Мороз да Марья. Сказка для замёрзших

Вещий. Мороз считал его другом, ведь познакомился с ним сотни лет назад, когда Ворон был ещё птенцом неразумным. Они пережили не одну зиму и не одну вьюгу.

Марья вжалась в створку ещё сильнее. Она наверняка никогда не видала таких огромных воронов. Тот, будто в ответ на её мысли, громко каркнул и… заговорил:

– Кар-р-р! Вот это ты попал, Стуженный! Это же что надо сделать, чтобы половину зимы потерять?

Мороз поднялся со скамьи, из трещины на щеке сочилась вода. Взгляд его потяжелел, теперь он не выглядел живым.

– Знаю и без твоих карканий, Вещий.

Ворон нахохлился и затрепетал крыльями. Он подошёл к Марье так близко, что его клюв почти касался её лица, взгляд задержался на синеватых пальцах.

– Это ты, девица, постаралась? Как можно было сломать зиму? Даже нечисть лесная, что вечно нагадить хочет, не смогла! Сто лет такого не видел!

Едва заметно расправив плечи, Марья, наконец, сказала:

– Пожалуй, не буду спрашивать, почему ворон разговаривает…

– Вот и не спрашивай. Это сейчас не то, о чём тебе переживать надобно. Вот уж не думал, что у Стуженного в горнице будет девица в свадебном наряде расхаживать, – ворон перевёл взгляд на Мороза. – Так это, стало быть, твоя беда? Красивая, ладная! Вон, одета уже как положено.

Марья подалась вперёд.

– Я не беда, – возмущённо выпалила она. – И свадебное не для него предназначалось!

– Для мира Ладории ты беда. И Лесограй с нечистью да духами, и Радеград со смертными пострадают, – ворон слегка подпрыгнул на месте. – Так что платье потом наденешь, когда зиму вернёте.

Ворон каркнул уже веселее, хлопнул крыльями, слетел с лавки, взмыл на локоть вверх, снова опустился. Мороз подошёл ближе, лёд под ногами еле заметно скрипнул. Этого хватило, чтобы Ворон умолк, хотя в глазах по-прежнему плясали насмешливые огоньки.

– Вещий, – Мороз остановился напротив лавки и посмотрел на ворона так, что тот склонил голову. – Говори дело. Как исправить? Суденицы-Хранительницы?

Взгляд птицы тут же потемнел, стал тяжёлым, Ворон перевёл его с Мороза на Марью, снова на Мороза.

– Алатырь-камень – место силы великой, но легко ему навредить, – начал он тревожным голосом. – Ритуал прервался. Твоя ледяная кровь пролилась через трещину на лице. Девка была в обрядовом наряде. Свадебное платье само по себе магия древняя, сильнее многих заговоров. Оно соединяет судьбы, связывает жизни. Вот и соединило – её судьбу с твоей силой. Сила раскололась пополам: половина в тебе, половина в ней. Вы теперь как два кувшина, соединённые одной трубкой. Что в одном, то и в другом. Что с одним случится, то и с другим случится.

С каждым словом холод внутри Мороза сгущался. Он и без того состоял из стужи, но это ощущение отличалось от привычной зимней тяжести.

– Как разорвать связь? – спросил он прямо.

– Не ведаю того.

Тишина накрыла горницу. Холодное пламя в очаге всё так же мерцало, лёд всё так же светился изнутри, но всё вдруг стало другим. Мороз не сразу поверил услышанному, Ворон никогда не признавался в том, что бессилен.

– Ты – Вещий, – наконец проговорил он, глядя в чёрные глаза-бусинки. – Ты видишь будущее, знаешь прошлое.

– Да, вижу, – согласился Ворон. – Но не сейчас. Такого не бывало. Ни разу. За всю историю Лесограя, за все века, что я помню, никто не ломал ритуал у Алатыря твоим способом. Алатырь старше меня, старше тебя, старше нынешнего лесного люда. Можно спросить лишь у тех, кто старше самого бытия.

– У кого? Суденицы? Как найти их?

Ворон помедлил, словно прислушивался к чему-то невидимому.

– Прав ты. Только они помочь смогут. Есть одно место – капище Судениц-Хранительниц. Древнее, забытое. В самом сердце Лесограя, за тремя землями – через владения Анчутки, через реку Смородину, через тёмные урочища Вия. Там, на капище, можно призвать Судениц. Они древнее всех, мудрее всех, видели рождение Лесограя и Радеграда, всей Ладории, держат нити судеб. Может, разорвут они связь, вернут тебе силу. Может… нет. Плату они берут всегда. И плата та порой бывает непомерной.

Мороз нахмурился, перебирая в памяти то, что слышал раньше. О капище говорили редко и всегда вполголоса. Никто не смел тревожить Судениц.

– Капище… я почти не слыхивал о нём, – Мороз постучал пальцами по ледяной стене.

– Мало кто знает, – кивнул Ворон. – Даже Кощей Бессмертный, Владыка Лесограя, не смеет их тревожить. Хотя, говорят, что он их и без капища призвать способен. Мудрый он, но жестокий. Чужих не любит, людей – тем более.

Имя Кощея знали все жители Лесограя. Мороз пару раз говорил с ним о зимах да снежных буранах. И тогда Морозу показалось, что совсем не его взгляд самый ледяной из всех ныне живущих.

– Путь неблизкий, – Мороз прикинул расстояние и свою нынешнюю слабость.

– Через три земли, да, – подтвердил Ворон. – Анчутка, Смородина, Вий. Каждая земля возьмёт своё. Но ты справлялся всегда. Ты Мороз, ты сильный. Ну… был сильный, пока эта девица силу не отобрала.

На последних словах Марья закатила глаза, но промолчала.

– Времени сколько у нас? – спросил Мороз коротко.

Ворон слегка приподнял голову, всматриваясь куда-то в сторону.

– До Нового года, знамо дело. Несколько дней, не больше. Не успеешь, сила рассеется совсем. Половина в тебе испарится, половина в ней сгорит. Вернее, вместе с ней. Зимы не будет, никакой. Равновесие рухнет. Явь и Навь размотают границу, духи полезут к людям, люди начнут видеть лишнее. Всё в Лесограе пойдёт кувырком. Если зима исчезнет, исчезнет и весь круг времён, который ты держал веками.

– Хорошо, – Мороз прошёлся по комнате, сцепив руки за спиной. – Пойдём к капищу. Призову Судениц. Они разорвут связь.

Ворон повернулся к Марье. Всё это время она стояла у двери, сжавшись, и не сводила глаз с говорящей птицы. Лицо её стало почти синим.

– И она пойдёт с тобой.

Марья оторвалась от двери, шагнула вперёд.

– Что?! Я?! С ним?! Да ни за что! Я не пойду! Я…

Ворон чуть наклонил голову в сторону и предупредительно поднял крыло:

– Без тебя он слаб. Половина его силы в тебе, он не дойдёт, упадёт по дороге, погибнет. А ты без него замёрзнешь за три дня. Ты же чувствуешь стужу, верно? Она будет сильнее с каждым часом, пока не сожрёт тебя изнутри, превратит в ледяную статую. Вы теперь связаны, и случись что – упадёте оба.

Мороз со своей стороны нити ясно ощущал, как боль внутри неё нарастает, расползается по груди. Марья прижала ладонь сердцу.

– Навсегда? Я связана с ним навсегда?

Ворон вдруг расправил крылья и облетел вокруг залы, приземлившись прямо перед Марьей.

– Может, Суденицы разорвут связь. Может, вернут ему силу, а тебе свободу. Может. Но идти придётся вместе. Три земли. А потом… Будь что будет.

Встретился Мороз с девицей взглядом. Она раздражала его, шумела, говорила лишнее. Он привык к одиночеству, к стуже, к снегам и кристальной тишине.

Ворон же громко каркнул и, пожелав им счастливого пути, расправил крылья, одним мощным взмахом поднялся, проскользнул к окну и исчез в глубине Нави.

Марья прошлась по ледяному полу, расставив руки в стороны, чтобы не упасть, и предупредила:

– Если попытаешься меня тронуть… Если попытаешься сделать что-то… Я убью тебя. Не знаю как, но убью. Мне терять нечего!

Мороз почувствовал через нить силу, закипающую в ней от ярости, и зло усмехнулся.

– Ты слишком много о себе думаешь. Мне ты не нужна. Совсем. Вообще. Если бы не сила, я бы заморозил тебя прямо у камня, – он развернулся и указал на ледяную дверь в самом углу. – Спать будешь там. Иди сейчас же!

Марья перевела взгляд на дверь, потом снова на него. Затянула пояс потуже, развернулась и молча направилась к комнате.

Мороз остался один. Постоял, прислушиваясь к терему, к тихому перезвону ледяных узоров. Потом подошёл к окну, опустился на лавку. Лёд озера отражал три луны, лес вокруг был спокойным.

Пройти три земли с этой язвой было настоящим наказанием для его ледяного сердца. Только он никак не мог взять в толк: за что? Он был примерным духом зимы: летом не высовывался из своих владений, зимой работал так, что любой леший позавидовал бы. Снега, метели, толстые льды, зимние звери – всё было на нём. И ни разу он не попросил ничего для себя, ни разу не нарушил правила. И теперь из него утекает сила, которая прицепила его к смертной. Прекрасно!

Он сидел долго. В Нави во время первых морозов и перехода в зиму понятие ночи и утра размывалось: сумрак густел и редел, но не исчезал. Морозу сон не требовался, веками он обходился без отдыха. Однако сейчас веки просто закрывались, усталость накатывала волнами, и он прилёг на лавку, всего лишь на мгновение, и проспал до самого утра. Он слышал сквозь сон какие-то всхлипы, но так и не поднялся: не имел привычки вмешиваться, да и слов утешения у него давно уж не было. В конце концов, Марья сама беду на них накликала.

Когда рассвело, из комнаты послышалось шуршание, и Марья вышла в зал, всё ещё скользя по полу. Она выглядела измотанной. Лицо стало белым, на ресницах проступил иней. Свадебное платье смялось, подол был весь в серых разводах.

Мороз молча смотрел на неё. Плакала ли ночью? Или почудилось ему? Марья какое-то время тоже молчала, затем тихо спросила:

– Ты… ешь?

Вопрос показался ему странным, но он всё же ответил:

– Ем.

– А я думала, ты питаешься холодом. Или снегом. Или чем-то таким.

Уголок его губ чуть дрогнул.

– Холодом не наешься. Снег – та же вода. Садись. Ешь. Здесь у меня пара домовиков живёт, что холода не боится. Они по хозяйству справляются.

Он указал на стол. На толстом ледяном блоке стояли глиняные миски с кашей, чёрный хлеб, горшочек мёда, деревянные ложки.

Марья просто плюхнулась на лавку напротив, взяла ложку, повертела её в руках, потом всё же зачерпнула кашу.

Ели молча, сверля друг друга взглядами. Морозу казалось, что от её пылающих глаз трещина на его щеке становится ещё больше.

Наконец она не выдержала:

– А почему у тебя лицо… треснуло?

– Потому что букеты свадебные надо собирать из ромашек, васильков да сухоцветов, а не из палок острых да корявых. Вы, люди, и вправду думаете, что это нечисть от ворот отвадит? – Мороз перестал есть, отложил ложку и сжал кулаки. – Я не смертный, Марья. У меня не кровь, а вода. Кожа льдом покрыта. Это моя рана. Которая болит, между прочим!

Марья всмотрелась в серебряный след и смущённо опустила глаза.

– Сильно болит?

– Давай я тебе веткой щеку распорю, узнаешь, сильно или нет.

– Прости.

– Что?

Она подняла глаза, и Мороз неожиданно отметил, что они очень красивые, он не встречал таких никогда.

– Прости, – повторила. – Я правда не хотела. Я просто… бежала. Не смотрела. Не думала, что встречу кого-то так далеко. Мне надо было быстрее, чтобы не нашли.

Мороз внимательно поглядел на неё. Чёрные толстые косы, покрытые изморосью, круглое лицо, на котором ещё вчера играл румянец. Марья сейчас не ощущала внешнего холода, спокойно сидела на ледяной лавке, однако стужа разрывала её изнутри и росла, росла, росла; он чувствовал это через нить. Коротко кивнув, Мороз вернулся к каше. Марья тоже принялась за еду.

После трапезы он ушёл в дальнюю комнату, где держал редкие вещи, и вернулся с охапкой одежды. Положил на стол толстую шерстяную рубаху, плотные штаны, меховые сапоги, плащ с капюшоном, кафтан.

Марья удивлённо моргнула:

– Откуда у тебя женская одежда? Неужели жена у тебя есть?

– Не мели чушь! Не женская это одежда, – отозвался он. – Просто тёплая. Но тебе подойдёт. Можешь поясом затянуть, подвернуть. Придумай что-то.

Она осторожно взяла рубаху, потрогала грубую ткань.

– А… моё платье?

– Свадебное оставишь здесь. Оно обрядовое, может связь усилить. Не нужно это. Да и не невеста ты теперь.

Марья скривилась, но спорить не стала. Унесла одежду в свою комнату и плотно закрыла дверь.

Вернулась через несколько минут. Белое роскошное платье она аккуратно свернула. На ней самой была сероватая рубаха навыпуск, штаны, высокие сапоги, тёплый кафтан, который практически волочился по земле. Волосы она стянула в одну тугую косу, поверх накинула плащ.

– Ну вот. Теперь точно я не невеста.

– И отлично, – буркнул Мороз, отворачиваясь к стене и стараясь скрыть усмешку. Но в покое его не оставили. За спиной прозвучало неуверенное:

– А как тебя зовут?

Он обернулся.

– Мороз. Я же сказал. Или у тебя память такая короткая?

– Нет, я имею в виду… имя. У тебя есть имя? Было когда-то?

Он задумался. В глубине памяти мелькнули какие-то тени, обрывки слов, лица давно забытых людей. Всё это рассыпалось снежной крошкой.

– Просто Мороз. И не надо об этом.

– Просто Мороз… – повторила Марья эхом и кивнула сама себе. – А ты всегда был таким ледяным?

– Всегда, – ответил он сразу.