Там, где сгорает лето

– Лен, тише ты, – пробормотала я, протирая глаза. – Голова раскалывается.

– Это у тебя от вчерашних страхов, – усмехнулась Лена, подходя к моей кровати с двумя кружками дымящегося чая. – На, пей. Заварила из того, что Сергей нашел в шкафу. Похоже на чабрец.

Я поблагодарила и сделала глоток. Горячий, терпкий напиток обжег язык, но немного прояснил сознание.

– А как ты спала? – спросила я.

– Плохо, – вздохнула Лена, садясь на свою кровать. – Мне всю ночь казалось, что кто-то ходит по коридору. То скрипнет, то шаги услышу. А ты?

Я промолчала, не решаясь рассказать о странных звуках за окном. Лена и так была напугана, не хотелось усугублять ее страхи.

– Нормально, – соврала я. – Устала, сразу уснула.

В этот момент в дверь постучали. Это были ребята.

– Девчонки, вы уже проснулись? – крикнул Костя. – Директор вызывает всех в столовую на экстренное совещание!

Мы быстро оделись и пошли в столовую. Директор, как и вчера, сидел за главным столом и молча ждал нас. Перед ним стояла чашка с остывшим чаем.

– Садитесь, – сказал он, когда мы все собрались. – Есть небольшое изменение в программе.

Мы переглянулись. Костя нахмурился.

– Дети прибудут не сегодня, а завтра, – продолжил директор тем же бесцветным голосом. – Произошла задержка в пути. Технические неполадки с автобусом. Вам предстоит провести еще один день в лагере в ожидании.

– И что нам делать целый день? – не выдержал Сергей. – Мы же уже все подготовили.

– Вы можете отдохнуть, – холодно ответил директор. – Или заняться общественно полезным трудом. Например, привести в порядок клуб. К открытию смены он должен выглядеть безупречно.

Он встал и, не сказав больше ни слова, вышел из столовой, оставив нас в недоумении.

– Ну вот, – проворчал Костя. – Опять этот его «общественно полезный труд». Я бы лучше на речке посидел.

– Речка здесь, наверное, крокодилов полна, – мрачно заметил Сергей. – Как и весь этот лагерь.

– Сергей, ну тебя совсем занесло, – замахнулась на него Лена. – Не можешь ты просто сидеть и молчать? Всегда тебе что-то не так.

– А тебе что, все нравится? – огрызнулся Сергей. – Этот заброшенный лагерь, этот молчаливый директор, эти постоянные задержки? Мне, честно говоря, все это не нравится.

– Да бросьте вы, – вмешался Марк, стоявший до этого молча. – Что есть, то есть. Раз директор сказал привести клуб в порядок – значит, будем приводить. Время пройдет быстрее.

– Марк прав, – согласилась я. – Лучше заняться делом, чем сидеть и нервничать.

После завтрака, который был таким же невкусным, как и вчерашний, мы пошли в клуб. Воздух в нем, как и вчера, был спертым и пыльным. Мы открыли настежь все окна и двери, чтобы проветрить, и начали уборку. Костя и Сергей отнесли старые сломанные стулья на склад, а мы с Леной и Марком принялись вытирать пыль со стульев и подметать пол.

Работа шла медленно и нудно. Пыль была такая толстая, что казалось, ее не скребли годами. Мы кашляли и чихали, покрываясь серым налетом с головы до ног.

– Ну и жизнь у пионеров, – вздохнула Лена, вытирая пот со лба. – Вместо песен и танцев – генеральная уборка.

– Зато потом будет чисто, – попытался ее утешить Марк. – И детям приятно будет.

– Да уж, – усмехнулась Лена. – Они нам потом спасибо скажут.

Когда мы более-менее закончили с уборкой, Костя принес из шкафа старый рулон ватмана и банку с засохшей краской.

– Вот, – сказал он. – Давайте сделаем стенгазету к приезду детей. Чтобы было веселее.

– Отличная идея! – обрадовалась Лена. – Будем творить!

Мы разложили ватман на полу и начали обсуждать, что на нем рисовать.

– Надо написать «Добро пожаловать, друзья!» – предложила Лена. – И нарисовать солнышко, и улыбающихся детей.

– И пионерский костер, – добавил Костя. – И горн.

– А пионерские галстуки не забыть бы, – сказал Сергей. – Хотя, наверное, уже не модно.

– А что, пионерские галстуки уже не носят? – удивилась я.

– Ну, я не знаю, – пожал плечами Сергей. – В нашей школе давно отменили. Говорят, это пережитки прошлого.

– А вот и нет, – возразил Костя. – В моей школе носят. И отряды есть, и сборы. Все как раньше.

– Ну, ты у нас и консерватор, – фыркнула Лена. – Тебя бы в девяностом году оставить.

– А что, девяностый год был неплохой, – обиделся Костя. – А что сейчас? Никто ничего не понимает.

Они снова начали спорить о политике, а мы с Марком взяли кисти и краски и начали рисовать. Марк оказался прекрасным художником. Он легко и уверенно выводил буквы заголовка, а я подрисовывала вокруг них узоры из цветов и солнышек.

– У тебя здорово получается, – сказал он, улыбаясь мне. – Ты, оказывается, очень талантливая.

– Спасибо, – смутилась я. – Ты тоже ничего так.

Мы рисовали молча, поглощенные работой. Его плечо касалось моего, и я чувствовала, как по моему телу разливается приятное тепло. Вчерашние страхи отступили на задний план, и на смену им пришло тихое счастье. Будто мы были одни во всем мире, и ничего не существовало, кроме этого ватмана, этих красок и его улыбки.

– Аня, – тихо сказал он, не отрываясь от рисунка. – А ты правда волнуешься из-за вчерашнего?

Я вздрогнула и посмотрела на него. Его глаза были серьезными и заботливыми.

– Немного, – призналась я. – Мне кажется, что в этом лагере что-то не так. Что-то странное.

– Он просто старый, – мягко сказал он. – И заброшенный. Такие места всегда пугают. Особенно по ночам. Но на самом деле там ничего нет. Только наша фантазия.

– А ты не боишься? – спросила я.

– Я? – Он задумался. – Боюсь. Но я стараюсь не показывать этого. Нужно же быть сильным, особенно для… – он запнулся и покраснел.

– Для кого? – тихо спросила я.

Он поднял на меня глаза, и в них я прочитала столько нежности, что у меня перехватило дыхание.

– Для тебя, – прошептал он. – Я хочу быть для тебя сильным. Чтобы ты не боялась.

Мое сердце бешено заколотилось. Я хотела что-то сказать, но в этот момент к нам подошел Костя.

– Ну что, художники? – спросил он. – Уже нарисовали шедевр?

Мы вздрогнули и отскочили друг от друга, будто нас током ударило. Костя хитро улыбнулся, глядя на наши красные лица.

– Ладно, не отвлекаю, – сказал он. – Продолжайте. Только не слишком увлекайтесь, а то забудете про стенгазету.

Он ушел, а мы с Марком переглянулись и рассмеялись. Неловкость прошла, но между нами повисла что-то новое, тонкое и трепетное, как паутинка. Словно мы сказали друг другу что-то очень важное, но без слов.

Когда стенгазета была готова, мы повесили ее на видное место у входа в клуб. Получилось ярко и весело. «Добро пожаловать в лагерь «Искра»!» – гласил заголовок, а вокруг были нарисованы улыбающиеся дети, солнце, пионерский костер и даже небольшая ракета, символизирующая покорение космоса.

– Вот это да! – восхитился Костя. – Прямо как в былое время!

– А ты, кажется, этого и хотел, – усмехнулся Сергей.

– А что, неплохо было время, – серьезно сказал Костя. – Четко. Понятно. Куда ни глянь – везде порядок. А сейчас? Каша в головах у всех, включая наше правительство.

– Костя, ну тебя опять понесло, – вздохнула Лена. – Не можешь ты просто радоваться, что у нас такая красивая стенгазета получилась?

– Радуюсь, – обиделся Костя. – Просто сравниваю.

Остаток дня прошел в подготовке к завтрашнему дню. Мы проверили комнаты, еще раз прошли по территории, убедились, что все в порядке. К вечеру тучи разошлись, и выглянуло солнце. Воздух стал чистым и прозрачным, и на небе заблестели первые звезды.

– Давайте разведем костер! – предложил Костя. – Как положено в пионерском лагере. Песни споем, сказки расскажем.

– Отличная идея! – поддержала Лена. – Я даже гитару привезла. Вон она в моем рюкзаке.

Мы пошли на кострище, которое было подготовлено еще до нашего приезда. Костя с Серегой быстро разожгли огонь, и вскоре яркие языки пламени взметнулись вверх, освещая наши лица.

Лена достала гитару и начала играть знакомую мелодию. Мы подтянули хором: «Эх, хорошо в Стране Советской жить…»

Песня лилась легко и свободно, и на душе становилось теплее и спокойнее. Казалось, все страхи и тревоги остались позади, растворились в этом огне, в этих звездах, в этой дружной компании.

– А знаете, – сказал Сергей, глядя на небо, – какие-то странные звезды сегодня.

– А что с ними? – спросила я.

– Они… неподвижные, – задумчиво произнес он. – Как будто нарисованы. Ни одна не мигает.

– Это оттого, что воздух чистый, – отмахнулся Костя. – В городе такого не увидишь. Тут же никакой засветки.

– Нет, не только, – настаивал Сергей. – Они будто застыли. Как будто время остановилось.

Мы замолчали и стали смотреть на небо. И правда, звезды были необычными. Яркие, холодные, они висели в черной бездне, как бриллианты на бархате, и ни одна из них не дрожала, не мигала. Будто мы смотрели не на живое небо, а на его точную копию, нарисованную каким-то искусным, но безжалостным мастером.

– Странно, – прошептала Лена, прижимаясь ко мне. – Мне как-то не по себе от них.

– Да брось, – попытался ее успокоить Костя. – Это просто звезды. Что они могут сделать?

– А вдруг это не звезды? – вдруг сказал он, и в его голосе прозвучала шутка, но от нее стало не по себе. – Вдруг это инопланетяне? Говорят, американцы на секретной базе в Неваде тарелку держат. Может, и у нас тут свой полигон для контактов с братьями по разуму?

– Костя, ну ты совсем несерьезный, – фыркнула Лена. – Испугал нас.

– А чего бояться? – продолжал он. – Если они прилетят, мы с ними договоримся. Мы же вожатые, представители земной цивилизации. Покажем им стенгазету, споем песню. Может, они даже шоколада нам дадут. У них, говорят, шоколад – это как хлеб.

Мы рассмеялись, но смех получился натянутым. Костина шутка, казалось бы невинная, попала в самую точку. Эти неподвижные звезды, этот странный лагерь, этот молчаливый директор – все это складывалось в одну пугающую картину. Будто мы попали в ловушку, устроенную не то инопланетянами, не то какой-то иной, неведомой силой.

Глава 4

На лагерь опускался туман, его длинные щупальца поползли по аллеям, окутывая корпуса холодной, сырой пеленой. Воздух быстро остывал, и в нем появился запах прелой листвы и влажной земли. Костер, который мы так весело разожгли час назад, догорал, оставляя после себя лишь угли, тускло светящиеся в темноте, как глаза какого-то дремлющего зверя.

– Ну что, товарищи вожатые, – потянулся Костя, вставая и отряхивая штаны, – пора, кажется, и баиньки. Завтра день тяжелый, детей встречать.

– А дети-то точно приедут? – не удержалась от вопроса Лена, и в ее голосе прозвучала нотка надежды, которая все еще боролась в ней со страхом. – Директор не передумает еще раз?

– А куда им деваться? – отмахнулся Сергей, который уже собирал свой магнитофон. – Обещали – значит, будут.

– Вот раньше слово было законом, – важно произнес Костя. – А сейчас… кто его знает, что у них там в голове творится.

Они снова начали спорить о политике, о прошлом и будущем, а я сидела на своем пенечке, укутавшись в куртку, и смотрела на догорающий костер. Мысли были далеко. О вчерашнем страхе, о сегодняшней странной тишине, о Марке, который сидел рядом и молчал. Он был необычно тих весь вечер, и я чувствовала, что его тоже что-то беспокоит.

– Марк, – тихо позвала я, – ты чего такой молчаливый?

Он вздрогнул, будто отошел от каких-то своих мыслей, и повернул ко мне свое лицо, бледное в сумерках.

– Да так, – неопределенно ответил он. – Думаю. О разном.

– О чем? – настаивала я.

Он помолчал, подбирая слова.

– О том, что все это… странно как-то, – наконец сказал он. – Этот лагерь, этот директор, эта задержка с детьми… Будто мы попали в какой-то капкан. Или в сон.

– И мне так кажется, – прошептала я. – Я все жду, что проснусь – и окажусь дома, в своей кровати. А этого всего со мной не было.

Он взял мою руку. Его пальцы были холодными.

– Аня, – серьезно сказал он, глядя мне прямо в глаза. – Если что-то случится… Если со мной что-то случится…

– Марк, что ты говоришь! – испугалась я. – Ничего не случится. Мы же вместе.

– Да, – кивнул он, но в его глазах читалась тревога, которую он не мог скрыть. – Мы вместе. Но если что… знай, что я… я очень дорожу тобой.

Мое сердце екнуло. Эти слова, сказанные так серьезно, в такой странной, пугающей обстановке, звучали как признание. Как будто он хотел сказать что-то важное, но боялся, что не успеет.

– И я, – так же тихо ответила я, сжимая его руку. – Я тоже тобой дорожу.

Мы сидели молча, глядя друг на друга, и мир вокруг нас, с его спорами и страхами, перестал существовать. Были только мы двое, и эта тихая ночь, и наше общее предчувствие беды.

– Ладно вам там, канючить! – крикнул Костя, прерывая наш момент. – Пошли спать, а то завтра со слипающимися глазами детей встречать будем.

Мы встали и пошли к корпусу «Дружба». Ночь была темной, безлунной, и звезды, такие странные и неподвижные, скрылись за тучами. Воздух был влажным и холодным, и по дороге под ногами хлюпала вода.

Корпус встретил нас сыростью и запахом пыли. Мы разошлись по своим комнатам – мужской и женской, как договорились вчера. Я легла в свою кровать, но уснуть не могла. Мысли роились в голове, как осы. Вчерашние страхи вернулись с новой силой, усиленные сегодняшней тишиной и разговором с Марком. Мне казалось, что за стеной кто-то есть. Кто-то тихо дышит, ждет.

Лена, казалось, тоже не спала. Она ворочалась в своей кровати, вздыхала.

– Аня, – тихо позвала она. – Ты спишь?

– Нет, – ответила я. – А ты?

– Тоже нет, – вздохнула она. – Аня, а ты не боишься?

– Боюсь, – честно призналась я.

– А чего? – спросила она, и в ее голосе слышался детский страх.

– Не знаю, – сказала я. – Всего. Этого лагеря. Этой тишины. Того, что будет завтра.

– А ты думаешь, дети приедут? – спросила она.

– Не знаю, – ответила я. – Хочется верить.

Мы замолчали. В комнате было темно и тихо, только за окном иногда шуршал ветер, да где-то вдалеке кричала сова.

И вдруг мы услышали звук. Он доносился издалека, из-за стены, из соседнего корпуса. Звук детский смеха.

Чистый, звонкий, беззаботный смех, будто там, в пустом корпусе, играла целая компания детей.

Мы обе замерли, прислушиваясь.

– Ты слышишь? – прошептала Лена, и ее голос дрожал.

– Слышу, – так же тихо ответила я.

Смех продолжался. Он то затихал, то раздавался снова, то удалялся, то приближался, будто дети бегали по пустому корпусу, играя в догонялки.

– Но… но там же никого нет, – прошептала Лена. – Корпус пустой.

– Может, это эхо, – предположила я, но сама не верила в свои слова. Эхо не могло быть таким четким, таким… живым.

Смех затих. Наступила тишина. Мы лежали, не шевелясь, боясь пошевелиться, боясь даже дышать. Сердце бешено колотилось в груди.

– Аня, – прошептала Лена, – а ты не думаешь, что это… призраки?

Я не успела ответить, как в коридоре послышались шаги. Кто-то шел к нашей комнате. Мы замерли, прижав руки к груди.

Дверь тихонько скрипнула, и на пороге показалась фигура. От испуга мы вскрикнули.

– Это я, – тихо сказал Марк. – Не бойтесь.

– Марк! – выдохнула я. – Ты чего здесь? Ты нас напугал до смерти.

– Прости, – сказал он, входя в комнату. – Я тоже услышал. Этот смех.

– И ты что, пришел нас проверить? – спросила Лена.

– Нет, – ответил он. – Я ходил смотреть, откуда он доносится.

– И? – спросили мы хором.

– И я не нашел никого, – сказал он, и его голос был странным, каким-то отстраненным. – Корпус пустой. Ни души. Только пыль да паутина.

– Но мы же слышали! – не поверила Лена. – Мы обе слышали!

– И я слышал, – кивнул Марк. – Но там никого нет. Странно, правда?

Он подошел к моему окну и посмотрел на темный корпус, виднеющийся сквозь ветки деревьев.

– Странные тут звуки, – тихо сказал он, больше себе, чем нам. – Будто эхо прошлых смен. Будто стены помнят все, что здесь было, и иногда… иногда повторяют.

От его слов мне стало холодно. Я подошла к нему и встала рядом, глядя в темноту.

– Марк, – прошептала я. – А ты не боишься?

Он повернулся ко мне, и в его глазах я увидела страх, который он так старался скрыть.

– Боюсь, – честно признался он. – Боюсь за тебя. За всех нас. Этот лагерь… он не такой, как все. В нем что-то есть. Что-то плохое.

– Что же нам делать? – спросила Лена, которая сидела на кровати и смотрела на нас широко раскрытыми глазами.

– Ничего, – сказал Марк. – Мы должны держаться вместе. И верить, что все обойдется.

– А если не обойдется? – чуть не плача спросила Лена.

Марк замолчал. Он посмотрел на меня, и в его взгляде была такая боль, такая тоска, будто он прощался со мной навсегда.

– Тогда… тогда мы встретимся там, – тихо сказал он. – Там, где сгорает лето.

Я не поняла его слов. Они показались мне странными, как будто он говорил о какой-то другой жизни, о каком-то другом мире.

– Марк, что ты имеешь в виду? – спросила я.

Но он лишь покачал головой.

– Ничего. Пустяки. Пошли спать. Завтра тяжелый день.

Он вышел из комнаты, а мы с Леной легли в кровати и долго не могли уснуть. Смех, который мы слышали, звучал у нас в ушах, не умолкая. Он был таким реальным, таким живым, и в то же время таким ненастоящим, будто его излучали сами стены, пропитанные детскими голосами за долгие годы существования лагеря.

И я поняла, что Марк был прав. Этот лагерь был живым. И он помнил. Помнил всех детей, которые здесь отдыхали, все песни, которые пелись у костров, все смех и слезы. И иногда, тихими летними ночами, он вспоминал об этом. И тогда по его пустым коридорам разносилось эхо прошлого. Эхо, которое могло быть как добрым, так и злым. И мы не знали, какое эхо встретит нас завтра, когда приедут дети. Или когда придет то, что должно прийти на их место.

Я закрыла глаза и попыталась уснуть, но сон не шел. Я лежала в темноте, слушая тишину, и ждала. Ждала рассвета. Ждала завтрашнего дня. И боялась его больше всего на свете.

Глава 5

Утро началось с крика Лены. Резкого, пронзительного, от которого кровь стыла в жилах. Я вскочила с кровати, не понимая, где нахожусь и что происходит. Сердце бешено колотилось, а в голове шумело от страха.

– Что случилось? – крикнула я, протирая глаза и оглядываясь вокруг.

Комната была незнакомой. Вместо привычных двух кроватей у стен, старого шкафа и стола посередине, я увидела… совсем другое. Здесь стояли три кровати, покрытые яркими, кричаще-красными одеялами и на двоих из них лежали мы с Леной. Старый шкаф исчез, а на его месте красовалось трюмо с большим зеркалом в позолоченной раме. Стола посередине не было, зато в углу стоял маленький журнальный столик с креслом. А самое страшное – окна. Вчера они выходили в сторону леса, а сегодня смотрели прямо на стену соседнего корпуса.

– Аня, ты посмотри! – Лена сидела на краю чужой кровати, бледная как полотно, и тыкала пальцем в окно. – Это не наша комната! Где мы? Что произошло?

Я подошла к окну и прильнула лбом к холодному стеклу. Действительно, вид был другой. Вчерашний вид на сосны заменился кирпичной кладкой корпуса «Искра» напротив. Это была комната, в которой вчера спали Костя, Сергей и Марк. Но почему мы здесь? И где их вещи? В углу, на полу, лежали наши рюкзаки, будто кто-то аккуратно перенес их сюда ночью.

– Может, мы пошли не в ту дверь вчера вечером? – предположила Лена, но в ее голосе не было уверенности. – Устали, перепутали…

– Нет, – твердо сказала я. – Мы зашли именно в свою комнату. Я помню, как повесила куртку на свой крючок. А здесь крючков нет.

Мы стояли посреди чужой комнаты, не в силах пошевелиться. Страх, холодный и липкий, обволакивал нас с головы до ног. Что это было? Кто-то ночью перенес нас сюда? Перенес и наши вещи? Зачем?

Вдруг в коридоре послышались мужские голоса – взволнованные, громкие. Это были Костя, Сергей и Марк.

– Девчонки, вы где? – кричал Костя. – Откликнитесь!

Мы выскочили в коридор и столкнулись с ними. Ребята выглядели так же испуганными и растерянными, как и мы.

– Аня, Лена, – сказал Марк, подбегая к нам. – Вы здесь? А мы… мы в вашей комнате.

– В нашей? – не поверила я. – Как?

– Да, – кивнул Сергей. – Просыпаемся – а вокруг ваши кровати, ваши вещи. Ваши платья висят на вешалке. Мы думали, что вы ушли куда-то, а потом услышали крик Лены…

– Но мы же не уходили! – воскликнула Лена. – Мы только что проснулись… в вашей комнате!

Все замолчали, переглядываясь. Странное, нелепое, пугающее недоразумение. Будто ночью кто-то невидимый решил поменять нас местами, как шахматные фигуры на доске.

– Это какая-то шутка? – наконец выговорил Костя, но в его голосе не было ни тени улыбки. – Кто-то из вас решил подшутить?

– Да мы спали! – возмутилась Лена. – Как мы могли подшутить? Да и зачем?

– А мы тогда как? – огрызнулся Сергей. – Мы тоже спали. И проснулись – и вот, пожалуйста, в девичьей спальне. С вашими трусиками на виду!

– Сергей, ну ты совсем… – замахнулась на него Лена.

– Ладно, хватит, – прервал их Марк. – Споры ни к чему. Нужно понять, что произошло.

– А что понимать? – растерянно сказал Костя. – Комнаты поменялись. И все. Как в сказке.

– Только сказок в жизни не бывает, – мрачно заметил Сергей. – Это реальность. И в реальности такое невозможно.

– А если возможно? – тихо спросила я. – Если в этом лагере возможно все?

Мы замолчали, думая о вчерашнем смехе в пустом корпусе, о неподвижных звездах, о странном директоре. Вчерашние страхи вернулись с новой силой, усиленные этим новым, необъяснимым событием.

– Надо идти к директору, – решил Марк. – Требовать объяснений.

– Да, – согласился Костя. – Пошли все вместе. Пусть объяснит, что за цирк он здесь устроил.

Мы пошли к административному корпусу, чувствуя себя загнанными в угол. Сердца бешено колотились, а в ногах была слабость. Мы не знали, что нам скажет директор, не знали, как он объяснит этот фокус. Но мы знали одно – так дальше продолжаться не может.

Директор сидел за своим столом, как и вчера, и смотрел на нас своими темными, бесцветными глазами. На стене за его спиной по-прежнему висели два флага – советский и российский.