Зеркальная страсть

Майя М.

Зеркальная страсть

Глава первая. Трещина во времени

Квартира досталась Алисе по наследству от тетушки Евдокии, женщины с характером столь же сложным и запутанным, как узор на потолках ее старого питерского особняка. Алиса помнила тетю Дусю смутно – образ высокой, сухонькой старухи в темном платье, чьи глаза, цвета выцветшего неба, видели больше, чем следовало. Она всегда чувствовала себя неловко под этим пронзительным взглядом, будто тетя читает в ее душе какие-то потаенные, незнакомые даже самой Алисе строки.

Теперь Евдокии Петровны не было уже полгода, и адвокат с лицом, не выражавшим ровным счетом ничего, вручил Алисе тяжелый ключ и толстую папку с документами. «Имущество требует содержания, – сухо произнес он. – Налоги, коммунальные услуги. Рекомендую подумать о продаже. Старый фонд, ремонт нужен капитальный».

Но продать Алиса не могла. Нечто большее, чем долг перед одинокой родственницей или сентиментальные воспоминания, влекло ее затянутым пылью ветоши тяжелым дверям квартиры в центре города. Это было смутное, но настойчивое чувство, будто за этими стенами ее ждет разгадка. Разгадка чего – она не знала. Своей собственной жизни, быть может. Бесцветной, предсказуемой, как график в метро. Работа в дизайн-студии, съемная однушка на окраине, пара давно перешедших в формат «иногда поболтать» подруг, редкие и недолгие романы. Ей было двадцать восемь, и она чувствовала себя не живым человеком, а акварельным наброском, лишенным ярких красок и четких контуров.

И вот она стояла на пороге. Дубовая дверь с облупившейся краской скрипнула, словно нехотя впуская ее в прошлое. Воздух встретил ее плотным, сладковато-горьким коктейлем из запахов старого дерева, воска, пыли и неуловимо тонких ноток высохших трав. Алиса кашлянула, провела пальцем по резной ручке – и оставила на темном лакированном дереве четкий след.

Тишина.

Это была не просто тишина пустого помещения. Она была густой, осязаемой, наполненной шепотом ушедших лет. Солнечный луч, пробившийся сквозь щель в тяжелых портьерах, поймал в свои объятия миллиарды пылинок, заставив их танцевать в воздухе, словно золотую фату.

Алиса медленно прошла по анфиладе комнат. Паркет скрипел под подошвами ее кроссовок, жалуясь на незваное вторжение. Мебель была покрыта белыми простынями, превращавшими диваны, кресла и комоды в призраки былого уюта. На стенах висели потемневшие от времени картины в массивных рамах – пейзажи с блеклыми озерами и мрачными лесами, пара портретов незнакомых людей с серьезными лицами.

Она дошла до гостиной. Именно здесь, судя по плану, и протекала основная жизнь тетушки. Комната была просторной, с высоким лепным потолком, в центре которого замер изящный гипсовый амур. Окна выходили в тихий, заросший сиренью двор-колодец. Но не это привлекло внимание Алисы.

В противоположной от окон стене, между двумя резными пилястрами, стояло зеркало.

Оно было огромным, в раме из темного, почти черного дерева, покрытого сложной, виртуозной резьбой. Там переплетались виноградные лозы, дубовые листья, фигурки каких-то фантастических существ – то ли грифонов, то ли драконов. Стекло, заключенное в эту величественную оправу, казалось невероятно старым и глубоким. Оно не просто отражало свет – оно его поглощало, делая изображение чуть размытым, затянутым легкой дымкой, словно смотрящий видит все сквозь толщу воды.

Алиса медленно подошла к нему. Ее отражение приближалось ей навстречу, но было в нем что-то чужое. Тени ложились иначе, черты лица казались мягче, задумчивее. Она провела рукой по раме. Дерево было холодным и идеально гладким, будто его полировали веками.

«Зеркало тетушки Евдокии, – подумала она. – То самое, в которое она смотрела часами, по словам мамы».

Она вспомнила рассказ матери, как в детстве они боялись этой комнаты. Как тетя Евдокия могла сидеть перед этим зеркалом неподвижно, безмолвно, ведя беззвучный диалог с собственным отражением. Говорили, что в нем можно увидеть будущее. Или прошлое.

«Чепуха, – мысленно отрезала Алиса, встряхивая головой. – Старые байки. Просто антиквариат. Очень красивый, кстати».

Она решила начать с этой комнаты. Сняла простыни с мебели, открыла нараспашку створки окна, впуская в затхлое помещение свежий, хотя и прохладный, весенний воздух. Пыль стояла столбом. Пришлось взяться за тряпку и ведро.

Работа шла медленно. Алиса постоянно отвлекалась, разглядывая безделушки на каминной полке, перелистывая пожелтевшие страницы книг в шкафу. Она находила старые фотографии, письма, засушенные цветы между страниц сборника стихов Ахматовой. Каждый предмет был молчаливым свидетелем чужой, прожитой жизни.

К вечеру она едва держалась на ногах. Гостиная, однако, преобразилась. Паркет сиял чистотой, камин был растоплен и весело потрескивал поленьями, отгоняя вековой холод. Последним штрихом оставалось зеркало. Алиса протерла его стекло специальным спреем, и оно заиграло по-новому. Глубина его казалась теперь бездонной. Пламя в камине отражалось в нем двумя яркими язычками, а ее собственная фигура в просторной рабочей футболке с выцветшим принтом выглядела почти инопланетным пятном в этом строгом, торжественном интерьере.

Она снова стояла перед ним, глядя на свое усталое лицо, растрепанные волосы. И вдруг поймала себя на мысли, что ее отражение ведет себя… странно. Не то чтобы оно двигалось самостоятельно – нет, все действия были синхронны. Но в глазах ее двойника было какое-то иное выражение. Не усталость, а скорее… ожидание. Настороженность.

«Дом на меня давит, – вздохнула Алиса. – Пора чаю выпить».

Она уже собралась отойти, как вдруг краем глаза уловила движение где-то в глубине отражения. Не перед зеркалом, а в нем. За ее спиной, в отраженной комнате, что-то мелькнуло. Быстро, как тень от пролетающей за окном птицы.

Алиса резко обернулась. Комната была пуста. Только огонь в камине весело плясал, отбрасывая на стены прыгающие блики.

«Показалось, – убедила она себя. – От усталости и игры света».

Она потянулась, ее кости затрещали. Пора было заканчивать этот день. Подойдя к камину, чтобы сгрести угли кочергой, она вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд. Тяжелый, пристальный. Алиса замерла. Чувство было настолько острым и реальным, что по коже побежали мурашки. Она медленно, очень медленно подняла голову и снова посмотрела в зеркало.

И сердце ее остановилось.

В зеркале, прямо за ее отражением, у края отраженного дивана, стоял мужчина.

Она вскрикнула и отпрыгнула от камина, прижимая руку к груди, где сердце колотилось, как птица в клетке. Обернувшись к дивану, она увидела лишь пустое пространство. Но в зеркале он все еще был там.

Это не был призрак, не размытый туманный силуэт. Это был живой, абсолютно реальный человек. Высокий, в темном, слегка мешковатом сюртуке старинного покроя, с белоснежной рубашкой и небрежно повязанным галстуком. Темные волосы были слегка вьющимися и чуть длиннее, чем это было принято в ее время. Черты лица – резкие, аристократические: высокий лоб, прямой нос, упрямый подбородок. И глаза. Темные, глубокие, с искоркой изумленного интереса. Он смотрел прямо на нее. Вернее, на ее отражение. И его взгляд был настолько осмысленным, настолько живым, что у Алисы перехватило дыхание.

Она зажмурилась, снова открыла. Он не исчез. Более того, он, казалось, так же поражен ее видом, как и она его. Его губы чуть приоткрылись, брови поползли вверх.

Алиса сделала невероятное усилие над собой и шагнула в сторону. Ее отражение шагнуло синхронно. Мужчина в зеркале проследил за этим движением, затем его взгляд снова вернулся к тому месту, где она только что стояла. Он явно видел ее. Видел в зеркале.

Осторожно, дрожащей рукой, Алиса подняла с пола кочергу. Ее отражение сделало то же самое. Мужчина в зеркале наблюдал за этим, затем его взгляд скользнул с кочерги в ее руке на кочергу в руке ее двойника, и на его лице появилось что-то вроде улыбки. Не насмешливой, а скорее понимающей, ободряющей.

Он поднял руку, медленно, ладонью вперед, словно показывая, что не вооружен и не представляет угрозы. Его рука была сильной, с длинными пальцами. Алиса, все еще сжимая кочергу, невольно сделала то же самое – подняла свободную руку, ладонью к нему. Их жесты отражались друг в друге, создавая сюрреалистичную симметрию.

И тут он заговорил.

Алиса не услышала звука. Но увидела, как шевелятся его губы. Она застыла, не в силах оторвать взгляд. Он повторил, медленнее, четче артикулируя. Она прочла по губам. Два слова. Всего два.

«Ты… кто?»

Голова у нее закружилась. Мир поплыл. Она чувствовала, как пол уходит из-под ног. Кочерга с грохотом упала на паркет, но звук доносился будто из-за толстого стекла. Последнее, что она увидела, прежде чем сознание помутнело, – его лицо, искаженное внезапной тревогой. Он сделал стремительный шаг вперед, рука его протянулась к ней, будто он пытался пробиться сквозь невидимую преграду, чтобы поймать, удержать.

Но все поглотила тьма.

Очнулась Алиса от того, что по щеке ее ползла холодная капля. Она лежала на полу, уставившись в потолок с тем самым замысловатым узором. На лице была мокрая тряпка. Она села, потершая виски. В голове гудело, в ушах стоял звон.

«Что это было? Галлюцинация? Отравление угарным газом? Переутомление?»

Она боязливо посмотрела в сторону зеркала. Оно было пустым. В нем отражалась только комната – та самая, в которой она находилась: камин, диван, торшер, ее собственная растерянная фигура на полу. Никакого мужчины.

Собрав все силы, она поднялась, подошла к зеркалу вплотную, почти уткнувшись носом в холодное стекло. Она водила руками по его поверхности, стучала по ней костяшками пальцев. Обычное стекло. Пусть старое, пусть с мелкими дефектами, но абсолютно цельное и непроницаемое.

«Показалось, – настойчиво твердила она про себя. – Обязательно показалось. Надо лечь спать. Завтра все будет иначе».

Но, отходя от зеркала, она поймала себя на том, что вглядывается в его глубину с тайной, лихорадочной надеждой снова увидеть те темные, живые глаза.

Этой ночью она спала плохо. Ей снились странные, обрывочные сны, где она бродила по бесконечным зеркальным коридорам, а в конце каждого стоял он, и его беззвучный вопрос «Ты кто?» эхом разносился по залам ее сознания.

Утро следующего дня было серым и дождливым. Алиса проснулась с тяжелой головой и чувством нереальности происходящего. Она варила кофе на старой тетушкиной плитке, и ее руки все еще дрожали. Вчерашнее видение не отпускало. Оно было слишком ярким, слишком детальным, чтобы быть просто галлюцинацией.

Она решила подойти к вопросу с научной, рациональной точки зрения. Осветила зеркало с разных углов, пытаясь найти в нем какие-то скрытые изображения, наподобие голограмм. Ничего. Обычное старинное зеркало. Она даже попыталась отодвинуть его от стены, но оно оказалось невероятно тяжелым, и ей пришлось оставить эту затею.

Весь день она занималась разбором книг в кабинете, стараясь не оставаться одной в гостиной. Но зеркало манило ее, как магнит. Оно стало центром квартиры, черной дырой, всасывающей в себя все ее мысли.

К вечеру дождь кончился. Солнце, пробиваясь сквозь рваные тучи, залило комнату косыми золотыми лучами. Алиса не выдержала. С чашкой уже остывшего кофе она снова вошла в гостиную и села в кресло напротив зеркала, поставив чашку на маленький столик.

Она просто смотрела. Вглядывалась в свое отражение, в знакомую комнату за своей спиной. Ничего. Только ее собственная уставшая фигура и интерьер, постепенно погружающийся в вечерние сумерки.

И вдруг – снова движение. Не резкое, не пугающее. Просто воздух в глубине зеркала заколебался, словно от жары. И он появился. Сначала как тень, затем обретая плоть и цвет. Он стоял на том же месте, у дивана, но на этот раз его поза была менее напряженной. Он словно ждал.

Сердце Алисы снова забилось часто-часто, но на этот раз паники не было. Было острое, до головокружения, любопытство. Она не двигалась, боясь спугнуть видение. Они смотрели друг на друга через невидимую, но непреодолимую грань.

Он снова что-то сказал. Она не расслышала, но и не пыталась прочесть по губам. Вместо этого она медленно, очень медленно подняла руку и помахала ему. Небольшой, робкий взмах.

Он замер на секунду, затем его лицо озарила та самая, чуть насмешливая, но добрая улыбка. Он в точности повторил ее жест – поднял руку и помахал ей.

Алиса почувствовала, как по ее лицу расплывается ответная улыбка. Это было невероятно. Безумно. Но это происходило наяву.

Он что-то сказал снова, более развернуто. Она покачала головой, приложила руку к уху, показывая, что не слышит. Он кивнул, поняв. Затем он указал пальцем на нее, потом на себя, и провел рукой по воздуху перед собой, как бы очерчивая невидимую стену. Потом развел руки в стороны в вопросительном жесте. Явный вопрос: «Что это? Где мы?»

Алиса пожала плечами. Что она могла ему объяснить? Она и сама ничего не понимала.

Он подошел ближе к своей стороне зеркала. Теперь она видела его идеально. Он был молодым, лет тридцати. В его облике была какая-то старая, утраченная современным миром элегантность и достоинство. Он рассматривал ее с таким же жадным интересом, с каким и она его. Его взгляд скользнул по ее джинсам, футболке, растрепанным волосам. В его глазах не было осуждения, лишь любопытство.

Внезапно он обернулся, словно кто-то окликнул его из глубины его собственного мира. Он кивнул в сторону невидимого собеседника, затем снова повернулся к Алисе, с сожалением показал, что ему нужно уходить, и поднял один палец – «жди».

И растворился. Не исчез мгновенно, а словно растаял в воздухе, стал прозрачным, и на его месте осталось лишь отражение пустого дивана.

Алиса сидела, не в силах пошевелиться. В груди у нее бушевал ураган из эмоций: страх, неверие, и… предвкушение. Острое, сладкое, запретное предвкушение новой встречи.

Она провела у зеркала весь следующий день, отложив все дела. Она принесла блокнот и ручку. Когда он снова появился – вечером, при зажженных свечах (она интуитивно поняла, что электрический свет ему чужд), – она показала ему первую надпись в блокноте, заранее заготовленную: «Меня зовут Алиса».

Он прочел, его лицо просветлело. Он кивнул, затем достал из кармана сюртука небольшой серебряный карандаш и изящную записную книжку в кожаном переплете. Он что-то написал и прижал к стеклу с своей стороны.

Почерк был старомодным, витиеватым, но разобрать можно было: «Артем».

Так начался их безмолвный диалог. Диалог двух людей, разделенных не просто стеклом, но, как вскоре выяснилось, и временем.

Глава вторая. Безмолвные чернила

Первые несколько дней после встречи с Артемом Алиса существовала в состоянии, граничащем с лунатизмом. Реальный мир – телефонные звонки от начальства, напоминающие о дедлайнах, сообщения от подруг с предложениями встретиться, даже банальная необходимость готовить еду и принимать душ – отдалился, потерял четкость и значимость. Все ее существо было сосредоточено на одном: на зеркале в гостиной.

Она проводила перед ним часы, превратившиеся в ритуал. Не просто сидела, а готовилась. Прибиралась в комнате, ставила в вазу свежие цветы (как будто он мог почувствовать их аромат), зажигала свечи с вечера, предпочитая их электрическому свету. Она интуитивно чувствовала, что этот мягкий, живой свет был ему ближе, что он стирал границу между мирами, делая ее более проницаемой.

Их общение через записки стало единственным смыслом ее дней. Артем появлялся не по расписанию. Иногда утром, когда солнце только касалось верхушек питерских крыш за окном Алисы, а в его отраженном мире царил мягкий сумеречный свет. Чаще – вечером, при свете свечей или керосиновой лампы, которую он иногда приносил с собой. Его появления всегда предварялись едва уловимым колебанием воздуха в глубине зеркала, словно кто-то бросил камень в спокойную воду его серебряной поверхности.

Алиса завела толстый кожаный блокнот, доставшийся ей от тетушки, и набор качественных перьевых ручек. Это казалось ей важным – не писать ему шариковой пастой на клочке бумаги, а вести диалог с должным почтением к невероятности происходящего.

«Артем, – написала она в первый день их «переписки» крупными, четкими буквами. – Я из будущего. Сейчас 2024 год. А ты? Откуда ты?»

Он прочел, и его лицо, обычно сдержанное, выразило такое изумление, что Алиса чуть не рассмеялась. Он провел рукой по волосам, сел в невидимое ей кресло в своем мире (в зеркале она видела, как его фигура опускалась, хотя за ее спиной пространство у дивана было пустым) и принялся что-то быстро писать в своей записной книжке. Потом подошел и показал.

«2024 год от Рождества Христова? – было написано с явным недоверием. – Сие невозможно. На дворе у меня 1899 год. Декабрь».

Алиса замерла. Сто двадцать пять лет. Они были разделены не просто пространством, а целым столетием. Двумя мировыми войнами, революциями, полетами в космос, интернетом. Целой жизнью, которая для него была еще впереди, а для нее – давно устоявшейся историей.

«Да, – написала она, чувствуя, как дрожит ее рука. – Это возможно. Мы говорим через время. Через зеркало».

Он долго смотрел на эти слова, потом поднял на нее взгляд. В его темных глазах читался не страх, а жгучий, научный интерес. Он был не просто испуганным призраком; он был исследователем, столкнувшимся с необъяснимым феноменом.

«Что произошло за это время? – написал он в следующий раз. – Как выглядит мир?»

Этот вопрос поставил Алису в тупик. Как описать XX и XXI век человеку из XIX? С чего начать? С автомобилей и самолетов? С телефонов, которые умещаются в кармане? С того, что царя, которого он, вероятно, знал, уже давно нет, а страна, в которой он жил, называется иначе?

«Мир стал другим, – написала она осторожно. – Очень быстрым. Есть машины, которые летают по воздуху. Люди могут разговаривать друг с другом на другом конце света с помощью устройств. Мы побывали на Луне».

Он прочел и рассмеялся. Здоровым, открытым смехом, который она увидела, но, увы, не услышала. Он покачал головой, словно отказываясь верить в такую нелепую шутку. Потом написал: «Жюль Верн? Герберт Уэллс? Ты читаешь слишком много фантастов, Алиса».

Она улыбнулась. Ей нравилось, что он называет ее по имени. В его манере писать сквозила старомодная галантность, даже в этом коротком предложении чувствовалось обращение на «вы», смягченное возникшей между ними близостью.

«Это не фантастика, – настаивала она. – Это правда. Докажу как-нибудь».

Их диалоги становились длиннее и доверительнее. Они сидели друг напротив друга, разделенные холодным стеклом, и писали. Страницы их блокнотов заполнялись вопросами и ответами, которые они поочередно прижимали к зеркалу. Это был танец двух любопытных умов, двух одиноких душ, нашедших друг друга на стыке времен.

Алиса узнала, что Артем – ученый. Физик. Он работал в университете и занимался исследованиями в области оптики и свойств материалов. Зеркало, как выяснилось, не было для него случайным предметом.

«Этот прибор – часть моих изысканий, – написал он как-то раз. – Вернее, его рама. Я изучаю резонансные свойства определенных пород дерева и сплавов. Эта рама была изготовлена по моим чертежам мастером-краснодеревщиком. Я полагал, что определенная форма и состав могут влиять на восприятие… но я не предполагал, что эффект будет столь радикальным».

«Ты создал дверь?» – спросила Алиса.

«Нет. Скорее, я нашел трещину. Случайно. Я проводил измерения, когда впервые увидел… другое отражение. Сперва подумал, что это галлюцинация от переутомления. Но оно возвращалось. А потом появилась ты».

Алиса рассказала ему о тетушке Евдокии. О том, что зеркало стояло в этом доме всегда. Артем заинтересовался.

«1899 год… – написал он, задумавшись. – Твоя тетушка, если бы она жила в мое время, была бы совсем юной девушкой. Возможно, наши миры как-то связаны через это место, через эту точку в пространстве».

Он был логичен и методичен в своих предположениях, и это успокаивало Алису. Его научный подход делал безумие происходящего почти приемлемым.

Но их общение не ограничивалось обменом фактами. Постепенно, исподволь, в него начала просачиваться личная, сокровенная информация. Сначала на безопасной территории.

«Какая твоя любимая музыка?» – спросила она как-то, показав ему на ухо свои беспроводные наушники.

Он пожал плечами. «Чайковский. Рахманинов. Бетховен. А у тебя?»

«У нас музыка очень разная. Есть такая, где нет скрипок и фортепиано, а есть электронные биты. Я включу тебе как-нибудь… если смогу».

Он улыбнулся скептически, и в его улыбке было столько тепла, что у Алисы защемило сердце.

«А что ты любишь читать?» – поинтересовался он.

«Сейчас мало кто читает толстые романы, – призналась она. – Все в телефонах. Но я люблю Бунина. Наверное, он твой современник?»

«Бунин? – удивился Артем. – Слышал о таком. Молодой писатель, подает надежды. А я перечитываю Толстого. «Анну Каренину».

«Я обожаю эту книгу!» – чуть не вскрикнула Алиса, забыв, что он ее не слышит, и торопливо написала это в блокноте.

Они говорили о простых вещах. О том, как пахнет весенний дождь (оказывалось, в его времени он пах так же). О вкусе свежеиспеченного хлеба. О том, как грустно бывает иногда осенью. И в этих простых вещах открывалась бездна понимания. Они были разными, из разных эпох, но что-то главное в них совпадало. Одиночество. Острая, пытливая жажда познания. И все более крепнущее чувство, что они нашли друг друга не случайно.

Как-то раз Алиса принесла в гостиную ноутбук. Она долго сомневалась, но желание доказать ему, что она не шутит, пересилило. Когда Артем появился, она открыла заранее подготовленный файл – видеозапись стартового взлета космического корабля.

Она повернула экран к зеркалу. Артем смотрел, и его лицо постепенно менялось от скептицизма к изумлению, а затем к благоговейному ужасу. Он видел, как огромная, созданная людьми махина отрывается от земли и уходит в небо, оставляя за собой шлейф огня. Он видел кадры с орбиты, голубой шар Земли в черной бездне космоса.

Когда видео закончилось, он несколько минут просто сидел, уставившись в пустоту. Потом медленно поднялся, подошел к зеркалу и прижал к нему ладонь. Его лицо было бледным. Он написал только одно слово: «Как?»

Алиса улыбнулась, чувствуя странную гордость за свое человечество. «Наука, Артем. Твоя наука. Она сделала огромный шаг вперед».

Он кивнул, все еще находясь под впечатлением. Потом написал: «Это одновременно прекрасно и ужасающе. Ваша сила… она кажется безграничной».

«Не безграничной, – честно ответила Алиса. – Мы все так же одиноки и так же ищем ответы. Как и ты».

После этого случая барьер между ними окончательно рухнул. Он перестал видеть в ней диковинку из будущего и начал видеть просто женщину. Женщину, которая заставляет его забыть о времени.

Однажды вечером Алиса была особенно подавлена. На работе случился крупный скандал, один из ее проектов провалился, и начальник устроил разнос при всем коллективе. Она чувствовала себя униженной и никому не нужной. Она сидела перед зеркалом, свернувшись калачиком в кресле, и не писала ему ничего, просто смотрела на его отражение, ища в нем утешения.

Он понял. Он всегда понимал без слов. Он не стал задавать вопросов. Он просто сел напротив, в своем кресле, и начал рисовать. Он рисовал ее. Ее профиль, склоненный к коленям, прядь волос, выбившуюся из неудачного пучка, печаль в ее глазах, которую он, казалось, чувствовал сквозь стекло. Он рисовал долго, с сосредоточенным, нежным выражением лица.

Потом он подошел и показал ей рисунок. Это был не просто набросок. Это был портрет, выполненный с удивительным мастерством. Он поймал не только ее черты, но и ее состояние. Грусть, усталость, и где-то в глубине – упрямую искру надежды. Он сделал ее красивой в ее печали.

Алиса смотрела на портрет, и комок подступил к горлу. Никто и никогда не видел ее такой. Настоящей. Никто не тратил столько времени и внимания, чтобы просто понять, что она чувствует. Она подняла на него глаза, и по ее щеке скатилась слеза.

Увидев это, Артем встревожился. Он засуетился, сделал жест, словно хочет стереть эту слезу, но его пальцы уперлись в холодное стекло. Выражение его лица было таким беспомощным и полным сострадания, что Алиса сквозь слезы улыбнулась и покачала головой: «Все хорошо».

Она написала ему: «Спасибо. Это самый прекрасный подарок, который мне кто-либо делал».

Он улыбнулся облегченно и написал: «Я бы хотел передать его тебе. В руки».

Эта фраза повисла в воздухе между ними, напомнив о главном – о непреодолимой преграде. Они могли видеть друг друга, общаться, делиться самыми сокровенными мыслями, но не могли прикоснуться. Не могли обнять в минуту отчаяния или дотронуться до руки в знак поддержки.