Морок. Последняя война.

Артём на мгновение задумался, словно перелистывая страницы памяти. Затем, собравшись, уверенно выдал:

– Подруга детства.

– Ну если подруга детства – это всё объясняет, – понимающе хмыкнул Артур, – Подруги детства у нас в почёте.

Он не насмехался. Просто удивляло повторение, схожесть ситуаций Игоря и Артёма. Игорь тоже встретил подругу детства спустя восемнадцать лет. Именно с этой случайной встречи, желания защитить девушку, началось расследование кровавого преступления. В итоге – исполнение того самого «личного приговора». Авакян видел прямую аналогию в готовности Артёма идти на крайности ради близкого человека. Именно потому не мог сдержать невольную улыбку. Это понимание, словно негласный кодекс, связывало их троих. Связывало сильнее, чем любые должностные инструкции. В этой комнате, за закрытыми дверями, были не просто коллеги, а люди, готовые на многое ради тех, кого считают «своими».

– Хорошо, – Раевский встал с места, давая понять, что разговор пора заканчивать. – Обсуди это с Ириной. Если она согласна «продать» тебе бизнес, тогда… В общем, мы готовы поддержать и прикрыть тебя.

Авакян удручённо покачал головой, но согласно промолчал. Ремизов тоже поднялся и протянул Раевскому руку.

***

После суеты долгого дня наконец наступил вечер. Они вновь собрались в гостиной, словно по негласному уговору. Артём стоял у окна, ладонью касаясь стекла, Марк понуро устроился на диване. Ирина откинулась в глубоком кресле, в руке у неё подрагивал бокал, но вино так и оставалось нетронутым. Она мысленно прокручивала сегодняшний звонок Синцова.

Двадцать миллионов долларов. Он дал неделю. Видимо, недостаточно вчерашнего визита его «специалистов» по взысканию долгов – решил сам обозначить требование. Даже если продать клинику… этого не хватит. Где взять остаток денег для полного погашения долга?

Горячая дрожь пробежала по кончикам пальцев, и Ира инстинктивно сжала бокал сильнее, отчего стекло едва слышно скрипнуло.

– Может, продать клинику? – неуверенно предложил Артём, словно подслушав её мысли. Лёгкий отблеск в его глазах выдавал смесь злости и беспомощности.

Марк быстро вскинул голову.

– Ни за что! – выпалил он, ударив кулаком по подлокотнику дивана. – Мам, не отдавай. Это ведь твоя жизнь, твой труд!

Ирина опустила взгляд. Её губы дрогнули, но голос прозвучал ровно:

– Выхода нет, сынок. Но дело в том, что даже при самой идеальной продаже клиники мы бы выручили… не более десяти миллионов.

– Всего-то? Только половина?.. – удивился Артём и сделал шаг к креслу.

Ирина глубоко вдохнула, на миг зажмурилась, и продолжила подсчет активов:

– Наш дом, – она кивнула на стены вокруг. – Стоимость – если быстро – около 400 миллионов рублей. Если же продавать не в спешке, можно рассчитывать на 500. Это примерно пять с половиной миллионов долларов.

Она посмотрела на Артёма, затем на вскочившего с дивана Марка, чьи босые пятки уже шлёпали по паркету.

– Суммарно… – Ирина прикусила нижнюю губу и побледнела ещё сильнее, – максимум пятнадцать миллионов. Два миллиона на депозитах и счетах наскребём. Всё!

Её сердце застучало быстрее, и она провела рукой по шее, словно пытаясь успокоить эхо собственного страха.

Марк склонился над матерью, в бессилии сжав кулаки. Артём опустился на колено рядом с креслом, прикоснулся к руке Ирины и твердо проговорил:

– Не будем загадывать. Постараемся разобраться.

Ирина почувствовала, как по спине пробежала волна тепла – не облегчение, но уверенность: она не одна.

«Я не готова снова терять», – прошептала она про себя.

В комнате повисла тишина, которая больше не казалась пугающей. Лишь эхо их мыслей наполняло пространство – о том, как бороться дальше, как сохранить последнее, что им дорого. О том, что настоящая цена справедливости часто гораздо выше любых денег.

Ирина и Марк разошлись по своим комнатам, Артём задержался в гостиной. Прислонившись лбом к холодному стеклу окна, он стоял, всматриваясь в ночную мглу. Срывающиеся с небес капли дождя разбивались о стекло, не было видно ни улицы, ни фонарей в саду – только мутные пятна света и силуэты деревьев. Где-то там, наверху, Ирина готовилась ко сну после тяжёлого дня. А в голове у Артёма пульсировал совсем другой ритм.

Воспоминания вспыхнули внезапно, как выстрел на пустой улице. Зима. Январь 2016. Прифронтовой посёлок на юге Донбасса. Сквозь морозную дымку проступают очертания разбитых пятиэтажек. Чёрная гарь от горящих нефтехранилищ стелется по промёрзшей земле, смешиваясь с пороховым дымом. Где-то за железнодорожной станцией грохочет артиллерия – то ли наши, то ли украинцы, уже и не разберёшь.

Его группа только что взяла штурмом опорный пункт в «серой зоне». В траншее – месиво из снега, крови и клочьев камуфляжа. Среди трупов подросток. Парнишка лет семнадцати на вид, в свежей форме ВСУ, но без нашивок. Видимо, один из тех мобилизованных, что попали сюда пару месяцев назад.

Это была одна из тех операций, после которых ты больше не хочешь слышать слова «приказ», «честь», «государство». Только стакан, руки в крови и пустота в душе. Спасала лишь внутренняя правота. Мы бьёмся со злом. Не мы начали это. Они обстреливали города. Они превратили Донбасс в руины. А значит, и методы против них – любые. Это война – и выбирать не приходится.

Всматриваясь в своё отражение в окне, Артём злобно оскалился. Похоже, сейчас тоже не остаётся выбора.

В первые годы он ещё вспоминал об Ире. Потом её образ всё больше стирался: с каждым днём, с каждой потерей. А теперь она – вновь рядом. И на неё идёт человек, про которого он уже всё понял по первым «сведениям». Владимир Яковлевич Синцов. Изворотливый, циничный мерзавец, превративший безнаказанность в искусство. С такими, как он, не играют в честные игры. Его не остановить в суде. Ирина это понимает. Она согласна отдать последнее – не видит другого выхода. Или не хочет видеть.

В груди что-то сжалось. Он видел таких, как Синцов. На войне, на службе. Среди тех, для кого закон не работает.

«Если бы это был другой город… другое время… я бы знал, как решить эту проблему».

Челюсти невольно напряглись. В нём снова просыпался тот, прежний Артём. Который знал, как двигаться ночью. Как входить бесшумно. Как уходить, не оставляя следов.

Синцова можно устранить. Несчастный случай. Или подставной киллер, якобы нанятый его же подельниками. Всё должно быть чисто. Никакой грязи, никаких подозрений на Ирину и Марка. Проблема просто исчезнет. И всё закончится. Эти мысли тут же отдались в нём тяжёлым, глухим эхом. Ира – другая. Она борется словами, фактами, адвокатами. Она врач, её призвание – спасать, а не отнимать жизни. А он… Он знает только один путь. Быстрый. Грязный. Окончательный.

В голове стучало: «Я не могу привести её в этот мрак. Не могу снова опустить свои руки в кровь. Но если он не остановится… если хоть пальцем тронет Иру или Марка…»

Его ладонь на подоконнике сжалась в тугой камень. Артём смотрел в тёмное зеркало окна – на тусклый, почти чужой силуэт с горящим напряженным взглядом. В этом взгляде не осталось и следа от того мальчика, которого когда-то знала Ира. Это мужчина, закалённый в огне, готовый в мгновение ока снова стать оружием.

«Я не хочу убивать. Но если придётся – сделаю это. Без колебаний. Потому что другого выхода не останется».

Он резко отстранился от стекла, и воздух с шумом вырвался из его лёгких.

Прошлое не ушло. Оно мчалось за ним со скоростью спорткара, сжигающего километры пути, и вот-вот должно было настичь.

Глава 4

Утро в доме Ирины началось с непривычной, почти звенящей тишины. За окном моросил мелкий унылый дождь, оставляя на стекле извилистые влажные дорожки.

Попытка создать иллюзию обыденности – свежие тосты с джемом, ароматный кофе и яичница на столе – удавалась плохо. Марк с невидящим взглядом ковырял вилкой в тарелке. Ирина задумчиво помешивала сахар в чашке, не замечая ни еды, ни собственного присутствия. Ремизов сидел, погружённый в свои мысли.

Завтрашние похороны станут точкой невозврата. Ему нужно успеть подготовить всё, чтобы сразу после церемонии Ирина с Марком могли исчезнуть, раствориться в этой дождливой мгле.

– Нам нужно поговорить, – начал Артём, отставляя чашку. Голос звучал ровно, но внутри всё сжималось от напряжения. – Я придумал, как действовать.

Ирина подняла на него глаза – сквозь усталость в них сквозила тревога. Марк оторвался от тарелки, готовый слушать.

Артём чётко изложил план: переоформление клиники и дома на него, фиктивная продажа, их исчезновение. Ирина молчала, пока речь шла о документах, но когда он объяснил, что собирается спровоцировать Синцова, подставив себя под удар – она взорвалась:

– Ты с ума сошёл, Ремизов?! – чашка с кофе опрокинулась, тёмное пятно расплывалось по скатерти. – Я согласна на переоформление! Но это… Они же могут тебя убить!

Вилка с тихим звоном упала на плитку пола. Взгляд Ирины метнулся к сыну. Марк замер, глядя на Артёма, лицо медленно менялось – от шокирующего подозрения к осознанию.

– Ты тоже Ремизов? – тихо, с расстановкой спросил он. В глазах парня отражалась мучительная работа мысли.

Артём раздражённо дёрнул плечами:

– Ремизов. А кто здесь ещё…?

– Я, – твёрдо ответил Марк. – Ремизов Марк Артёмович.

В тишине кухни эти слова прозвучали как удар грома. С лица Ирины мгновенно сошла вся краска, обнажив чистый ужас в широко раскрытых глазах. Она резко встала, пошатнувшись. Глубоко потрясённый, Артём поймал её за руку, не давая сбежать от вопросов, повисших в воздухе.

– Не хочешь объяснить? – в его голосе было опасное ледяное спокойствие.

Марк смотрел на них, хмурое лицо медленно наполнялось пониманием. Парень упрямо сжимал губы, пытаясь сдержать подступающие эмоции. Оба мужчины, каждый по-своему, буравили Ирину взглядами, требуя объяснений. Шок был осязаем. Ирина, оказавшись в эпицентре этой неожиданной и болезненной правды, чувствовала себя пойманной, и отпрянула, вырывая руку. Она мгновенно побледнела как полотно, глаза метались от одного к другому, словно ища выход.

– Артём. Когда мы поругались, я… Я не знала. А потом… Потом оказалось, что я…

Артём сжал кулаки, вспомнив, как уходил, полный обиды и гордости, решив, что она не простит. Через два дня он уже был в военкомате, а ещё через неделю – в учебке. Он и предположить не мог, что эта ошибка будет стоить ему стольких лет жизни.

– Почему не нашла меня? Не сообщила?

– Мама умерла. Я осталась одна, – прошептала Ирина. – Не знала, что делать. Уехала в Казань к тётке. Родила… Дала ему твою фамилию. Потому что любила. Ждала…

Артём почувствовал странную пустоту внутри. Все эти годы он жил с уверенностью, что она его не простила. Поэтому не вернулся и не искал. А она любила, ждала, воспитывала их сына…

Марк, до этого молчавший, вдруг спросил:

– И что теперь? – голос был тихим, с нотками обиды. – Выходит, ты, типа, мой отец?

– Выходит, – хрипло подтвердил Артём.

По щеке Ирины скатилась единственная слеза. Больше, видимо, не было – всё выплакано за эти ночи. Она чувствовала облегчение и одновременно щемящую боль под сердцем.

Мучительную паузу нарушило бормотание Марка:

– Прикольно. Сразу и не переваришь.

Он поднялся, постоял в задумчивости, откинул голову, словно отгоняя шальную мысль, и направился прочь.

– Ему всего лишь прикольно, – рыкнул Артём. Голос стал жёстким: – А тебе?

Он уставился на Ирину. Она вспыхнула:

– Скажи, что я ещё и виновата! Ты упрямый, как… – она запнулась, словно проглотила слово, чуть не сорвавшееся с губ.

– Договаривай. Козёл?.. Так меня видишь?

– Да иди ты, Ремизов!

– Не дождёшься! – его голос стал твёрдым. – Ушёл один раз. Теперь остаюсь. Не позволю им добраться до вас. До тебя. До моего сына.

Он смотрел на Ирину. В глазах – стальная решимость. Теперь всё изменилось. Это была его семья.

Артём и Ирина сидели, отвернувшись друг от друга, застыв в немом противостоянии. Когда тишину разорвали быстрые шаги по лестнице, Ремизов вздрогнул, словно очнувшись от забытья, резко отодвинул стул и вышел в гостиную.

– Ты куда намылился? – негромко спросил он.

– А-а-а, папаня, – неприятно протянул Марк. – С какой целью интересуешься? Родительская забота? Так не напрягайся.

На лице Артёма не дрогнул ни один мускул. Он сделал несколько размашистых шагов и его пальцы неуловимым движением впились в ключицу Марка. Тот громко охнул, колени слегка подогнулись.

– Я не прошу ни считать, ни называть меня отцом. Но уважать и подчиняться ты будешь! – прошипел Артём парню в ухо.

Марк выпучил глаза и попытался возмутиться:

– Ты не охренел?

Стальные пальцы сильнее придавили болевую точку.

– Ты глухой? Или я непонятно выражаюсь? Ты сам меня позвал. Припоминаешь?

– Отпусти, – простонал Марк.

Артём убрал руку с его плеча и дёрнул за воротник, притягивая ближе.

– Вопрос: куда собрался?

– К Юльке. Звонила, сказала, что могу приехать.

– На всю ночь собрался?

– Тебе какое дело? – Марк перевёл взгляд за плечо Артёма – тот повернул голову.

Ирина, стоя на пороге кухни, взволнованно наблюдала за ними.

– Никаких ночей. Туда и назад. Я еду с тобой.

– Свечку держать? – продолжал хорохориться сын.

– Если нужно – подержу. Ты тупой или прикидываешься? Ещё не понял положение дел? Из тебя идеальный заложник! Так что – или как я сказал, или…

– Ну! Договаривай! Наручники наденешь, папаня?

Лёгкий удар по корпусу заставил парня схватиться за живот. Ирина позади тихо вскрикнула.

– Я предупреждал. Ува-же-ние! – по слогам втолковал Ремизов. – Марш в комнату! Ключи от тачки!

– Артём, ты чего? – в голосе уже не слышалось ехидства. – Нафига по печени?

– Ключи! – Артём дождался, пока Марк вытащит из кармана брелок и протянет ему. Добавил спокойнее: – Ты сейчас матери нужен. Ей вчерашнего с лихвой хватило.

Сын бросил кислый взгляд на мать, повернулся и направился к лестнице. Ирина опустила плечи и скрылась в кухне.

Спустя пару часов, когда Ремизов просматривал фото документов из папки Раевского, он вновь услышал шаги на лестнице. Марк в спортивном костюме тихо подошёл и присел рядом.

– Поговорим? – спросил он уверенным деловым тоном.

– Давай, – кивнул Артём. – О чём?

– Ну как?! Ты будешь каяться – я прощать, – лукаво подмигнул парень.

Артём приподнял бровь, но промолчал. Он неожиданно осознал, что ледяная преграда между ними начала рушиться.

***

Владимир Яковлевич Синцов сидел на террасе своего особняка, лениво помешивая ложкой в чашке с остывающим чаем и озирая пейзаж. Утреннее, ещё не набравшее силу осеннее солнце мягко освещало ухоженный сад. В тишине едва слышалось журчание искусственного ручья.

Жизнь здесь текла размеренно, предсказуемо. Жена с дочерью давно жили в Швейцарии – девочка училась в престижной школе-пансионе, супруга изредка звонила, но разговоры сводились к сухим формальностям. Иногда Синцову было… жутко скучно.

Шаги на каменной плитке заставили его поднять взгляд. К террасе подходил Олег Бармин, начальник его службы безопасности – крепкий, подтянутый, с холодными глазами человека, привыкшего радикально решать неудобные вопросы.

– Доброе утро, Владимир Яковлевич, – поздоровался Бармин, усаживаясь напротив. – Я съездил к Тихомировой. Предъявил документы. Поставил в известность о долге. Всё по плану. Они попытались спорить, но… – Олег усмехнулся.

Уголок губ Синцова настороженно дрогнул. Он нервно откинулся на спинку кресла.

– Они? Ты сказал – «они»?.. Она кого-то в консультанты привлекла? Не сынка ли?

– Нет, там вышел с ней какой-то… В спортивных штанах, худи, капюшон на голове. Под сорок. Клоун какой-то. Взгляды злые бросал.

– Любовник?.. Неожиданно. Ещё тело не остыло!.. – Синцов резко двинул от себя чашку. Чай выплеснулся, оставив на белоснежной скатерти жёлтое пятно. – Сучка! А в порядочную играла!

– Не факт, что любовник. Может, родственник. Уверенный, борзый.

– Выясни, кто это трётся с ней.

Бармин согласно кивнул, внимательно наблюдая за шефом исподлобья.

Для одних его имя означало успех, для других – страх. Синцов – бывший силовик, ушедший в бизнес ещё в 90-х, не приспосабливался к хаосу – он регулировал его под себя. Этот человек был из тех, кто умеет извлекать выгоду из любой ситуации. Его путь к успеху не был усыпан розами – он пролегал через грязь и кровь.

Ходили слухи, что в начале своей карьеры Синцов совершал сомнительные сделки приватизации, в результате которых государственные активы доставались ему за бесценок. Он мастерски заключал теневые соглашения, умело обходил законы, находя в них лазейки. Он не строил с нуля: «приобретал» уже существующее и управлял им, расширяя свою сферу влияния.

Со временем интересы Синцова сместились в медицину. Это был дальновидный ход, позволивший ему создать образ «благодетеля». В начале «нулевых» частная медицина переживала активный подъём. Приватизация бывших муниципальных клиник, санаториев и различных медицинских зданий дала мощный толчок к появлению множества частных медицинских центров, включая клиники пластической хирургии, стоматологии, диагностические лаборатории. Многие бизнесмены с серьёзным капиталом вкладывались в эту сферу, преследуя разные цели: кто-то стремился к легализации своих доходов, кто-то – к повышению статуса, а кого-то просто привлекала высокая прибыльность данного сегмента. Клиники под патронажем Синцова росли по всей стране и его имя часто мелькало в новостях в связи с благотворительными акциями.

Но за этим фасадом скрывалась иная реальность. Клиники были не только лечебными учреждениями, они являлись частью сложных финансовых схем. Бюджетные средства, выделяемые на закупку оборудования, бесследно исчезали, оседая в офшорах. Медицинская техника приобреталась у подставных фирм по завышенным ценам, а налоги сводились к минимуму. Синцов выстроил поистине виртуозную систему контроля над медицинским рынком. Через своих людей в лицензирующих органах он регулировал поток разрешений, словно дирижёр, задающий ритм целой отрасли.

Для «непосвящённых» процесс получения лицензии превращался в изощрённую пытку. Казалось бы, формально всё по букве закона – документы, проверки, комиссии – однако независимые предприниматели месяцами, а то и годами обивали пороги кабинетов, сталкиваясь с внезапными дополнительными проверками, «утерянными» документами и постоянно меняющимися требованиями. Между тем несколько никому не известных консалтинговых фирм, зарегистрированных на подставных лиц, умудрялись получать те же лицензии за считанные недели. Их скромные офисы, расположенные в неприметных бизнес-центрах, становились последней надеждой отчаявшихся предпринимателей. Цена вопроса – кругленькая сумма в конверте.

Часть этих денег оседала в карманах чиновников, часть – возвращалась в тщательно замаскированные офшорные схемы Синцова. Так, оставаясь в тени, он постепенно превратился в незримого хозяина целой сети медицинских учреждений. Его имя не фигурировало в учредительных документах, но ни одна серьёзная сделка в отрасли не проходила без его негласного одобрения.

Самое интересное, что формально Владимир Яковлевич не нарушал закон. Просто одни предприниматели почему-то сталкивались с непреодолимыми бюрократическими барьерами, а другие – нет. Просто некоторые консалтинговые компании демонстрировали удивительную эффективность в получении нужных бумаг. Рынок постепенно очищался от «непрофессиональных игроков», оставляя лишь «проверенных партнёров». И если где-то, так и не дождавшись разрешительных документов, вдруг закрывалась очередная частная клиника – разве можно было считать, что проблема в господине Синцове? В конце концов, он всего лишь создавал условия для цивилизованного ведения бизнеса. Как он любил повторять: «Медицина – слишком серьёзное дело, чтобы доверять его случайным людям».

Секрет неуязвимости Синцова заключался в том, что он никогда не оставлял следов. Документы подделывали другие, угрозы передавались через третьих лиц. Он не совершал ошибок, которые могли бы его скомпрометировать. Его подчинённые были винтиками в отлаженном механизме – каждый выполнял свою функцию, не видя всей картины. Если кого-то задерживали, следствие упиралось в исполнителя, но никогда не доходило до организатора.

Законы для Синцова были лишь условностью, мораль – пустым звуком. В его представлении мир делился на сильных и слабых, и слабые существовали лишь для того, чтобы ими управлять. Методы Синцова выходили за рамки правового поля, но влияние проникало так глубоко, что о справедливости не могло быть и речи. Судьи, прокуроры, чиновники – были либо куплены, либо запуганы.

У его конкурентов не было шансов: вместо переговоров – ночные звонки с леденящими душу угрозами. Кто-то терял бизнес под натиском сфабрикованных дел и налоговых проверок, кто-то бесследно исчезал – и никаких улик. «Проблемы» Синцова решали люди действия – без слов и сомнений. В их арсенале были «несчастные случаи», визиты запугивания и медленное крушение жизней через компромат. Здесь закон служил лишь прикрытием для системы тотального страха. А тот, кто контролировал страх, контролировал всё.

– Владимир Яковлевич, – начал Бармин, – зачем мы эту Тихомирову душим?

Синцов, не отрывая взгляд от сада, медленно отпил из бокала. Губы тронула лёгкая усмешка.

– С этим займом… – продолжил безопасник и на секунду умолк. – Сработано, конечно, качественно. Выглядит идеально. Почерк и подписи даже опытный графолог с трудом отличит… Но всегда есть этот небольшой процент риска. Ведь она может привлечь сторонние экспертизы, поднять шум. Это немного другая ситуация, когда наезд идёт на человека, ну… известного, что ли. Возможен резонанс. Кому она только морды не кроила… Вдруг найдутся заступнички?

Синцов наконец оторвал взгляд от сада и повернулся к Бармину. В его глазах не было злости, лишь усталая надменность.

– Вдруг?.. – с едва уловимым сарказмом повторил он, склонив голову набок. – Олег, ты меня удивляешь. Ты забыл, кто я? Ты забыл, сколько лет я строил эту систему, чтобы не было никаких «вдруг»? Мой мир построен на контроле, на устранении любых неожиданностей. С экспертизой решим без проблем. Нарисуют, что скажем.

Он с лёгким стуком поставил бокал на столик.

– Не пойдёт она ни в какой суд. Ну-у… максимум попытается продемонстрировать свою «независимость», «непокорность». Только это не более чем показуха. Последняя попытка продемонстрировать характер. Она ведь мнит себя неприступной. Глупая. Она ещё не поняла, что её положение уже никакое.

Лицо Синцова стало более серьёзным. Он откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. Он не просто говорил, он объяснял свою позицию.

– Спрашиваешь – почему? – продолжил он, и в голосе сквозило презрение, смешанное с личной обидой. – Потому что она мне отказала.

Бармин моргнул, не сумев скрыть недоумение. Он был готов к разговору о бизнесе, но не о личном мотиве. Синцов заметил его реакцию и усмехнулся.

– Удивлён? Да, дело в этом – она «не захотела». Смотрела на меня так, как будто я её недостоин. Высокомерие, презрение, вызов. Посмела мне отказать! Мне!

Бармин едва заметно дёрнул щекой.

– Я даже предложил ей спонсорство. Она сказала… – Синцов вдруг рассмеялся: – что мои деньги «пахнут грязью».

Он встал, подошёл к перилам террасы. Внизу, у пруда, садовник обрезал розы.

– Теперь, Олег, она узнает, каково это – жить в мире, где твои принципы ничего не стоят. Где друзья отворачиваются. Где ты просыпаешься и понимаешь, что вчерашняя жизнь…

Он взял из вазы кисть винограда и с силой раздавил ягоды. Бармин наблюдал, как алый сок стекает по пальцам шефа.

– Считаете, сама придёт?

– Придё-ё-т… Когда у неё не останется даже такой веточки винограда, – он бросил смятые ягоды в вазу и вытер руки шёлковым платком. – Нет таких, которые не уступают. Есть те, кому мало денег. Или те, кто ещё не понял, как сильно зависят от денег. Или от страха. Или от полного бессилия. Эта Тихомирова, она из тех, кто привык жить в своём мире, в иллюзии собственной значимости. Я покажу ей, чего она стоит и чего значит, – Синцов наклонился вперёд, глаза загорелись холодным огнём, голос стал тише. – Пусть поищет помощи. Пусть узнает, что такое нужда, что такое отчаяние. Пусть потеряет всё, что ей дорого: привычную жизнь, друзей, статус. Пусть поймёт, что без меня она – ничто. Я её поставлю на место. Размажу без следа, – он выпрямился, и голос зазвучал уверенно и беспощадно: – Тогда сама прибежит. Приползёт. За помощью, за милостью. За шансом хоть как-то выжить. А я буду решать, что с ней делать. Буду наслаждаться её унижением. Никто не может мне отказывать. Никто. И эта Тихомирова – она станет уроком для всех остальных.

Олег молчал. Он знал Синцова достаточно хорошо, чтобы не спорить. В таком настроении шеф не слушал аргументов, тем более, это не просто сделка, не захват активов – это личная вендетта.