Мафия больше не проснётся

Надя рассматривала обоих как в первый раз. В ушах стояло эхо голоса Еси: «Так мало друг о друге знаете».

Фактически – ничего.

К десяти собрались все. Часы отсекли роковое время и пошли себе щёлкать дальше. Никто не нарушил молчание.

Минута, пять, семь. Взгляды уткнулись в стол, будто стол мог дать подсказку.

На десятой минуте встал Алекс.

– Зачем тянуть? Надо голосовать.

Он ничуть не смутился, когда одиннадцать взглядов пригвоздили его к месту, потому что нельзя говорить людям то, что они и так знают и очень хотят не знать.

– Голосуй, – невозмутимо парировал Руслан.

На секунду Наде показалось, что Алекс сейчас сядет обратно и никакого голосования не будет. Но на столе, в самом центре, стоял проклятый смертельный пузырёк. Глаза Алекса по-кошачьи сверкнули в полутьме.

– Хорошо. Надя.

Это было скорее неожиданно, чем страшно. Надя смотрела только на ноготь своего поднимающегося над столом пальца.

Кому она врет, это было страшно. На неё смотрели все, кроме Алекса. Алекс прятал глаза.

– Тогда голосуем подругу, – поспешно сказал Руслан, который сидел слева от Алекса.

Надя посмотрела на пузырёк в центре стола и спокойно подумала, что, если сейчас и Руслан назовёт её имя, это конец. Подумала спокойно, но в груди что-то надломилось. Под столом Сашины пальцы аккуратно обхватили запястье.

– Алекс, – демонстративно, громко отчеканил Руслан. Алекс вздрогнул всем телом, но палец поднял.

Кажется, им повезло, если существует в этом доме везение. Они смотрели друг на друга, перекидывали друг другу горячее, жгучее право голоса и сделали в конце концов ничью целых трех человек. Никто из них не притронулся к ядовитому пузырьку. Хлопнули двенадцать дверей спален.

Холодный душ смыл остатки страха. Надя сидела на кровати и разглядывала вены на руках.

Двенадцать дверей закрылись, чтобы одна – в лучшем случае одна – не открылась утром.

Экран смотрел на Надю сухим списком имён. Напротив имени Рины больше не скалила зубы буква А. После жуткого голосования гадать, кто мафия, не было сил. Надя хотела просто выпить странное снотворное и провалиться в сон. Но до одиннадцати было ещё одиннадцать долгих минут – очень мало, чтобы выбрать, кому спасти жизнь.

Часть Нади, которую, наверное, называют инстинктом самосохранения, а, может, эгоизмом, очень хотела закрыть свою собственную дверь. Она выстукивала дробь по ребрам, но Наде больше нравилось слушать часы. Так легче было рассуждать здраво.

Одно дело – убить в первую ночь, когда ещё не знаешь, что все по-настоящему, совсем другое – во вторую. Сегодня кто-то нажмет на спусковой крючок, понимая, что за этим последует. Сегодня кто-то убьёт по-настоящему.

Но по-настоящему кого угодно не убьешь.

Надя не смогла бы.

Сердце пропустило удар и заколотилось с удвоенной силой. Откуда только у него взялись силы?

Надя не будет об этом думать. Пока – нет.

– Город засыпает.

Надя опрокинула в себя пузырёк и упала на кровать. Она успела выбрать имя.

11

Она выбрала неправильно. Крест появился рядом с именем на экране.

Она выбрала правильно. Крест был только один.

Надя несколько секунд пялилась на экран. Крест стоял рядом с именем Володи. Это было просто имя, сухое, горькое, нереальное: Владимир. Это пока ещё не был высокий рыжий парнишка из библиотеки.

Буква А перекочевала на строчку ниже и теперь стояла рядом с именем Александр. Это имя было ещё более нереальным. За ним пока не прятался Лекс.

Надя удивлялась своему спокойствию и боялась тихого, приятного облегчения в груди, пока обливала горящие щеки ледяной водой и натягивала джинсы. Голос ещё не успел договорить свое «Город просыпается», когда она вылетела из спальни. Точно также открылись ещё десять дверей.

Одиннадцать взглядов устремились вперед по коридору к крайней комнате. С минуту все ждали и сами не знали, чего ждут. Чуда? Дверь не открылась.

– Нет смысла идти туда всей толпой, – сказал Руслан.

Как на смотре, он прошествовал по коридору и скрылся за дверью. Никто не остановил его.

Надя поймала взгляд Еси и прочитала в нем то же самое испуганное облегчение.

– Давай в кухню, – предложила Саша Наде. И они сбежали, прихватив с собой Крис и Есю.

Крис закрыла дверь, и все внешние звуки исчезли. Скворчал бекон на сковородке, шуршала микроволновка, жужжала вытяжка. Если прислушаться, можно было различить тиканье часов в промежутках.

– Саш, – начала было Крис, но опять наклонилась над доской и закончила, только когда нарезала целую тарелку огурцов. – Мне правда жаль.

Саша вздрогнула. Не ответила.

Надя возилась с блинами и режимами новомодной микроволновки. Поэтому Сашу она разглядела, когда завтрак уже был готов и тарелки расставляли по подносам.

Красная сеточка на глазах, впалые щеки, тени, перебегающие по белой коже лица, грязные, наспех заколотые на затылке волосы. И абсолютно сухие глаза.

– Ты спала вообще? – резче, чем хотела, спросила Надя. Резче, чем можно было в тесной кухне. Достаточно резко, чтобы порвать полотно тишины.

– Нет, и знаешь…

Гремели тарелки. Никто не смотрел на Сашу. И все равно Надя почувствовала внезапное желание зажать ей рот и вытолкнуть из кухни.

– Это бессмысленно. Стены толстые, ничего не слышно.

Рано для облегчения. Рано.

Саша улыбалась, как может улыбаться только человек, который страшно устал.

– Я не пила из этих склянок. – Она села с таким видом, будто не будь рядом стула, рухнула бы прямо на пол. И снова никто не повернулся. Только Крис на секунду застыла с тарелками в руках.

Начали завтрак в тишине. Потом заговорил Руслан и рассказал – явно не в первый раз – что произошло ночью в комнате Володи.

Кто-то не просто выстрелил. Кто-то выстрелил точно в лоб, аккуратно, ювелирно. Жестоко, пусть никто и не сказал этого вслух.

«Мы все слетаем с катушек», – подумала Надя и взяла с общей тарелки ещё один блин.

– Сегодня надо голосовать. Так нас всех перебьют, – вскипел было Алекс, но Руслан быстро остудил его:

– Мы и вчера голосовали.

Его спокойствие, холодное, мёртвое, не успокаивало. Его чёрные глаза как будто вобрали в себя всю темноту прошлой ночи. В них ничего не отражалось. Они ничего не выражали. Стекляшки.

Надя помнила, хоть и очень хотела забыть, как Руслан медленно поднимал палец на вечернем голосовании. Надя помнила и очень хотела помнить, что Руслан на прошлом голосовании спас ей жизнь.

Она ведь так его и не поблагодарила…

Алекс не нашёлся с ответом. Ответ не нашёл никто.

Алекс был прав, и все это знали. Голосовать надо, иначе не выиграть городу.

Но Алекс был страшно не прав, и это тоже знали все. Нельзя вот так взять и убить человека из-за каких-то подозрений. Никто не возьмёт на себя ответственность за ошибки, которые обязательно будут.

Так они думали во второй день. Переглядывались, звенели вилками и читали друг у друга в глазах. И знали, что совсем скоро перестанут так думать, если не перестанут думать вообще.

Надя поочерёдно задержала взгляд на каждом лице. Она не могла отделаться от ощущения, что не замечает чего-то очевидного. Ответ был здесь, на поверхности: в глазах, во взглядах, в резких движениях, в дрожи голосов.

Жаль, Надя не психолог, как Вика.

Вика.

Она смотрела неотрывно на одного человека и смотрела так мягко, осторожно, будто боялась взглядом ему навредить. Этот человек, Лекс, смотрел в чашку, нехотя отвечал на вопросы Алекса, который сидел от него по правую руку, и иногда поднимал глаза на Вику. Вот где шёл настоящий разговор.

Анита, Рина и Алекс вели себя, как ни в чем не бывало. Точно также они сидели бы за игровым столом.

Еся не отрывала напряженного взгляда от Крис. Сама же Крис выглядела значительно лучше, чем вчера, даже, пожалуй, слишком хорошо.

Ещё не было одиннадцати, когда все стали расходиться. Первым ушёл Руслан. За ним – Крис и Еся, вместе, переговариваясь в полголоса. Потом встала Саша, пошатнулась. К ней подскочил Юра, весь растрепанный и растерянный, совсем ребёнок. Он схватил Сашу под руку и силой вывел из кухни.

Надя сама не поняла, зачем пошла за ним.

Только на лестнице Юра заметил, что за ним кто-то идёт, но Надю не прогнал и улыбнулся вымученной улыбкой. Должно быть, он тоже не спал. Должно быть, это был план.

Двое впереди шли в ногу и так смотрели друг на друга, что Надя поняла: что-то большее, чем план. Заговор.

Любовь.

Странно было думать о любви в такой момент, но Надя думала бесконечно длинную дорогу до библиотеки и ещё несколько минут внутри. Она всегда восхищался людьми, которые счастливы вместе, а более счастливых людей, чем Юра и Саша, она не знала.

Эти двое подходили друг другу настолько идеально, что только самый бесчувственный человек не поверил бы в настоящую книжную любовь.

Юра сел напротив Саши, сжал её руки, поцеловал её в лоб, прошептал что-то на ухо, и она улыбнулась.

Надя, страшно романтичная с детства, не могла не думать, что громада старинной золотисто-пыльной библиотеки подходит этим двоим почти также сильно, как они друг другу.

Саша кивнула. Это было важно, но Надя не обратила внимание. Она смотрела на два пустых стула: одного здесь быть не должно было, а второй не должен был быть пустым.

Как же это неправильно: ничего не знать о человеке, которого убили в нескольких метрах от тебя. И ничего не чувствовать.

Надя рассматривала носки кроссовок, поэтому не сразу заметила, что Юра и Саша смотрят на неё. Ждут.

– Надь, скажи, и я тебе поверю. Просто скажи, что ты не мафия, – попросила Саша.

Это было просто – три слова. Надя открыла было рот, но голос пропал. Пришлось сделать три шага, сесть на третий стул, подождать три секунды и выдавить из себя:

– Нет.

Три постукивания пальцем по колену.

– Я не мафия.

Саша серьёзно кивнула. Юра крепче сжал её руку.

– Я… мы хотим тебе кое-что сказать. Это очень важно. От этого зависит…

Слово «жизнь», звонкое и острое, повисло в воздухе.

– Я комиссар, – выпалил Юра на одном дыхании. – Я знаю имя мафии. И я… мы догадываемся, кто может быть ещё одной.

Надя чувствовала себя страшно глупо. Пустой стул смеялся над ней всей своей пустотой. Тот, кто сидел вчера на этом стуле, должен был услышать признание. Она, Надя, попала сюда случайно.

Не она должна была, едва не сталкиваясь лбами, обсуждать виновных и невиновных. Обнимать за плечи Сашу, когда у той совсем сдали нервы, тоже должна была не она. Успокаивать Юру, потому что слишком много от него зависит и не каждый – она бы не выдержала, нет – выдержит такое. Не она, не она!

Но Володя лежал в спальне с простреленной головой, и другой замены ему не предвиделось.

– Что ты думаешь насчёт Лекса? – спросила Саша: глаза горят, руки живут собственной жизнью. Это, конечно, от нервов и бессонной ночи. Это, конечно, оправдание, потому что нелепая, старомодная Саша понимала людей гораздо лучше, чем Надя, которая так старалась понять.

– Он смотрит на Вику, – медленно проговорила Надя. – Неправильно смотрит.

– Вика и вчера на него поглядывала, – вставил Юра и посмотрел на пустой стул. Видимо, об этом говорил Володя. – Просто представьте, как крепко мафия должна держаться друг за друга. Их трое, и они знают друг друга. Они вместе выбирают, кто должен умереть.

– У них один шанс выжить – быть вместе, – тихо закончила Саша.

В голосе Юры были и раздражение, и страх, и тревога. В голосе Саши не было ничего, кроме абсолютной, усталой уверенности. Она не догадывалась. Она точно знала. Глядя в её бесконечно глубокие сухие глаза, особенно рыжие сегодня утром, хотелось поверить безоговорочно каждому её слову.

– Значит, думаешь, Лекс и Вика…

Саша покачала головой. Неустойчивая конструкция волос на макушке покачнулась.

– Вика просто поняла. Она всегда понимает. А вот Лекс…

Библиотека заглушала окончания фраз, тушила, как окурки или догоревшие свечи. Самые страшные слова прятались между книжных полок.

Надя вспомнила взгляд Лекса за завтраком. Может, он и мафия, но представить его с пистолетом над кроватью… И все-таки буква А утром стояла рядом с его именем. Это ли не лучшее подтверждение словам Саши?

– Ты, конечно, всегда умела читать мысли. Мы все помним, как ты угадывала роли за столом. Но здесь же не стол, Саш, – заметил сбивающимся голосом Юра.

– Просто проверь его.

И снова Надя почувствовала, будто подслушивает очень личный разговор.

Саша, едва живая от усталости и нервов, выглядела увереннее, крепче Юры. Тот взлохматил волосы, вскочил и теперь мерил тяжелыми шагами библиотеку.

Библиотеке не нравилось. Стены возмущённо шипели.

«Это сложно», – думала Надя. – «Бояться за кого-то больше, чем за себя».

Саша не сводила с Юры обреченно-грустного взгляда.

«Это так легко», – думала Надя. – «Взять и кому-то довериться, полностью, беспрекословно».

Юра упал на колени перед стулом Саши, сжал обе её руки в ладонях и что-то очень быстро зашептал.

Надя встала незамеченной. Сквозняк подталкивал её в спину. Когда она обернулась у двери, голова Юры лежала у Саши на коленях, а глаза, совсем рыжие, в цвет солнца, блестели от слез.

Точно такими же эти глаза Надя увидела, когда стрелка часов пробежала ещё два круга, а солнце спряталась за верхней рамой окна.

– Спаси его, пожалуйста, – вздохнула Саша, и силы покинули её. Как кукла, которой обрезали ниточки, Саша сползла на пол, прислонилась к стене затылком и замерла.

Надя села рядом. Саша тяжело дышала. Надя напрасно пыталась прочитать хоть что-нибудь на её лице.

– Ты же доктор, правда?

Нельзя врать, глядя в такие глаза.

Нельзя говорить правду, сидя на холодном полу в пустой враждебной комнате.

Надя не ответила.

– Спаси его, – ещё тише прошептала Саша.

Надя подумала, что, если бы она сама вот так любила, больше всего, больше жизни, и если бы также кто-то любил её, она тоже сделала бы все возможное. Она тоже сошла бы с ума.

Надя коснулась жёстких влажных волос и впервые почувствовала себя рядом с Сашей взрослой.

– Я сделаю, что смогу.

«Веришь?»

«Верю».

Прохладная стена приятно остужала мысли.

«Расскажешь?»

«Расскажу».

Рыжие глаза, может, и хотели рассказать все, что знают, но Саша сжала кулаки и промолчала, а потом вдруг вскочила, обняла Надю так крепко, как только могла, прошептала: «Спасибо» и убежала.

Сквозняк захлопнул за ней дверь. Это уже было.

«Юра комиссар и знает имя мафии», – думала Надя.

Юра комиссар и этой ночью проверит Лекса.

Юра комиссар, ему грозит смерть, но Надя не позволит.

«Юра комиссар, и что-то здесь очень-очень неправильно», – думал кто-то другой внутри.

Мысли ворочались медленно, со скрипом. Наде казалось, что она спит и во сне пытается вспомнить, что было в реальности. Или, наоборот, она только проснулась и пытается припомнить страшный и страшно важный сон.

Руслан приобнимает за плечи Крис, что-то шепчет ей на ухо, уводит из комнаты Коли.

Крис смотрит на Есю долгим, внимательным взглядом.

Еся в ответ не сводит взгляда с Крис.

Вика и Лекс смотрят друг на друга, как связанные – грустно и обреченно.

Анита говорит о чем-то с Риной в коридоре.

Юра стоит на коленях перед Сашей.

Алекс настаивает на голосовании.

Как, как найти среди них всех того, кто держал в руках пистолет?

10

Много-много пыли просочилось сквозь пальцы.

Надя нашла себя лежащей на пыльном холодном полу. В горле пересохло, но за водой надо было подниматься в гостиную, а шевелиться не хотелось.

Хотелось дышать, но на груди лежал толстый жаркий воздух. Тяжёлый – такой просто не скинешь. Время, ещё более жаркое и толстое, расползлось по комнате. В ушах стояло оглушительное тиканье часов.

Пусть бы лучше остановилось. Скоро совсем раздавит.

Пусть бы лучше помчалось вперёд, чтобы стало по-настоящему, до дрожи страшно.

Пока лишь хотелось пить.

Надя с трудом поднялась на негнущиеся ноги, отметила, – впрочем, без удивления – что уже три часа, и заставила себя поплестись вверх по лестнице.

Спальни пустовали. В гостиной сидела с большой кружкой Рина. С кухни доносились шорохи. Надя пошла бы туда, но услышала голоса из-за приоткрытой двери маленького зала.

– Остановись. Ты сама не понимаешь, что творишь.

Голоса походили на фильм в кинотеатре с откровенно плохим звуком. На цыпочках Надя приблизилась к двери и заглянула в щель.

– Может быть, это ты не понимаешь, – огрызнулся второй голос.

На фоне окна отчетливо проступили два силуэта. Один, поменьше, стоял неподвижно. Второй наклонился над ним и, кажется, намеревался встряхнуть за плечи и не решался.

– Просто послушай…

Фигурка поменьше резким движением задернула шторы и из грязно-серой тени превратилась в настоящего человека. На фоне синих штор расплылось пятно красной футболки. Тихий невеселый смех донесся из-за двери, и Надя нырнула за косяк.

Она снова узнала больше, чем должна была знать.

Руслан – только у него может быть такая прямая спина – прошёлся по залу. Анита – только она настолько беззаботно-сумасшедшая, чтобы смеяться, когда хочется плакать – окликнула его и заговорила быстро, неразборчиво.

Надя толкнула дверь.

Двое замерли, как были: Руслан – чёрная статуя в углу, Анита – нелепый детский рисунок от рыжих глаз до раскинутых в стороны рук. С десяток щелчков часов они смотрели на нежданную гостью. Первым отмер Руслан.

– Не представляю, что с ней делать, – пробормотал он и холодно, автоматически улыбнулся Наде. – Забываю, что здесь все ходят где и когда хотят. Прошу прощения.

Не хватало только галантного поклона.

– Это вы простите, – выдала Надя. Анита усмехнулась:

– Не говори, что не посчитала наш разговор подозрительным. Это правильно. Знаешь, Надь, нам надо поговорить.

Руслан покачал головой. Кому этот жест предназначался, Надя не поняла. Анита поднырнула под её локоть.

Руслан остался за закрытой дверью зала. Там же остался случайно подслушанный разговор. Здесь, в светлом коридоре, на Надю смотрела четырнадцатилетняя девчонка, которая очень старается быть взрослой.

– Я немного разбираюсь в играх, – начала она и сбилась.

Пока Анита постукивала пальцем о палец и подбирала слова, Надя успела её рассмотреть и удивиться самой себе. Никаких рыжих глаз, безумных искорок, азартного огня. Растрепанное напуганное солнышко, Анита, с которой они бродили по парку и сидели в кофейне за пол-Москвы от игрового клуба. Пол-Москвы – это также далеко, как три шага до двери в зал.

– Пуля в лоб. Ты поняла, что это значит? – голос дрогнул, но не от страха. – Первые квесты. Тридцать лет назад находили десятки тел с такими же дырками во лбу. Мне рассказывали, что там был скандал, но организаторов не нашли… – Анита перешла на шипящий шепот. – Я не думаю, что это случайность.

– К чему ты клонишь?

Пока Анита озиралась по сторонам, Надя подумала, как все-таки странно задавать вопросы, на которые знаешь ответ, просто чтобы потянуть время. Врать себе на несколько секунд дольше – неужели это так важно?

– Кто-то, кто хорошо знает игры, у кого есть знакомые из игрового мира. Это вызов. Это знак. Мафия действительно проснулась, – с каждым словом голос Аниты становился все тише.

Она не назвала имен. Открылась дверь кухни, и появились Крис с Есей.

Анита быстро зашептала на ухо Наде:

– Это были разные люди: первое убийство и это. Мы должны бояться того, кто совершил второе. Он будет играть по последнего. Он не боится убивать, понимаешь? Ты же?..

– Руслан в зале? – поспешно спросила Крис, словно Аниты рядом не было.

Надя кивнула, и Крис прошмыгнула к двери – ни следа вчерашнего отчаяния.

– … догадываешься, о ком я говорю?

Анита скрылась в кухне. Надя с Есей остались в коридоре вдвоём.

Еся переминалась с ноги на ногу – нехороший знак. Голос её запрыгал по пустому коридору, как мячик.

– Я за Кристину боюсь. С ней что-то происходит.

Что-то – самое страшное, что может произойти с человеком. Когда смотришь на того, кого думал, что хорошо знаешь, и понимаешь, что не знаешь ни черта. Человек изменился, а ты за этими изменениями не успел.

– Мне было спокойнее, когда она… Сегодня она спрашивала про голосование.

Надя молчала, старалась даже дышать потише, чтобы не прогнать неожиданную откровенность Еси.

– Она с Анитой говорила. С Русланом заперлась. На меня смотрит как-то странно. Она вчера извинялась, что втянула меня в это, а сегодня только смотрит.

Щелкнула дверь. Надя потом не могла точно сказать, сказала ли Еся это, или показалось:

– Она никогда так не смотрела.

Крис и Руслан вместе вышли из зала, переглянулись и разошлись. Крис схватила за руку Есю. Руслан подошёл к Наде.

Последнее было так неожиданно, что разговор с Есей отошёл далеко на задний план.

В гладкие стены коридора бились шаги. С ними в такт билось сердце. За толстыми стенами бились, и бились, и бились часы. Под ногами корчилось время. Надя смотрела на блик лампочки на носу Руслана.

– Я так больше не могу, – это эхо вдруг заговорило человеческим голосом. Это старый дом должен был так говорить.

Руслан прикусил губу и опустил глаза.

– Анита заигралась. Убеждает меня, что то ли Рина, то ли Лекс стреляли в Володю. А я не могу так просто об этом думать. И не верю я, что Лекс мог… вот так, в лоб.

– Она мне тоже говорила, – не поднимая глаз, пробормотала Надя.

– Она меня пугает.

Страшно – это когда чёрные пустые глаза смотрят в упор. Страшно – это когда подбородок держат тонкие белые пальцы. Когда стоишь, смотришь снизу вверх на человека и чувствуешь, что тебя схватили за шкирку, как котёнка.

Надя когда-то – в другой жизни – смотрела так на Руслана.

Взгляд глаза в глаза – это было. Белые пальцы на подбородке – это было. Слабая улыбка-трещина, язык, пробегающий по сухим тонким губам, и частое жаркое дыхание – не было, не было. Не должно было быть.

Видеть Руслана на грани – вот что страшно по-настоящему.

– Я за неё боюсь. Стой. – Пальцы обхватили запястье. – Здесь нельзя оставаться.

Сначала Надя подумала, что их подслушивают. Но тишина, густая и плотная, висела в коридоре. Её резал на ровные кусочки острый электрический свет. Руслан пошёл вперёд, быстро и неслышно. Его шаги скреблись о поверхность тишины.

Когда Руслан открыл тяжёлую дверь и включил свет в маленьком зале, Надя поняла, почему ни в коем случае нельзя было оставаться в коридоре. Там белые электрические лампы выжигали всю жизнь. Там Руслан с его неуместным аристократизмом выглядел странным. Страшным.

– Представь, что ничего не было. Никакого квеста, никаких убийств. Ты юная княжна, принимаешь в поместье отца заезжего графа. И наша единственная забота – званый ужин, назначенный на вечер. И, конечно, бал после ужина.

Желтоватый, дрожащий свет люстры аккуратно прятал следы времени. Стены покрылись морщинками и начали линять, пол кое-где проваливался и вздувался, потрескались золоченые рамы, прогнили и покосились стулья.

Надя смотрела в чёрные глаза-зеркала и внутри них видела зал таким, каким он был много лет назад.

И верила, потому что очень хотела верить.

– Благодарю вас за приглашение. – Сухие губы коснулись тыльной стороны ладони Нади. – Как однако летит время. Я помню вас ещё девочкой.

Поверить, поверить, поверить. Сердце колотилось, отсчитывая убегающие в прошлое минуты, часы, года.

– Право же, Ваше сиятельство. Для нас честь принимать вас в этом зале.

Два голоса сплелись в старой, хрустящей, как отсыревшая бумага, тишине. Можно было забыть, что в девятнадцатом веке не носили джинсы.

Надя присела в реверансе – нелепом, должно быть, – но Руслан улыбнулся и наклонил голову в ответ.

– Обещайте мне, что придете на наш скромный приём.

– Даю слово. Тогда вы обещайте мне первый танец.

В черных глазах Руслана утонул весь зал. И сама Надя, маленькая, хрупкая княжна в пышных юбках кремового – обязательно, кремового – цвета стояла там в золотистом свете.

– Я, признаюсь, ужасно танцую. – Надя почувствовала, как – так непривычно, несвойственно для неё – краснеет.

– В этом нет ничего сложного. Я поведу, вам останется следовать за мной, и вы будете прекрасны, – бархатный пушистый голос. Именно такой в девятнадцатом веке должен был приглашать девушку на танец. Именно так рука должна была лежать в руке.

– Тогда мой танец уже у вас.

– Надежда…

Зал в глазах вспыхнул и погас. На Наде снова были джинсы. Только Руслана по-прежнему хотелось называть «Ваше сиятельство».

– Красивое имя, – прошептал Руслан. Голос больше не был ни бархатным, ни пушистым, лишь черным-черным и глубоким. И все равно, что черными и глубокими должны быть глаза. – Надежда. Подходящее, – как гурман, он попробовал имя на вкус и одобрил. У кого-то другого это вышло бы оскорбительно, вызывающе, а у Руслана – естественно и нужно.