Горькая олива

Кравченко Милена

Горькая олива

Глава 1. Дом

Пролог

Бывает так, что один поступок из жизни вызывает такое сожаление, которое может принести сильную моральную и физическую боль. Сердце готово разорваться от негодования, не удается найти оправдания поступку. А в голове назойливой, зловещей мыслью крутится – все было бы по-другому, если…

Но нет однозначного ответа – сработало бы это «если», или нет. Это «если» как тиски сжимает нутро и пытается выдавить хоть каплю разумного объяснения безрассудным на первый взгляд поступкам, которые изменили бы всю жизнь, не оставив ран на душе, отпечатков грусти, сожаления и тоски по прошлому. Это воспоминания как хроническое заболевание в организме, затаивается, и ждет подходящего момента, когда станет чуточку грустнее обычного, чтобы опять дать о себе знать, дать толчок этому вечному спруту, сжимающему нутро и повторяющему – если…

Обычно, после долгих терзаний, организм принимает решение отнести это в копилку жизненного опыта, подавить все связанные с этим событием воспоминая, вызывающие бурю эмоций, которая может стать причиной недовольства сомой жизнью и болезней.

С течением времени обстоятельства меняются, эти изменения бывают неподвластны. Они меняют реальность вокруг в независимости от воли, либо признанная, или отрицания этой изменившейся реальности. Происходит событие, которое будоражит старые воспоминания.

И кажется, что прошло достаточного часов, дней, лет с тех времен, когда было досадно, когда личность рассыпалась от ненавистных воспоминаний. И возникает соблазн еще раз вспомнить все, поднять с глубин памяти неприятные события, надеясь, что больше не осталось в них силы спрута, который грозился раздавить. Но какое же одолевает разочарование понять, что воспоминания все еще имеют власть, могут заново растормошить былые эмоции, когда кажется, что рассыпавшийся на кусочки мир и личность уже полностью, старательно и с трудом были собраны заново в единое целое – все снова рассыпается.

Глава 1. Дом

Террасу заливали мягкие, последние лучи осеннего заката. Амелия сидела в плетеном кресле, допивая последний глоток остывшего чая. Ее взгляд блуждал по саду. Он был образцом геометрической строгости: идеально подстриженный изумрудный газон был разбит на прямоугольники прямыми дорожками из светлого гравия. По периметру симметрично росли кусты хвойников, а в центре композиции, отбрасывая ажурную тень на идеальный газон, стояла олива. Она, вопреки всем прогнозам, в этот год родила невиданно много мелких, твердых плодов. Казалось, все свое упрямство, всю накопленную за годы скудной почвы силу она вложила в эту горькую щедрость.

Войдя в дом, Амелия оказалась в маленькой прихожей. Здесь было прохладно и тихо. Пространство было почти пустым: слева – узкая полочка для обуви, на которой аккуратно стояли несколько пар обуви, над ней матовых хромированных крючки, на которых висели плащ и накидка – все было серо-бежевых оттенков. На один из свободных крючков Амелия повесила свою легкую бежевую куртку. Ни одного лишнего предмета, ничего, что нарушало бы безупречную чистоту и ощущение воздуха.

Из прихожей она прошла на кухню. Пространство было выдержано в единой гамме: светло-бежевые фасады шкафчиков, столешница цвета песчаника, матовый оливковый фартук над мойкой. Около окна стоял небольшой квадратный стол на 3 персоны. Все было компактно, функционально и сияло чистотой. Амелия подошла к раковине, тщательно вымыла и насухо вытерла чашку, после чего убрала ее в шкаф. Движения ее были точными, выверенными, почти ритуальными.

С мокрым полотенцем в руках Амелия направилась в ванную. Комната, как и все в доме, была маленькой, но продуманной до мелочей. Стиральная машина была встроена под столешницу, на которой стояли плетеные корзины для разного белья. Все предметы гигиены были убраны в шкафчики. Достав из корзины несколько полотенец, она загрузила их в машинку, отмерила порошок, добавила кондиционер и запустила стирку. Приняв душ, завершив гигиенические и косметические процедуры, Амелия протерла насухо ванную и раковину. Беглым взглядом она оценила чистоту белоснежной ванной, такой же раковины и прозрачность зеркального стекла – оно было идеальным.

Из ванной Амелия прошла в гостиную. Это была самая просторная комната в доме, но все же маленькая. Последние лучи солнца проникали через большие окна с белоснежными прозрачными тюлевыми шторами, окаймленными по краям тяжелыми оливковыми гобеленными шторами. Мебели было минимум: огромный диван цвета капучино, утопающий в подушках бежевых и оливковых оттенков, журнальный столик и одна тумба в углу, которая выбивалась из всей гармонии. Она была темно-коричневой, старой, с потертой фурнитурой, словно пришелец из другого мира, чуждый бежево-оливковому уюту этого дома.

Амелия достала из тумбы старую тетрадь, устроилась на диване и стала перечитывать. Закончив, она откинула голову на спинку дивана, пытаясь вызвать в памяти образ себя, когда она была ребенком. Но в голове была лишь тихая, безмятежная пустота. Ни одной картинки, ни одного звука. Это ощущение было ей понятно, она умела аккуратно вырезать из памяти целые пласты ее жизни, не оставляя шрамов, а лишь спокойствие. Ее взгляд снова скользнул по коричневой тумбе, и на секунду в абсолютно ясном небе ее души мелькнула легкая, необъяснимая тень.

Услышав звук достиравшей машинки, Амелия пошла развесить белье. В ее доме было выделено маленькое пространство под нужны прачечной, которая была совмещена с кладовкой, где хранилась утварь для поддержания чистоты в доме. Пространство также было продуманным – светлые шкафчики и сушилки, гладильная доска с бежевым чехлом, стены окрашены в оливковый цвет, шкафчики были песчаных оттенков, а панорамные окна выходили на задний двор, где был герметично-продуманный сад, в котором были лишь газон и хвойные. Окинув все помещение и вид за окном довольным взглядом, Амелия отправилась в спальню.

Спальня, как и гостиная, дышала простором и светом. Небольшая, высокая кровать с бельем пастельных тонов, две приземистые тумбочки по бокам и у панорамного окна – высокий, строгий оливковый комод, чуть темнее оттенка стен. В углу была выделена ниша – небольшая гардеробная зона с зеркалом во всю стену и открытыми шкафчиками под одежду, которые были заполнены лишь наполовину. Здесь царил тот же минимализм, тот же выверенный покой – все в бежево-пастельных тонах. Амелия перепроверила свой костюм для следующего дня – все было идеально выглажено и ожидало своего часа.

Проснувшись на следующее утро, Амелия проделала свой привычный утренний ритуал. Душ, чистка зубов. Вытирая пар с зеркала, она внимательно разглядывала свое отражение. Перед ней была женщина тридцати лет. Во взгляде, в уголках губ, в едва заметной сеточке у внешних уголков глаз читалась усталость, легкая утрата былой упругости, самые начальные признаки возраста. Она спокойно нанесла сыворотку и увлажняющий крем – рутинные, отработанные до автоматизма движения.

В гардеробной она оценила себя в полный рост в зеркале. Стройная фигура, вьющиеся волосы теплого, пшеничного оттенка, светло-карие глаза, бледные губы, равные неброские брови, светлый оттенок кожи – идеально сочетавшиеся с общей гаммой ее мира. Для важного дня она выбрала свои любимые оттенки – оливковая юбка-карандаш чуть ниже колена, тонкая водолазка бежевого цвета. Взяла заранее приготовленную сумку – светло бежевого оттенка. Образ собранной, строгой, компетентной женщины, которую невозможно вывести из равновесия.

Выйдя из спальни и проходя через гостиную по пути к выходу, она снова увидела ту самую коричневую тумбу. И на этот раз ее безмятежное спокойствие дало крошечную трещину, которую она даже не заметила. Она почувствовала лишь короткую, острую вспышку раздражения, словно от назойливого звука, который никто, кроме нее, не слышит. Этот предмет был ошибкой, диссонансом в симфонии ее идеальной жизни, который она никак не заменит.

В прихожей она набросила на плечи бежевый плащ строгого кроя, надела оливковые лодочки на невысоком каблуке и вышла на улицу.

Свежий утренний воздух немного рассеял странное чувство. Шагая по знакомой дороге, Амелия начала обдумывать предстоящую встречу с заказчиком, репетируя в голове четкие, вежливые и безупречно выстроенные фразы. Но где-то на задворках сознания, подобно назойливому эху, оставался образ старой коричневой тумбы.