он потерял счет времени, потерявшись в пространстве и в себе. Такое странное состояние невесомости, совершенно не связанное с принятым алкоголем. Это душа! Ее болезнь! Кайл вытягивал перед собой руку, рассматривая пальцы и почему-то подсчитывал их. Он улыбался своим мыслям и со стороны мог показаться безумным или одержимым. И так странно – все казалось ему, что тут в этом маленьком доме он не один. Он закрывал глаза и проваливался в полусон – странные лица, странные люди смеялись ему в лицо, обнажая корявые серые зубы. Он чувствовал запах сырости от их тел, он всячески пытался выбраться из этого кошмара, но что-то тянуло, манило его к себе, будто связывая руки и ноги. Кайл резко открыл глаза, запах из сна так ощутимо стоял в гостиной комнате, он натянул одеяло на голову и зажмурил глаза впервые за все время, за долгие годы его жизни его обуял самый настоящий страх, страх перед неизведанным, страх перед невидимым. Который раз он находится в этом доме один, но никогда еще такого не было. Будто с каждого уголка комнаты к нему ползли странные черные тени. Он так явно чувствовал их присутствие сжимаясь под одеялом и боясь достать руку из- под него. Нервы были в таком напряжении что он хотел расплакаться, выбежать из дома и скрыться в освящении переполненных людьми улиц.