Чёрный сахар

Гриф первым нарушил оцепенение, сделав шаг внутрь. Его сапоги гулко отстучали по рифленому металлу пола.

«Шорох, охраняй вход. Никого не пускать. Молот, с ним. Санитар, со мной. Смотрим, что у них тут за сахар», – его голос прозвучал непривычно громко в этой гулкой, ледяной пустоте.

Пока Гриф медленно шел между стеллажами, изучая маркировку на контейнерах, Санитар замер у первого же ряда. Его взгляд притянула небольшая информационная панель, вмонтированная в торец стеллажа. На экране, под толстым слоем пыли, мерцали зеленые строки текста. Он провел рукой по стеклу, стирая пыль.

«КРИО-АРХИВ. СЕКТОР 7-АЛЬФА», – гласила шапка. Ниже шли столбцы данных:

· ОБРАЗЕЦ: А-017

· НАИМЕНОВАНИЕ: «ЧЕРНЫЙ САХАР» / BLACK SUGAR

· КАТЕГОРИЯ: КРАЙНЕ ОПАСНО / АНОМАЛЬНЫЙ БИОКАТАЛИЗАТОР

· СТАТУС: СТАБИЛЕН (ПРИ Т < -15°C)

· ПРИМЕЧАНИЕ: ПРОТОКОЛЫ ТЕСТИРОВАНИЯ ПРИОСТАНОВЛЕНЫ ПОСЛЕ ИНЦИДЕНТА 7-ГРОМ

Инцидент 7-Гром. Санитар почувствовал, как по спине пробежал холодок, не имеющий ничего общего с температурой в помещении. Он оглянулся на дверь, за которой осталась лаборатория с ее следами отчаянной борьбы. Это было то самое место, где «протоколы тестирования» столкнулись с реальностью. И реальность победила.

«Нашел!» – голос Грифа донесся из глубины зала. – «Целый ряд. Ящиков двадцать, не меньше».

Санитар поспешил к нему. Гриф стоял перед одним из стеллажей и указывал на контейнеры. Они были чуть меньше, чем другие, и сделаны из непрозрачного черного пластика. На каждом была нанесена та самая маркировка – «А-017» и символ, напоминающий стилизованную молекулу или снежинку.

«Тащи один. Аккуратно», – приказал Гриф.

Санитар кивнул. Он взялся за ручки массивного контейнера. Пластик был ледяным, даже через перчатки чувствовался пронизывающий холод. Контейнер оказался на удивление тяжелым. С глухим стуком он поставил его на металлический пол между стеллажами.

Гриф присел на корточки, изучая замки контейнера. Они были простыми – два механических запора по бокам.

«Вскрываем. Но будь готов на все. Если там хоть что-то шелохнется – отходим и уходим. Понял?»

Санитар сглотнул и кивнул. Адреналин снова заструился по венам, заставляя сердце биться чаще. Он достал из разгрузки монтировку. Гриф отошел на пару шагов назад, достал из кобуры свой MP-446C, но не нацеливая, а просто держа наготове.

Лезвие монтировки со скрежетом вошло в щель между крышкой и корпусом. Санитар нажал всем весом. Раздался громкий, сухой щелчок. Один замок поддался. Второй – тоже. Он отбросил монтировку в сторону и, сделав глубокий вдох, откинул тяжелую крышку.

То, что они увидели, заставило их обоих замереть.

Внутри, упакованный в прозрачный герметичный пакет из толстого полиэтилена, лежало вещество. Оно полностью оправдывало свое название – «Черный сахар». Это были зерна, кристаллы размером с крупную морскую соль, но абсолютно черные, матовые, не отражающие свет. Они лежали плотной массой, словно дробь. Никакого запаха.

Никакого движения. Просто… вещество. Инертное, холодное, мертвое.

«И это все?» – разочарованно произнес Гриф. – «Из-за этой черной крупы весь сыр-бор?»

Но Санитара вид вещества не разочаровал. Напротив. Его медицинский, аналитический ум загорелся. Эта инертность в условиях глубокой заморозки была обманчива. Он вспомнил записи в журнале: «…проявляет признаки когнитивной синхронизации с носителем…» Что это значило? Как нечто столь пассивное могло на что-то влиять?

«Не все так просто, Гриф», – тихо сказал Санитар, не отрывая взгляда от содержимого контейнера. – «Они не стали бы хранить это в таком месте, если бы это была простая крупа. Нужны пробы. Анализ».

Он уже мысленно составлял план. Нужно было взять небольшое количество, проверить на радиоактивность (счетчик Гейгера молчал, что было хорошим знаком), на химическую активность, возможно под микроскопом, если удастся найти рабочее оборудование…

«Бери сколько надо, но быстро», – бросил Гриф, оглядываясь на дверь. – «Место неспокойное. Чувствую спиной».

Пока Гриф отошел, чтобы проверить другие контейнеры, Санитар остался наедине с «Черным сахаром». Он достал из своего рюкзака набор для забора проб: несколько стеклянных пробирок с герметичными крышками, пинцет, скальпель. Руки его действовали автоматически, с той самой хирургической точностью. Он аккуратно надрезал полиэтиленовый пакет, стараясь не рассыпать вещество.

И тут произошло нечто странное. В тот момент, когда лезвие скальпеля проткнуло пакет, ему показалось, что черные зерна… шевельнулись. Словно сжались, отпрянув от лезвия. Он замер, пригляделся. Зерна лежали неподвижно. «Игра света? Напряжение?» – подумал он, списывая все на усталость и нервы.

Он захватил пинцетом несколько зерен и перенес их в пробирку. Зерна были тяжелыми для своего размера. Он закупорил пробирку и убрал ее в специальный защитный чехол в своем рюкзаке. Запасную пробирку он положил в карман разгрузки, на всякий случай.

Миссия была выполнена. Образец получен. Оставалось только…

Именно в этот момент его взгляд упал на одно-единственное черное зернышко, упавшее мимо пробирки на металлический пол. Оно лежало там, крошечное, ничем не примечательное. Санитар потянулся было, чтобы убрать его в пакет, но его пальцы в толстой перчатке оказались неповоротливы. Зернышко подскочило и покатилось под стеллаж.

И тут в голове Санитара что-то щелкнуло. Тот самый исследовательский зуд, та самая одержимость, что гнала его в Зону, взяла верх над осторожностью. Холод делал вещество инертным, так гласили записи. Но что будет, если его нагреть? Хотя бы до температуры тела? Простой, быстрый, казалось бы, безопасный тест.

Он украдкой взглянул на Грифа. Тот был в другом конце зала, занятый осмотром. Шорох и Молот были у входа.

Решение пришло мгновенно, ошибочное и роковое. Быстро, почти не думая, Санитар снял с правой руки толстую перчатку. Его пальцы онемели от холода. Он наклонился, нашел то самое зернышко и, прежде чем разум успел выкрикнуть предостережение, поднял его голыми пальцами.

Кристалл был обжигающе холодным. Но это был не единственный шок. В ту же секунду, как его кожа коснулась вещества, он почувствовал… импульс. Слабый, едва уловимый, похожий на крошечный электрический разряд. А затем – странное, почти магнитное притяжение. Зернышко будто прилипло к его пальцу.

Испуганный, он резко стряхнул его. Зернышко упало на пол и… исчезло. Не раскатилось, не отскочило. Оно будто растворилось, испарилось в воздухе.

Санитар застыл, смотря на свои пальцы. Ни следов, ни ощущений. Только легкое, едва заметное покалывание в кончиках. «Показалось», – яростно убеждал он себя. – «Холод, усталость, нервы. Просто показалось».

Он быстренько надел перчатку, стараясь не думать об этом. Он собрал свои инструменты, закрыл контейнер и подошел к Грифу.

«Готов. Можем двигаться».

Гриф кивнул. «Бери еще один мешок. На всякий случай. Для заказчиков».

Они взяли один из черных контейнеров, и, покидая ледяную гробницу, Санитар чувствовал себя странно… возбужденным. Усталость как рукой сняло. Мысли текли ясно и быстро. Он почти не обращал внимания на зловещую синеву плесени в коридоре, на давящую тишину. Внутри него что-то изменилось. Начался обратный отсчет.

Он не знал, что в тот момент, когда он вышел из крио-хранилища, первая, невидимая нить между ним и «Черным сахаром» была уже протянута. Мутация началась не с боли или уродства. Она началась с ясности мысли и прилива сил. С самого коварного и опасного из всех соблазнов – с ощущения, что он стал… лучше.

Глава 4: Лихорадка

Возвращение по сине-пульсирующему коридору казалось Санитару сюрреалистичным шествием. Ледяной склеп остался позади, но его холод, казалось, въелся в кости, создавая разительный контраст с нарастающим внутренним жаром. Тот странный прилив ясности, что он ощутил в хранилище, не проходил. Напротив, он усиливался, приобретая неестественный, почти лихорадочный оттенок.

Его чувства обострились до болезненной остроты. Он слышал не просто тиканье капель, а различал их ритм, словно это была сложная партия ударных в симфонии разрушения. Он видел не просто пятна плесени, а различал в их узорах фрактальную сложность, игру микроскопических капилляров, по которым, ему почудилось, течет некая энергия. Запахи обрушились на него лавиной: он мог разделить вонь разложения на составляющие – гниение плоти, окисление металла, распад определенных полимеров. Мозг, обычно отфильтровывающий 99% информации, теперь пропускал через себя всё, анализируя с бешеной скоростью.

И вместе с этой ясностью пришло иное, тревожное ощущение – чувство связи. Он ловил себя на том, что его взгляд самопроизвольно цеплялся за полосы синей плесени, и ему казалось, что он ощущает их пульсацию не только глазами, а всем существом, словно это было эхо его собственного сердцебиения. В ушах стоял легкий, высокочастотный звон, которого раньше не было.

«Шевелись, доктор!» – рык Молота вырвал его из транса. – «Задремал, что ли?»

Санитар вздрогнул и ускорил шаг, догоняя группу. Он поймал на себе взгляд Грифа – быстрый, оценивающий. Ветеран ничего не сказал, но его глаза сузились чуть заметнее. Гриф видел слишком многое в Зоне, чтобы не заметить перемен в человеке. Слишком бодрая походка, слишком яркий, почти лихорадочный блеск в глазах за стеклами очков – классические признаки «поплывшего» сталкера, того, кого Зона начала подчинять.

«Всё в порядке, Санитар?» – тихо спросил Гриф, когда они поравнялись.

«Да, просто… устал», – соврал Санитар, и голос его прозвучал чуть хриплее обычного. – «И впечатлен. Это место… оно не такое, как везде».

«Зона везде одинакова», – мрачно парировал Гриф. – «Просто маски меняет. Не дай этой маске прирасти к твоей роже».

Они снова вышли в холл с его немыми скелетами-стражами. После яркой биолюминесценции коридора он показался еще более мрачным и безжизненным. Шорох, проверив периметр, дал отмашку: «Пусто. Можно на выход».

Переход из давящей, насыщенной атмосферы комплекса в относительно свежий воздух болотистого леса должен был стать облегчением. Но для Санитара он стал началом кошмара.

Первый же глоток влажного, сладковатого воздуха обжег его легкие, словно он вдохнул пар от кислоты. Яркий, хоть и фильтрованный туманом, дневной свет ударил в глаза, заставив его зажмуриться от боли. Он почувствовал головокружение, его затошнило. Все те сверхспособности, что он ощущал внутри, снаружи обернулись своей изнанкой – его нервная система, обостренная до предела, начала бунтовать против обычного, «грязного» мира.

«Эй, ты как?» – Шорох поддержал его, когда Санитар пошатнулся, спотыкаясь о порог.

«Ничего… Просто кружится голова», – пробормотал он, чувствуя, как по телу разливается волна жара. Холод из хранилища окончательно испарился, сменившись лихорадочным огнем. Под комбинезоном его кожа покрылась липким, холодным потом.

Они отошли от «Вектора» на несколько сотен метров, пока Гриф не нашел относительно сухое и защищенное место среди полуразрушенных бетонных плит для короткого привала. Санитар почти рухнул на рюкзак, прислонившись спиной к холодному камню. Дрожь пробежала по его телу – мелкая, неконтролируемая.

«Что с ним?» – спросил Молот, с неодобрением глядя на Санитара.

«Отравление, возможно», – сказал Гриф, подходя ближе. – «Воздух в той консервной банке был не для дыхания. Санитар, отчет. Что чувствуешь?»

Санитар с трудом сфокусировал взгляд на лице ветерана. Его мозг, еще несколько минут назад работавший с невероятной скоростью, теперь был похож на перегруженный компьютер, выдающий сбои. Мысли путались, обрывки воспоминаний – лицо сестры в больничной палате, черные зерна, сияющая плесень – проносились перед внутренним взором.

«Жар… – его голос был хриплым шепотом. – Голова… раскалывается. Слишком громко… Слишком ярко…»

Гриф положил руку ему на лоб. Кожа была горячей и влажной.

«Температура. И не маленькая. Шорох, воды. Молот, периметр. Никаких огней, никакого шума».

Пока Шорох давал ему попить, а Молот с недовольным ворчанием занимал позицию, Гриф пристально смотрел на Санитара.

«Ты там чего трогал? Чего не должен был?»

Санитар отвел взгляд. Его пальцы, те самые, что держали зернышко, непроизвольно сжались.

«Ничего… Я… пробы брал. Всё в перчатках. Должно быть, плесень… Споры какие-то…»

Он лгал. И Гриф это видел. Но спорить не стал. Он видел, как у людей проявлялась «зонарная болезнь» – у каждого по-своему. Кого-то рвало, кого-то бросало в жар, у кого-то начинали трястись руки. Может, и правда плесень.

«Отдыхай. Час. Если не станет лучше – таблетки. Не поможет – тащить будем», – заключил Гриф и отошел, чтобы обсудить с Шорохом дальнейший маршрут.

Оставшись один, Санитар закрыл глаза, пытаясь совладать с бурей внутри. Лихорадка накатывала волнами. В один момент его бросало в жар, и ему казалось, что его кровь вот-вот закипит. В следующий – пробирала ледяная дрожь, и он кутался в плащ, словно в метель. Но это были лишь цветочки.

Настоящий кошмар начался, когда он провалился в полудрему.

Ему почудилось, будто он снова в крио-хранилище. Но стеллажи были сделаны не из стали, а из спрессованных черных зерен. Они пульсировали, как живые. И с них на него смотрели глаза – тысячи крошечных, бездонных глазков, как у тех существ в лабораторных емкостях. Он слышал голоса – нечленораздельный шепот, исходящий отовсюду. Шепот складывался в одно слово, повторяемое снова и снова: «СИНХРОНИЗАЦИЯ…»

Он увидел свою сестру. Она лежала в больничной палате, но вместо капельницы к ее руке был подключен шланг, по которому тек черный, зернистый поток. Она улыбалась ему, но глаза ее были пусты, как у тех существ в лаборатории.

Он увидел себя со стороны – его тело было опутано синими, светящимися нитями плесени, которые тянулись из «Вектора» и уходили вглубь Зоны, в самое ее сердце.

Он дернулся и с криком вырвался из кошмара. Сердце колотилось, словно пытаясь вырваться из груди. Он был весь в холодном поту.

«Приснилось…» – хрипел он, пытаясь успокоить дыхание. Но ощущение было слишком реальным. Шепот в ушах не прекратился, он лишь отступил на задний план, превратившись в тот самый высокочастотный звон.

Он посмотрел на свои руки. В полумраке ему показалось, что вены на внутренней стороне запястий стали темнее, почти черными. Он сдернул перчатку. Кожа была обычной, лишь горячей на ощупь. Но… зуд. Невыносимый зуд глубоко в тканях, в самых костях, который невозможно было почесать.

И тогда его взгляд упал на брошенный неподалеку консервный нож, валявшийся среди мусора. Ржавое, грязное лезвие. И в его воспаленном, лихорадочном сознании вспыхнула мысль, ясная и неоспоримая, как приказ: «Проверить. Нужно проверить. Ты должен видеть. Ты должен знать».

Это была не его мысль. Она пришла извне. Чистая, холодная, лишенная эмоций. И она была непререкаемой.

Дрожащей рукой он потянулся к ножу. Разум кричал о безумии, о заражении, о гангрене. Но та, новая часть его, рожденная от прикосновения к «Черному сахару», была сильнее. Любопытство, смешанное с ужасом и странным, извращенным желанием, вело его.

Он оглянулся. Гриф и Шорох о чем-то тихо совещались в отдалении. Молот стоял спиной, наблюдая за лесом.

Санитар закатал рукав комбинезона. Кожа на предплечье была бледной и горячей. Он взял ржавый нож. Лезвие было тупым и грязным. Безумие. Чистейшее безумие.

Он с силой провел лезвием по коже. Боль была острой, яркой, но… отдаленной, словно приглушенной. Из разреза длиной в несколько сантиметров хлынула алая кровь.

И тут же произошло нечто.

Боль моментально сменилась… блаженством. Волной приятного, почти эротического тепла, исходящей из раны. Кровотечение остановилось буквально на глазах. Санитар, завороженный, смотрел, как края разреза, вместо того чтобы просто оставаться рваными, начали… двигаться. Мелкие, похожие на щупальца, мышечные волокна потянулись друг к другу. Кожа стягивалась, как на молнии. За считанные секунды от глубокого пореза осталась лишь розовая, свежая полоска новой кожи, которая на его глазах приобретала обычный цвет.

Не было ни шрама, ни боли. Только легкое покалывание и остатки того странного, наркотического удовольствия.

Он сидел, опершись спиной о бетонную плиту, и смотрел на свою руку. Дрожь прошла. Лихорадка отступила, сменившись ледяным, протрезвляющим ужасом. И… восторгом. Чудовищным, запретным восторгом.

Он не был болен. С ним происходило нечто иное. Нечто великое и ужасное.

«Черный сахар» работал. Он синхронизировался.

И в тот момент, когда он это осознал, из тумана, окутывавшего лес, снова донесся тот самый, чистый и леденящий душу, свист. На этот раз он был ближе. Гораздо ближе. И в нем слышались уже не вопросы, а… приветствие.