Саламбо

– Учитель, в святилище Танит есть таинственное покрывало, упавшее с небес и скрывающее богиню!

– Я знаю! – сказал Мато.

Спендий продолжил:

– Оно само по себе божественно, поскольку является частью её самой. Боги обитают там, где есть их изображения. Именно потому, что Карфаген обладает этим, он всевластен!

Затем наклонился к уху Мато:»

– Я взял тебя с собой, чтобы ты совершил это!

Мато в ужасе отшатнулся.

– Убирайся! Поищи кого-нибудь другого! Я не стану помогать тебе в этом отвратительном преступлении!

– Но Танит – твой враг! – возразил Спендий. – Она преследует тебя, и ты умираешь от её гнева. Ты отомстишь ей. Она подчинится тебе, и ты станешь бессмертным и непобедимым!

Мато склонил голову. Спендий продолжал:

– Если мы сдадимся, армия уничтожится сама по себе. Нам не на что надеяться на бегство, помощи не будет, прощения ждать неоткуда! Какого наказания от богов ты можешь бояться, если их сила будет в твоих руках? Что бы ты предпочёл – умереть вечером после поражения, в нищете под кустами или среди мечущейся толпы и пламени погребальных костров? Учитель, однажды ты войдёшь в Карфаген среди коллегий первосвященников, которые будут целовать твои сандалии; и если завеса Танит всё ещё давит на твои плечи, ты вернёшь её в храм. Следуй за мной! Подойди и возьми это!

Мато охватило ужасное желание. Он хотел бы обладать покрывалом, не совершив при этом святотатства. Он сказал себе, что, возможно, нет необходимости брать покрывало, чтобы захватить его силу. Он не дошёл до сути своей мысли, а остановился на границе, где она привела его в ужас.

– Пошли! – сказал он, и они пошли быстрыми шагами, бок о бок, не говоря ни слова.

Земля снова поднялась, и жилища оказались где-то рядом. Они снова свернули в темноту узких улочек. Полоски сухой травы, которыми были прикрыты двери, бились о стены. Несколько верблюдов жевали траву на площади перед кучами скошенной травы.

Затем они прошли под галереей, покрытой листвой. Послышался лай своры собак. Внезапно пространство расширилось, и они узнали западную часть Акрополя. У подножия Бирсы возвышалась длинная чёрная громада: это был храм Танит, состоящий из монументов и галерей, дворов и преддверий дворов, окруженный низкой стеной из сухих камней. Спендий и Мато перепрыгнули через ограду. Этот первый барьер был окружён платановым лесом в качестве меры предосторожности против чумы и инфекций, вечно носящихся в воздухе. Тут и там были разбросаны палатки, в которых в дневное время продавались пасты для депиляции, духи, одежда, пирожные в форме луны и изображения богини с изображением храма, выдолбленные в алебастровых блоках. Им нечего было бояться, потому что в те ночи, когда планета не появлялась, все обряды приостанавливались; тем не менее Мато сбавил скорость и остановился перед тремя ступенями чёрного дерева, ведущими за вторую ограду.

– Вперед! – скомандовал Спендий. Гранатовые, миндальные деревья, кипарисы и мирты здесь чередовались; дорожка, вымощенная голубой галькой, поскрипывала под их шагами, а пышно разросшиеся розы образовали свисающую беседку по всей длине аллеи. Они подошли к овальному отверстию, ограждённому решеткой. Тогда Мато, испуганный тишиной, сказал Спендию:

– Именно здесь они мешают пресную воду с горькой!

– Я видел всё это, – ответил бывший раб, – в Сирии, в городе Мафхуг! – и они поднялись в третье помещение по лестнице из шести серебряных ступеней. В центре возвышался огромный кедр. Его нижние ветви были скрыты под обрывками ткани и ожерельями, которыми верующие украсили их. Они прошли ещё несколько шагов, и перед ними открылся длинный фасад храма. Два протяжённых портика с архитравами, опирающимися на приземистые колонны, обрамляли четырехугольную башню, платформа которой была украшена полумесяцем. На углах портиков и в четырех углах башни стояли вазы, наполненные ароматическими благовониями. Капители были украшены гранатами и колокольчиками. На стенах чередовались витые узелки, ромбы и ряды жемчужин, а изгородь из серебряной филиграни образовывала широкий полукруг перед медной лестницей, ведущей вниз из вестибюля. У входа, между золотой и изумрудной стелами, высился каменный конус, и Мато, проходя мимо, поцеловал ему правую руку.

Первая комната была очень высокой. Её сводчатый потолок был прорезан бесчисленными отверстиями, и если поднять голову, то вверху ярко светили звёзды. Вдоль всех стен были расставлены плетёные корзины с первыми плодами юности в виде бород и локонов, а в центре круглого помещения из-под покрывала, прикрытого грудями, выступало женское тело. Толстая, бородатая, с опущенными веками, эта самка, казалось, улыбалась, скрестив руки на нижней части своего крупного тела, которое было до белизны зацеловано толпой. Затем они снова оказались под открытым небом в поперечном коридоре, где к двери из слоновой кости был прислонён небольших размеров алтарь. Другого прохода не было; открыть его могли только жрецы, потому что храм был не местом собраний толпы, а личными апартаментами божества.»

– Это невозможно! – сказал Мато, – Ты об этом не подумал! Давай вернемся!

Спендий осматривал стены.

Он хотел получить покрывало не потому, что был уверен в его силе (Спендий верил только в Оракула), а потому, что был убеждён, что карфагеняне будут очень огорчены, если лишатся его. Они обошли всех сзади, чтобы найти какой-нибудь выход. Под кронами терпентиновых деревьев виднелись надгробия различной формы. То тут, то там возвышались огромные полированные до блеска каменные фаллосы, а вокруг мирно бродили крупные олени, попирая своими раздвоенными копытами опавшие еловые шишки. Они вернулись по своим следам между двумя длинными галереями, которые шли параллельно друг другу. По бокам были небольшие открытые кельи, а на кедровых колоннах сверху донизу висели тамбурины и тарелки. Женщины спали, растянувшись на циновках снаружи келий. Их тела были умащены маслами и источали аромат заморских специй и потухших благовоний; они были так покрыты татуировками, ожерельями, кольцами, киноварью и сурьмой, что, если бы не движение их грудей, их можно было бы принять за идолов, лежащих на земле.

Лотосовые деревья окружали фонтан, в котором плавали рыбки, похожие на рыбок Саламбо; а на заднем плане, у стены храма, раскинулась виноградная лоза, ветви которой были сделаны из стекла, а гроздья – из изумруда, и лучи, исходящие от драгоценных камней, бросали мутные отсветы сквозь раскрашенные колонны на лица спящих. Мато почувствовал, что задыхается вдушной атмосфере, созданной кедровыми перегородками. Все эти символы плодородия, ароматы, отблески и дыхание неизвестности переполняли его. Несмотря на все это мистическое великолепие, он продолжал думать о Саламбо. В его сознании она слилась с самой богиней, и раскрылась для него ещё больше, подобно огромным лотосам, распускающимся в глубинах вод. Спендий прикидывал, сколько денег он заработал бы в прежние времена, продав этих женщин, и, проходя мимо, быстрым взглядом прикинул вес золотых ожерелий. Храм был непроницаем как с этой, так и с другой стороны, и они вернулись в первую комнату. Пока Спендий занимался поисками, Мато простёрся ниц перед дверью, моля Танит. Он умолял её не допускать святотатства и старался смягчить её гнев ласковыми словами, какими обычно разговаривают с разгневанным человеком. Спендий заметил узкое отверстие над дверью.

– Встань! – сказал он Мато и заставил его выпрямиться, прислонившись спиной к стене. Поставив одну ногу на руки, а другую на голову, он дотянулся до вентилционного отвода, пролез в него и исчез. Затем Мато почувствовал, как узловатая веревка – та самая, которую Спендий обмотал вокруг его тела, прежде чем войти в цистерны, – упала ему на плечи, и, держась за нее обеими руками, он вскоре оказался рядом с другом в большом зале, наполненном тенями. Подобная попытка была чем-то непредставимым. Поэтому отсутствие попыток для её предотвращения была достаточным доказательством того, что это считалось невозможным. Святилища были защищены здесь скорее страхом, чем стенами. Мато ожидал смерти на каждом шагу. Однако далеко в темноте мерцал огонек, и они направились к нему. Это была лампа, горевшая в раковине на пьедестале статуи, на голове которой был колпак кабира. Её длинное синее одеяние было усыпано бриллиантовыми дисками, а каблуки были прикреплены к земле цепями, которые уходили под мостовую. Мато подавил крик.

– Ах! Вот она! Вот она! – пробормотал он, запинаясь. Спендий взял лампу, чтобы осветить себя.

– Какой же ты нечестивый человек! – пробормотал Мато, тем не менее следуя за ним. В каморке, куда они вошли, не было ничего, кроме чёрной картины, изображающей другую женщину. Ее ноги доставали до верха стены, а тело занимало весь потолок; огромное яйцо свисало на ниточке с её пупка, и она головой она клонилась вниз на другую стену, достигнув уровня пола, которого касались её заостренные пальцы. Они отодвинули занавес, чтобы пройти дальше, но подул ветер, и свет погас. Затем они побродили по окрестностям, теряясь в хитросплетениях архитектурных форм. Внезапно они почувствовали под ногами что-то странно мягкое. Искры потрескивали и подпрыгивали; они шли в огне. Спендий коснулся земли и увидел, что она тщательно устлана рысьими шкурами; затем им показалось, что между их ног скользит большая веревка, мокрая, холодная и вязкая. Сквозь какие-то трещины в стене падали тонкие белые лучи, и они продвигались вперед в этом неверном свете. Наконец они различили большую чёрную змею. Она быстро метнулась в сторону и исчезла.»

– Мчимся отсюда! – воскликнул Мато, – Это она! Я чувствую её, она здесь!

– Нет, нет, – ответил Спендий, – храм пуст!

Затем ослепительный свет заставил их закрыть глаза. Они увидели вокруг себя бесконечное множество зверей, тощих, тяжело дышащих, с ощетинившимися когтями, которые громоздились друг на друга в таинственном и ужасающем беспорядке. Там были змеи с ногами и быки с крыльями, рыбы с человеческими головами пожирали фрукты, в пасти крокодилов распускались цветы, а слоны с поднятыми хоботами гордо плыли по лазури, как орлы. Их странные, многократно увеличенные конечности были растянуты от страшного напряжения. Когда они высовывали языки, у них был такой вид, словно они были готовы отдать свои души; и среди них можно было найти всё, что угодно, как если бы вместилище микробов внезапно вылупилось и лопнуло, растекаясь по стенам зала.

Вкруг последнего зала располагались двенадцать шаров из голубого хрусталя, поддерживаемые чудовищами, напоминающими тигров. Их глазные яблоки вылезали из орбит, как у улиток, и, согнув свои толстые чресла, они поворачивались к кулисе, где верховный Раб, Всемогущий, последний из изобретённых божеств, блистал в колеснице из слоновой кости. Её фигура была по пояс покрыта чешуей, перьями, цветами и птицами. В ушах у неё были серебряные диски, которые хлопали по щекам. Её большие неподвижные глаза сверлили пришельцев, а светящийся камень, вставленный в непристойный символ у неё на лбу, освещал весь зал своим отражением в красных медных зеркалах над дверью.

Мато шагнул вперед, но каменная плита покачнулась у него под ногами, и тотчас же сферы начали вращаться, а чудовища – рычать; музыка зазвучала мелодично и звонко, подобно гармонии планет; бурлящая душа Танит излилась наружу. Она вот-вот должна была подняться, величественная, как весь зал, и с распростертыми, жестокими объятиями. Внезапно чудовища сомкнули челюсти, и хрустальные шары перестали вращаться. Затем в воздухе еще некоторое время звучали скорбные звуки и, наконец, затихли.