Обманщики

– Она коснется всех, – он падает, а глаза обретают безжизненный оттенок.

Спустя несколько недель, пациент полностью утрачивает способности к взаимодействию с внешним миром и всеми частями разума запирается в себе. Его дикция становится все более хаотичной, а дефекты речи все острее. Через пару месяцев врачи уже ничего не могут разобрать из того, что он говорит в попытках установить с ним контакт.

***

***

Детектив и врач вновь встречаются в клинике:

– Держите данные о расследовании… это просто кошмар…

– Оно уже завершилось?

– И не спрашивайте, – зажигает сигарету прямо в палате больницы, но врач не выражает никаких возражений

– Расскажите обо всем… Что было на самом деле.

Мужчина затягивается и выпускает дым:

– Это худшее дело, за которое мне только приходилось браться. Его девушка на самом деле умерла еще в школьные дни. Вернее пропала. Но позже ее тело нашли в реке. Но его бредовый разум до последнего отрицал ее смерть. И в следствии этого, его воображение вернуло ее. Так он жил целые годы, пока его фантазии не исчерпали себя. А когда это случилось – он нашел жертву, похожую на нее и забил до смерти. Почему спросишь? Дело в том, что ему была ужасна сама мысль, что его плод воображений исчезнет. Уж лучше ей быть мертвой, чем не быть вовсе

Врач смотрел в окно, наблюдая за пациентом в коляске, который вообще не двигался, а сутуло пялился на траву.

***

***

Все мои воспоминания стираются одни за другими. Детство, юность, взросление. Даже мое Я, непроизвольно тонет в ничто. Останется только комната, в которой мы были с ней. Двое блуждающих душ, нашедших спокойствие в взаимном тепле.

Ее снежные волосы вновь сияют на фоне меркнущего утреннего света. Осенняя прохлада смешивается с звуком машин и слякоти. Дым сигареты наполняет родное помещение.

– Правда думаешь, что ты сумасшедший? Раз они убеждают тебя в этом

– Кто, они?

– Так ты и правда решил вернуться ко мне и отверг ради этого большую часть своей жизни? – ее губы невольно сжимаются, затем на ее лице вырисовывается легкомысленная улыбка, словно в попытке скрыть эмоции, – Дурень! Что с тебя взять? – хлопает рукой на диван, приглашая присесть

– Не понимаю о чем ты… Я многое забыл, – покорно присаживаюсь

– Ты скрыл это, чтобы не возвращаться к памяти. Полностью отверг. Но я согласна с врачами. Ты сумасшедший, потому что отказался от самого себя во имя любви

– И что это значит?

Она валит меня на мягкий матрас дивана и наши лбы соприкасаются:

– Ты до последнего был мне предан. Даже после моей смерти.

Внезапные чувства близости и доверия окутывают все мое существо:

– Давай забудем эту жизнь и будем курить, пока легкие не сядут, – невинно улыбаюсь, словно всегда это делал

– Именно это мы и будем делать. Возьми, – беру сигарету в рот и она тут же ее зажигает

– Ты и правда живешь внутри меня?

– Почему ты так зациклен на нас? Живут наши чувства, постепенно меняясь и обретая новые формы. А Нас – попусту нет, и это не так важно, как может показаться

– Прости, что такой тугодум, мне сложно переварить твои слова

– Это все я… решила ответить на твой вопрос, чем сделать разумное

– Ты о чем?

– Заткнись и лови момент! Размышления в царстве воспоминаний ни к чему!

– Ладно ладно… только не кричи…

– Такой послушный, – криво улыбается

– Ну тебя, – толкаю пальцем ее в лоб.

Утро еще не заканчивается, пока меланхолия и радостью смешиваются в похоронном танце, отдавая елейным умиротворением. Слабый дождь и влажный ветер неуклонно забирали все тревоги и томления былой жизни. Жить, не так уж и плохо, если делаешь то, что по-настоящему хочешь. И даже если этот мир соткан из лжи, мне не нужен другой, если в нем нет дорогого человека. У меня есть своя ложь и она прекрасней, чем весь ваш мир.

Увидимся на той стороне. А пока, давай спать в воспоминаниях.

Чудовище за стеной

Рассказчик открывает письмо, погружаясь в написанные слова:

«Знаю, судьба нас снова разлучает, но это никогда не знаменуется „концом“. Однажды, пусть даже через тысячу лет, я вновь смогу прикоснуться к тебе. А сейчас, нам ничего не остается, кроме как ждать и взращивать ростки чувств, чтобы построить из них сады нежности…»

Он закрывает конверт и окидывает взглядом мерцающие капли дождя за окном, сверкавшие бесчисленными оттенками света. Вечные сады непрестанности давно отвыкли от времени, где единственным движением было колыхание листвы и непрерывные идеи рассказчика, желавшие быть выраженными в крошечном пламени идеи на бумаге.

***

Деревянный стул давно окаменел вместе с комнатой. Серые тона сливались с оттенками опечаленной синевы. Книги на полках давно превратились в комки пыли, но были и другие – свежие. Те, что он писал последние… годы? Бесчисленные скудные мысли и мечты, судьба которых быть забытыми.

Рассказчик боролся с одиночеством разными способами. Больше всего ему нравилось писать стихи. Многочисленные листки лежали на столе, а к утру, их разбрасывало ветром по комнате и снаружи.

И вновь, он пишет:

«Сначала было слово – потом мир… Нет, слова слишком скудны, чтобы выражать одиночество этого мира. Они оскорбительны. Весь мир – тоска пустоты и ее побег от самой себя. А убегают всегда от отчуждения…»

Листы наполнялись узорами строк. Все его одиночество вырезалось стихами и мыслями, подобно куску дерева, что превращалось в безмерно прекрасную, тоскливую статую.

«Хоть кто-то… но не я. Я больше не выношу это отражение… оно мне противно».

Рассказчик всегда знал, что если уж есть он, то непременно будет кто-то ещё. Но этот мелкий клочок земли прямо над небесами, растущий из бездны, не позволит ему покинуть себя. Снаружи всегда росли цветы, питающиеся радужным бризом ласковых капель дождя. Лишь время от времени светило выглядывало из-под массивных облаков. А они же к вечеру становились лиловыми кусками аметиста, украшающими небесную лазурь целиком.

Конечно, ему бы хотелось разделить эту красоту с кем-то еще. Гулять вместе через сады. Любоваться тем огромным деревом у дома. Или теми, что поменьше, с густыми ветвями, образовавшими небольшой лес. Ловить росу с их листьев, что случайно падала от движений ветра. Ощущать лесной запах, но…

Доходя до самого края, он видит лишь стену. Большая каменная глыба, непривычно теплая на ощупь. Глыба, на которую нельзя было залезть или увидеть что-то за ней. Это был символический барьер, а за ним – тайна. Тот самый запретный плод, который только и делал, что тянул к себе. Но вкусив его, уже нельзя было повернуть назад. Но слова «нельзя» или «запрет» только толкали любопытство, а изоляция только давила на искушение. «Порядок» вокруг топтал грудь, заставляя влюбляться в хаос и желать его.

И однажды в дождливый день, он бросает несколько листков со стихами прямо в окно. Те сразу же уносятся сильным ветром в сторону стены и пролетают через нее. А затем дни незаметно плывут, подобно водной глади, а волна перемен все так и не приходит.

Тщетный день вновь обращается в отчаянный вечер. Закат предстает лишь последней искрой свечи в этой тюрьме изоляции. Сколько времени вообще прошло?

«Времени ведь на самом деле нет… Есть только бытие и изменчивость. (Только движение и пространство…) Они рождают перемены, но не хотят меня слышать… Они пытают меня одиночеством».

Он прижимается спиной к теплой стене. К той самой каменной глыбе, которая, может, таила в себе что-то, чего он так жаждал. А может и нет. Как бы то ни было, любая история требует в себе хотя бы частицу веселья, а может, и безобразия. А его история не сочетала в себе ни того ни другого. Но тишина лишь предшествует буре. Может такой, что смогла бы разрушить весь егомир, тем самым, подарив ему новую жизнь.

Тишина. За стеной только ветер. А голова рассказчика раскалывается от галлюцинаций (из-за бесконечной изоляции). Небо и земля поменялись местами, после чего смешались, подобно каплям краски в чаше. Его глаза с тяжестью закрываются, а сдавленное горло мешает дышать. Так и заснул на траве, укрывшись под каменной глыбой.

Он видит сон, но не может ничего разобрать. Весь мир, словно раскололся и горел изнутри. Тьма вылезала из трещин света, затем они менялись местами. Та неопределимая стена рассыпалась в прах и из нее вылезло чудовище. Оно было чудовищно одиноким.

«Знаете ли вы, что познающий одинок, а тропа знаний – ступени, ведущие к адской тоске. А в самом низу, где одиночество испепелит каждого смертного, не давая дойти до последней ступени, будет ждать нечто. Если одиночество существует, то больше всего оно покоится в Боге».

Сновидение исчезает, забирая с собой память. Рассказчик встает от ужаса, думая, что все было наяву. Этой глубокой ночью, та ужасная стена вновь уставилась на него. Он не сводил с ее взгляд. Однако тревога медленно покидала его.

Нездоровое искушение заставляло приблизиться к ней и попытаться понять. И снова твердая поверхность ощущалась теплой. Только вечером.

Лишь мельком, но он услышал звук. Мелодию, которую кто-то напевал. Затем, порывы ветра скрыли эти ценные звуки, одарив их клеймом паранойи.

«Что вообще происходит… Я ведь точно что-то слышал…»

Его рука легким взмахом ударяется об стену, покрываясь небольшими царапинами… И звук. За стеной точно что-то пошевелилось. Это было похоже на шелест листьев. Будто что-то упало от страха.

– …

Почему-то слова застряли в горле. А когда он в последний раз вообще использовал голос…? Вряд ли он умел проговаривать хоть одно слово.

От стены издаются звуки скрежета и все ещё никакого голоса.

Образ чудовища из сновидения предстал перед воображением. Стена словно стала прозрачной, а там само безобразие скалилось на него. И эти царапающие звуки никак не затихали, заставляя рассказчика застыть в первозданном ужасе, но с другой стороны, очень хотелось видеть кого-то, кроме своего отражения. Даже если это может значить быть растерзанным кровожадной тварью.

Внезапно, слабый звук расшатывает его ощущение реальности. Ужас смешивается с прозрачными нотами морского бриза. И он впервые слышит слова. Кто-то, помимо его внутреннего голоса, произносит:

– …ты же там? за стеной ведь кто-то есть…, – голос, словно нежный свет зари, гулко раздается за стеной

– …, – рассказчик все ещё не может вымолить ни слова

– …ты не можешь говорить? Если понимаешь меня, постучи два раза…, – она неуверенно добавляет.

Стук. И ещё один.

– …так ты меня понимаешь… Вас много? Постучи снова, если да…

Тишина.

– …так вас мало? Или ты, как и я, один? Постучи, если первое…

Снова тишина. Уже заметно стемнело. В это время рассказчик обычно шел спать, но загадочный девичий голос заставил его забыть о времени.

– …похоже мы оба одни… и заперты здесь. Я и правда хочу пробраться через эту арку, закрытую розами, что стоит в стене… но никак не могу подойти, – голос дрожит, а ногти продолжают скрежетать стену

«Что это все значит? Здесь же просто голые стены, что ещё за арка роз…?»

– …что-то словно говорит мне, что если перейду – случится что-то ужасное, но может ли быть что-то хуже одиночества…?

Раздаются звуки шелеста вместе с треском ветвей, а за ними тихие всхлипы от боли.

– …пожалуйста, не уходи… я почти пробралась…, – она тихо плакала, подавляя крик, а звуки треска становились ближе. Каждый пройденный сантиметр словно реки крови, проливаемые во имя чего-то большего, чем жизнь, – подожди ещё немного…

Стена медленно начала растворяться, а звуки за ней исчезли. Остался только край и пропасть. Внизу, где покоилось солнце.

***

Следующие дни рассказчик провел, практикуя речь. К утру стена снова появилась, но за ней ничего не было слышно. Только звонкий гул ветра, сталкивающийся с глыбой.

Так и сидел до вечера, предвкушая очередную встречу за толщиной преграды, пока сапфировый голос не засиял, заставляя его вернуться в реальность из гнетущих мыслей.

—…ты ведь все еще там, так ведь? Я долго размышляла, почему эта стена стоит между нами, но ты ведь знаешь, что ничего не происходит просто так…

– Я слышу тебя, – раздался хриплый, чахлый голос рассказчика. Это были слова, выговариемые через боль, – А ты не думаешь, что все наоборот? Кто вообще верит в чудеса?

– …если чудес нет, то это наш шанс создать их. Именно этим и является свобода, – отвечает незнакомка за стеной

– Чудеса… они так зависят от определения. Будто бы мир, все-таки, начался со слова

—…свобода выбирать и определять. Разве не в этом заключается наша изоляция? Мы не научились быть свободными

– Я, кажется, понял, почему между нами стена

—…почему?

– Мы слишком разные… И только эта граница защищает нас от различий

—…тогда, что мы можем сделать?

– Даже если эта глыба обрушится, будешь ли ты готова принять то, что уже станет частью твоего мира?

—…если это положит конец моему одиночеству, то да, я готова, что бы там ни было, – незнакомка звучит решительно. Кажется, ей абсолютно безразличны любые последствия, лишь бы были перемены

– Но мы ведь все равно предвкушаем перемены, поджидающие нас… А если они не оправдаются? Или будут полностью противоположными… Тогда, нам останется…, – он словно говорит сам с собой, а голос слабеет

—…принять их, – по телу рассказчика прошли мурашки. Это было не просто общение, разбавлявшее одиночество, а святая исповедь. Наконец-то, его кто-то услышал по-настоящему.

– Я понял… этой стены на самом деле нет. Мы сами ее воздвигли, – касаясь каменных глыб, он находит трещину странной формы. Надавив на нее, она становилась все больше и объемней, – Ты готова увидеть монстра за стеной?

– Ты не монстр.

Мощный удар, и каменная глыба разбивается на бесчисленные крошки, которые растворяются в воздухе.

Пока стена ссыпалась, новая волна страха накатила его: «Чем сильнее тянешься к желанному, тем изворотливее оно ускользает», – мелькает мысль.

Но голос за стеной воплотился в самой прекрасной своей форме. Это была девушка, которая выглядела именно так, как он ее представлял. Стройная, среднего роста, с хрупкими чертами лица вместе с искрой невинности в глазах. Но что-то не так. Она напугана. От чего…?

Пока он видел свои сбывшиеся мечты, на другой стороне, что разделялась стеной, она увидела… Ад.

Когда слишком долго сидишь взаперти, то во всю разгуливается воображение. Даже самую гнилую преисподнюю можно превратить в приятное место, дай только волю самообману.

Не было никаких радужных капель дождя. Никакого леса, цветов и того большого дерева у дома. Вместо дома была гнилая разбитая конструкция. Трава давно иссохла, обретя черные краски, а по влажной земле ползли черви.

Рассказчик был всего лишь живым трупом с деформированным телом и впалыми щеками вместе с кривыми конечностями. Его взгляд был безумен, выражая лишь ужасающее многовековое отчаяние. А поляна вокруг него целиком была усеяна куклами в точности имитирующими внешность девушки.

Рассказчик развернулся.

– Только сейчас вспомнил, что я такое… Прости за это. Мне не стоило ломать эту стену. Думал, мы похожи, но твой мир слишком прекрасен для меня, – последний раз окинув взглядом, он шагнул назад, обратно к себе. Именно за этой стеной на стороне девушки он увидел мир, что постоянно выдумывал себе, словно он когда-то его видел. Но он никогда не сможет стать его частью.

Еще один шаг вперед… и он останавливается. Она останавливает его, схватив руку.

– Я уже сказала, что ты не монстр. Иди за мной и оставь это место в прошлом. С тебя хватит, – несмотря на это, рука незнакомки дрожала, как и все ее тело

– Как ты можешь бы такой доброй к чужому существу? Разве не чувствуешь угрозы? Разве угроза не смотрит на тебя со всех сторон? – рассказчик настолько был одержим тому, что может находиться за стеной, что создаваемые им куклы смотрели только в эту сторону. На девушку. Она чувствовала безумную тягу всего сущего в его мире по отношению к ней.

– Угроза всегда исходит от страха, а в тебе я вижу лишь нужду, – несмотря на дрожащий голос, она тянет его руку к себе и он даже подается навстречу, отворачивая лицо. Несколько шагов, и они уже на большой поляне с одуванчиками. Вокруг бескрайние просторы и… тишина. Даже воздух чувствовался чище. И все равно, мало жизни. Она(жизнь) словно боялась этих мест, но не хотела расставаться с этими одинокими душами.

Девушка повернулась к нему. Сейчас они были значительно дальше от «родного места» рассказчика. Кругом лишь луг, усеянный одуванчиками и васильками. Девушка собирает цветы в букет и протягивает ему:

– Ты смог сохранить рассудок в том мире… и спас меня от одиночества в этом, – глаза сияют бликами искренности и душевной наготы, – Ты не чудовище, а герой. Давай жить здесь, пока время не исчезнет…, – вручают букет в его руки, который он с неохотой берет. Цветы, он их никогда не видел, но почему-то у имел о них представление. Неподдельная печаль пронзила его, нет, это было слишком глубокое чувство, напоминавшее ему о всем его существовании от начала сознательной жизни доныне. Это воссоединение позволило ему ощутить то, чему ещё не нашел определения.

– Все благодаря тому, что ты не отвернулась от меня, – беззаботная улыбка всплывает на его лице, а гангренозные следы пропадают словно в сказке, – Но в конечном итоге, стоило ли нам ломать стену?

– Конечно же… стоило…, – задумчиво озирается по сторонам в надежде нащупать угрозу, но взглядом она возвращается к нему, – Хочешь сказать, открываясь друг другу целиком, мы отравляем себя? – она в легком замешательстве, потому что выбравшись оттуда, следы гниения исчезали с его тела

– Жизнь – это всегда гниение. Нам никогда не удастся изменить ее содержание, сколько не меняй форму. Разбавленное одиночество – это заражение ближним. Все, что мы делали – отрицали ад, которым являлась вся эта жизнь, – в этот момент она сама прильнула к нему, крепко прижимаясь к его разъеденной груди. Острые выпирающие ребра слегка царапали ее лицо, но она не придала этому значения.

Цветочные луга медленно сгнивали, а из-под земли вылезали черви. Через некоторое время они были повсюду. В одночасье эти бескрайние просторы начали дрожать. Это самое гниение мерцало с синхронными танцами бесчисленных опарышей, но девушка все еще продолжала держаться в его объятиях:

– А что после гниения?

– Все. Но без нас…, – бережно держит ее в руках, поглаживая спину, но лицо выражает только отстраненную тьму

– Куда нам деваться тогда? – апатично держится за него

– А ты помнишь хоть что-то до этого?(до жизни). Что-то, помимо лугов и одиночества?

– Ничего не помню, – отстраненно гладит его спину, – Не знаю даже могла ли я помнить раньше появления здесь

– Забудь этот мир и остальное будет неважно

– И тебя?

– В первую очередь…

– А если не хочу? Если я хочу помнить всегда?

– Ты будешь страдать и никогда не познаешь покоя

– Я буду хранить в памяти, что в этих проклятых просторах был кто-то, помимо меня.

Осторожно гладит по волосам и его рука останавливается на ее щеке.

– Отчуждение совсем ослепило тебя… ведь на самом деле, это я запачкал эти просторы скверной. Моя нога заставила землю гнить, а ты меня обнимаешь. Разве я не чудовище? – к этому времени его тело исцеляется полностью и исчезают все следы разложения. Рука рассказчика, нет, монстра, что притворялось человеком, медленно сжимает ее шею, готовясь разломать позвонки

– Если одна глупость оставит без сожалений, то она стоит всех оставшихся десятилетий, – беззаботно улыбается, осторожно касаясь его лица

– Я не позволю тебе сгнить.

Сворачивает шею и резко вправляет. Из ушей вытекает легкая струя черной крови, которая тут же останавливается.

***

Он высушил тело незнакомки солью и поставил рядом с куклами, смотревшими в сторону стены. Нет, это были такие же мумифицированные тела, которых он при жизни заражал одиночеством, чтобы затем расправляться с ними.

Они все дружно взирали в одну сторону, но стена все никак не появлялась. Вместе с этим, солнце давно должно было взойти, но этого не случилось.

Он начал крушить окаменевшие останки своих жертв топором, пока не пришел к ней. Ее он никогда не перепутает с другими, даже если все они одинаковые.

– Чудовище не нападает, оно не устрашает. Я просто страдаю, пока мои пытки изоляции не берут перерыв. А когда нахожу вас, то провожу с вами лишь столько времени, сколько хватит, чтобы не начать питать к вам отвращения. Мой мир был фальшью, а стена – игрой. Только ты искренне играла свою роль, чтобы в конце быть уничтоженной мной. И теперь, когда все мертвы, мы исполнили величайшую милость. Мы вымерли. Мы покинули это место до того, как оно полностью сгнило. Мир без нас – это мир без одиночества.

Вновь открывает конверт:

«Знаю, судьба нас снова разлучает, но это никогда не знаменуется… ...нам ничего не остается, кроме как ждать и взращивать ростки чувств, чтобы построить из них сады нежности…»

– Все, что я растил, давно превратилось в прах, сколько бы мы не встречались

Черви падают с небес подобно дождю, впиваясь в грудь рассказчика, а земля проваливается в оползни. Все гниет, а он все еще не может исчезнуть.

***

– Прости, что убил ничего не сказав, а ведь ты хотела бы знать… все просто. С того момента, как стена рухнула и наши взгляды пересеклись, наша встреча закончилась. После этого ты исчезла и, чтобы не началось гниение чувств, я поставил точку. Впредь, ты будешь жить во мне вечно искрой того дня в этом отрезке времени. Настоящая любовь выбирает муки разлук – чем годы вянущих чувств. Искра вспыхивает и гаснет, а не продолжает раскалять пепел.

***

Мои глаза открываются, возвращая в сознательный мир. Память ускользает, и я быстро записываю в блокнот все, что еще помню, не снимая с висков электрод. Символы, что я вижу, кажутся достаточно сложными. Расшифровывать их придется долго.

Днями ранее, я познакомилась с мрачным парнем, хоть задолго до этого боялась к нему подходить. До конца не ясно, симпатия это была или интерес, но он выглядел опустошенным, будто знания давили на него. И с помощью современной системы VAS(Virtual Abstraction System) для психоаналитиков, я превратила полученные впечатления в сон, чтобы изучить загадочного незнакомца. Вкратце, я направила хаотичные сновидения во что-то одно, отсеяв все остальное.

Белые стены в минималистическом помещении создавали впечатление больницы. А ведь с тех пор, как люди начали сходить с ума, врачи стали движущей силой цивилизации. Но об этом скажу позже.

Слышу вибрацию телефона. Мама пишет:

«Прости, если тревожу, Алиса. Я просто хотела уточнить, не изменились ли твои планы поездки на завтра?»

– «Все хорошо. Я почти дописала статью, сегодня вечером отправлю редакции и куплю билет на автобус».

Обменявшись парой теплых слов, мы завершили общение.

Иду умываться и снова смотрю в отражение в зеркале. Русые волосы обесцвечиваются, а в уголках губ появляются новые морщины, хотя мне всего двадцать семь. В последнее время люди быстро стареют, но никто не обращает на это внимания. Легкая тревога лишь обращается в смирение, ведь научное сообщество целый век твердит, что найдет формулу от клеточного старения, но все проекты сворачиваются из-за недостатка финансирования. Но свою обнадеживающую функцию данная процедура все же выполняет (и дураку ясно, почему нас заставляют это говорить). А я выполняю работу психоаналитика, изучая проблемы людских страданий и их природу для выполнения той же функции – дарить надежду (в глубине души мне тоже хочется верить, что однажды, этот упадок пройдет, но мы только и делаем, что шагаем в бездну).

Этот сон все еще сиял тлеющим следом. Я чувствовала, как моя шея ломалась, будто все наяву. Мысли о возможных мирах за гранью архетипов вгоняли в тревожный восторг. Что же таится за стеной наших перцепций?(а может, это способ убежать от безысходности вокруг). Но мы ведь все равно этого не узнаем, потому что каждую стену обрамляет другая. Таковы правила сущности, которая выглядывает из видимых и невидимых закономерностей. Мы можем с ней общаться только на языке времени с помощью движения и пространства, но никогда не можем повернуть обратно. Это путь…