Зеркальная страсть

С этого дня между ними начало расти новое, тревожное и сладкое напряжение. Алиса ловила себя на том, что задерживает взгляд на его руках, на линии губ, когда он улыбается. Она начала замечать, как его взгляд задерживается на ее волосах, на шее, на губах, когда она говорит (вернее, беззвучно артикулирует слова для него). Это было влечение. Острое, физическое, невозможное и оттого еще более желанное.

Он чувствовал то же самое. Она видела это по тому, как он порой замолкал посреди фразы, просто глядя на нее. По тому, как его пальцы сжимали карандаш чуть крепче, когда их взгляды встречались и замирали в немом диалоге, гораздо более красноречивом, чем все написанные слова.

Однажды ночью, когда за окном бушевала гроза, а в комнате освещение состояло лишь из дрожащего пламени единственной свечи, это напряжение достигло пика. Алиса стояла совсем близко к зеркалу. Он – на своей стороне. Они смотрели друг на друга, и воздух, казалось, трещал от статического электричества, идущего не от грозы, а от них самих.

Медленно, словно в гипнотическом трансе, Алиса подняла руку и прижала ладонь к холодному стеклу точно напротив своего сердца. Она смотрела ему в глаза, и в них был и вопрос, и приглашение, и вся та тоска по прикосновению, что копилась в ней все эти недели.

Артем замер на мгновение, его глаза потемнели. Затем он повторил ее жест. Его большая, сильная рука с длинными пальцами прижалась к стеклу с его стороны. Их ладони совпали идеально, разделенные лишь тонким слоем серебра и столетием.

Они стояли так, не двигаясь. Алиса закрыла глаза, пытаясь представить тепло его кожи, пульсацию крови в его венах. Она почти чувствовала его. Почти. Холод стекла был безжалостным напоминанием о реальности.

Когда она открыла глаза, она увидела, что он что-то говорит. Медленно, внятно, глядя прямо на нее. Она прочла по губам. Всего три слова. Но этих трех слов было достаточно, чтобы мир перевернулся.

«Я… тебя… люблю».

Сердце Алисы остановилось, а затем забилось с такой силой, что ей показалось, оно вырвется из груди. Она не сомневалась в его чувствах, но услышать – вернее, увидеть – это признание было совсем другим. Это было ошеломляюще.

Она не могла ответить письменно. Руки дрожали. Она лишь кивнула, прижимая ладонь к стеклу еще сильнее, и беззвучно прошептала то, что чувствовала сама, надеясь, что он поймет: «И я тебя».

Он понял. Его лицо озарила такая яркая, такая счастливая улыбка, что свеча в комнате Алисы показалась тусклым ночником в сравнении с ней. Он прижал лоб к стеклу напротив ее лба, и они стояли так, в немом, отчаянном объятии, пока свеча не догорела и комната не погрузилась во тьму, нарушаемую лишь вспышками молний.

На следующее утро Алиса проснулась с чувством, которого не испытывала никогда. Это была радость, смешанная с острой, физической болью. Она любила и была любима. Но ее возлюбленный был призраком из прошлого, человеком, который, возможно, уже давно умер в ее времени. Как могла иметь будущее любовь, у которой не могло быть не только завтра, но и вчера?

Она подошла к зеркалу. Оно было пустым, холодным и безмолвным. Но теперь она знала, что за этой холодностью скрывается живой, горячий, любящий ее человек. И это знание одновременно окрыляло и терзало ее.

Она решила действовать. Она не могла позволить, чтобы эта история закончилась, так и не начавшись по-настоящему. Если зеркало было дверью, значит, у этой двери должна быть ручка. Если это трещина, ее можно расширить.

Она вспомнила слова Артема о резонансных свойствах рамы. Может быть, ответ был не в стекле, а в этом темном, замысловато украшенном дереве? Она принялась изучать раму с маниакальной тщательностью, дюйм за дюймом, проводя пальцами по каждому завитку резьбы, каждому листочку, каждому крылышку фантастического зверя.

И вот, в самом низу, с обратной стороны одной из массивных ножек, ее пальцы нащупали то, что не было похоже на резной узор. Что-то маленькое, гладкое и холодное. Металлическое. Она наклонилась, заглянула и ахнула.

Это была маленькая, изящная замочная скважина. Почти незаметная, скрытая в пасти одного из резных грифонов.

Сердце ее заколотилось. Значит, у зеркала был ключ! Тот самый ключ, который, возможно, и открывал эту дверь между мирами. Ключ, который когда-то могла использовать тетушка Евдокия.

Где он? Где могла хранить его тетя Дуся?

Алиса вскочила на ноги, ее усталость и отчаяние как рукой сняло. Теперь у нее была цель. Найти ключ. Найти способ не просто говорить с Артемом, но и прикоснуться к нему.

Любовь дала ей надежду. И теперь эта надежда вела ее на поиски, от исхода которых зависело все.

Глава третья. Ключ от забвения

Надежда – штука коварная. Она может годами тлеть под слоем пепла будней, не давая ни света, ни тепла. А может вспыхнуть ослепительным пожаром от одной искры, выжигая дотла все страхи и сомнения. Искрой для Алисы стала та самая замочная скважина, крошечная, холодная щель в дереве, обещавшая больше, чем все сокровища мира.

Она отпрянула от зеркала, сердце колотилось где-то в горле, учащенно и громко. Ключ. Нужно найти ключ. Эта мысль заглушила все остальные, превратившись в навязчивую идею, в манию. Она окинула взглядом гостиную, и теперь комната виделась ей не просто интерьером, а гигантской головоломкой, запертым сундуком, где в одной из потаенных ячеек лежала разгадка.

С чего начать? Логика подсказывала, что искать нужно в личных вещах тетушки Евдокии. Алиса ринулась в кабинет, тот самый, где проводила первые дни, разбирая книги. Она принялась за работу с лихорадочной энергией, которую сама в себе не подозревала. Сейчас она была не архивариусом, а кладоискателем.

Книги летели с полок стопками. Она не просто переставляла их, а встряхивала каждую, заглядывала в переплеты, проверяя, не спрятано ли что-то между страниц или под кожаным корешком. Пыль столбом висела в воздухе, но Алиса ее не замечала. Она искала маленький, холодный предмет, который мог перевернуть всю ее жизнь.

Среди книг попадались и личные бумаги Евдокии Петровны. Счета, старые письма, вырезки из газет. Алиса просматривала их на ходу, отбрасывая в сторону. Ничего. Ни намека на ключ, ни упоминания о зеркале.

Она перебрала все ящики массивного письменного стола. Канцелярские принадлежности, перья, засохшие чернильницы, пачки писчей бумаги, старые фотографии в строгих рамках. На одной из них была запечатлена молодая Евдокия – высокая, стройная, с темными, собранными в пучок волосами и теми же пронзительными глазами. Она стояла у камина в той самой гостиной, и на заднем плане, в легкой дымке, угадывалось зеркало. Алиса пристально вгляделась в снимок. Не держит ли тетя что-то в руках? Нет, руки скрещены на груди. Выражение лица задумчивое, чуть печальное.

«Что ты знала? – мысленно спросила Алиса у женщины на фотографии. – Что ты видела в этом зеркале?»

Ответа, конечно, не последовало.

Часы пролетели незаметно. За окном давно стемнело. Алиса, вся в пыли, с растрепанными волосами, сидела на полу среди хаоса из книг и бумаг. Первый порыв отчаяния сменился холодной, методичной решимостью. Нужно систематизировать поиски. Квартира большая. Она не может перерыть все за день.

Она вспомнила про спальню тетушки. Та комната, в которую она до сих пор заходила с невольной робостью. Логово одинокой, замкнутой женщины. Возможно, ответ был там.

Спальня оказалась аскетичной, почти монашеской. Узкая кровать с деревянным изголовьем, комод, туалетный столик с трюмо, шкаф для одежды. Никаких излишеств. Алиса начала с комода. Белье, аккуратно сложенное, пахло нафталином и лавандой. Она перетрясла каждую складочку. Ничего.

Потом подошла к туалетному столику. На его поверхности лежала перламутровая щетка для волос, несколько пузырьков от духов. Ящики были заполнены мелкими женскими безделушками: шкатулка с пуговицами, коробочка с бусинами, заколки. И снова – ни намека на ключ.

Отчаявшись, Алиса отодвинула столик от стены. И тут ее взгляд упал на паркет под ним. Одна из дощечек казалась чуть светлее остальных, будто ее часто трогали. Сердце Алисы снова забилось чаще. Она нажала на край дощечки – и та легко поддалась, приподнявшись. Потайной тайник! Пусть и крошечный, размером с ладонь.

Внутри лежала небольшая, толстая тетрадь в кожаном переплете без каких-либо опознавательных знаков. И больше ничего. Ключа не было.

Разочарование ударило по Алисе с новой силой. Она чуть не расплакалась от усталости и бессилия. Но тетрадь манила ее. Она села на край кровати, зажгла настольную лампу и открыла первую страницу.

Почерк был знакомым – тем самым, витиеватым, который она видела в редких открытках от тетушки. Но здесь буквы были более нервными, порывистыми.

«Сегодня снова видела его. Стоит у дивана, смотрит. Кажется, он пытается что-то сказать. Но я не слышу. Я никогда не услышу. Почему? Почему мы обречены на эту пытку? Видеть, но не слышать, не чувствовать…»

Алиса замерла, сжимая страницы так, что костяшки пальцев побелели. Тетушка Евдокия тоже его видела! Видела Артема! Или… может быть, не его? Она перевернула страницу.

«Он физик. Его зовут Артем. Узнала сегодня. Он написал свое имя на листке. Мы общаемся записками. Он из 1899 года. Для него я – призрак из будущего. Странно, я всегда чувствовала, что это зеркало – не просто стекло. Бабушка говорила, что в нашей семье есть дар. И проклятие. Теперь я понимаю, что она имела в виду».

Алиса лихорадочно читала, проглатывая строчки. Дневник Евдокии был хроникой ее собственного, зеркального романа. Она описывала те же чувства, ту же надежду, то же отчаяние. Она влюбилась в человека из прошлого, так же, как и Алиса.

«Он подарил мне свой портрет. Нарисовал сам. Я спрятала его в самой надежной шкатулке. Не могу никому показать. Кто поверит? Все решат, что я сошла с ума. Иногда я и сама в этом сомневаюсь».

Портрет! Алиса вспомнила рисунок, который Артем сделал для нее. Значит, он и для тетушки рисовал? Ей стало не по себе от этой мысли. Ревность? Нет, скорее, странное чувство общности, сестринской связи через время. Они обе прошли через одно и то же.

«Сегодня попробовали нечто новое. Я принесла к зеркалу маленький колокольчик. Позвонила. Он в своем мире не услышал, конечно. Но увидел, как он дрожит. Потом он принес свой колокольчик, серебряный. И я увидела, как он звонит. Мы поняли – вибрации! Мы не можем передать звук, но можем передать вибрацию через стекло! Это что-то меняет. Мы можем общаться не только записками».

Алиса отложила дневник, ее ум лихорадочно работал. Вибрации! Это была новая ниточка. Она побежала в гостиную. Артем еще не появлялся. Она нашла на камине маленькую бронзовую статуэтку и поставила ее на стекло зеркала, прямо в центре. Сама села напротив и стала ждать.

Прошло около полчаса, может больше. Алиса уже начала дремать, сидя в кресле, как вдруг воздух в зеркале заколебался. Появился Артем. Он выглядел уставшим, его сюртук был расстегнут, волосы в беспорядке. Увидев ее, он улыбнулся, но улыбка была грустной. Затем его взгляд упал на статуэтку, стоящую на стекле с ее стороны. Он нахмурился, не понимая.

Алиса подошла к зеркалу и ткнула пальцем в статуэтку, потом посмотрела на него вопросительно. Он пожал плечами. Тогда она легонько стукнула по статуэтке ногтем. Бронза издала тихий, но четкий звук. И в тот же миг Артем вздрогнул и уставился на стекло перед собой. Он не услышал звук, но он увидел или почувствовал вибрацию! Его лицо просияло. Он быстро что-то написал в своем блокноте и прижал к стеклу: «Ты чувствуешь? Вибрацию?»

Алиса кивнула, сияя. Она стукнула по статуэтке еще раз – один удар. Потом два. Потом три. Артем внимательно следил, затем повторил ее ритм, постучав костяшками пальцев по стеклу с своей стороны. Они не слышали друг друга, но чувствовали этот диалог на уровне тактильных ощущений, крошечных сотрясений, передававшихся через барьер. Это было невероятно интимно. Более интимно, чем записки.

Они провели так больше часа, разрабатывая примитивный код. Один удар – «да». Два – «нет». Три – «я здесь». Длинная серия – «я скучаю». Артем, как ученый, был в восторге. Его усталость как рукой сняло. Он что-то быстро чертил в своем блокноте, вероятно, фиксируя их открытие.

Потом он вдруг положил блокнот и посмотрел на нее с таким выражением, от которого у Алисы перехватило дыхание. Он медленно поднес руку к стеклу и, глядя ей прямо в глаза, постучал пять раз. Затем повторил. Пять. Пять. Пять.

Они не договаривались о значении пяти ударов. Но Алиса поняла. Она прочла это в его глазах. Пять букв. «Любовь».

Она прижала свою ладонь к стеклу напротив его руки и повторила его ритм. Пять ударов кончиками пальцев. Да. Любовь. Это было именно оно.

Когда он исчез, растворившись в привычной уже дымке, Алиса вернулась в спальню к дневнику. Ей нужно было знать больше. Гораздо больше.

«Он говорит, что зеркало – это мост, созданный резонансом. Что рама – не просто украшение, а сложный резонатор, настроенный на частоту, которая совпадает с частотой… чего? Пространства-времени? Он пытается объяснить своими формулами, но я плохо понимаю. Главное, он верит, что этот мост можно усилить. Что можно сделать больше, чем просто видеть и писать. Он ищет способ. Говорит, что ключ – это не просто физический предмет, а символ. Ключ к пониманию процесса».

Алиса перевернула страницу. Следующая запись была сделана другим почерком – более рваным, нервным.

«Сегодня случилось нечто ужасное. Я попробовала повторить один из его экспериментов. Принесла к зеркалу сильный магнит. Когда я поднесла его к раме, стекло… взвыло. Не звук, а вибрация, такая сильная, что у меня зазвенело в ушах. А в зеркале… я увидела не его, а какой-то хаос. Искаженные лица, вспышки света, будто буря. А потом… потом я увидела его. Он был на полу, он кричал, но я не слышала. У него шла кровь из носа. Я чуть не сошла с ума от ужаса. Я убрала магнит, и все постепенно успокоилась. Он позже появился, бледный, но живой. Сказал, что я чуть не разорвала ткань реальности. Мы играли с огнем. Мы можем все разрушить».