Мороз да Марья. Сказка для замёрзших

Anna Vilson

Мороз да Марья. Сказка для замёрзших

Мороз да Марья. Сказка для замёрзших

Глава 1.

Жил-был Мороз.

Жил он там, где Лесограй тянулся от края до края, где Явь с Навью рядом шли. Мороз сторожил ту границу не первый век, а сколько их прошло, уже и сам не памятовал. Годы для него измерялись снежными зимами да метелями, вьюгами да буранами колючими. И всякому было дело до него, а ему ни до кого дела не было, доколе Равновесие не страдало.

В тот день, в канун первого мороза, он вышел к своей заветной поляне. Сумерки густели между стволами, небо над Лесограем было низким да холодным, светилось белым, серебряным и синим сразу, точно кто-то разлил там краски. Посреди поляны возвышался Алатырь-камень, древний, шероховатый, поросший мхом, испещрённый знаками заговорёнными. Мороз знал на этом валуне каждый скол и рез, которые оставили руки тех, кто жил до всякой памяти.

Он всегда кланялся камню перед тем, как подойти. Высокий, прямой, в белоснежном кафтане до пят. Кафтан тот сшили давным-давно из тёплой шерсти северных зверей, края оторочили серебряной нитью, и нить та светилась лёгким морозным сиянием, повторяла узоры инея на зимних окнах. Волосы у Мороза ниспадали на плечи белым потоком. Были они цвета первого снега, такими белыми, что ослепляли. Кожа его покрылась тонким льдом, а глаза сверкали синим светом. В них, если всмотреться, всегда отражалась луна, даже когда над миром висело обычное дневное небо.

Мороз шагнул туда, где сходились три лесные дороги. Воздух здесь звенел: каждый вдох отзывался во всём Лесограе, каждая снежинка ложилась в невидимую чашу Равновесия. Здесь никто не смел бывать. Поляна принадлежала одному хозяину.

Ладонь Мороза легла на шершавый бок Алатыря. Камень сразу откликнулся, и под грубой коркой пробежало сияние. Мороз прикрыл глаза. Лес вокруг замолк, синицы спрятались в кронах, и даже ветер замер.

Сила медленно полилась из камня. Мороз почувствовал, как холод окутывает всё его существо, как по жилам расходится новый, свежий запас зимы. Кожа стала ещё плотнее, неживая оболочка вокруг истинной сути крепла. Лёд сковал и укрепил его сердце, руки, взгляд. Из этого льда потом родятся первые узоры на стёклах, тонкий иней у берегов, посеребрённые крыши изб, белые поля.

Работы у Мороза в это время было много. Через несколько дней он отправит снежную бурю на Радеград. Всю ночь снег будет вихриться, заволакивать и покрывать всё вокруг. А утром дети выбегут на улицу, начнут лепить снеговиков, взрослые же нацепят на себя тулупы да платки пуховые. Радеградцы ненавидели Лесограй и его жителей – считали их нечистью поганой, боялись лесов. Им и в голову не приходило, что нечисть эта дарит им осенние урожаи, летний зной, весеннюю капель и зимние катания на санях. Но ничуть не беспокоило это Мороза. Без людей ему жилось хорошо и спокойно, отрадно. Он не ждал благодарности и брани не боялся, ведь люди приходят и уходят, а зима живёт своими законами.

Мороз беспокоился лишь о Равновесии. Пока он питался силой Алатыря, пока вовремя приходили холода, пока граница меж Явью и Навью оставалась крепкой, мир существовал. Стоило ему промахнуться по времени, ослабеть, опоздать, и нитки начинали путаться: весна запаздывала, лето поливало дождями непрерывными, осень пылала жаром. Поэтому Мороз сторожил свой срок точнее любого часового.

Холод уже наполнил его почти до краёв. Оставалось немного. Чуть ещё постоять у камня, снять ладони, порадоваться тяжёлой свежести, что поселилась в груди, и можно будет возвращаться в свои владения, растягивать невидимую сеть дорог, по которым пройдут стужа, снег и лёд.

Но лес неожиданно подал знак. Сначала это был тонкий, чужой звук, непривычный для этих мест: в стороне громко затрещала ветка, посыпалась хвоя. Мороз распахнул глаза. Слух у него остался таким же острым, каким был при жизни, когда он ещё ходил обычным человеком да мёрз в промокших лаптях. С тех пор ухо привыкло ловить даже падение снежинки, не то что треск человеческих шагов.

Шаги приближались, торопливые, сбивчивые. К ним примешивалось тяжёлое, рваное пыхтение, словно человек бежал уже долгое время. Руки Мороза всё ещё лежали на камне. Отрывать ладони раньше времени он не решался. Сила продолжала течь, а любое резкое движение в середине такого потока всегда оборачивалось бедой. Камень не любил обрывов.

Из-за деревьев выскочила девушка.

Он почуял её раньше, чем она появилась на поляне, по запаху страха и ярости. А теперь видел воочию. Бело-красное платье в пол, искусно расшитое по подолу и рукавам плотными обережными узорами. Белая юбка внизу уже обтрепалась, стала серой от грязи, но работа мастерицы угадывалась даже издалека. Чёрные волосы были собраны в тугие косы, а голову украшал роскошный кокошник, усыпанный жемчугами. То был праздничный наряд. Свадебный. Такой шьют знатным девкам в Радеграде, когда ведут их под венец.

В руках она держала букет нареченной: ветви боярышника, шиповника, остролиста с красными ягодами. Всё колючее, цепкое, способное расцарапать. Такую связку собирают нарочно, чтобы сберечь девицу от нечисти.

Она забежала на поляну, постоянно беспокойно оглядываясь через плечо, словно выискивала глазами преследователя.

Мороз не успел разглядеть её лица, потому что Лесограй напомнил, что чужаков он не щадит. Прямо перед Алатырём сквозь землю прорастал толстый корень старого дуба. Неудивительно, что девичья нога угодила точно туда, где корень вздымался выше всего. Она споткнулась, красные сапожки проехались по наледи, и, пытаясь удержать равновесие, девица подалась вперёд.

Мороз ощутил, как вся сила, что по капле входила в него, на миг замерла. Он попытался убрать ладони, но камень не отпустил. Где-то в глубине Алатыря оглушительно грохнуло, и поток силы пошёл быстрее.

А свадебное чудо уже летело прямо на него.

Девица врезалась в него всем телом. Букет в её руке взметнулся, острые ветви полоснули по лицу Мороза. Шип вонзился в его кожу у самой скулы, и кожа треснула. Похож был тот треск на первый лёд, сковавший лужи. Боль прорезала щеку, по лицу прошла тонкая серебряная линия. Никакой крови, как у смертных, только струйка прозрачной воды.

Поток не удержался внутри. Сила рванула наружу через раскрывшуюся трещину. Мороз успел только удивиться. Холод, предназначенный для его сердца, ринулся вперёд. Девица стояла совсем рядом, почти у самого камня. Его сила ударила в неё так, что она упала навзничь. Вокруг ослепительно вспыхнул серебряный свет. Поляна сделалась на миг белее полуденного неба. Воздух зазвенел, точно кто-то разбросал вокруг тысячи стеклянных бусин.

Из-под красных сапожек девицы пополз иней. Трава вокруг Алатыря осеребрилась, корни дуба покрылись белой коркой. Букет, зажатый у неё в руках, вмиг замёрз: ягоды превратились в стекляшки, шипы – в прозрачные иглы. Она вскрикнула, опустилась на колени и вцепилась в грудь поверх вышитого наряда. Губы её побелели, лицо стало будто мраморным, сила, не принадлежавшая ей, билась внутри.

Мороз наконец оторвал ладони от камня. Алатырь потускнел, знаки на его боку погасли, теперь он походил на обыкновенный булыжник. В груди у Мороза было пусто. Потому что сила ушла. Он привычно попытался собрать себя изнутри, выровнять холод, укрепить оболочку и понял, что половина прежней мощи ему больше не откликается.

Оглядев поляну, он остановил взгляд на девице. Между ними невидимой нитью протянулся поток, и Мороз чувствовал чужое тело почти так же ясно, как своё. В её жилах текла его стужа, прожигала дороги для себя. Сердце… по-человечески билось, только каждый удар отдавался серебряной дрожью. Давно уже Мороз не знал настоящего биения сердца.

Он шагнул к ней, наклонился и, ухватив беглянку за плечи, поднял с колен. Слабость накатывала, а руки не слушались. Ему приходилось поднимать огромные ледяные глыбы, но эта щуплая девица показалась ему невероятно тяжёлой.

Она подняла взгляд. Глаза оказались тёмно-синими, глубокими, тонкие ресницы отяжелели от инея. Морозу не понравилось, как она на него смотрит – никакого страха или хотя бы волнения. Только злость.

– Безрассудная девчонка! – он приблизился к её лицу, на щеке под трещиной снова вспыхнула боль. – Ты что натворила?! Жизнь тебе не дорога?! Камень тронула в самый час! Зиму переломила! Да ты знаешь, что я с тобой сейчас сделаю?!

Девица дёрнулась, собралась было шагнуть назад, но тут же выпрямилась, снова сжала ледяной букет. Тот тут же рассыпался в её руках ледяной крошкой. Она посмотрела на осколки, на иней, на трещину на щеке у Мороза и, кажется, совсем не удивилась. Или ей было всё равно настолько, что она не боялась даже смерти.

– Сам ты виноват! – воскликнула она, гордо вскинув подбородок. – Понаставил тут своих камней да корней посредь дороги! Прямо под ноги лезут!

Мороз едва не расхохотался от такого ответа. За последние сто лет не нашлось ни одного смертного, который решился бы говорить с ним таким тоном. Большинство, едва встретившись с его взглядом, падали в снег и начинали обещать всё, что угодно, лишь бы пощадил. Он благоразумно решил, что девица эта с головой не в ладах. «С приветом», – как говорят люди.

– Дороги обходят Алатырь стороной, – Мороз развернул её к трём тропам, что расходились от поляны и шли от камня. – Или это у вас, невест из Радеграда, новый ритуал? Я знал, конечно, что вы все суеверы, но чтобы девиц в чащу ссылать… Этим даже нечисть не шутит.

– Невесты из Радеграда бегут, куда глаза глядят, – девушка вырвалась от него, шагнула в сторону и тут же качнулась, иней под ногами хрустнул. – Когда их тащат к такому жениху, что и лешему впору ноги делать.

Девица, с трудом устояв, прислонилась к стволу дуба. По лицу её было видно, что больно ей. Волна силы внутри неё билась, пытаясь совладать с телом, Мороз ощутил это как отголосок собственного сердцебиения. Земля вокруг неё снова посеребрилась.

Мороз давно уж так не злился. Он хорошо понял, что сотворила эта девка. Половина его силы, его стужи, его холода теперь жила в ней. В этой растяпе, которая не смотрит под ноги и осмеливается огрызаться. На его веку такого не бывало.

Вытянув перед собой ладонь, он сосредоточился и дёрнул невидимую нить, что связала его с девицей. Попробовал призвать силу обратно. Стужа откликнулась, но неохотно, тяжело, не желала возвращаться к хозяину. Он ещё раз потянул, уже сильнее. Девица при этом зашипела, схватилась за грудь, согнулась пополам.

– Ты что делаешь, окаянный?! Убить меня вздумал? Так становись в очередь! Батюшка мой и жених первыми мне голову с плеч снесут! Или всё же отправят под венец, что ещё хуже!

Мороз ослабил хватку, отпустил силу, размышляя: сейчас её прибить, заморозить прямо на месте или подождать? А может отдать её обратно отцу, тот вмиг вразумит! Ишь, распоясались смертные! Но нить между ними осталась, не разорвать её. Стужа лютая на неё!

Сбежавшая невеста медленно выпрямилась, опустилась на поваленный ствол у края поляны. Несколько мгновений она просто смотрела на него, разглядывая белые волосы, льдистые глаза, кафтан.

– Ты… кто? – девица чуть наклонила голову, выдавая своё любопытство.

– Мороз, – ответил он сразу же и отметил неверие во взгляде её. Хороша девка, не из пугливых! Или просто слишком глупа, чтобы бояться.

– Мороз бывает в россказнях, – простодушно заявила она, болтая ногой в красном сапожке. – Старики у печи про такое рассказывают, когда детей спать укладывают.

– Старики редко врут, – он повёл плечом, проверяя, плотно ли сидит кафтан. – Это я вам окна расписываю, это я стужу и вьюгу напускаю на град ваш, это я снежные шапки деревьям нахлобучиваю, это я сковываю реки льдом! Я – сама зима! Я держу равновесие, чтобы вы, людишки, не вымерли!

Долго молчала девица, задумчиво касаясь обережных знаков на платье. Даже Лесограй, казалось, ждал, поверит ли это странное дитя Радеграда. Ледяной ветер снова пронёсся по поляне.

– А я Марья, – спокойно ответила она, и Мороз едва не поперхнулся от этой простоты. Ну чудо-девка! Ни дать ни взять!

– Имя твоё неинтересно мне! А вот то, что ты у мира зиму украла, полюбопытнее будет!

– Я… что? Зиму украла? Ты здесь, в своём лесу, совсем рассудка лишился? Зиму нельзя украсть! Она же просто… есть. Приходит каждый год в свой час.

– Это я её приношу! – Мороз приподнял бровь. – А ты разорвала мою силу! И полмира заодно! Посмотри на себя! Ты в лёд превращаешься, глупая!

Девица посмотрела на собственные ладони и ойкнула. Кожа пока оставалась мягкой, но по краю пальцев проступил лёгкий серебряный блеск. Мороз наблюдал за ней и пытался сообразить, что делать дальше. Можно было оставить здесь, рассчитывая, что сила не выдержит её тела и сама вернётся к нему. Можно было попытаться вырвать стужу силой, пожертвовав её жизнью, но Алатырь такой цены не принял бы. Камень не любил пустых жертв. Да и Мороз тоже не любил. Даже дерзкие белки в лесу, что постоянно насмехались над ним, никогда не знали зла иль боли от рук его.

Оставался один путь: взять беглянку с собой и притащить её к тем, кто способен переплести нити судьбы.

– Вставай, – Мороз шагнул ближе, кивнул в сторону лесной тропы. – Со мной пойдёшь!

Она вскочила и снова потёрла леденеющие медленно руки.

– Куда это ещё? – возмущённо воскликнула она. – Меня ищут, мне бежать надо подальше! Я свадьбу сорвала, жениха моего мерзкого огрела по морде гребнем костяным. Там сейчас мать плачет, отец по двору мечется. А ты хочешь, чтобы я по лесам ходила за первым встречным… кто ты там вообще? Духом? Если меня найдут, они меня выпотрошат!

– Если бы тебя выпотрошили, возможно, сила вернулась бы ко мне. Но пока не будем знакомиться с твоим внутренним миром, – Мороз усмехнулся и на мгновение стал похож на живого молодого мужчину, который шутит и умеет улыбаться, вот только трещина в щеке выглядела пугающе. – Вообще, я не худший собеседник. Поверь, встреть ты лешего, уж по лесу кругами бы бегала, да пути назад не нашла бы.

– Я никуда с тобой не пойду.

Он пожал плечами, не любил тратить речи на споры, разглагольствовать, тем более, с девками смертными. Подошёл вплотную, подхватил её под колени и под спину и поднял так, как поднимают мешок с мукой. В этот раз далось ему это легче. Марья ойкнула, заёрзала, стукнула кулаком ему по плечу.

– Пусти немедленно, ледяной самодур! Поставь на землю. Я сама пойду, куда надобно мне!

– Сейчас ты пойдёшь, куда надобно мне! – Мороз перехватил её повыше, чтобы не упала. – А будешь кулаками размахивать, превратишься в глыбу раньше, чем дойдёшь! На это мне сил хватит! Нареченному твоему свезло, что ты сбежала от него. Теперь нормальную жену найдёт!

Не слушая больше её возмущений, Мороз повернулся спиной к Алатырю. Лесограй уступил ему дорогу. Ветки разошлись, тропа вытянулась меж стволов, ведя туда, где начиналась Навь и где обитали Суденицы-Хранительницы, что записывают на своих прядях и человеческие судьбы и судьбы зим да лет. Они только могли теперь помочь.

Мороз шёл и думал о том, что Лесограй не умеет выбирать подарки к Новому году. Просишь у мира тихое начало зимы, а получаешь на руки чужую невесту из Радеграда да расколотую пополам стужу.

Позади оказалась поляна с потускневшим Алатырём, ледяной россыпью осколков, обронённым букетом и трещиной в его вечном порядке. В этот день зима раскололась на две половины.

Силы в Морозе осталось немного. Для любого смертного это было бы немыслимым чудом, но он привык не знать усталости, не чувствовать боли в теле, не спотыкаться на каждом шагу. Он ощущал, что у него из груди вырвали часть сути. Девица на руках казалась тяжёлой, и он понимал, что это не тело её, а стужа, которой в ней быть не должно. Она была ещё тёплой, и тепло это раздражало его. Мороз не любил тёплое, живое. Ему больше нравилось говорить со снегом, с инеем, наслаждаться пронизывающим холодом. Через невидимую нить Мороз отчётливо улавливал чужие чувства. Там была злая обида, отчаяние и тщательно скрытый страх. Значит, всё-таки боялась его?

Лес вокруг густел. Стволы становились выше, мох под ногами начинал светиться бледными искрами, тропа уходила от людских дорог. Морозу привычно было то место, где граница между Явью и Навью тоньше волоса.

Он шагнул вперёд.

Мир вокруг изменился сразу. Небесный свод потемнел, привычный свет ушёл. Над вершинами деревьев вспыхнули три круглых сияния. Одна луна белела у самого края, другая отливала чистым серебром выше, третья синела почти над макушками деревьев. Мох на корнях зажёгся зелёными огоньками, ветви покрылись инеем. Воздух стал густым, плотным, наполненным силой.

Марья шевельнулась у него на руках, напрягла плечи, голову повернула в сторону лун. Поток её чувств взвился новой волной.

– Где мы? – голос дрогнул у самого уха.

– В Нави. Ты не думай, обычно у нас одна луна, но сегодня день особый – первые морозы. Должны были быть, – Мороз не замедлил шаг. – Здесь мои владения. И таких, как я. Кощей Бессмертный хранит их, стережёт грань между мирами.

– Кощей… Бессмертный? – Марья от неожиданности аж подпрыгнула у него на руках. – Получается, это правда? А Баба Яга? Водяной?

– Не болтай! Я не на смотрины тебя сюда привёл. Вернём мне силу, и отправишься восвояси! Чтобы духу твоего здесь не было!

– Тоже мне тайны… Не очень-то и хотелось! – Марья вдруг ущипнула его за шею.

– Эй, юродивая! Ты, гляжу, хочешь к пращурам отправиться?

– Прости-прости! Просто хотела убедиться, что кожа у тебя не такая, как у нас… – Марья провела кончиком пальца по шее и щеке, от чего Мороз встрепенулся, отгоняя неожиданно накатившие ощущения, которые никак не мог объяснить.

– Ну? Убедилась? – голос его был хриплым, и он решил, что это точно от того, что силы лишился.

Она помолчала несколько мгновений, а потом ответила со смешком:

– Ты холодный, как сосулька! – а потом добавила тихо: – Навь… у нас старики говорят, туда души уходят, живым лучше не соваться.

– Души идут туда, куда Суденицы велят. Ты жива пока только потому, что им так пожелалось. Нет им дел до бед наших. Им только Равновесие важно.

Она дёрнулась у него на руках, пытаясь спуститься на землю, но Мороз только перехватил её.

– Благодарю, мне очень полегчало, морозный ты недотёпа. Пока я в платье свадебном, а не в саване. Но если меня отец отыщет, то никакие Суденицы не помогут!

Мороз невольно усмехнулся. Говорила девка складно, с огоньком, совсем не так, как другие смертные, которых он встречал.

Лес расступился. Впереди раскинулось круглое озеро, скованное льдом, в котором отражались все три луны. Ни единой снежинки, чистая прозрачная поверхность.

Мороз ступил на лёд уверенно, ни разу не поскользнулся.

– Как так? – спросила Марья. – Ведь не пришли морозы. Откуда же лёд? Да ещё такой крепкий?

– Это мой дом. Ему не нужен холод, чтобы быть льдом. В нём вся сущность моя. И если из-за тебя он растает, то лапы твоего жениха станут лучшим, что с тобой может случиться.

Посреди озера возвышался его терем. Стены сплелись изо льда и белого камня, углы подпирали резные столбы, крыша тянулась к небу острыми коньками, по краю висели кисти огромных сосулек. Узкие высеченные проёмы служили окнами. Вокруг кольцом стояли ледяные деревья, ветви их звенели, как стекло.

Зубчатая дверь с глубокой резьбой отозвалась на шаг хозяина, створки медленно разошлись в стороны. Мороз нагнулся, чтобы не ударить Марью о притолоку, и вошёл внутрь. И лишь в сенях поставил её на пол. Ноги её сразу же разъехались на льду, она вцепилась в ближайшую ледяную колонну. Стужа внутри и снаружи пробирала до костей.

– Стоять умеешь – уже неплохо, – Мороз спокойно прошёл в горницу.

В зале всё светилось холодом. Стены изо льда пропускали сияние лун, по своду протянулись узоры инея, вдоль стен стояли лавки со шкурами, в углу – прозрачный стол, в центре горел очаг с белым пламенем. Но очаг тоже был ледяным.

Марья осторожно сделала несколько шагов, чуть не распластавшись на полу, и стала осматриваться.

– У тебя… тут странно, – заключила она. – Красиво и холодно. Как ты тут живёшь?

Мороз нахмурился.

– Терем обычный, – пробурчал он. – Жить в нём удобно, больше мне от дома ничего не нужно. Уж лучше, чем у вас в людских горницах с печами этими жаркими. И вообще, ты здесь ненадолго.

Мороз уж было решил, что девка-то успокоилась. Напрасно. Она как раз заметила приоткрытую дверь и кинулась было назад. Терем не стал терпеть выходки чужачки: створки сами сомкнулись прямо у неё перед лицом.

Марья сильно ударилась плечом, отскочила, затем навалилась на дверь всем телом и принялась лупить кулаками.

– Отворяй! – крик взлетел к своду. – Ты и вправду думаешь, что я помогать тебе стану?! Думал, притащил меня к себе, и всё готово?! Ты хуже разбойника, отворяй, пока сапогом в петли не заехала!

Дверь даже не заскрипела. Мороз замер посреди залы и скрестил руки на груди. Не каждый день на его горницу грозят напасть сапогом. Грохот понемногу стих, Марья отступила и изо всех сил топнула по льду ногой. Но в этот раз ей не удалось удержаться – она поскользнулась и шлёпнулась так громко, что стены отозвались эхом. Старался Мороз не рассмеяться. Честно старался. Но, глядя, как девица пытается подняться и снова падает, не смог сдержаться. Его хохот был таким же холодным и жутковатым, как он сам, но лицо снова оживилось и перестало быть таким суровым.

– Да, Марья. Я впечатлён! Как же ты сбежать умудрилась, если в собственных ногах путаешься? А сейчас молчи, не то язык заморожу! Посмотрим, как болтать будешь!

Наконец поднявшись, она прижалась спиной к створке, ладонью убрала с лица выбившуюся из косы прядь и уставилась на него так злобно, но Морозу вдруг захотелось уйти из-по этого взгляда.

– Ты меня похитил! Я со свадьбы поганой не для того бежала, чтобы в руки твои загребущие попасть! Не для того, чтобы в плену оказаться!

– Сегодня двое от тебя уже пострадали. Я и твой жених, – напомнил Мороз. – Так что кто-то из нас должен был отомстить.

Он шагнул ближе.

– Идти тебе всё равно некуда. Половина моей стужи в твоей крови. Попробуешь сбежать – разорвёт, сила разлетится по миру. Я эту силу веками собирал! Представляешь, что она с тобой сделает?

– Я ничего не брала, – Марья тоже шагнула ближе и даже смогла удержать равновесие. – Ты как из-под земли вырос!

Инеевые узоры на потолке загорелись ярче, ледяные стены сомкнулись ещё плотнее.

– В тот час к Алатырю смертным дорога закрыта, – Мороз сощурился. – Переступила – получила. Неужели вам, глупцам, не рассказывают о таком?

Он вытянул руку и снова потянул невидимую нитку силы. Стужа в её теле дрогнула, окатив таким холодом, что Марья закашлялась и согнулась пополам.

– Прекрати, – зашипела она. – Очередь желающих меня извести и без тебя большая. Я просто бежала туда, куда они побоятся сунуться!

Мороз отпустил нитку. Сила успокоилась, холод немного отступил.

– Умно, ничего не скажешь, – он распрямился. – Вот только твои смертные делишки – ничто по сравнению с тем, что зима может и не наступить. А вместе с ней Новый год. Ты вообще понимаешь, чем это всё обернётся? Хотя… ты вряд ли это успеешь узнать.

Он кивнул на её ладони. Кончики пальцев уже покрыла тонкая серебристая корочка, ногти сверкнули ледяным светом.

– Смотри. Уже роспись пошла. Ты не протянешь долго. Не думай, что я сильно хочу тебе помогать, но смотреть на то, как ты разлетишься на осколки, не будет приятно, честно говоря.

Марья подняла руки, посмотрела внимательно и нервно откашлялась.

– Весёлая свадьба, – проворчала она. – Лучший день в жизни.

Она немного помедлила, потом осторожно шагнула к лавке у стены, села на шкуры.

– Ладно, ледяной самодур, – подняла на него глаза. – Раз уж так случилось, говори, что делать будем. Наверняка тебе не раз в опасности попадать приходилось. Куда уж мне, девице из Радеграда.

– Приходилось, – Мороз опустился на край шкуры у холодного очага. – Живу до сих пор, как видишь.

Белое пламя тихо плясало, трещина на его щеке болела и не затягивалась, как это всегда бывало. А значит, всё хуже, чем кажется. Без полной силы зима не придёт вовремя. Реки и озёра не замёрзнут. Звери и люди не подготовятся. Будет голод. Будут смерти. И всё это вина какой-то ненормальной девицы. Сила её убьёт за пару дней, если она раньше Морозу не надоест. Он не любил смертных: они шумные, ворчливые, требуют тепла, еды и внимания.

В этот миг в оконный проём врезалась тень. Ледяные узоры пошли рябью, в горнице раздался звук трепещущих крыльев. В окно влетел ворон, огромный, размером с крупную хищную птицу. Чёрные перья отливали сталью, на груди белело неровное пятно, как снег на чёрной земле. Мощный клюв, казалось, был способен расколоть камень.