Шесть дней в Бомбее

Просто ущипнула меня за щеку, как делала в детстве, когда хотела меня развеселить. Я захихикала.

На площадке забряцали молочные бутылки. Пять утра. Открыв дверь, я увидела Аниша, дуудх-вала, который ставил две наши бутылки у порога.

– Тхиик хэ, Аниш?

– Хаа-джи. Сегодня я особенно вкусное молоко вам принес, – со смехом заявил он.

Веселому Анишу от силы исполнилось двадцать, молоко он стал разносить после смерти отца.

– Твоя сестра еще не нашла работу?

Из-за потери кормильца их семья ни за что не заработала бы сестре на приданое, необходимое для поиска стоящего мужа. И Аниш говорил, что ей, четырнадцатилетней, пришлось искать работу.

– Бхагван смилостивился над нами, – с натянутой улыбкой ответил он. – Она нашла нокарии поблизости.

– Аччха? Где?

Он кивнул в южном направлении. И не глядя мне в глаза, буркнул, что это хавели для женщин.

– Нас в семье семеро, – тихо добавил он.

Я понимала, что им нужны деньги. Вот почему Ану пошла работать в дом куртизанок. По пути в больницу я иногда видела, как им привозили овощи и фрукты на вечер. Куртизанки хорошо потчевали гостей, говорили, у них так же вкусно, как в бомбейском кафе «Леопольд», которое обожали британцы, парсы, мусульмане и индуисты, частенько захаживавшие и в котха.

Что мне было ответить Анишу? С одной стороны, родственники и соседи будут стыдить их за то, что девочка поет и танцует для мужчин. С другой, куртизанки хорошо зарабатывали, а это значило, что Ану принесет семье столько денег, сколько они и мечтать не могли. Теперь у них всегда будет на столе сытное карри. Я знала, что куртизанки были и при королевском дворе, пока британское правительство не начало уничтожать Империю Великих Моголов. Теперь женщины из котхи Ану владели фабриками, ювелирными мастерскими, недвижимостью. Их детям преподавали частные учителя на дому. Возможно, Ану не удастся выгодно выйти замуж, зато она получит финансовую независимость, которой не получила бы в браке. Я не собиралась осуждать ее выбор. Она поступила так, как было лучше для семьи.

– Я на днях зайду ее навестить, когда буду проходить мимо, аччха, – заверила я Аниша.

Он улыбнулся, и мне подмигнула ямочка с его левой щеки. Потом он поставил молочные бутылки под дверь Фатимы и побежал вниз по лестнице.

Фатима открыла, и я пожелала ей доброго утра.

– Как в больнице? – спросила она с улыбкой. – Ты так поздно приходишь с работы, джи.

– Это потому, что я поздно начинаю, – рассмеялась я. И шепотом добавила: – Ты сама поздно ложишься, джи.

Захихикав, она заговорщицки вскинула плечи, потом подобрала бутылки и закрыла дверь. Я не сомневалась, что она станет матерью задолго до того, как ей исполнится двадцать три.

Глава 2

Следующим вечером, заступив на смену, я первым делом пошла менять постельное белье Мире. Войдя в палату, увидела доктора Мишру, который пальпировал пациентке брюшную полость. Мира морщилась и тяжело дышала.

– Сестра, можете помочь? – спросил доктор, заметив меня.

– Конечно. – Я отложила стопку белья на единственный стул.

Мира же, взглянув на меня, выдохнула:

– Сона, пожалуйста!..

И протянула мне руку. Кажется, она была сильно напугана. Лоб блестел от пота. Я сжала ее пальцы.

– Вот тут. – Врач опустил мою свободную руку на живот Миры ниже пупка.

Удивленная тем, что он попросил меня сделать то, что сестрам обычно не поручали, а еще больше тем, что он взял меня за руку, я легко надавила Мире на живот.

Она так вскрикнула, что у меня что-то оборвалось в желудке. Я едва сдержалась, чтобы не поморщиться. Доктор вручил мне стетоскоп. Он стоял так близко, что я слышала его дыхание и чувствовала запах лосьона после бритья. Я приложила головку стетоскопа к животу Миры и постаралась придать лицу нейтральное выражение, чтобы не напугать ее. Потом отдала стетоскоп Мишре и, глядя ему в глаза, едва заметно кивнула, словно говоря: «Да, я тоже это слышу». В животе у Миры булькало, а это указывало на воспаление. Доктор глубоко вздохнул.

– Что там? – спросила Мира, переводя взгляд с меня на него.

– Вероятнее всего, ничего. – Доктор Мишра обнадеживающе улыбнулся. – Вы попали к нам на раннем сроке беременности, и ваш организм еще не справился с последствиями выкидыша. Мы поговорим с хирургом, доктором Холбруком. Иногда после выкидыша остается опухоль, возможно, именно поэтому вам все еще больно.

Я обратила внимание, что, разговаривая с пациентами, доктор переставал стесняться.

Мира перевела дыхание и кивнула.

– Через пару часов хирург вернется, и мы более тщательно вас обследуем. – Мишра похлопал ее по плечу. – Пока отдыхайте.

Он что-то записал в карточке, быстро глянул на меня, благодаря за помощь, и вышел.

– Мисс Новак, сделайте глубокий вдох. Я переверну вас на бок.

Мира вскрикнула, когда я стала переворачивать ее. Ясное дело, швы. Хирург подштопал ее снаружи, но ее еще нужно было вылечить изнутри. Я аккуратно сняла с женщины халат, стащила вымокшее от крови белье и влажные менструальные салфетки, а потом бросила все это в спрятанный под кроватью контейнер. Взяв медицинский спирт и маленькое полотенце, я стала, едва касаясь, растирать ее тело, потом переодела, вложила чистые салфетки и запахнула на ней новый халат. Затем я перекатила пациентку на край кровати, чтобы поменять постельное белье. Она поморщилась и схватила меня за руку.

– Это мама открыла Паоло, на биеннале в Венеции в 1924 году, – продолжила она рассказывать с того же места, где мы остановились сутки назад. – И сразу же в него влюбилась! Поехала за ним во Флоренцию и меня потащила за собой. И увидев его, я поняла ее. Он так прекрасен! – Мира вздохнула. – Неудивительно, что мама влюбилась. А я, наверное, именно поэтому и не могла. Она такой бардак из своих отношений устраивала. Истерики, обмороки, скандалы. Отец старался держаться от нее подальше, когда она была innamorata.

Высвободив руку, я продолжила перестилать постель. У мамы Миры были романы на стороне, и она не скрывала их от мужа? И что же он думал о ее увлечениях? Или у него собственные имелись? Я слышала, что такое бывало у наших бомбейских кинозвезд, иногда и богатые пары подобным не брезговали.

– В детстве, – продолжила Мира, – папа постоянно меня фотографировал. Переодевал в разные костюмы. Маме это не нравилось. Когда я начала рисовать, она велела ему прекратить морочить мне голову и сама взялась за дело. Только тут я почувствовала, что меня заметили. Мама хвасталась мной. Словно премией, которую получила на мела… Мне так долго ее не хватало, но… почему я должна была начать рисовать, чтобы она наконец обратила на меня внимание?

Я помогла Мире снова перевернуться на спину, из ее глаз к вискам катились слезы. Я промокнула их чистой салфеткой. И задумалась, от боли она плачет или от нахлынувших воспоминаний.

– Конечно, у отца были свои увлечения. – Мира шмыгнула носом. Она прыгала с одной темы на другую так же быстро, как дятел скачет по кокосовой пальме. – Вы знали, что он тут в Бомбее строит синагогу? Нужно много денег собрать. А ему это хорошо удается.

Отойдя к угловой раковине помыть руки, я вспомнила, что читала о евреях, которые, как и отец Миры, осели в Бомбее. В Индии им оказалось безопаснее, чем самим индийцам, которые жили здесь уже шестьдесят пять тысячелетий.

– Его ужасно захватил этот проект, – рассказывала Мира. – Он наверняка даже не знает, что я в больнице.

Я вскинула брови. Неужели ее отец так занят строительством синагоги, что не может выкроить время и навестить в больнице единственную дочь, потерявшую его единственного внука? Создавалось ощущение, что он не приходит к ней нарочно. Какая жестокость! Снова накатили мысли о моем собственном отце.

Захотелось поскорее вдохнуть свежего воздуха. Я открыла окно и высунулась на улицу. Аромат цветущей внизу баухинии сначала робко просочился в палату, но вскоре, осмелев, решил обосноваться тут на всю ночь. Было слышно, как скорбно ухают совы, а ночные животные отправляются на охоту за ужином.

– Похоже на музыку, правда? – спросила у меня за спиной Мира. – Ночную музыку.

Я хотела поспешно закрыть окно, но она меня остановила. И протянула руку, чтобы я сжала ее пальцы. Я уже привыкла к тому, что она постоянно просила держать ее за руку.

– Eine Kleine Nachtmusik, – добавила она. – Мелодия кокетства. Ночная, особенная… Так и видишь, как животные поют друг другу серенады. Олени в лесу. Мотыльки, порхающие у источника света. Полевки. – Мира принялась, напевая, раскачивать наши сцепленные руки. И мне отчего-то показалось, что она заигрывает со мной, словно мы обе тоже ночные животные. Но внезапно она снова сменила тему разговора и начала рассказывать о своей подруге детства из Праги – Петре. – Она была у меня первой. Мы тогда еще в школу ходили, просто из любопытства попробовали. А она взяла и влюбилась. Стала ходить за мной повсюду, как овечка. У меня же все было иначе. Как я уже сказала, я не умею влюбляться. Просто не способна на это.