Она никогда не видела ромашки

Она никогда не видела ромашки

Пелагея Ленская

© Пелагея Ленская, 2025

ISBN 978-5-0068-6731-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

you

– Семьдесят девять… – второй раз подряд, словно молитву повторила. Сколько раз пересчитывала, сколько попыток понять делала. Но всё тщетно. Как будто все написанные от руки строки уходят в далёкую пустоту и не имеют никакой цели – как, к примеру, дойти до адресата.

Устойчивый запах в исконно-деревенском доме бабушки, от которого Луи успела отвыкнуть, моментально обдаёт сладковатым ароматом лёгкие, но разве не закалена она на такое количество смеси различных трав, булочек и одновременно какой-то прогнившей от постоянных дождей древесины? Запах сказки. Такой, понимаете, детской сказки, где не может быть отрицательных героев, а добро абсолютно всегда побеждает зло. Несомненно, у всех хороших хозяек уже с порога втягиваешь носом аромат румяных пирожков из печи, причём совершенно неважно, печёт она их или нет – дом всё равно пахнет свежими плюшками и кенджу1.

Они, эти булочки, названы в честь маленького городка, где простые женщины готовили их по одному и тому же рецепту более тысячи лет. Кенджу фаршируют в пюре из красной фасоли, которое прижилось в роли самого любимого десерта с начинкой, такой как грецкие орехи и даже мак.

Когда Чонсан впервые попробовала их около пятнадцати лет назад, а, к слову, сейчас ей ровно двадцать, никогда и не знала, как правильно есть фасоль, потому что до этого не пробовала её в сладком виде. С тех пор она была практически верующей. А уж если только что вынули целый противень выпечки на стол, можно запросто с ума сойти.

– Давай-ка поднимайся и бери булочку, иначе так и раскиснешь у меня тут, – восклицательный тон голоса старшей, несомненно, мотивирует вернуться в реальность, от чего девушка неожиданно находит несколько частичек силы, позволяющей уголкам губ предательски дёрнуться в попытке улыбнуться. Бабушка знает, как подбодрить ни капли не отрёкшуюся от привычной в детстве жизни внучку. Она слишком, слишком привыкла жить беззаботно.

Луи хоть и твердила лет до четырнадцати, что с окончанием школы уедет из этой глухомани, как называют некоторые городские, но, кажется, впитала все деревенские соки настолько вовремя, что университет выбрала по принципу «поближе к родной местности». А родители ведь только рады, и их счастье заставляет нежное тепло расплываться по внутренностям девушки.

– Удивительно, – с набитым ртом произносит, ведь не может отказать своей любимой сладости: глаза вновь искрятся, будто в жизни ничего вкуснее она не пробовала. В последнее время приходится нередко оставаться в другой части городка, в своём родном, но наконец отремонтированном доме – родители удосужились приникнуть к нынешним стандартам и сделать более современную отделку, конечно же не без помощи их единственной дочери.

– Не подави… — бабушке не стоит продолжать, потому что с таким же успехом Луи давится после одного-единственного произнесенного слова. Вот такая жизнь не простая, когда слишком сильно любишь, но не можешь отпустить. Ведь… такое точно отпустить невозможно. Только не эти булочки.

Кстати, о любви. Девушка останавливает взгляд на проходе в гостевую, что по большей части является её личной спальней, в которой вместо кровати обычный матрас, а мебель настолько устарела с годами, что стала похожа на атрибутику какого-то ужастика.

Луи это не важно. Она всей душой любит ту далекую атмосферу детства, когда проводила десятки дней в этом доме и забывала иногда ходить в школу, пока бабушка с уверенностью в опрятности внучки занималась своим любимым огородом. Есть ведь дома, в которые заходишь и словно попадаешь в возродившееся прошлое. Домотканые половички, накрахмаленные подушки и занавесочки. И сам домик, где живут такие удивительные в наше время вещи, в воздухе пахнет уютом. Там действительно хочется остаться. Навсегда. Пить чай с вареньем и не замечать ход времени, а когда опомнишься – понять, что запах дома, пьяным для разума духом веющий, по истине сладкий. И захочется вернуться сюда снова.

– Что, все еще не ответил? – женщина с трепетом сжимает руками полотенце после упорной готовки от скрытого нежелания слышать ответ на свой вопрос: лицо Луи поникает, ведь именно поэтому она стала более закрытой со временем. Бабушка помнит, как эта девчушка резвилась с ребятами в школьные времена, бегала по дворам от уличных или даже чьих-то собак, и всей гурьбой с друзьями падала в грязь. Мазалась сама, пачкала других, но разве в праве старшие за такое осудить? Родители всегда имели приоритет в моральном плане – способны и отругать, и в угол поставить, когда бабушка в подобные моменты становится единственной защитой. Луи пряталась за её спиной, как только могла, а после стыдилась за своё безрассудство и рвала с соседской клумбы хризантемы. Приятное, по-настоящему семейное было время.

– Ни разу… – голос затихает. Кажется, не стоило трогать эту тему так резко, но Чонсан знает: бабушка поймёт даже если девушка расплачется у неё на глазах. Она – настоящее сокровище в жизни своей внучки, подаренное даже не Богом, а кем-то ещё более властным. Тем, кто способен соединить всю существующую нежность и теплоту в одном флаконе, в одном только физическом теле.

– Я отправила ему семьдесят девять писем, и все эти четыре года ни весточки, – девушка аккуратно глотает подступивший к горлу ком вместе с куском кенджу. Не то, чтоб она ощущает обиду. Слишком уж многие остаются в одиночестве исключительно потому, что боятся обид. Мы все боимся проявлять заботу о людях, потому что боимся, что другие не позаботятся о нас.

Луи боится того, что он забыл её. Забыл, как простое и никому ненужное воспоминание, словно никогда и не было того, что происходило в их детстве. Рассветы, которые они встречали неоднократно на крыше заброшенного дома на самой окраине деревни. Закаты, во время которых их разгоняли по домам и не могли никак разнять – они от того и убегали на целые ночи, а то и сутки, для того, чтоб побольше впитать чувство свободы. Чем старше становишься, тем дальше это безмерное чувство уходит, остается маленькой, блеклой точкой на тёмной поверхности полотна жизни, и в конце концов окончательно исчезает. Безвозвратно.

Девушка без постороннего шума, как будто сможет кому-то в этом уютном доме помешать малейшим движением, кладёт лишь пару раз укушенную булочку на тарелку к остальным. А ведь мама за такое отругала бы.

– Послушай, – бабушка видит то, чего обычно не видят другие. Каждую искру радости, которая только и может промелькнуть в глазах её любимой внучки. Каждый блестящий от накатывающих слёз взгляд в сторону выхода, в сторону того вроде бы светлого и почти погасшего пути.

– Он ни за что не смог бы тебя забыть, я в этом уверена, – её мягкая улыбка скрывает то, что Чонсан ещё не способна различить: её опыт в жизни настолько мал, словно ей не двадцать лет, словно она не прошла через множество этапов человеческого формирования, а осталась где-то там. Привыкла быть ребенком, которому не по силу возникающие трудности, если рядом нет кого-то из близких. Честно, она даже не хочет думать о том, что однажды благодаря самой природе может остаться совсем одна. Боится потерять всех, кому сейчас может в любое время заглянуть в глаза и расслабиться, как только увидит их бездонный мир.

Но… семьдесят девять писем ушли в никуда. А восьмидесятое лежит на краю письменного стола в незапечатанном конверте. Потому что Чонсан всё больше начинает осознавать, насколько её попытки становятся бесполезными. У неё нет заветного номера телефона, нет тех необходимых связей, через которые она могла бы поддержать контакт. Вот, что происходит с людьми, когда они расстаются из-за обстоятельств в слепой надежде, что однажды найдут друг друга. Через года. Через толпы чужих и незнакомых людей ощутят желанное тепло и дух пленивших вещественное сердце воспоминаний.

Луи смотрит в эти обеспокоенные перед собой глаза и лишь сильнее хочет поддаться эмоциям. Слёзы – совсем не показатель слабости, но Чонсан перед судьбой по-настоящему слаба. Люди, сохраняющие тесную взаимосвязь с близким человеком, в основном чувствуют себя лучше тех, у кого этого нет; причем у последних это сказывается и на интересе к жизни в целом.

– Я.. – она поначалу не может сказать что-то от полноты наплыва чувств. Стоит ли смириться с тем, что из жизни по собственной воле ушёл человек, которому Луи верила больше, чем себе или родственникам? Говорили же, что навсегда будут вместе. Она опускает взгляд к своему запястью. Красная ниточка, банальная символика: однажды он надел её на руку Чонсан, лишь бы уберечь суеверную подругу от напасти. Пусть сейчас никто и не верит особо в приметы, но в детстве весь мир казался сплошным волшебством.

– Правда, не переживай, я перестану тратить деньги на конверты, – грустно улыбается, ведь не хочет тревожить хрупкое сердце своими, по правде, пустыми волнениями. Бабушка пережила слишком много, чтоб принимать на себя новый удар со стороны её единственного предмета радости, а в то же время единственной проблемы.

Сколько же эмоций Луи помогла пережить, когда падала с деревьев и травмировала локти. Падала с велосипеда, а её лучший друг приносил ту уснувшую посреди вечера на руках. Он участвовал в её жизни, как главный герой, а сейчас Чонсан не знает о нём ровно ничего. Где он? Как он? Кем он стал и жив ли вообще? Жизнь и смерть так непредсказуемы, так сильно близки друг к другу. Мы существуем, совсем не зная, кто следующий покинет этот мир.

Чонсан осторожно целует бабушку в щёку и поднимается с места, как ни в чём не бывало. Старшую это совсем не радует, но остановить не пытается: если Луи захочет, она будет стоять на своём до последнего и бесследно скроет всё, что её тревожит.

– У меня сессия скоро, я, наверное, пойду готовиться, – возвращаясь из недалёкой от смежной с прихожей кухни комнаты, своего тихого убежища, куда иногда приходит перевести дух после тяжелого дня, осведомляет бабушку Луи. Рюкзак на плече, легко сжимающая лямку от него ладонь – женщина видит эту картину не впервые, но как никогда раньше рада видеть, что её внучка прямо перед глазами. В белой футболке и поверх накинутой, расстёгнутой донизу голубой рубашке, тёмные джинсы, порванные на коленях, и ни единой царапины, словно с её кожи успели вовремя смахнуть мешающие пылинки.

– Маме с папой булочек возьмешь? – бабушка всеми силами старается перенять это резко пропавшее доброе настроение, лучше внучки запрятав участившееся биение сердца. Одно из двух: или ничего не можешь изменить, и тогда волноваться бесполезно, или можешь – в этом случае следует браться за дело, а не тратить силу на беспокойство и гнев.

– Ты же все равно вручишь их мне, даже если я откажусь? – улыбка в самом деле стремительно теряет нотки разочарования: Чонсан отвлекается, только вот правда, ненадолго. Вскоре чувствует тепло контейнера с кенджу пальцами, до нежного покалывания на кончиках всматриваясь в кремовый, а по большей части ближе к тёмно-бежевому цвет сладости. Однажды она научится их готовить самостоятельно, но точно не сегодня: всё так же, как и в детстве у неё нет дружбы с кухней и новомодными приборами.

– Спасибо, – тихо произносит в благодарность уже на входе, наконец перешагивая чуть выступающий от всего пола порог и выходя в цветочный двор. Всё вокруг пахнет началом лета, а ведь на дворе уже почти середина июня – любимое время года её… друга. Того принца из детства, которого Луи панически боялась потерять.

✿ ✿ ✿

– Постановление прислали сверху, устав предприятия нужно переписать под новую систему, – мужчина устало валится на тёмное кресло, за спиной которого расположилось окно в пол. Вид на весь город. Как же глаза устают ежедневно смотреть на эту стандартную серость и воспринимать всё в исключительно рабочем формате: сколько недель Дион выходные проводит на работе отца? После переезда по причине повышения его должности, а в скором времени благодаря присвоения ему должности заместителя владельца фирмы, пришлось подчиниться воле старших. В целом, ни один из семейства Цой, помимо самого отца, не питает страсти к этому производству. Никому ненужный бренд одежды, притом пользующийся популярностью в основном у людей до тридцати – ну не глупость ли статному человеку такое выпускать?

– Пап, я… – ему не судьба возразить под стремительно ужесточившийся взор старшего. Дион прекрасно понимает: два года назад он сам согласился на помощь, но, когда стало практически невозможным совмещать учебу в университете совсем не по специальности в экономической сфере, ему приходится находить причины, по которым он не сделал тот или иной документ, всю эту дикую профессиональную волокиту по подсчёту статистических данных компании.

– В третий раз, серьезно? – Цой-младший слегка недовольно вскидывает брови, опираясь о спинку менее удобного, чем у отца, скорее для клиента стула, спина в скором времени скажет ему глухое «прощай», а заметит парень лишь когда все дойдет до плачевной точки.

– Я не виноват, что они постоянно меняют систему подписей, – заметно, что мужчина устал не меньше: кажется, это ощущение у них семейное. Наверняка всем знакомо чувство, когда просто хочется вырваться из суеты. Просто не идти ни на какие на компромиссы и не договариваться, а искать покоя в самом себе: поразмыслить, найти решения, просто отдохнуть наедине с самом собой.

Дион напряженно выдыхает только от одного вида различных стопок бумаг, в которых разбираться он даже не пытался – в его части лишь письменное составление малого из всех документов, которые только имеются у этого ручного фактически бизнеса, строго по выданным ему шаблонам и критериям. Собственно, с подобным содержанием бумагу старший и протягивает ему в знакомом порядке: в ближайшую ночь у Диона точно не будет времени сомкнуть глаз.

– Я надеюсь, в ближайшее время смогу освободить тебя от этого, но просто пойми, – старший переходит на менее субординированный стиль общения, ибо помимо них в кабинете не осталось ни души, наконец, под завершение рабочего дня для большей части официально зарегистрированных работников офис остается «завтрашним планом».

– У меня нет других вариантов, иначе придется сутками здесь просидеть, – и младший это прекрасно понимает. Чаще всего люди, которые отдают всего себя работе, не имеют благополучных семей и в итоге оказываются на улице в полном одиночестве, зато с престижной должностью в популярной и вполне успешной компании. Звучит, как абсурд.

Наверное, абсурдом и является. Дион пробегается глазами по тексту, невзначай прикусывая внутреннюю сторону щеки – с каких пор он настолько хорошо понимает все эти сложные документы, составленные непонятно каким разумом?

– И, да, добавь в третий или, еще лучше, второй подпункт строчку о том, что общество является юридическим лицом и имеет в собственности обособленное имущество, – кажется, эту информацию младший однажды при составлении документа упустил. Отец считывает ошибку по недоверчивому, отчасти даже отстранённому взгляду из-за бумаг. Дион привлекает других своим строгим видом, пусть на нем и будет одет розовый пиджак с пришитым плюшевым попугаем на плече. Взгляд решает многое, а укладка его по природе тёмных волос тем более – только вот недавно Цой по собственной воле прервал своё показательное равнодушие яркой покраской волос, чему была рада одна только мать: мол, наконец-то сын удосужился вписаться в стандарты нынешней молодёжи.

– То, которое учитывают на его самостоятельном балансе, может от своего имени приобретать и осуществлять имущественные и личные неимущественные права, нести обязанности, быть истцом в суде, и так далее. Достаточно понятно? – в ответ молчаливость сына не прерывается. Он согласно кивает в ответ, повторно проворачивая сказанное мужчиной в голове – зрительно обозначил примерный участок между строк, где стоило бы уточнить об этой короткой детали.

– Займись учебой в ближайшие недели две, как закончишь это: я постараюсь найти тебе замену, – как бы сложно не было, как бы хорошо дело не шло, но до сих пор возникает недостаток работников. Тех же бухгалтеров: как уже можно было понять, в них организация несказанно нуждается.

Вечерняя пелена окутывает не сразу, поначалу только ослепляя чуткое зрение розоватыми лучами заката. Когда-то давно Дион любил наблюдать за заходом солнца, пока был рядом со своей подругой детства. А ведь её имя осталось в памяти настолько чётким, что порой Цой благодарит несуществующих лично для него богов в том, что не утерял такой важный аспект жизни за несколько прошедших лет. Почти четыре года назад Дион покинул родное место, ни разу в нём так и не побывав после – лишь проезжал мимо, когда ездил со своей группой из университета на фестиваль весны студентов.

Честно, парню эта затея с активностями в университете никогда не нравилась: скопление народа, тем более, слишком уж наигранно наслаждающихся жизнью ровесников – это определённо не его вариант. Лучше тихие посиделки со стаканом пива под непонятную пиксельную игру на приставке.

– И еще, – набор информации никогда не закончится, но, верно, старшему бесспорно удалось заинтриговать интерес сына. Неужели Цой сможет подтянуть свою четвёрку по физиологии. Дион в детстве никогда не думал, что пойдёт в педагогический, выбрав довольно скептический путь декана в университете – стать лектором и всем подобным не просто, но разве когда-то он выбирал пути полегче?

– Мы хотели поискать вариант дачи, в выходные, наверное, начнем с Хахве, – сердце пропускает удар. Оно обычно умирает медленно, сбрасывая надежды как листья, до тех пор, пока не останется ни одной, вообще ни единой надежды. Некоторое время назад Дион почему-то окончательно решил, что уже никогда не встретится с людьми, которые были в его детстве. Не увидит той ясной улыбки, которую он наблюдал, как только Луи просыпалась – они нередко спали в стогах сена, когда убегали от родителей на ночь.

Упомянутая отцом деревня является важной частью наследия Кореи, сохраняя в себе архитектурный стиль периода Чосон – атмосферный фольклор, ценные книги и старые традиции корейских клановых деревень – то, что занимает особое место в сердце молодого преподавателя. А ведь в том самом теплом детстве Дион мечтал стать полицейским и воссоздать наконец великое правосудие в криминальном мире. Как бы не так.

– Поедешь с нами? – вопрос кажется риторическим. Очевидно, что их далёкое, но такое запоминающееся прошлое станет чем-то согревающим в самые холодные дни – в городе пусть и теплее на пару градусов, чем за его пределами, но привыкшим к вечному лету людям здесь явно будет не по себе, когда пора снега придет.

✿ ✿ ✿

– Смотри, смотри, – девочка с русыми волосами настойчиво дёргает друга за шорты, совсем не подозревая, что в скором времени доиграется: старший от нового напора скатывается прямо вниз по округлому стогу сена, с недовольным звуком падая куда-то рядом с девочкой, стоящей всё это время внизу. А Луи заливается звонким смехом просто потому, что на самом деле догадывалась о подобном исходе событий. Специально напугала старшего, ну и шутница.

– Красивый же жук, – на её руке и вправду сидел довольно большой, обладающий неплохой особенностью в виде двух больших рожек, будто у оленя, жук. У Диона глаза невольно расширяются от такой картины – он никогда не понимал эту любовь Чонсан к различным насекомым. Как можно быть такой добродушной ко всему окружающему миру? Как вообще можно взять в руки это неизведанное нечто?

– Луи… – настораживающий тон голоса заставляет младшую затихнуть: неужели она напугала Цоя этим жуком? Чем-то, да всё же может отличиться любой в нашем мире. Если один видит на крепком панцире насекомого отражение высоко поднявшегося солнца, ярко-голубого и совсем безоблачного неба, то другой в своё время хочет показать, насколько больно могут впиться в кожу его не острые на вид рожки.

– Прости… – Луи рефлекторно присаживается к земле, дабы опустить жука сразу после тихого позыва друга: пожалуй, между дружбой и какой-то мелочью в виде странного жука Чонсан выберет именно первое. Ей в самом деле всю жизнь было всё равно на внешние факторы, пусть хоть смерч рядом с домом образуется – она никогда не бросит Диона.

Как говорится, не приходи в уныние при расставании. Прощание необходимо для того, чтобы встретились вновь. А новая встреча, спустя мгновение или многочисленные жизни, несомненна для тех, кто навсегда в глубине остается друзьями.

– Эй, нет, все в порядке, – Дион осторожно касается чужой ладони, с которой только что неторопливо сошла на лист лопуха тёмно-коричневая причина новых улыбок младшей.

– Ты крестик потеряла, – неожиданно замечает старший, мимолетно глянув на тонкую шею Луи, и вновь улыбка ползёт на его лице. А глаза блестят, и девятилетней Луи этого более, чем достаточно, чтоб повеселеть вновь, потому что она искренне любит радовать своего друга, особенно такой глупостью. Она подаётся вперед в попытке крепко обнять Цоя, на что тот отвечает чистой, такой детской и доброй взаимностью.

И оба неожиданно тонут в высокой траве, от чего наверняка никто и никогда их не нашёл бы, если б они навечно уснули там. И сейчас, спустя одиннадцать лет Чонсан мечтает о том, чтоб вновь оказаться в тех крепких не по годам руках – Дион старался каждый день делать хоть какие-то силовые упражнения для того, чтоб, цитируя его тогда упомянутые мысли при родителях Луи, чаще носить травмированную от падений подругу на руках.

Утро было тихое, а город, окутанный тьмой, мирно нежился в постели. Пришло лето, и ветер был летний – такое теплое дыхание мира, неспешное и крайне ленивое. Стоит лишь встать, высунуться головой в окошко, и тотчас поймёшь: вот она начинается, настоящая свобода и жизнь. Вот оно, первое утро лета. А тогда, в детстве не нужно было даже в окно выглядывать, эти двое встречались рано утром или после ночи на лесном поле, расположившимся чуть дальше от самой деревни, и бежали к бабушке Луи за тёплым молоком с печеньем. Шоколадная крошка в сладости теста, как изюминка – Чонсан запомнила навсегда тот факт, что Дион обожает шоколад.

– Спасибо, – в один голос кричат дети, когда бабушка скромно улыбается и уходит во внутренний двор дома. Не успевает и ответить, как эти двое исчезают с поля зрения – убегают далеко, а возвращаются с приходом темноты.

В деревне никогда не бывает злых людей, здесь все друг друга в лицо знают, пускают периодически пугающие слухи, но всё равно в итоге возвращаются к их первоначальному варианту… всё так тепло, дружелюбно. Все делятся собственным сыром, хлебом, а это потому, что люди в деревнях на самом деле добрее. В городе можно прожить, зажав свои израненные сердце и душу крепко в кулаке, но в деревне они должны открыто светиться в твоих глазах.

Детские забавы разделялись – у каждого свои догонялки, свои ттакджи2, свои резиночки, но все нередко сходились по выходным в центре небольшого городка для того, чтоб устроить большие прятки – жеребьёвкой выбирается несколько человек, которые будут искать: чаще всего это взрослые люди, так как дети запросто могут потеряться или отвлечься.

А дети… они разбегаются, как мышки, тихо прячутся и послушно ждут, иногда пытаясь с трудом удержать смех – специально веселят друг друга в кустах, на заброшенных территориях милых одноэтажных домиков. И один раз Луи привела в такую игру маму Диона, чего мальчик совсем не ожидал – удивился, как только увидел знакомую женщину возле ведущего игры, пока Луи с довольной улыбкой чуть ли не прыгала рядом – её родители постоянно работали, желая для дочери лучшей жизни, и не могли поучаствовать в подобных мероприятиях.

Может поэтому они считают своё детство лучшим? В определённый момент жизни всем говорят, что пора завязывать с детскими играми, только неизвестно, когда именно этот срок настанет. Кому-то это говорят в восемнадцать, а кому-то только в сорок, но говорят всем и наверняка.

– Итак, я считаю до тридцати двух, – довольно странное число, но почему-то детей забавляет неровное количество. Дион незаметно тянет младшую раньше начала счёта, потому что уже знает, где можно спрятаться и без сомнений стать победителем – призы за лучшее место для пряток всегда неизвестны вначале, и каждый раз дают что-то новое. Игрушку, книгу… неважно, главное – есть цель, есть стремление и настоящая мотивация, а сейчас Диону и Луи этого очень не хватает, особенно когда усталым возвращаешься с учёбы и теряешь желание снимать с себя одежду, не говоря уже о домашней работе или тем более уборке в комнате.

Они бегут вразброс, а Цой всё ещё крепко за руку младшую держит. Её наивный характер, который старший всего на два года Дион старается постоянно оберегать. Вдруг кто посмеет обидеть его милую Луи? Было ведь и такое. Дион влезал в драки, когда Луи обижали приезжавшие лишь на каникулы мальчишки постарше.