Новогоднее чудо

Александр Голубцов

Новогоднее чудо

Я проснулся и сразу вспомнил – сегодня тридцать первое декабря! Новый год! Чудеса! Может быть, сегодня что-то изменится, может быть, именно сегодня всё будет по-другому, и мама с папой наконец скажут «да»!

Я лежу на спине, смотрю на потолок, солнце светит сквозь морозные узоры на окне, а на потолке получаются тени какие-то прикольные, двигаются, переплетаются! Вот эта похожа на дракона с длинным хвостом, а вот эта на машину, а вон та точно собака! Уши торчат, нос, хвост виляет!

Собака…

Я сразу про неё подумал, как всегда, каждое утро одно и то же – только бы собаку, только бы собаку, и всё остальное неважно!

Закрыл глаза и опять представил, наверное, уже миллион раз представлял, но всё равно интересно каждый раз, вот я иду из школы, ну допустим, получил двойку по математике у злой Марьванны, она всегда меня спрашивает, когда я не готов или Лёшка опять обозвал меня коротышкой, хотя я не коротышка, просто он высокий дылда, и настроение паршивое, и вообще всё плохо, но я открываю дверь – и БАМ! – меня встречает мой пёс! И ему совершенно всё равно, что там у меня за оценки или что говорит этот дурак Лёшка, ему важно только то, что я пришёл, что я вернулся! Он начинает прыгать на меня и лаять так громко, что уши закладывает; хвостом машет так быстро, что вообще не видно его, а только размытое пятно какое-то, как пропеллер; лижет мне руки, тыкается своим холодным и мокрым носиком мне в лицо, и я такой счастливый, что чуть ли не плачу от радости!

А потом мы пойдём гулять! Каждый день! Я его научу командам – сидеть, лежать, дай лапу, апорт, папа говорил, собаки умные и быстро учатся, главное терпение, мы будем во дворе играть, и все ребята будут говорить: «Ого, у Тёмки собака! Вот крутой!» и даже Лёшка со своим породистым лабрадором, которого ему папа купил за сто тысяч, он всем хвастался, обзавидуется, потому что мой пёс будет самый крутой, самый умный, самый преданный! А зимой он будет по сугробам носиться, зарываться в снег с головой, выпрыгивать оттуда весь белый, как снеговик, а я его потом дома полотенцем вытирать буду, большим и махровым, которое мама даст специально для него, а он будет отряхиваться, брызгать водой во все стороны, и мама будет ругаться: «Артём, ну сколько можно, везде лужи!», но не по-настоящему сердито, а так, для вида, и нам будет смешно!

А вечером, когда я буду делать уроки, противную математику с этими дробями, которые я вообще не понимаю, он будет лежать у меня под столом, положит морду на мои ноги, и мне будет тепло и уютно, и даже математика не будет такой ужасной! А когда я лягу спать, он заберётся ко мне на кровать, свернётся калачиком у моих ног, тёплый такой, и будет сопеть во сне, и мне совсем не страшно будет, даже если ветер воет за окном!

Я даже имена придумал кучу! Целый список на листочке написал, но пока спрятал под подушкой, чтобы родители не нашли случайно!

– Артёмка! Вставай, соня! День уже начался! – мама крикнула из кухни так громко, что я аж подскочил.

Я рывком поднялся с кровати, скинул одеяло, оно предательски запуталось в ногах, пришлось дёргать, чуть не порвал, схватил со стула штаны, начал натягивать их на ходу, прыгая на одной ноге через всю комнату, чуть не врезался в угол шкафа, фух, пронесло буквально в сантиметре, потом чуть не зацепился за коврик у двери, он вечно съезжает, пролетел в дверной проём, задев плечом косяк и влетел на кухню как ракета!

Там пахло кофе и чем-то сладким, мама, наверное, что-то печёт для праздничного стола. Она стояла у плиты в своём старом синем халате, помешивала что-то в кастрюле, а папа сидел за столом с газетой, зачем он её читает, там же одна скука про политику и экономику, я один раз посмотрел – ничего интересного! и очки его, как всегда, съехали на самый кончик носа!

– Доброе утро! – я влетел и плюхнулся на свой стул так резко, что он жалобно скрипнул, качнулся назад. Я схватился за край стола, но чуть не грохнулся, представляю, как мама ругалась бы!

– Полегче, сын, ты так стул сломаешь в один прекрасный день, – папа посмотрел поверх очков с улыбкой. – С последним днём года тебя! Ну что, загадал желание на Новый год?

У меня внутри всё сжалось, сердце бухнуло так сильно, что в ушах отдалось. Ещё как загадал! Каждый день загадываю! Каждую ночь перед сном! Когда звезду падающую видел прошлым летом – загадал! Когда свечки на торте задувал в октябре на день рождения – загадал! Когда ресничку нашёл и дул на неё – загадал! Постоянно, постоянно загадываю одно и то же!

Кивнул и уставился в тарелку, схватил кусок хлеба и начал намазывать его маслом, но руки дрожали почему-то

– Тёма, только давай не про собаку сегодня, – мама сказала это тихо, почти шёпотом, а в голосе у неё было что-то грустное. – Мы же столько раз уже говорили, солнышко.

И меня как прорвало! Не хотел я ничего говорить, честное пионерское, обещал себе сегодня молчать, не портить праздник, не ныть, но слова вырвались сами, как вода из крана, когда его резко откручиваешь!

– А почему нельзя?! – я вскочил так быстро, что стул опрокинулся назад с грохотом, а хлеб с ножом полетели на стол и застучали по тарелке – Ну почему всем можно, а мне нельзя?! У Лёшки Соколова лабрадор огромный. У Маринки с третьего этажа два кота рыжих и попугай зелёный, я видел! У Витьки из третьего «Б» даже хомяк есть, он его на продлёнку приносил! У всех есть, у всех, а у меня ничего нет! Я только собаку хочу! Одну маленькую собачку! Я буду сам за ней ухаживать, честное слово, клянусь, обещаю!

Голос мой сорвался, стал высоким и визгливым, терпеть не могу, когда так получается, но ничего не мог поделать, внутри всё кипело и бурлило – так обидно было, так несправедливо, что хотелось топать ногами и кричать ещё громче!

– Тёма, присядь, пожалуйста, – папа спокойно встал, поднял мой опрокинутый стул, поставил его ровно и кивнул на него.

– Не хочу садиться! – я топнул ногой – звук такой громкий получился, что сам испугался, потом ещё раз топнул – Хочу, чтобы вы меня поняли наконец! Почему вы не понимаете?!

– Тёма, сядь, – повторил папа, и голос у него был не сердитый, но такой серьёзный, что я послушался и плюхнулся обратно на стул, но сидел на самом краешке, весь напряжённый, готовый в любую секунду вскочить снова, и сжал кулаки под столом так сильно, что ногти впились в ладони.

Мама подошла ко мне, присела рядом на корточки, она всегда так делает, когда хочет поговорить по-взрослому, взяла мои руки в свои тёплые, мягкие ладони, пахнущие корицей и чем-то ванильным, и когда она заглянула мне в глаза, я увидел там не злость, а что-то похожее на грусть, и мне вдруг стало стыдно за свой крик и за топот!

– Солнышко моё, послушай меня внимательно, хорошо? – начала она мягко. – Мы не можем завести собаку не потому, что мы злые или жадные, и не потому, что нам всё равно. Это не так, мы видим, как тебе этого хочется. Но, Тёмушка, подумай сам: мы с папой уходим на работу рано утром, приходим поздно. Ты в школе до трёх, потом продлёнка до пяти. Получается, собака будет сидеть одна в квартире целых десять часов! Каждый день! Представляешь? Ей будет страшно, одиноко и плохо! Это же живое существо, понимаешь? Не игрушка, которую можно в угол положить. У неё есть чувства, ей нужны внимание, прогулки, любовь!

– Но я буду! – я выдернул руки из её ладоней, вскочил снова, стул опять качнулся, но на этот раз не упал – Я встану пораньше, в шесть утра, даже в пять, если надо, и выведу его погулять до школы! Два раза выведу – утром и перед школой! А потом сразу после уроков прибегу домой, не буду на продлёнке оставаться, скажу Марь Иванне, что мне домой срочно надо, и она отпустит! И буду гулять с ним, кормить, играть, мыть лапы, расчёсывать, убирать за ним, всё-всё-всё, что нужно! Вы даже не заметите, что у нас собака, клянусь!

Слова сыпались из меня как горох из дырявого мешка, я размахивал руками, чуть не задел мамину чашку с кофе на столе, она покачнулась, но не упала, говорил быстро-быстро, задыхаясь, и старался вложить в каждое слово всю свою серьёзность и готовность!

– Присядь, Тёма, – тихо сказал папа, снимая очки и кладя их на газету, он всегда очки снимает, когда хочет сказать что-то очень важное.

Я сел на краешек стула, весь трясся от напряжения, и сердце моё колотилось в груди так громко – бум-бум-бум – что мне казалось, его слышно по всей кухне, квартире, и даже по всему подъезду!

– Послушай меня, сынок, – начал папа, и голос у него был спокойный, но усталый. – Я понимаю, как тебе хочется собаку, и я не сомневаюсь, что ты говоришь искренне, что ты сейчас действительно готов заботиться о ней. Но дело в том, что собака – это не на неделю и не на месяц, это на много лет вперёд! Её нужно кормить каждый день специальным кормом, который стоит больших денег. Водить к ветеринару на осмотры, делать прививки. Покупать ошейники, поводки, миски, игрушки, лечить, если заболеет. У нас с мамой зарплаты не очень большие, мы откладываем по чуть-чуть на чёрный день.

– Я не буду новые игрушки просить! – выпалил я так громко, что сам испугался. – И на карманные расходы тратить не буду! Вообще ничего не буду! Всё собаке отдам!

– Дело не только в деньгах, сын, – папа покачал головой. – Представь себе такую картину: на улице минус двадцать пять, метель, ветер, снег прямо в лицо хлещет, а тебе нужно вставать в полшестого утра, одеваться и идти на улицу в этот мороз, потому что собаке нужно погулять. Или ты заболел, температура тридцать девять, голова раскалывается, горло болит, лежать бы тихо и мультики смотреть, а собаке всё равно нужно на улицу несколько раз в день. Или друзья позвали тебя на день рождения, где будет весело, торт, подарки, а тебе нужно отказаться, потому что дома пёс сидит, который уже много часов один. Ты правда готов ко всему этому?

– Готов! – я почти закричал, и голос опять сорвался. – Мне эти дни рождения не нужны, там всё равно скучно, Лёшка вечно дурака валяет, мне друзья не нужны, они всё равно меня дразнят, и кино не надо, ничего не надо, только собака, только она! И я пойду гулять в любую метель, даже если минус сто будет, даже если я умирать буду от температуры, всё равно пойду, потому что я не могу его подвести, понимаете?!

– Сейчас ты так говоришь, – папа вздохнул глубоко. – Потому что очень хочется. Но, Тёма, тебе всего девять лет, почти десять, но ты всё равно ещё ребёнок. И это нормально – хотеть чего-то всем сердцем сегодня, а через месяц или два понять, что это слишком тяжело, что устал и хочется свободы. Это не плохо, это просто детство так устроено. Но с собакой так нельзя, понимаешь? Потому что если мы её заведём, а ты потом устанешь – что тогда? Отдать в приют? Или на улицу выбросить? Зимой она замёрзнет насмерть. Это будет предательство живого существа, которое тебе доверилось, полюбило тебя. Ты представляешь, какая это боль?

Я сидел, смотрел на папу, и хотел кричать, что я не такой, что я не устану никогда, что это не просто детская прихоть, ненавижу это слово – «прихоть», а настоящая мечта, самая важная в моей жизни, но слова застряли где-то глубоко в горле и превращались в слёзы, эти противные, глупые слёзы, которые я изо всех сил пытался сдержать, зажмуриваясь и кусая губу, потому что мне же почти десять лет, я не маленький, чтобы реветь за столом!

– Тёмушка, мы не говорим тебе «никогда», – мама снова взяла мою руку и погладила. – Мы говорим «не сейчас». Может быть, когда ты станешь постарше, лет четырнадцать-пятнадцать, когда сможешь сам всё делать или когда дополнительные деньги появятся – тогда обязательно заведём собаку, слово даю. Но сейчас, прости, мы просто не можем дать ей нормальную жизнь. А заводить её, чтобы она страдала, – это жестоко. Ты же не хочешь, чтобы собачке было плохо?

Я кивнул, говорить не мог, горло сжалось так, что больно стало, и одна предательская слеза всё-таки прорвалась и побежала по щеке, я быстро-быстро вытер её рукавом, потом ещё одна полезла, и ещё, и я яростно тер лицо, злясь на себя за эту слабость!

– Ладно, – прошептал я хрипло, глядя в тарелку. – Всё. Понял. Не буду больше.

Дальше все молчали. Телевизор в комнате бубнил какую-то программу про то, как украсить дом к Новому году, за окном снежинки кружились всё быстрее , их становилось все больше, наверное, к вечеру метель начнётся настоящая, папа делал вид, что читает газету, но я видел, что он просто в одну точку смотрит, мама мыла посуду у раковины, а я сидел и чувствовал себя ужасно, и на них обижался, и на себя злился, и вообще на весь мир!

– Тёма, сходи, пожалуйста, в магазин, – мама вытерла руки полотенцем и протянула мне листок бумаги с её аккуратным почерком. – Сметана, майонез, колбаса докторская, батон белый, мандарины – килограмма полтора возьми. Вот деньги, сдачу можешь оставить себе.

Я взял список и купюры, сунул всё в карман и пошёл одеваться, молча, не попрощавшись.

В прихожей натягивал ботинки, левый зашнуровал быстро, а правый шнурок почему-то запутался, пришлось дёргать, чуть опять не порвал, застёгивал куртку, противная молния заедала на середине, как всегда, пришлось туда-сюда дёргать, намотал шарф так быстро, что получилось криво, но переделывать было лень. Делал специально всё медленно, нехотя, потому что идти никуда не хотелось, хотелось забиться под одеяло и лежать там!

– Тёма, – папа окликнул меня из кухни, когда я уже руку на дверной ручке держал.

Я обернулся, но на него не посмотрел.

– Я правда понимаю, как тебе хочется, – сказал он тихо. – Потому что я в твоём возрасте тоже мечтал о собаке. Каждый божий день мечтал. А потом я вырос, и эта мечта… – он развёл руками, – осталась там, в детстве. И знаешь что? Иногда я жалею. Думаю: а что, если бы мне тогда разрешили?

Он помолчал, а потом добавил:

– Может быть, некоторые мечты должны немного подождать. Чтобы когда они сбудутся, это было навсегда.

Я кивнул, хотя не понял толком, что он имеет в виду, но кивнул, дёрнул дверь на себя и вышел на лестничную площадку. Прислонился спиной к холодной стене, ух, ледяная, прямо через куртку чувствую, глубоко вздохнул, воздух пах краской и чьими-то котлетами.

«Я всё равно верю», – подумал упрямо.

И побежал вниз по лестнице, перепрыгивая сразу через две ступеньки, чуть не поскользнулся на повороте, благо ухватился за перила в последний момент, долетел до первого этажа!

Я толкнул тяжёлую дверь подъезда, она жалобно скрипнула, и вышел на улицу, мороз сразу ударил в лицо – ух! Щёки мгновенно заледенели, в носу защипало!

Я натянул шапку поглубже, засунул руки в карманы и зашагал через двор. Снег под ногами скрипел – скрип-скрип-скрип! Люблю этот звук! Солнце слепило, отражаясь от снега, что приходилось щуриться!

Во дворе никого не было – рано ещё, все спят или дома сидят. Только дядя Саша, дворник, мёл снег у соседнего подъезда, он всегда рано встаёт.