Псы улиц

– Черт с вами, – проворчал я и направился в сторону выхода.

Возле самой двери меня догнали Лёха и Рома.

– Тёма, ты куда собрался? – Лёха вопросительно смотрел на меня, взгляд его был упрямым и абсолютно пьяным.

– Мне нужно идти.

– А, ну мы с тобой. Пойдём, Рома.

– Нет, я пойду один, вы мне нахрен не сдались там, – я понял, что в таком состоянии отшить их мне будет сложно. Но с ними я точно к Софии не пойду.

– Чё значит нет, – вклинился в разговор Рома, – мы тебе, чё, не друзья что ли?

Я начинал терять терпение, сбежать я не мог, но и опоздать не хотел тоже.

Наконец Лёха хлопнул меня по плечу:

– Да ладно, мы прикалываемся, проводим тебя немного. Нам тоже нужно идти. Во сколько мы Петровичу обещали прийти?

– Сегодня вечером. Можно уже идти, – сказал Рома, и, взяв с собой бутылку водки, мы вышли на улицу.

Мы шли втроем по улице и время от времени они останавливались, чтобы выпить прямо из бутылки и просто поболтать. Они стояли и спорили о чём-то, кричали друг на друга, потом с криками «братан, друган» обнимались. Я торопил их, говорил, что опаздываю.

– Тёма, хорош выделываться, на, выпей, – протягивал мне Лёха бутылку.

Я сделал глоток противной жидкости.

– Блин, пацаны, короче, я пойду, реально опаздываю.

– Стоять, куда? Вместе идём, – и мы вновь продолжали идти дальше.

На улице было полно людей: они возвращались с работы или просто гуляли. Видя трёх пьяных, старались обходить стороной. Увидев молодую симпатичную девушку, Лёха и Рома останавливали её и пытались заговорить с ней, но, видя таких упоротых парней, та торопилась сбежать.

Видя всю эту картину, я боялся только одного: нарваться на неприятности и пропустить свидание.

Рома был более-менее адекватен. Я взял его за руку и начал объяснять ему ситуацию, надеясь на понимание:

– Рома, прикинь меня девушка ждёт, а вы меня задерживаете, смотри Лёха вообще в ауте, – Лёха в этот момент шёл впереди нас с бутылкой в руке. – Давай я пойду уже, а вечером вы приходите ко мне!

– Ну, Артём, если тебе нужно, то, конечно, иди давай, а мы с Лёхой сходим к Петровичу, перетрём по делам и придём к тебе.

В этот момент мы переходили дорогу на пешеходном переходе. Как только я подумал о том, что наконец-то могу бежать к Софии, я увидел следующую картину как в замедленном кино: Лёха допивает бутылку и, не оглядываясь, кидает её через голову назад. Бутылка перелетает через нас и летит туда, где полно людей. У меня всё замирает внутри в один момент – я понимаю, что всё кончено. Я представил Софию, стоящую одиноко посреди двора с грустным лицом, какое было у неё, когда мы виделись последний раз.

И прежде чем бутылка упала куда-то, я прошептал вслух:

– Прости, София…

В этот момент я услышал женский крик. Но я уже был спокоен, у меня было состояние человека, который всё потерял. Я медленно повернулся, без эмоций, без страха. Лишь видел, как в немом кино: кричала какая-то баба – бутылка разбилась перед её ногами. Видел, как её жирная спутница бежит на нас с кулаками, вместе с ней какой-то мужик, как кричит третья баба: «Милиция, милиция!». Видел, как Лёхе жирная баба заехала авоськой, и как он упал на асфальт, как Рома стоял и что-то доказывал мужику. Как баба, которая кричала «Милиция!» тормошила меня за шкирку и кричала: «Хулиганы, безобразие!». Потом подъехал милицейский уазик, нас погрузили в него, привезли в отделение, оформили и посадили за решетку.

Всё это время я был спокоен, мне было грустно, мне было всё равно, что будет – я этого уже не боялся, потому что я потерял самое главное, самое дорогое, ценное, чистое. Я утратил последний шанс стать нормальным. Быть с ней рядом, идти по улице, взявшись за руки, и читать ей стихи.

Я сидел на скамье, откинув голову на грязную стену обезьянника, Рома и Лёха спали на скамейке рядом. Я сидел с открытыми глазами, представлял Софию и бормотал под нос:

– Любви моей осенний листопад,

Когда вдруг осень вспыхнет под ногами,

Бредущее по ветру наугад,

Шуршащее кругом живое пламя.

И нет надежды встретиться с тобой,

Замерзло всё, и ночь всего не скажет,

И дождь, последний дождь перед зимой,

Как на лету застывший, в землю ляжет…

8

Утром нас выпустили из обезьянника. Мелкое хулиганство ментам оформлять не хотелось и нас отпустили. Выйдя на улицу, я сразу пошел в сторону дома.

– Артём, ты куда? – закричал мне вслед Рома. Лёха был вообще не в состоянии чего-то говорить – с фингалом под глазом, он имел очень удручающий вид. Я же был просто зол:

– Да пошли вы, – бросил я через плечо и пошёл, не оглядываясь.

Я дошёл до ближайшего телефона-автомата. Набрал номер Софии и на другом конце провода услышал голос её мамы:

– Алло?

– Здравствуйте, а Софию можно к телефону?

– А её нет, она в институте. А кто её спрашивает?

Я немного замялся что ответить.

– Это Артём? – вновь спросила она.

– Да, это Артём. Не подскажете, когда София будет дома?

– Ну, она приезжает с учёбы примерно в три-четыре часа. Что ей передать?

– Ничего, спасибо! – и я повесил трубку.

Я пошёл домой. Мне хотелось сменить одежду, хотелось помыться и побриться. У меня был план, и я чувствовал в себе силы воплотить его в жизнь. Этот план созрел у меня в тот момент, как я сегодня вышел на свободу. Это ещё один шанс. Возможность быть с ней. Я чувствовал, что только она меня спасёт от меня самого. Мне нужно только доказать ей, что я честный, порядочный, что я достоин её – её чистоты и кротости, её доброты и сострадательности. Может быть, я даже устроюсь на работу.

С этими мыслями я пришёл домой. Привёл себя в порядок. Почитал книжку, поспал и к вечеру вышел из дома. На этот раз я решил не звонить больше Софии, а сразу идти к её дому к семи часам вечера. Мне казалось, что я встречу её там – она каждый день гуляет с собакой примерно в семь часов.

Я подошёл на то место, где мы встретились в последний раз, и стал ждать. С этого места я видел дверь её подъезда. Я сел на спинку лавки, ноги поставил на сиденье и закурил сигарету. Люди входили и выходили, но Софии не было видно. Минут через пятнадцать дверь неожиданно открылась и из неё сначала показалась её собака, а потом она сама и быстрым шагом направилась прямо ко мне.

Я встал со скамейки ей навстречу.

– Привет, ты случайно не меня ждёшь? – уточнила она, подходя ко мне. Голос Софии был приветливым, но сдержанным.

– Привет! Да, тебя, и не случайно, – ответил я.

– А я собиралась сегодня уроками заниматься – у меня сессия. Мама должна была идти гулять с собакой, но увидела тебя в окно и говорит: там тебя молодой человек, кажется, ждёт.

– Вон как, так мы всё время были под присмотром твоей мамы? – спросил я, помахал в сторону дома рукой и добавил: – Привет маме!

– Почему ты не позвонил?

– Я звонил, но тебя не было дома.

– Да, мама мне сказала.

– Так она всё время знала про меня? – я оглянулся на окна.

– Да, у меня от мамы нет секретов, – ответила София и добавила: – И она очень беспокоится за меня.

– Ясно, – я посмотрел ей в глаза и задержал взгляд, рассматривая её лицо. Оно было спокойным и приветливым. На этот раз оно не выражало отпечатка грусти, как в прошлый раз, а наоборот, казалось София была настроена решительно.

– Пойдём, прогуляемся, у меня не много времени, нужно готовиться к зачётам.

Мы медленно пошли по тротуару двора. Я молчал, не зная, как мне начать разговор.

– Где ты был, чем занимался? – неожиданно спросила она напрямую.

Я остановился и повернулся к ней.

– София, прости меня, пожалуйста. Я обещал вчера прийти, но не смог.

Она на секунду остановилась, но затем продолжила идти:

– Что же тебе помешало? Если это, конечно, не секрет? – в её голосе были нотки наигранного интереса и в тоже самое время сдержанности, как будто ей всё равно, отвечу я или нет.

– Когда-нибудь, я тебе всё расскажу, но не сейчас, – сделал я попытку её успокоить. Но вдруг серьёзным тоном она спросила, не глядя на меня:

– Где ты вообще работаешь и кем работаешь? Или учишься и на кого учишься? Какое у тебя образование и кто твои родители? Есть ли сестры, братья? – проговаривая все это, она смотрела куда-то вперёд перед собой.

– Я слышу голос твоей мамы, – спокойно сказал я.

София качнула головой:

– Да, моя мама беспокоится за меня. Она спрашивает меня, что это за молодой человек к тебе приходил, потом пропал, потом позвонил и не пришёл, – тон её голоса стал нарастать, она говорила всё громче, и видно было, как начинает волноваться. – А до него приходил ещё один молодой человек и тоже пропал. И что это, чёрт возьми, вообще происходит?

При этих последних словах, которые она почти выкрикнула, я увидел, как в её глазах блеснули слёзы. Она отвернула голову в сторону и замолчала.

Я почувствовал бесконечную жалость к ней. Мое сердце содрогнулось, и мне хотелось остановить её, повернуть к себе и крепко обнять. Но я не знал, что мне делать. Мне хотелось бесконечно просить прощения за всё: за мою беспорядочную жизнь, за этот жестокий мир, в который я пытаюсь зачем-то вовлечь её – такую чистую, добрую…

– София, – я взял её правую ладонь двумя руками и встал перед ней. Она остановилась. Взгляд её был направлен вниз и в сторону, глаза уже сухие, но бесконечно грустные.

– София, послушай меня, пожалуйста, – я понял, что в этот момент я не могу ничего придумать. У меня нет оправдания, нет шутки, чтобы сгладить ситуацию, нет умных или красивых слов. Я вдруг понял, что я не смогу удержать то, что никогда не принадлежало мне и, возможно, никогда не предназначалось для меня Богом. То, что всегда находилось за пределом моего мира и лишь по счастливой случайности слегка коснулось его. Мой мир – это мир грязи, жестокости, насилия и борьбы, и я не заслуживаю даже краешком своих грязных ботинок касаться его чистых отполированных парадных подъездов. Мое место на задворках, там, где снуют прокажённые, калеки, бездомные и убогие.

Я понял, что сейчас я могу сказать всё, что я думаю, и уйти. Выложить всё, что у меня на сердце, и исчезнуть навсегда из её жизни. Оставить её в своём счастье, в своей невинности, в своей чистоте и никогда не приближаться к ней.

Всё это промелькнуло в моих мыслях за долю секунды. Меня больше ничего не держало сказать ей всё как есть:

– Я скажу тебе всю правду, – сказал я и отпустил её ладонь, – а потом уйду и не буду больше тебя беспокоить.

София мельком взглянула мне в глаза и тут же опять опустила взгляд.

– Я нигде не работаю, – продолжал я, – я ворую, обманываю людей, делаю им больно, потом пропиваю все деньги или трачу их на наркотики.

София в испуге посмотрела на меня. Широко открыв глаза, она смотрела на меня прямо и не отводила взгляда.

– Я скажу тебе, почему Дэн не пришёл, а вместо него пришёл я. Я сделал для него кое-что, грязное дело, помог ему украсть кое-что и вместо денег попросил его отдать тебя мне. Мы два дня делали это, а по ночам…

Я замолчал, не в силах сказать всего остального.

– А вчера я не пришёл, потому что провёл ночь в милиции.

Пока я говорил всё это, София продолжала смотреть на меня с открытыми глазами, и в них было столько боли, столько сострадания, участия, жалости…

Я сделал шаг назад:

– София, прости, мне не нужно было с тобой встречаться. Я совершил ошибку.

Она сделала шаг мне навстречу:

– Артём, постой, – она прижала левую руку к груди, а правой держала поводок собаки. Она глубоко дышала, грудь её поднималась и опускалась. В её голосе было столько силы и страсти, – постой.

Левая рука потянусь ко мне:

– Скажи мне ещё что-то, расскажи мне про себя, – её голос был очень взволнован, глаза бегали в стороны, она прерывисто дышала, – расскажи мне стихотворение, которое ты читал по телефону.

Неожиданно она опустила голову и рассеянно посмотрела в никуда:

– Мне нужно идти, меня мама ждёт, – неожиданно она вскинула глаза на меня. – Ты придешь завтра?

– Завтра, не знаю, – забормотал несвязно я. – София, все хорошо?

– Да, мне нужно идти домой, пока, – она вдруг развернулась и быстрым шагом пошла в сторону подъезда. – Тишка, пойдём домой, – одёрнула она пёсика.

– Я провожу тебя, – я пошёл следом за ней.

Она быстрым шагом подходила к подъезду, смотря куда-то в землю. Затем открыла дверь и на секунду остановилась. Повернув слегка голову в мою сторону, спросила:

– Ты позвонишь мне завтра?

– Да, позвоню.

– Пока, – бросила она и побежала вверх по лестнице.

В недоумении я остался стоять внизу. Я жалел, что сказал ей всё это. Видимо, мои слова произвели на неё слишком сильное впечатление. В задумчивости я побрёл обратно домой. Я думал о Софии, о том, что я сказал, и мне было стыдно. Теперь она будет презирать меня. Зачем я обещал ей позвонить? Но она была в таком состоянии, что я должен был ей пообещать.

Мне очень не хотелось идти домой и оставаться одному, и я пошел к Касперу с Андреем. Это два брата, с которыми я познакомился через Антона. Они были плановые парни, то есть постоянно курили анашу. Каждый долго сидел на героине, но смог соскочить с иглы, правда Каспер соскочил с диагнозом ВИЧ. Он относился к этому философски: «Я умру или от того, что разрушится моя печень, – такой был побочный эффект лекарств, которые ему выдавали по программе реабилитации ВИЧ-инфицированных, – или я умру от простого гриппа. Немного раньше, чем вы».

Оба они любили выпить и иногда, когда появлялась возможность, ширнуться и понюхать что-нибудь. А траву они курили непрерывно.

Я позвонил в дверь. Мне открыла их мама.

– Каспер или Андрей дома?

– Да, у себя, – проворчала мама и показала рукой на дверь их комнаты. Это была высокая и худая женщина с тяжёлыми морщинами на лице.

За ней слышался громкий хард-рок. Я открыл дверь, Каспер и Андрей сидели на диванах, которые стояли напротив друг друга. На стенах висели постеры, плакаты рок-групп и книжные полки с книгами. В углу – письменный стол. На нём магнитофон, из которого играла музыка. Посреди комнаты лежал пёстрый ковер, а на нём между диванами стоял журнальный стол. На нём лежали огромная куча конопли, папиросы и пачки с «Беломором». Такая же куча травы на газетах находилась на письменном столе, подоконнике и книжных полках. В воздухе стоял тяжёлый сигаретный дым и сильный запах конопли.

Каспер сидел на диване и потрошил папиросы – высыпал из них табак на газету и забивал травой из кучи на столе. Напротив него сидел Андрей и, заложив руки за голову, просто глядел в стену. Увидев меня, Каспер протянул свою большую руку и поздоровался, то же самое сделал Андрей.

– Какими ветрами тебя занесло к нам в нашу обитель добродетели? – Каспер, как всегда, говорил высоким слогом, часто мне совершенно не понятным.

– Да так, решил проведать.

– Что-то ты, походу, в печали, мой друг… на, покури, успокой свой разум и очисти душу, – и он протянул мне забитую травой папиросу. – Не бог весть что, но и то хорошо.

Я сел на диван рядом с Каспером и прикурил. Это была местная дичка – чтобы с неё пропёрло, нужно было выкурить как минимум целую папиросу. Я молча курил, а Каспер и Андрей молча смотрели на меня.

Оба брата были долговязыми, с длинными руками и широкими ладонями. Каспер был постарше меня на пару лет, а Андрей был моего возраста или даже чуть младше. Каспер мог говорить без умолку, а его младший брат, наоборот, чаще всего молчал и редко улыбался.

– Залечи, залечи – не зли духов, – сказал громко Каспер, глядя на меня, когда папироса у меня начала стрелять и щелкать.

Я смочил слюной палец и промазал папиросу вокруг уголька. Мне стало как-то спокойно и радостно. Я оглядел комнату – в ней словно не убирались лет сто. При этом не было бардака и разбросанных вещей. Наоборот, казалось, что и вещей никаких не было – только мебель, ковер на полу и кучи травы. Но на всей мебели, обоях, тяжелых плотных занавесках, ковре лежал толстым слоем какой-то налёт, и мне представилось, что можно было поскрести в любом месте комнаты, потом скатать шарик и забить в сигарету, и он будет переть не хуже любого пластилина.

Я завис в этой мысли, и мне стало очень смешно от неё – я чувствовал, как мой рот растянулся в широкой улыбке, и я не мог ничего сделать, улыбка застыла на моём лице, и я не могу вернуть лицу прежнее выражение, как будто мышцы лица парализовало. Вдруг я догадался потрогать лицо рукой и оказалось, что я уже не улыбаюсь.

– Ну что, почувствовал силу? – спросил Каспер, глядя мне прямо в глаза.

– Да, сильная сила у тебя, – ответил я, стараясь сделать ему приятно.

Каспер широко заулыбался, довольный похвалой.

– Хорошо. Ну рассказывай, отчего ты в печали? – спросил он, отвернувшись и продолжив заниматься своим делом.

– Да, вот девушка одна нравится мне, а я не знаю, как к ней подступиться – она такая чистая, невинная, учится в институте, любит свою маму, а я раздолбай по жизни.

– Это потому что ты не нагваль, ты сталкер, тебе нужно практиковать искусство намерения. Вот мы с моей девочкой были нагвалями. Она женщина-нагваль, а я мужчина-нагваль. И мы вместе оттачивали безупречность.

Каспер имел в виду свою бывшую, которая давно его бросила и стала жить нормальной жизнью. Он часто вспоминал её, называл своей девочкой, особенно по пьяни, плакал и жаловался на то, что она его бросила.

– Не знаю, что ты несёшь, Каспер, но трава у тебя забористая, – сказал я. При этих словах Каспер важно закачал головой и предложил мне ещё одну только что забитую папиросу:

– Вот, возьми эту – она избавит тебя от печали и привнесёт порядок в твой разум. Я бы предложил тебе пейот, но твой дух ещё недостаточно окреп, чтобы увидеть орла.

Я решительно не понимал, о чём он говорит, но мне нравилось слушать Каспера. Он говорил всё время загадками и с очень важной интонацией в голосе, пытаясь придать какой-то только ему понятный смысл словам и выражениям.

– Чтобы укрепить дух воина, недостаточно одного созерцания бытия. Необходимо ещё иметь намерение. Накапливать силу, следить за тем, что тебя отождествляет с собой и миром. Дух травы помогает в этом – он ведёт твой разум неизведанными тропами знания, закаляет характер и показывает путь к свету. А что есть свет? Свет – это твоя безупречность и сила. Твоё начало мужское, но как одному? Никак. Нужно женское начало – тогда вдвоём вы замкнёте круг и сможете войти на территорию, где правят настоящие духи, – Каспер ненадолго замолчал и продолжил: – Как мы с моей девочкой. Мы с ней побывали в таких мирах…

Дальше я уже не слушал. Мне было необычайно легко и хорошо. Я не думал о Софии, о своей жизни. Я просто сидел и смотрел на происходящее вокруг. Каспер продолжал возиться с травой, Андрей сидел молча и смотрел на нас. В воздухе стоял дым и сильно пахло коноплёй. В углу играла музыка. И в этой атмосфере мне казалось, что время остановилось.

– … и вдруг в зарослях чаппараля я увидел тусклое свечение, которое испускала какая-то трава, – Каспер продолжал что-то вспоминать. – Я понял: это знак, и, приблизившись, увидел, что это одинокий куст конопли. Я позвал свою девочку, и мы забрали его домой. И он подарил нам столько силы и знания…

– Ладно, я пойду, – я встал и собрался уходить. – Каспер, Андрей, спасибо что накурили.

– Хорошо, давай, заходи как-нибудь, – спокойно, как ни в чём ни бывало, сказал Каспер и добавил: – На, почитай, может тут ты найдёшь ответы на свои вопросы, – и он, развернувшись, своей длинной рукой взял с полки книгу и подал мне. Я взглянул на обложку – там были нарисованы орёл и какой-то индеец. Взял книгу только чтобы не обидеть Каспера. Махнул рукой Андрею и пошёл домой.

9

На следующий день я позвонил Софии после четырёх. Как раз тогда, когда, по моим расчётам, она должна была приехать из института.