На грани тебя

Маргарита Дзюина

На грани тебя

Глава 1. Рейн

Самолёт. Ночь. Десять тысяч метров над прошлым.

Иллюминатор затянут тонкой пеленой конденсата. Капли медленно стекают по стеклу – будто самолёт плачет вместо меня. Внизу – Атлантика: тёмная, безмолвная, тяжёлая, как скомканное одеяло, сброшенное с постели в чужом номере. Я смотрю в эту бесформенную глубину и вдруг понимаю: она – идеальное зеркало моего состояния. Без дна. Без берегов.

В отражении – моё лицо. Щёки чуть впалые, кожа бледная, волосы стянуты в низкий узел. Никто не скажет, что я красивая. Зато скажут – опасная.

Глаза сухие. И это хорошо.

Когда они сухие – я работаю. Холодно. Чётко. Методично. Мир делится на факты, задачи, цели. Я – не женщина, не агент.

Когда глаза мокрые – я слабая. Слишком настоящая. Слишком живая. И это чувство я ненавижу.

Я научилась моргать вместо слёз, дышать вместо истерики.

Слабость – роскошь, которую у меня давно украли.

Слева кто-то спит с открытым ртом, в наушниках играет безмятежная музыка. Справа – женщина в мятной блузке сосредоточенно подчеркивает строки в документах. Её ноготь отбивает ритм по краю планшета, словно невидимый таймер. Все летят по расписанию. Все знают, куда и зачем.

А у меня – билет не в пункт назначения. Что-то изменилось. Назад возвращаться не хотелось – и это было единственное, что имело значение.

Не отпуск. Не задание. Не побег. Что-то другое. Больше. Глубже. Страшнее.

Я не лечу – я скольжу по лезвию.

Половина меня осталась в том доме. В той ночи. В нём. А вторая – всё ещё делает вид, что управляет собой.

Только я знаю: в этом полёте я не пассажир. Я – бомба с отсроченным взрывом.

Меня зовут Рэйн Харпер. И я не бегу – я лечу.

Квантико остался позади – вместе с его белыми коридорами, мягкими кроссовками и вечной жвачкой, прилипшей к ботинкам начальства. Там всё всегда было слишком правильно. Даже ошибки – аккуратные, причесанные, со сданными вовремя отчётами. Даже боль там классифицировалась: Уровень тревожности – умеренный. Уровень риска – допустимый. Уровень одиночества – стабильный.

Смешно. Перед отъездом мне даже предложили повышение – мягкое, обёрнутое в кофе и фразу «Ты достойна большего». Как будто можно просто выдать новый кейс и билет на рейс, и этого будет достаточно.

«Ты заслужила больше», – сказали они. А я не спросила: больше чего? Больше риска? Больше одиночества? Больше боли, замаскированной под служение?

Майкл. Чёрт, Майкл.

Классика жанра – спать с начальником. Не потому что влюблена – так вышло. Так было проще.

Он не лез в мою боль – просто был рядом. Ставил по утрам две кружки кофе. Говорил, что любит. И я почти поверила. Почти.

Пока не встал на одно колено. Пока не сказал, что я – его смысл.

А я – не смысл. Я – код. Программа. Я не создана для счастья.

Когда он достал кольцо, внутри что-то хрустнуло. Не в сердце – в костях. Будто что-то щёлкнуло и тихо выдохнуло: «Нет».

Любовь для меня – территория с высоким риском. Не все возвращаются.

Через два дня я собрала вещи. Без слёз. Без скандала. Просто вышла.

Я не хотела быть ничьей женой. Ничьим смыслом. Любить – значит отдать себя. А я слишком хорошо знаю цену этого выбора.

Он не был плохим. Он просто любил. По-настоящему, возможно.

Пока всё остальное ускользало, он был рядом. Варил кофе. Ждал. Гладил по спине и спрашивал: «Ты в порядке?»

Он был якорем. А я всегда смотрела в сторону воды.

Он не предавал. Он просто не понял. А я ушла. Потому что иначе не умею.

Чудовище тоже может лететь бизнес-классом в Лондон. Просто оно не знает, кого убьёт первым – себя или надежду.

У меня в сумке – досье.

Тонкое. Всего три страницы. Имя: Феликс Рид. Возраст – тридцать пять. Без судимостей. Особые пометки: высокий уровень влияния.

Харизматичен. Потенциально опасен.

Фото нет.

Ни одной зацепки – ни лица, ни взгляда. Только имя. Короткое. Чёткое. Такое, которое легко запомнить и трудно выкинуть из головы.

Я провожу пальцем по строчкам. Бумага сухая, шероховатая. Под ногтями холодно.

Имя фиксируется, как координата. Рабочая отметка. Ничего личного.

Я ещё не видела его. Не слышала. Но досье раздражает. Слишком чистое. Слишком аккуратное.

Так начинаются проблемы.

Стыдно признаваться, но я рада, что меня выдернули отсюда. Что дали шанс снова стать собой, хоть на время.

Рэйн – не девочка в платье на чужой кухне. Рэйн – охотник. С волчьими зубами и нервами, натянутыми, как струны.

Я закрываю глаза и представляю его лицо. Этого Феликса.

Опасного, влиятельного, слишком свободного, чтобы быть пойманным.

Внутри что-то сместилось. Не больно. Не страшно. Просто неправильно.

Посадка проходит мягко. Словно не небо, а сама земля подхватывает меня ладонью – бережно, но холодно.

Лондон встречает привычной серостью. Влажный воздух пахнет металлом и дождём, а фонари горят, будто весь город дышит через лампы. Шум, движение, запах кофе и бензина – всё сразу. Здесь можно начать заново. Или хотя бы притвориться. Что у меня есть шанс на нормальную жизнь. Хотя что значит «нормальный» в моем мире?

У выхода из зоны прилёта я замечаю табличку с моей фамилией. Парень в сером пальто – короткая стрижка, щетина, доброжелательная улыбка. Он видит меня первым.

– Привет! Агент Рэйн Харпер? – голос мягкий, неуверенный, но честный. —Привет. Да.

Он кивает, немного смущён. – Никсон. Агент Никсон. Меня прикрепили к вам. Помощь на адаптационный период. Он произносит это почти как извинение.

Я едва киваю. Он старается понравиться. Им всем кажется, что я приехала сюда, чтобы быть спасённой.

Он берёт мой чемодан, даже не спросив. Это единственное, что мне в нём пока нравится – вежливое неповиновение.

В машине тепло. Кожа сидений, лёгкий запах парфюма. Между нами – почти невесомое молчание.

Он краем глаза смотрит на меня – чуть дольше, чем нужно. Мужчинам вообще трудно не смотреть, когда ты не просишь, чтобы смотрели. И ещё труднее – не хотеть.

«Нет», – напоминаю себе. Никаких связей. Никаких флиртов. Ни бокала вина после смены. Ни вечеров, где можно притвориться, что ты не одна. Работа – это ты. Остальное – дым.

Дворники лениво режут по стеклу дождь, как метроном. Никсон придерживает руль, иногда бросает на меня короткие взгляды – будто ищет безопасную тему.

– Слышал, вы из Квантико, – осторожно говорит он. – У вас там сурово?

Я поворачиваю голову. Он почти дёргается от моего взгляда – короткого, прямого, выверенного.

– Мы выживаем. Без понтов.

Он хмыкает: – Звучит… по-американски.

– Это просто реальность. Без декораций, – отвечаю.

Он пытается улыбнуться, но выходит неловко.

– Проще не чувствовать, – я добавляю. Мой голос ровный, без колебаний.

На мгновение салон замирает. Только дождь, только город.

Он отворачивается к дороге, будто пожалел вопрос: – Не бери в голову.

– И не беру.

Он коротко выдыхает, как будто собрался заново: – Привыкайте. Лондон редко бывает добрым к новичкам.

Я не отвечаю. Смотрю на отражение фар в лужах – они пульсируют, как сердечный ритм под кожей.

Машина замедляется и останавливается у светлого многоквартирного дома. Фасад чистый, безликий. Всё под контролем. Всё одинаково правильное. Как будто город говорит: здесь выживают только те, кто знает, зачем пришёл.

– Здесь, – говорит Никсон, глуша двигатель. Выходит первым, открывает багажник, вытаскивает чемодан. Я собираюсь возразить, но он уже несёт его к входу.

– Лифт слева, – говорит он, когда мы заходим в холл. Мраморные стены, свет диодов, запах чистящих средств. Слишком стерильно, слишком знакомо.

В лифте он нажимает кнопку. – Это ведомственное здание. Несколько квартир занимают наши. На восьмом живёт аналитик Сэм Равирос, на шестом – оперативники из соседнего отдела. – Прекрасно, – отвечаю сухо. – Маленький улей.

Он чуть улыбается. – Так безопаснее. Тут свои камеры, охрана. Если что – дежурный через стену.

– Я привыкла справляться сама.

– Не сомневаюсь. – Он смотрит на панели лифта, как будто там есть что-то интересное. – Просто… иногда хорошо, когда рядом хоть кто-то дышит.

Я поворачиваю голову. – Иногда? – Нет.

Двери лифта открываются. Никсон делает шаг в сторону, пропуская меня вперёд. – Добро пожаловать домой, агент Рэйн.

Слово дом звенит в воздухе, как насмешка. Я прохожу мимо.

Квартира встречает тишиной. Не холодной – равнодушной. Как комната, где умер кто-то важный, но никто так и не решился убрать его вещи.

Никсон оставляет ключ-карту, бросает стандартное «если что – звоните» и исчезает.

Теперь я одна. В чужом городе. В чужом теле, которое всё ещё зовут Рэйн.

Белые стены. Диодный свет. Ни книг, ни фотографий, ни кресла, куда можно просто упасть. Всё – функционально. Слишком функционально.

Чёрный диван. Хромированные ручки. Запах чистоты, похожий на стерильность – как в месте, где живут только по расписанию.

Я прохожу по периметру босиком, проверяя границы. Пол холодный, как поверхность воды.

В ванной всё новое. Полотенца жесткие. На кухне – один бокал, один нож, пустой холодильник. На дверце – листок: «Для заявки на питание обратитесь к куратору».

Эта квартира – музей моего внутреннего мира. Контроль. Тишина. Минимум, сведённый к формуле.

Я сажусь на край кровати, немного разминаю ноги после перелета. Смотрю на руки. Они – пустые. Ни кольца. Ни следов. Ничего.

Мне тридцать три. И я не знаю, как это – быть любимой без условий. Без выгоды. Без страховки от провала.

Майкл хотел дом, сад, пса. Я видела в этом клетку. Он не был плохим – просто верил. А я – нет.

В чемодане – рубашки, пистолет, тонкий свитер, флакон духов. Я раскладываю вещи медленно, как доказательства того, что существую.

На кухне нахожу бутылку дешёвого красного вина. Наливаю в тот самый единственный бокал. Лондон в окне лежит распластанным гигантом. Его улицы – как шрамы на теле. Красивые, пока не знаешь, что за ними скрыто.

И где-то между этим всем возникает мысль, которая мне не нравится, но которой я не могу сопротивляться: Пусть одна ночь решит за меня.

Я делаю глоток. Пустота внутри расправляет крылья. Мне тридцать три. И я не люблю. Я просто живу.

Вино горчит. Я ставлю бокал в раковину, не допивая. Слишком кисло. Слишком сладко. Слишком похоже на всё, от чего я бежала. Обычно я просто ложусь спать и становлюсь безупречной. Но сегодня – нет. Сегодня я хочу позволить себе ошибку.

Открываю чемодан снова. Там, внизу – платье. На особый случай, когда я хочу побыть леди.

Чёрное, чуть выше колена, с тонкими бретелями. То самое, в котором однажды чуть не соблазнила свидетеля, просто чтобы проверить, как далеко он готов зайти.

Тогда остановилась. Сейчас – не хочу.

Наношу лёгкий макияж. Красная помада. Резкий взгляд. Волосы – распущенные. На мне нет знаков ФБР. Нет пистолета. Нет защиты.

Есть только женщина. Одинокая женщина.

Та, которой я почти никогда не позволяю выйти наружу.

Я беру такси и называю первый клуб, который высвечивается в поиске. Всё равно. Пусть решит случай.

Машина несёт меня сквозь город, где никто меня не знает. Где я могу быть кем угодно. Где моя реальность – на паузе.

Я выхожу. Каблуки звонко отбивают ритм по асфальту – как пульс, как команда «вперёд».

Очередь у клуба пестрит короткими платьями, дымом и адреналином. Музыка пробивается сквозь стены – хриплая, глубокая. Смех. Сигареты. Чьи-то руки на талии. Чьи-то глаза, уже нетрезвые.

Толпа сливается в глухой, сладкий ритм. Шумно. Плотно. Горячо.

Я обхожу очередь. Меня пропускают без слов. Под гул голосов, под шум зависти, под свет огней – я вхожу.

Внутри я – не женщина. Я – импульс. Сверхчувствительная система. Каждый взгляд я фиксирую. Каждое движение отслеживаю. Я – супер-гончая. Обострённая до предела. Хищная. Холодная. Нацеленная.

Я не знаю, что именно ищу. Но инстинкт уже работает за меня. Он ведёт. Прямо к нему. К запаху. К присутствию. К опасности.

И я – уже не просто агент. Я – женщина, которая знает, что ночь снова всё изменит.

Гром. Свет. Тела.

Клуб пахнет потом, кожей и деньгами. Мужчины смотрят, как смотрят всегда. Женщины двигаются, как будто танец – это способ не сойти с ума. Я пробираюсь к бару сквозь плотную толпу. Музыка пульсирует под кожей, в груди, в венах. Каждый ритм – удар сердца, каждая вспышка света – секундный провал в другую реальность.

Барная стойка липкая от пролитого алкоголя, за спиной кто-то смеётся, кто-то спорит, кто-то целуется, как будто завтра может не быть. Я сажусь на высокий стул, ставлю локти на холодную поверхность. – Джин с лаймом, – бросаю бармену. Тот кивает, не задаёт вопросов.

Первый глоток – как выдох. Я чувствую, как горечь расползается по горлу, успокаивая мысли. Просто, чтобы занять руки. Чтобы не думать. Чтобы дышать.

А дальше – пусть всё сгорит.

Я ловлю своё отражение в зеркале за стойкой – тусклый силуэт в потоке неонового света. Именно так я и выгляжу: как человек, у которого всё горит внутри, но снаружи – только лёд. Я отворачиваюсь. Слушаю музыку, этот ритм.

– У вас глаза, как у человека, который слишком долго был хорошей девочкой, – произносит голос рядом.

Голос низкий, с лёгкой хрипотцой, будто его обладатель много курит и редко спит. Я поворачиваюсь.

Он высокий. Тёмный. Улыбка – хищная, усталая, слишком красивая, чтобы быть честной. Челюсть – как лезвие. На висках – следы бессонных ночей. Глаза – наглые, живые, опасные.

Чёрная рубашка, сильные руки. Он крутит бокал виски так, будто управляет не стеклом, а всем вокруг. На кисти – тонкий шрам, ещё одно доказательство. Сегодня я хочу рискнуть, а не жить.

Опасность от него идёт тихо. Он из тех, кто не нападает – он ждёт, когда ты сама сделаешь шаг.

Он улыбается. – Ты здесь не случайно.

Я отставляю бокал, не сводя с него взгляда. – Забыла, как дышать. Рядом с тобой.

Он смеётся тихо, глухо, почти беззвучно. – Ты сейчас проверяешь границу.

Он смотрит на меня.

– Я – не тот, с кем это заканчивается хорошо.

– Совпадение, – шепчу я. – У нас с тобой один вид крови.

Он поднимает бокал, и я понимаю: игра началась.

Не знаю, откуда это вырвалось. Просто правда.

Он смеётся.

Молча. Только уголки губ поднимаются.

И смотрит. Так, как будто я уже его. Как будто он знает, что между нами случится, и спокойно ждёт.

Я пью. Он пьёт.

Слова почти не нужны. Всё решает напряжение между телами.

Мы не знакомы. Мы – совпадение, слишком близкое к взрыву. И именно это – лучшее. Он ставит бокал. Смотрит на меня с интересом.

Я снова делаю глоток джина.

– Если сделаешь шаг – назад пути не будет, я не предупреждаю дважды.

Он делает шаг ближе. Мы стоим почти вплотную. Он выше. Холоднее. Мрачнее всех, кого я когда-либо встречала.

– У тебя взгляд разведчицы, – хрипло говорит он.

Я не отвожу глаз.

– А у тебя – маньяка.

Он усмехается, будто это комплимент.

– Смотри на меня. – Вот так. Теперь не соврёшь мне. – И что, тебя это не пугает?

– Меня пугает только скука.

В моём голосе – вызов. В его – голод. Ощутимый, физический. Будто он уже решил, что будет делать со мной.

И тогда он касается моего бедра.

Ладонь ложится уверенно, резко, не как в первый раз – а как будто это последний. Как будто он имеет право.

Он проводит рукой вверх по ткани платья – медленно, нарочно. Так, чтобы я почувствовала каждую линию. Каждый миллиметр.

И я чувствую. Каждой чёртовой клеткой.

Я не отступаю.

– Ты дерзкая, – шепчет он у самого уха.

Я разворачиваюсь, будто ухожу, бросая через плечо: – Ты – поздно.

Но он хватает меня. Не грубо. Властно. Как будто, между нами, уже был договор, только я его забыла. Его рука ложится на моё бедро – выше, чем позволено. Ткань чуть приподнимается, будто сама уступает. И внезапный холодный воздух касается кожи – остро, как чужой взгляд. На миг кажется, что кто-то стёр границы между мной и миром. Пальцы смыкаются – не грубо, а уверенно. Горячо. Смело. Прямо. Слишком близко к правде, чтобы отступить. Я оборачиваюсь. И в моих глазах – ярость, голод, вызов. Всё сразу.

Это не похоть. Это две тени, нашедшие друг друга в темноте

Он почти рычит: – Ты не привыкла, что тебя не останавливают. – Это слишком заметно?

И тогда мы снова сталкиваемся. Не просто в поцелуе – в столкновении воли, боли и желания.

Он целует меня жёстко, будто хочет стереть мой рот, чтобы больше никто не смог услышать моё имя. Я отвечаю так, как будто мне не хватало воздуха годами. Его рука всё ещё держит меня за бедро – как якорь. Мои пальцы цепляются в его рубашку, как будто я падаю и он – единственное, за что можно удержаться.

Мы целуемся, как будто на краю чего-то, откуда нет пути назад.

Поцелуй затягивается. Становится падением. Без воздуха. Без паузы. Без выхода. Он держит меня крепко, почти грубо – будто хочет врезать моё тело в память. Я не сопротивляюсь.

Не потому, что не могу. Потому что не хочу. Эта ночь – вне правил.

Мы не говорим, не смеёмся, не играем. Он просто шепчет мне адрес, кладёт ключ в мою ладонь – тёплый металл, как обещание.

И исчезает. Растворяется в дыму, в толпе, в музыке, будто его и не было. Но я уже иду.

Я выхожу из клуба первой. Дверь захлопывается за спиной, и музыка остаётся внутри – будто сердце, которое продолжает биться без меня.

Ночной Лондон холодный и влажный. Воздух пахнет дождём, асфальтом и чем-то металлическим. Фонари тянутся в жёлтые полосы, город смотрит сквозь полуприкрытые глаза.