Мелодия молчания

Владислав Елфимов

Мелодия молчания

Каждый из нас иногда слышит тишину. Не внешнюю, а внутреннюю – ту, что возникает на стыке «кто я есть» и «кем я мог бы быть».

Переверни страницу. Возможно, его тишина окажется знакомой и тебе.Эта книга – попытка исследовать такую тишину. Она – о человеке на пороге. Один неверный шаг – и он исчезнет в тени. Один верный – и, возможно, отыщет свой свет. Я не знаю, что сильнее: предначертанный маршрут или случайный взгляд, способный его изменить. Но я приглашаю тебя найти ответ вместе с героем.

Глава 1

«Всё с чего-то начинается»

Парк был почти пуст. Воздух висел тяжёлый, влажный, пах мокрой землёй и листвой. По узким тропинкам растекались лужи, в которых отражались тёмные ветви, переплетённые, как тонкие жилы под кожей. Где-то вдалеке лениво каркнула ворона, и снова всё стихло.

С ветвей всё ещё падали редкие капли, щёлкая по гравию – как сбившийся метроном, уставший следить за временем. Каждая капля будто отмеряла секунды, которые давно перестали иметь значение. Лавка стояла в стороне от аллеи, облезлая, с облупившейся краской, местами почерневшая от сырости. На ней сидел Глеб. Он сидел тихо, не сутулясь, но и не выпрямляясь до конца – как человек, который не знает, куда ему стремиться. Пальцы вяло перелистывали страницы потёртой книги. Бумага шуршала тихо, будто не хотела тревожить тишину. На обложке стёрлось название, и это почему-то казалось уместным.

Он не читал. Просто следил, как по краю страницы медленно скользит капля – срывается и оставляет светлую полосу. Глеб провёл по ней пальцем и не стал стирать. Пусть высохнет сама. Ветер прошёл по аллее, подняв лёгкий запах сырости и гари – где-то далеко, за домами, жгли листву. Глеб вздрогнул, подтянул воротник пальто. Не от холода – просто привычка не мёрзнуть.

Листья на земле шуршали от редких порывов, будто перекатывались от усталости. Он смотрел на них, не думая ни о чём. Иногда казалось, что всё вокруг движется медленнее, чем должно, – даже облака, даже дыхание.

На соседней скамейке кто-то оставил бумажный стаканчик. В нём застыл дождь, отражая блёклое небо. На поверхности плавала жёлтая кленовая веточка, дрожала, словно живая. Глеб какое-то время просто смотрел на неё, потом провёл ладонью по мокрой обложке книги и закрыл её. Сидеть дальше не имело смысла. Но он не встал сразу – просто выдохнул, посмотрел на свои ботинки, испачканные глиной, и подумал, что сегодня день такой же, как вчера. И, скорее всего, как все остальные.

Он поднялся, сунул книгу под мышку и медленно пошёл по тропинке, чувствуя, как под подошвой хрустит гравий. Каждый шаг отдавался в тишине, как будто в этом парке остался только он и звук его шагов. Когда он дошёл до ворот парка, город встретил его привычным шумом. Машины резали лужи острыми полосами света, витрины отражали неон и дождь, запах кофе смешивался с выхлопами. Всё двигалось. Всё жило. От этого движения веяло чем-то чужим, как будто весь город жил отдельно от него, сам по себе – без его участия, без нужды в его присутствии.

Он шёл медленно, не торопясь. Каждый шаг казался осторожным, будто он боялся случайно нарушить этот хрупкий порядок, где у каждого было своё место, кроме него. Под подошвой хлюпала вода, от одежды поднимался лёгкий пар. На перекрёстке кто-то поскользнулся, звякнул упавший телефон, рядом зазвучал чей-то смех. Люди спешили – кто-то с зонтом, кто-то с пакетом горячих булочек, кто-то просто бежал, прижимая к груди папку с бумагами. У всех были дела, слова, цели.

Глеб шёл мимо, как тень. Сквозь шум улицы он не слышал себя. Только шелест дождя и слабое биение сердца где-то в груди. Капли становились всё тяжелее, и он ощущал, как промокает воротник, как холод просачивается под пальто. Но зонт так и не открыл. Не хотел прятаться. Пусть дождь идёт. Пусть стирает с него всё ненужное.

Он машинально потёр лоб. На пальцах – тёплая пульсация боли.Он как раз поднял взгляд, когда из-за угла кто-то выскочил прямо ему навстречу. Удар – глухой, мокрый. Книга выскользнула из рук, упала на асфальт, расплескав на обложке капли воды. – Ай… – выдох сорвался сам собой.

Он только кивнул.Перед ним стояла девушка. Мокрые ресницы, светлые волосы, прилипшие к щекам, пальцы дрожали на ремне рюкзака. Капюшон съехал, и она поспешно поправила его, но всё равно выглядела растерянно. – Прости, я… – голос дрогнул, дыхание сбивалось. – Я не смотрела.

Потом она неловко улыбнулась, поправила рюкзак и быстро ушла, растворяясь в потоке людей, будто её и не было.Несколько секунд они стояли молча. Дождь бил по плечам, по рукавам, по крышам машин. Улица текла мимо, не замечая их.

Вечер снова поглотил его, как будто ничего не случилось.Глеб остался стоять. Смотрел ей вслед, пока силуэт не исчез в сером воздухе. Потом медленно нагнулся, поднял книгу. Капли с неё стекали прямо на дорогу. Он усмехнулся – коротко, почти беззвучно. И пошёл дальше.

Буквы дрожали от ветра, а изнутри доносился запах карамели и свежей выпечки. Он толкнул дверь, и мир вдруг стал мягче – будто выдохнул вместе с ним.На углу тускло светилась старая вывеска: кофе и булочки с теплом.

Глеб провёл взглядом по рядам стаканов и бутылок, но ничего не сказал.В кофейне было тихо. Пахло молоком, влажной бумагой чеков и тёплым воздухом. За стойкой стояла женщина в вязаном свитере, с усталым лицом и внимательным взглядом. – Что будете? – тихо спросила она, слегка наклонившись вперёд.

Женщина внимательно наблюдала за ним, словно ожидая ответа. Он кивнул в сторону самого дешёвого, но нужного напитка. Она мягко улыбнулась, молча поставила стакан перед ним и отошла, оставляя за стойкой тихое тепло кофейни.

Глеб взял кофе, сел у окна. На стекле – отпечатки чужих пальцев, следы дождя, отражения спешащих людей. Он просто смотрел. Как отражается свет фонарей в мокром асфальте. Как капля скатывается вниз – долго, не спеша, будто ищет, куда ей упасть.

Глоток – горячий, немного горький. Он задержал дыхание, чувствуя, как тепло медленно растекается внутри. Сердце билось ровно, без надрыва. Снаружи всё шумело, двигалось, звенело, но здесь было странно спокойно. Ни мыслей, ни тревоги – только дождь и слабый запах корицы.

Он допил кофе, оставил стакан на подоконнике и поднялся. Когда вышел обратно под дождь, город встретил его тем же светом, тем же шумом – но в этом шуме было что-то другое. Едва уловимое. Как будто воздух стал теплее, хоть и день был тот же, холодный. Он поднял воротник, засунул руки в карманы и пошёл дальше. Без цели. Без мыслей. Просто шёл.

Дождь продолжал падать. Свет отражался в лужах. Мир тек мимо, не спрашивая ни о чём.

Глава 2

«Когда всё молчит»

I

Глеб проснулся поздно. Свет пробивался сквозь занавеску блеклыми полосами, ложился на стены и резал глаза. Воздух в комнате стоял неподвижный, чуть пыльный – от старых досок, от ночи, от времени.

Он не спешил вставать. Лежал, слушая, как за окном что-то скрипит – может, балконная рама, может, чужой шаг по двору. В этой тишине было что-то липкое, вязкое. Она будто заполняла всё пространство – стены, тело, даже мысли.

Когда наконец сел, подушка оставила на щеке след, а тело – ощущение тяжести, будто ночь была не отдыхом, а продолжением чего-то долгого и непонятного.

Он провёл рукой по лицу. Холодные пальцы, короткое дыхание. Потом взгляд – на окно, где серый свет плавно растворялся в тумане. Всё снаружи выглядело одинаково: двор, машины, детская площадка с облупленными качелями. Ни звука, ни движения, только гул вдалеке – город жил, но без него.

На столе – ноутбук. Экран потухший, но всё равно манящий. Глеб щёлкнул крышкой, и комната вспыхнула тусклым голубым светом. Проект был открыт – тот самый, вчерашний. Несколько дорожек, пустые такты, пара неудачных мелодий. Он нажал «play».

Музыка зазвучала, но не тронула.

Просто звуки. Без тела, без души. Он слушал их, будто чужие голоса в соседней комнате. Ни боли, ни радости. Только усталость.

Кофе остыл ещё утром, но он всё равно сделал глоток. Горечь осела на языке, будто напоминание, что день начался. В углу тихо потрескивала батарея, за окном кто-то выгуливал собаку. Мир жил рядом, но не внутри.

Он подошёл к окну. Снизу тянуло холодом и сыростью, капли стекали по стеклу, оставляя мутные следы. Глеб смотрел на них, пока взгляд не расплылся, пока всё не стало одним цветом. Он знал каждый угол этого двора – те же старики на лавке, те же дети, что кричат до сумерек. Но сейчас – никого. Только гулкий шум листвы и ощущение, что всё остановилось.

Он вернулся к ноутбуку. Открыл проект заново. Курсор мигал, как будто поддразнивал. Пальцы замерли над клавиатурой. Тишина. Вдох. Выдох. Он попробовал сыграть что-то, нажал несколько клавиш. Ноты зазвучали, но будто через стену.

Он остановился, провёл рукой по волосам, закрыл глаза.

– Ну же… – выдохнул он почти беззвучно.

Но вдохновение не пришло. Только звон в ушах от собственного молчания.

Глеб поднялся и отошёл от стола. Постоял у окна, посмотрел вниз – на двор, на тусклые пятна света под фонарями. Всё казалось нереальным, будто нарисованным. Он снова лёг. Кровать встретила его холодом, и всё вокруг стало вязким, будто время утратило форму.

Когда-то он просыпался иначе.

В семнадцать – утро всегда пахло идеями. Тогда он ещё верил, что всё возможно. Он мог не спать ночами, искать звуки, ловить настроение в каждом шуме. Музыка тогда была живой, шевелилась в нём. Он помнил тот день, когда впервые написал трек для инди-разработчика. Как сердце билось, когда пришёл ответ: «Хочешь попробовать что-то для игры?»

Он тогда не ел, не спал, писал до утра. Мир казался огромным, и всё в нём дышало.

Теперь же – пустота.

Все проекты умерли один за другим. Люди исчезали. Ответов становилось всё меньше, как будто и его самого стало меньше. Музыка осталась, но где-то далеко, как эхо под водой. Он перевернулся на бок, глядя в потолок. Из-под окна тянуло холодом, комната дышала медленно и лениво. Перед глазами всплывали лица – друзья, голоса, старые вечера.

Паша, Артём, Лиза. Шум, смех, колонки, пицца, кто-то орёт, кто-то спорит про старые игры. Кто-то говорит: «Вся жизнь – это туториал.» Он улыбнулся. Потом улыбка сошла.

Теперь каждый из них где-то там. Паша – в Питере. Артём – в Казани. Лиза – за границей. У всех – жизнь, движение, тепло. А он – здесь. В городе, где туман даже днём не уходит. Он не злился. Просто… скучал по тому, как всё тогда казалось настоящим. Он выдохнул, закрыл глаза.

В груди стало пусто. А потом – снова привычная тяжесть. Он сел, посмотрел на стол. Ноутбук ждал. В нём – заказ на фоновую музыку для свадебного ролика. Без лица. Без смысла. Просто звуки, чтобы никто не слушал. Он включил его, послушал первые аккорды. Всё правильно, всё ровно. И всё равно – мимо.

Он опустил голову, ладонью закрыл глаза. Сколько бы ни писал – ничего не менялось. Музыка стала чем-то вроде пыли. Она заполняла пространство, но ничего не оживляла.

В комнате было тихо. Только тиканье часов и редкий шум машин за окном. Глеб не знал, сколько прошло времени – час, два. Когда телефон дрогнул, звук показался почти чужим. Экран вспыхнул. Смс. Он не спешил брать. Просто сидел, слушая, как сердце делает один лишний удар.

II

Глеб сидел за компьютером. Монитор светил бледным голубым, отражаясь в его уставшем лице. Пальцы бегали по клавишам быстро, почти машинально. На экране – очередной проект: безжизненный, пустой, как звук дешёвого синтезатора. Всё, что требовалось, – сделать, отправить, забыть. Мысли мешались, сталкивались, но не задерживались. Некогда было думать. Внутри росло знакомое напряжение – будто тень медленно подступала со спины. Время поджимало. Каждая минута казалась каплей, вытекающей из пробитой банки с надеждой.

Он не открывал сообщение – просто знал, что там. Остальное не имело значения. Осталась только работа и необходимость закончить её, чтобы не остаться на улице.

Глеб перевёл взгляд на экран, пытаясь сосредоточиться. Но мысли всё равно ускользали, как туман. Он снова принялся за проект, но тревога не отпускала. Закусил губу, колеблясь – стоит ли взглянуть на телефон? Он знал, что ничего не изменится, но внутри всё равно что-то требовало этого.

В комнате было тепло, а за окном – темно. Уже вечер, но он не чувствовал ни ночи, ни дня. Его мир сузился до стула, компьютера и бесконечной рутины.

На экране мелькнула мелочь – незначительная, но почему-то она вывела его из равновесия. Мысль за мыслью, и вот он снова возвращается к старым вопросам: как быстро заработать? Как прожить ещё один месяц в квартире, где даже стены кажутся чужими? Почему он вообще выбрал эту работу?

Тревога нарастала, и стало тяжело сидеть. Он встал, подошёл к окну, потянулся. В воздухе пахло дождём, и это немного успокоило – словно внешнее напоминание о том, что не всё потеряно. Он закрыл глаза, вспомнив того, прежнего себя – парня, что по ночам сочинял музыку и верил, что жизнь будет другой. Теперь – только пустота.

Через пару минут он вернулся к компьютеру. Работа закипела, но это кипение было без страсти. Он медленно двигал курсором, собирая звуки в композицию, которая казалась мёртвой ещё до начала. Это был не выбор – необходимость. Тревога стала чем-то вроде сигнала: ты всё ещё здесь, жив, дышишь.

Каждое нажатие клавиши отдавалось тупым звуком в голове. Он едва слышал музыку, над которой работал. Всё смешалось: серый шум мыслей, гул за окном и внутреннее давление – будто весь мир сжался в узкое пространство между «сейчас» и «надо». Он больше не искал вдохновения, лишь завершения. Поскорее закончить, отправить, получить оплату и избавиться от тревожного сообщения.

Мысли перескакивали: новый заказ? звонок от хозяина квартиры? переезд? Всё сливалось в одну линию – выжить. Он выдохнул, сжал зубы и продолжил. Только закончить. Остальное – потом.

Он поставил последнюю точку, переслал файл и почти сразу получил перевод – жалкие две тысячи. Этого едва хватило, чтобы перекрыть долг. Он открыл приложение банка, перевёл сумму хозяину, отключил телефон и уставился в экран. Пустота. Ни облегчения, ни чувства завершённости – только глухой звон в висках.

– Курить. Срочно курить, – прошептал он.

Пошарил по столу, нашёл пачку. Пальцы дрожали не от страха, а от усталости – от этой бесконечной гонки за ничем. Сигарета дрожала в зубах. Он натянул серое пальто поверх чёрной водолазки, проверил карманы – зажигалка на месте. Белые, чуть запачканные кеды, чёрные штаны – всё как всегда.

Он вышел на лестничную площадку. У подъезда было сыро, но дождь уже прошёл. Капли стекали с навеса и разбивались о бетон. Он присел на мокрую лавочку, закурил. Воздух был густой, тяжёлый, пропитанный влажной скукой.

Свет фонаря цеплялся за ткань пальто, рисуя тени. Белые кеды почти сливались с серыми плитами. Лицо спокойное, будто выточенное из камня, с лёгким налётом щетины – следом дня, к которому он не хотел возвращаться. Он медленно затянулся и посмотрел в пустой двор.

Глеб сидел тихо. Серый вечер окутывал его, воздух лип к коже. Из окна соседней квартиры падал мягкий свет, рисуя на асфальте узоры. Было тихо: ни шума, ни суеты – только треск сигареты и собственные мысли. Он не думал ни о деньгах, ни о будущем. Просто жил этим мгновением, чужим и своим одновременно. Соседи проходили мимо, не замечая его – часть пейзажа, человек на лавочке

Он разглядывал асфальт, будто ища в трещинах хоть какую-то логику. И вдруг – движение. Мимо прошла девушка в светлом плаще. Из рюкзака выпала игрушка – небольшая, плюшевая. То ли медвежонок, то ли волчонок. Она не заметила.

Глеб встал, поднял. Мягкая, с тёплым запахом чужих духов. Он сделал шаг вперёд.

– Эй, – негромко сказал он, – у тебя что-то выпало.

Девушка обернулась. Её глаза были заплаканными, лицо усталым. Она попыталась улыбнуться.

– О… спасибо, – произнесла тихо.

Он протянул игрушку. Их пальцы коснулись, её ладонь дрожала.

– Держи, – сказал он.

Она кивнула, неловко улыбнулась.

– Хорошего вечера.

– И тебе, – прошептала она, уходя прочь.

Глеб остался стоять. И вдруг ощутил – в мире всё ещё есть что-то настоящее, даже если на секунду. Ему не хватало людей, тепла, живого взгляда. И, преодолевая нерешительность, он снова окликнул её:

– Погодите.

Она остановилась.

– Я не могу не спросить… что с вами случилось?

Несколько секунд молчания.

– Просто день, – ответила она. – Один из тех, когда всё валится.

Глеб кивнул.

– Бывает, – сказал он. – Я такие дни коллекционирую. Уже пару лет.

Она удивлённо посмотрела, потом чуть улыбнулась.

– Эм… ты часто подбираешь чужие игрушки?

– Только по праздникам. Сегодня вроде не праздник.

– Наверное. – Она усмехнулась. – Ну… спасибо.

– Не за что. Осторожнее там. Игрушки коварные.

– Угу. Пока.

– Пока.

Она ушла. Разговор длился минуту, но почему-то казался важным. Глеб всё ещё чувствовал в пальцах мягкость игрушки, как след.

– Что это вообще было сейчас? – пробормотал он.

Слова, взгляды, жесты – всё казалось бессмысленным, но живым. Он поймал себя на том, что впервые за долгое время что-то почувствовал. Немного, но достаточно, чтобы дрогнуло внутри. Сел обратно, поёрзал, словно не находил себе места. Лёгкая дрожь пробежала по телу – не от холода, а от странного волнения.

– Дурацкий вечер, – сказал он вслух и усмехнулся. – Но, может, не самый пустой.

Он поднялся, стряхнул пыль с пальто и направился к подъезду. Где-то в груди шевельнулось неловкое, почти детское чувство – будто он сделал что-то глупое. Но впервые за долгое время это было живое чувство.

III

Дверь в квартиру закрылась за ним тихо. Глеб снял обувь, прошёл вглубь тускло освещённой комнаты и сел на кровать, чувствуя, как тишина снова обнимает его с привычной прохладой. Он сел на кровать, но в этот раз тишина не ощущалась привычной. Что-то в ней было не так. Будто она стала тесной, мешающей. Будто сама пустота начала давить на грудь.

– Нельзя так просидеть всю жизнь, – произнёс он вслух, будто проверяя, звучит ли эта мысль по-настоящему. Он опустил голову, провёл рукой по лицу.

– Нужно что-то делать… но что? Что я вообще могу сейчас?.. Как выбираться из этой дыры?..

Вопросы висели в воздухе, и ни один не находил ответа. Только слабое шуршание ветра за окном казалось реакцией на внутренний крик, слишком долгий и слишком тихий, чтобы кто-то его услышал. Он встал и медленно прошёлся по комнате. Пол скрипел под ногами, будто подтверждая: да, ты всё ещё здесь, всё тот же – в этих стенах, с этой мебелью, в этом состоянии. Он подошёл к окну, приоткрыл его, вдохнул прохладный воздух – свежий, но ничем не наполняющий.

– Я ведь когда-то мечтал… – снова вслух. – Хотел делать музыку, настоящую, атмосферную. Ради атмосферы игр, ради людей.

Он закрыл окно, опёрся на подоконник. Пальцы дрожали, не от холода – от злости на себя. Он вспомнил, как ночами не спал, оттачивая звук, искал баланс, учился на слух… А теперь? Теперь он делает фон для банкетов и кривые мелодии для чужих праздников, на которых его самого никогда не будет.

– Чёрт… – выдохнул он.

Телефон на столе мигнул – кто-то поставил лайк на старую публикацию. Почти случайность. Он выключил экран, прошёл к компьютеру, сел, но не включил его. Смотрел в чёрный монитор, как в зеркало, надеясь, что там отразится что-то другое.

– Надо начинать с малого, – подумал он. – Хоть что-нибудь. Плевать, если не получится. Главное – не стоять.

Он не знал, что будет делать завтра. Но в этот момент подумал не о выживании, а о шаге. Первом, пусть даже в темноте. Он включил компьютер. Звук кулера привычно зашумел, будто пробуждая не только машину, но и его самого. Глеб надел наушники, открыл старый проект – тот, что начинал когда-то, без цели, просто потому что чувствовал. Пальцы легли на клавиатуру. Неуверенно, почти неловко. Он долго выбирал инструмент – не слишком яркий, не слишком мрачный. Что-то нейтральное, но живое, как лёгкий ветер между домами.

Первый аккорд. Второй. Медленно. Не музыка – дыхание.

Он не думал, не анализировал. Просто позволял себе звучать. Не как заказчик просит. Не как нужно кому-то. А как он может. Как чувствует.

Ноты ложились не в такт, а в эмоцию. Иногда громко, иногда почти неслышно. Он не знал, получится ли композиция. Не знал, будет ли в этом смысл. Но каждая секунда за этим занятием казалась настоящей. Ему не нужно было быть счастливым. Он просто не был пустым.

Он слегка улыбнулся. Не от радости – от облегчения. Как будто часть себя, спрятанная глубоко, наконец подала голос. Это был не проект. Это был диалог. С тишиной. С собой. С тем, кем он когда-то был и кем, может быть, ещё станет.

Он с интересом прислушивался, как музыка, хоть и немного хаотичная, но при этом полная жизни, заполняет пространство. Она не была похожа на то, что он обычно писал для работы. В ней не было структуры, которой он привык придерживаться, не было логики и формальных решений. Но в этом и была её прелесть – она была живой, искренней, и, несмотря на свою нестабильность, всё равно оставалась гармоничной.

Глеб почувствовал, как каждый аккорд, каждая нота приходят откуда-то изнутри, не через разум, а через чувства. Он перестал думать о том, как это должно звучать, какие правила он нарушает. Всё, что он делал – это следовал за тем, что внутри. Его руки двигались по клавишам как будто сами, не требуя усилий. Это было освобождение от всех его мыслей и забот, от всего, что заставляло его чувствовать себя пустым.

Он заметил, как ритм начал выстраиваться. Он был не идеальным, местами дерганым, но именно этот порыв создавал что-то необычное. Почти как дыхание, которое не всегда ровное, но всегда необходимое для жизни. Глеб понял, что его музыка не должна быть совершенством – она должна быть настоящей, такой, как она есть. И в этом есть своя красота.

Он немного прибавил громкость в наушниках, словно хотел услышать себя самого громче, яснее. Пальцы продолжали бегать по клавишам, иногда неуверенно, но уже не останавливаясь. Музыка рождалась прямо здесь, в его маленькой, старой квартире, среди обшарпанных стен, пыльных углов и тусклого света из кухни. Она вытекала из него, будто скрытая река, долгое время сдерживаемая бетонными плитами повседневности.

В какой-то момент он поймал себя на том, что улыбается. Совсем чуть-чуть, еле заметно, но это была настоящая улыбка. Не та, которую натягивают на лицо в вежливом ответе, не та, что возникает автоматически в чужом обществе. Это была тёплая, тихая реакция на то, что он чувствует.

Глеб перебрался на кровать, уткнувшись лицом в подушку. Музыка продолжала звучать в петле. Она не требовала оценки, не ждала похвалы. Она просто была. Как и он – просто был. И, может быть, этого пока достаточно.

IV

Будильник молчал – он давно был не нужен. Глеб проснулся сам, будто по привычке тела. Несколько секунд сидел на кровати, глядя в пол. Воздух стоял неподвижно. Даже холодильник не гудел – будто и он решил не тревожить утро.

Он поднялся, подошёл к окну. Весна. Люди на улице торопились: лёгкие куртки, бумажные стаканчики, букеты. Смех, объятия – всё будто за стеклом, из другого мира. Глеб зевнул, почесал затылок и пошёл на кухню.

Чайник. Кружка. Один и тот же дешёвый чай. Тот же вкус, тот же жест. Тот же день.

– Весна… – пробормотал он, наливая кипяток. – Пора любви. Пора встреч. Пора… фальши.

Он поставил кружку на подоконник. Чай остывал быстро. На поверхности появилась плёнка, как будто вода тоже устала.

Никаких мыслей – только тупое ощущение, что жизнь идёт где-то рядом. За стеклом шумное кафе, в которое его не пускают.

Он вернулся к столу. Ноутбук открылся привычно, как старый скрипучий ящик. Письмо в почте: новый заказ – ролик ко дню рождения. Весёлые нотки, смех, лёгкий мотив. Всё как всегда.

Курсор двигался по экрану, мышь щёлкала, дорожки выстраивались в ряды. Музыка рождалась без души – будто кто-то другой управлял его руками. Глеб глотнул чай, поморщился, но не стал менять воду. Пусть будет так.

За окном кто-то крикнул, проехал самокат, залаяла собака. Всё это звучало как аккомпанемент к его серой мелодии. Не раздражало – просто было.

– Хоть бы дождь, – тихо сказал он. – Хоть что-то живое.

Но небо оставалось ясным, равнодушным.

Щелчок крышки ноутбука – резкий, как выстрел.

– Да сколько можно? – голос сорвался, гулко ударился о стены. – Сколько можно лепить этот пластик, притворяться, будто мне не всё равно?

Он начал ходить по комнате. Узкие стены будто приближались, сжимая пространство.

– Для кого я вообще всё это делаю? Где я в этом всём? Где моя музыка?