Полная версия
Лиззель в стране Неразумения
Рахмани
Лиззель в стране Неразумения
Будь у меня машина времени, я без раздумий отправилась бы прямиком в викторианскую Англию, чтобы лично поблагодарить мистера Кэролла за подаренную вселенную. «Алиса в Стране Чудес» – мой внутренний компас, настраивающий на волну чудесного. Раз я не могу сама выпить чаю с Шляпником, мне оставалось одно: создать своего «агента» в этом мире. Так появилась Лиззель – девочка, в чьём стремлении навести разумение в неразумном, есть немало и от меня самой. Это моё признание в любви к Алисе и её стране, рассказанное через приключения другой девочки.
«Посвящаю Плешивой Женевьеве и поздравляю с новым годом!»
Глупость становится истиной для того, кто в неё свято верит.
Рахмани
Глава 1. Нарушитель!
Караван облаков угрюмо пролетал над старым особняком Бакеров. Вероятно им было неприятно лицезреть беззаботные моськи Лорда и Леди Бакер, распивавших крепкий чай на веранде. Но стоило появится Лиззель, как небосвод радостно засиял! Вот она! Красивая, сообразительная, с впечатляющим талантом карать преступников.
Впрочем, сама Лиззель видела в себе красоту только за безупречный порядок. Её светлые волосы, заплетённые в бублик не терпящий ни единой выбившейся пряди, были тому подтверждением. Ни бантов, ни заколок – ничего, что могло бы отвлечь от дел или, не дай Разум, сползти набок. Её безупречно белое платье, прикрытое синим фартуком с ровно двумя карманами (левый – для салфеток, правый – для прочих мелочей), и пара голубых гольф, смирно сидящих на ногах довершали образ эталона идеальности.
«Беспорядок в мыслях начинается с беспорядка в одежде», – часто говорила она своему коту Гибззу, который, к слову, редко её слушал, будучи занят важным делом – вылизыванием собственного бока с абсолютно непозволительной небрежностью.
Выйдя на веранду, Лиззель тут же совершила первое правосудие за день. Она остановилась перед родителями, склонив голову на пятнадцать градусов поклоне.
– Доброе утро, отец. Доброе утро, мать. Ваша поза за столом не соответствует параграфу семь «Кодекса семейного чаепития», – отчитала она. – Сутулость способствует неправильному пищеварению и портит осанку.
Спина Лорда Бакера тут же нехотя выпрямилась под тяжкий вздох.
– Позволь хоть за завтраком нам расслабиться! – взмолился он, с тоской глядя на не тронутую сдобную булку.
– Расслабление – предвестник хаоса, – возразила Лиззель, занимая свой стул и поправляя салфетку. – А хаос, как известно, есть высшая форма неразумения. К тому же, отец, вы снова положили локти на стол. Это прямое нарушение параграфа три.
Лорд Бакер, словно ошпаренный, отдернул локти, задев чашку. Ложка нервирующе звякнула о блюдце.
– Видите? – торжествующе произнесла Лиззель. – Хаос порождает хаос.
Леди Бакер, чья шляпка с искусственными вишнями была явным нарушением дресс-кода, потянулась к вазе с печеньем. Лиззель мягко, но твердо остановила её руку.
– Матушка, вы забыли последовательность. Сначала три глотка чая для согревания пищевода, затем одно тщательно пережеванное печенье. Иначе, вы совершите преступление!
– Ох, Лиззель, – взмахнула салфеткой мать, – иногда так хочется чего-то… неправильного!
– Неправильного не бывает, – возмутилась дочь. – Бывает неверно применённое правило. Например, ваша шляпка. Она предназначена для выхода в сад, но не для утренней трапезы. Это нарушение выбора между гардеробом для улицы и гардеробом для дома.
После завтрака, выпитого ровно за семнадцать минут, Лорд Бакер, жалуясь на лёгкое несварение от столь размеренного приёма пищи, удалился в свой кабинет – проверить бухгалтерские книги. Лиззель последовала за ним, движимая долгом и «Семейным кодексом инспектирования отчётности».
– Отец, – заявила она, едва переступив порог, – я заметила, что вы ведёте учёт чернильными пятнами. Это недопустимо. Каждая клякса – это укрывательство истины. Я составила для вас таблицу расхода чернил в граммах на страницу.
Лорд Бакер смотрел на дочь выпученными глазами, словно она предложила есть суп циркулем.
– Лиззель, солнышко, бухгалтерия – это искусство! Здесь нужен… творческий подход!
– Творческий подход – это синоним беспорядка, – проведя пальцем по стопке бумаг, Лиззель с укором разглядывала пыль на подушечке. – Взгляните, вертикаль не выдержана. Это же прямо-таки кричит о нерадивости! Я настоятельно рекомендую внедрить «Ежедневный регламент протирки рабочего стола».
Измученный отец, пытаясь спасти остатки своего душевного спокойствия, сунул ей в руки конфету из загашника в ящике стола.
– Вот, возьми и отстань от старика со своими регламентами.
Лиззель взяла конфету, осмотрела её со всех сторон и положила на стол.
– Спасибо, отец. Но приём сладкого не запланирован на данный временной промежуток. Я употреблю её в 15:00, как предписывает «График рационального питания». А теперь разрешите проверить, соответствуют ли ваши перья стандарту заточения.
Лорд Бакер простонав, удручённо опустил голову на неидеально выписанные счета.
Покинув поле битвы за учётность, Лиззель отправилась в библиотеку. В царстве знаний книги стояли ровными шеренгами, с выровненными по линейке корешками. Алфавитный порядок и группировка по году издания. Никаких исключений.
Она взяла с полки трактат «Основы рациональной этики» и устроилась в кресле. Гибзз, почуяв хозяина, запрыгнул ей на колени, безнадёжно помяв платье.
– Гибзз, – строго окликнула Лиззель, – ты нарушаешь как «Правила нахождения в библиотеке», так и «Кодекс взаимодействия с мягкой мебелью».
Кот промурлыкал в ответ, тычась мордочкой в книгу. Лиззель сердито покачала головой, но наказать его не осмелилась. Она любила своего кота, как и полагается любить домашнее животное – с чувством глубокой ответственности и лёгким укором за его природную неразумность.
Перелистывая страницы, Лиззель в очередной раз поразилась бессмысленности иллюстраций в некоторых книгах. Зачем эти размазанные цветные пятна и искажённые лица? Любую концепцию можно и должно описать точными словами. «Картинка – это костыль для ленивого ума», – вывела она когда-то для себя и более к этому вопросу не возвращалась.
После библиотеки последовала инспекция сада. По пути ей повстречался муравейник. Лиззель остановилась, наблюдая за суетливыми насекомыми.
– Неэффективно, – заключила она, обращаясь к муравьям. – Ваши маршруты пересекаются, создавая заторы. Вам необходима система: главная магистраль для доставки пищи и обочина для возвращающихся. И соблюдайте дистанцию! Пять миллиметров – идеальный интервал для избежания столкновений.
Муравьи, разумеется, проигнорировали её. Тогда Лиззель заметила бабочку-капустницу, порхающую с цветка на цветок в абсолютно произвольном порядке.
– Бабочка! – строго окликнула Лиззель. – Ваш полёт нелогичен! Вы тратите энергию. Составьте оптимальный маршрут, минимизирующий затраты на перемещение! Например, по часовой стрелке, начиная с той ромашки.
Бабочка, совершив несколько совершенно нерациональных петель, улетела прочь. Лиззель устало вздохнула.
– Никакого сознания дисциплины. Придётся внести поправки в «Устав о поведении членистоногих и чешуекрылых в пределах сада».
В саду же правила её мать и со своими радужными представлениями о ландшафтном дизайне постоянно конфликтовала с идеями дочери.
– Смотри, Лиззель, – леди Бакер с гордостью указала на розовый куст, – бутон вот-вот распустится! Какой порыв! Какая непредсказуемая красота!
Лиззель скептически осмотрела растение.
– Его лепестки расположены асимметрично, матушка. А этот побег явно лишний, он нарушает геометрию куста. Следовало бы его подрезать, дабы сохранить общую гармонию.
– Но в этом его прелесть! – воскликнула мать.
– Прелесть – явление расплывчатое, – невозмутимо ответила Лиззель. – А симметрия – постоянный закон.
Дождавшись пока мать уйдёт вдохновлять другие, столь же несовершенные растения, Лиззель устроилась на скамейке под большой яблоней. Здесь царил её личный порядок. С закрытыми глазами она наслаждалась тишиной и предсказуемостью мира. Пчёлы жужжали по установленному маршруту, ветерок шелестел листьями в такт постукиванию её пальцев. Всё было на своих местах. И всё было разумно.
Пока не раздался шорох. Какой-то… торопливый и сбивчивый. Лиззель нахмурилась, не открывая глаз. Грубое нарушение «Правил садового этикета»!
Шорох перерос в топот. Быстрый, частый, совершенно нецеремонный.
Лиззель распахнула глаза и удивлённо застыла.
Мимо скамейки, пыхтя и бормоча что-то себе под нос, бежал крупный белый кролик. В этом не было бы ровным счётом ничего примечательного, если бы не две детали.
Во-первых, на его пушистой груди болталась изящная золотая цепочка, к которой были пристёгнуты маленькие карманные часы. Во-вторых, он на ходу достал эти самые часы, взглянул на них и с выражением паники на мордочке выпалил:
– Ах, Боже мой, Боже мой! Я сильно опоздываю!
У Лиззель отвисла челюсть. Правильность мира рушилась на глазах. Разумное животное? Деловито спешащее? С ЧАСАМИ?!
Это было невозможно и противоречило всем законам мироздания, которые она тщательно выучила и соблюдала. Животные не носят часы! Они не следят за временем! И не разговаривают! Это было чудовищно неразумно.На смену растерянности пришел благородный гнев за попранную справедливость. Кролик совершил вопиющее нарушение и Лиззель Бакер, блюстительница закона, не имела права этого допустить.
– Э-э-эй! – её голос взволнованно сорвался. Она вскочила со скамейки, выпрямилась во весь свой невысокий рост и указала на беглеца дрожащим пальцем. – Немедленно остановитесь! Сию же секунду! И объясните это… это недоразумение!
Но Кролик и ухом не дёрнул, лишь прибавил ходу, исчезая в зарослях жимолости.
В душе Лиззель разразилось пламя негодования. «Разумное обратить в неразумное», – пронеслось в её голове чёткой формулой. Это был единственно верный алгоритм действий. Нарушитель должен быть нейтрализован, а порядок восстановлен.
С решительным видом она подобрала полы своего безупречного фартука и шагнула вперёд, туда, где только что скрылся источник этого невыносимого хаоса.
Глава 2. Где же гравитация?
– Стойте, нарушитель! – кричала Лиззель, неуклюже огибая розовый куст, который мать так некстати посадила не по линейке. – Немедленно прекратите это беззаконие! Вы нарушаете «Кодекс привычного поведения фауны», «Устав о неношении аксессуаров неразумными тварями», «Правила передвижения по садовым дорожкам без создания избыточного шума» и… и «Основы транспортировки часовых механизмов»!
В ответ Кролик теснее прижал уши и прибавил ходу. Он петлял между грядок с салатным сельдереем, прыгал через лейки и, что было совершенно невыносимо, продолжал поглядывать на свои часы.
– Ах, пропаду я, пропаду! – бормотал он. – Она меня в кирпич превратит или в крекер, в нечто четко упорядоченное и правильной формы!
– Превратит? Кто превратит? – требовательно крикнула Лиззель. – Назовите имя своего сообщника! Это дело примет государственный масштаб!
Они промчались мимо огорода, где старый садовник мистер Диббл с ленцой окучивал кабачки. Увидев мчащуюся Лиззель и кролика, он лишь покачал головой и пробормотал: «Ох-ох… у барышни опять приступ законодательства. Белая горячка, не иначе». Но Лиззель уже не слышала его, сосредоточившись на пушистом хвостике-помпоне, мелькавшего впереди.
Кролик резко свернул к старому каштану и замер перед норкой у её корней, заросшей мхом. Он снова взглянул на часы, и его длинные уши безнадёжно обвисли.
– О, ужас, ужас! Я опоздал на целых три секунды! – простонал он, и слёзы брызнули из его розовых глаз. – Моя карьера рухнет! Меня понизят в должности до придворного! Или, что хуже, заставят собирать эклеры с народа!
Тут-то его внимание привлекла обессилевшая Лиззель, которая стояла в двух шагах от него, выставив вперёд обвиняющий палец.
– Хотя… подождите-ка… – прошептал он так тихо, что Лиззель едва расслышала. – Если я явлюсь к Королеве не с пустыми лапами… если я приведу… вот ЭТО… неразумное существо… Может быть, она смягчится? Помилует? Возможно, даже не даст отпуск!
Кролик повернулся к Лиззель с пугающе широкой улыбкой на пушистой мордочке.
– Прости за беспокойство, деточка, – сказал он сладким голоском. – Но мне придётся тебя столкнуть!
Не успела Лиззель сообразить, что к чему, как Кролик юрко проскочил у неё за спиной, и она почувствовала резкий толчок в свою, совершенно не предназначенную для такого, спину.
– Как вы смеете применять ко мне свою бестактность! – успела выкрикнуть она, но было поздно. Её ноги подкосились, и мир перевернулся с ног на голову. В прямом смысле.
Вместо того чтобы больно шлёпнуться на рыхлую землю, Лиззель полетела вниз. Причём летела она не как положено при падении – стремительно и по прямой, а как-то очень странно и неразумно: медленно вращаясь, словно превратилась в пушинку. Её платье и фартук раздувались вокруг нее, как парашют неудачника. А гольфы разлетелись в разные стороны, точно голубки!
«Падение есть ускоренное движение тела в гравитационном поле, – горячо вспоминала она учебник физики, цепляясь за обломки своего здравомыслия. – Происходящее не соответствует определению! Это беззаконие! О, сэр Исаак, что мы творим с вашим наследием!»
Её ужас лишь усилился, когда она заметила, что мимо неё, наоборот, ЛЕТЯТ ВВЕРХ самые невероятные предметы: пустые банки из-под варенья с этикетками «Апельсин-Не-По-Сезону», карточные столы с парящими колодами, катушки ниток, вязальные спицы, которые вязали в воздухе невидимый шарф, и даже небольшой диван в горошек, который, пролетая мимо, вежливо поклонился ей и пропищал: «Добро пожаловать в свободное падение, сударыня! Надеюсь, вас не укачало?»
– Что за чепуха?! – крикнула Лиззель Кролику, устроившегося поудобнее на пролетавшем мимо табурете и невозмутимо заваривал в чайнике чай. – Прекратите это сию же секунду! Я требую объяснений! И где мои гольфы?!
– Ах, отстань, – огрызнулся Кролик, помешивая сахар ложечкой, что сама собой изгибалась в закорючку. – Ты только мешаешь своим занудством. Расслабься, наконец, и отдайся течению. Лети вниз, это же так весело!
– Расслабиться?! – возмутилась Лиззель, пытаясь придать своему телу вертикальное положение и терпя в этом полнейшую неудачу. – Отдаться течению?! Да я сойду с ума! Существует же «Кодекс предсказуемого поведения твёрдых тел»! А мы его грубейшим образом нарушаем!
Кролик отхлебнул чайку и поморщился.
– Фу, перестоял. И что такое этот твой «кодекс»? – спросил он, с высоты своего падения. – Звучит как не очень вкусная пастила или уж слишком надоедливая букашка. У нас, в Разумении, таких слов не употребляют. У нас есть «неправила». Они куда интереснее.
– Да что вы себе позволяете?! – Лиззель едва не захлебнулась от возмущения, пролетая сквозь облако из конфетти, которое оказалось на удивление твердым. – Кодексы, уставы и правила – святая святых! Это законы нашего Разумного мира! Они созданы для порядка!
– Нашего мира? – переспросил Кролик, почесывая брюхо и сбрасывая с табурета крошки от только что съеденного бисквита. – Как странно, живу уже второй день в мире Разумения и до сих пор не знаком с нашими знакомыми. Они, что, все такие занудные, как ты?
– Не знакомыми, а ЗАКОНАМИ! – взвизгнула Лиззель, кувыркаясь через голову и на лету хватая свою улетевшую гольфу. – И вообще, это МОЙ мир Разумения! А всё, что творится сейчас – неразумно, потому оглашаю вердикт об отсутствии закона в мире Неразумения!
Кролик отложил чашку и серьёзно посмотрел на неё. Его розовый носик задрожал.
– Ты меня совсем распутала, девчонка… – растерянно пробормотал он. – Галдишь о каких-то пастилах, называешь мой мир Разумения – Неразумением, ещё скажи, что ты разумная, и я вовсе упаду в воздухе от такой наглой лжи! Все же видят, что ты – ходячее нарушение! Ты неправильно летишь, неправильно возмущаешься, и гольфы у тебя разного цвета!
У Лиззель перехватило дыхание от столь невообразимой глупости. Она посмотрела на гольфы. Они были абсолютно одинакового голубого цвета! Но почему-то этот пушистый невежда был убеждён в обратном с такой же несокрушимой верой, с какой она сама верила в необходимость алфавитного порядка в библиотеке. В её голове мелькнул образ отца, с тоской убирающего локти со стола. «Все же видят, что ты – ходячее нарушение…» – фраза Кролика эхом отозвалась в памяти.
– Я… я просто пытаюсь навести порядок! – попыталась она объяснить, но звучало это как-то бледно на фоне летающего дивана.
– Порядок? – Кролик фыркнул. – Да у нас тут свой порядок! Он называется «Хаос по Расписанию»! И он куда как логичнее твоего. Смотри!
Он указал лапкой в сторону. Мимо них, рисуя изящные восьмёрки, проплыла книжная полка. Книги были переплетены из диковинных цветов и расставлены в порядке, известном лишь им самим: толстые тома соседствовали с тонкими брошюрками, а трактаты по квантовой физике мирно уживались с кулинарными рецептами.
– Видишь? – сказал Кролик. – Каждая книга находит своё место по зову сердца, а не по приказу какого-то там алфавита. Это порядок по велению души!
– Это бардак! – упрямо заявила Лиззель.
Приземлились они, если это можно так назвать, довольно мягко. Лиззель очутилась на чём-то упругом и пружинистом – как выяснилось, на огромном грибе-дождевике, – отчего её слегка подбросило вверх, после чего грузно опустилась на прохладный пол какого-то длинного коридора. Голова у неё шла кругом, неумолимо скручивая и желудок. Она лежала и смотрела в тусклый, мерцающий потолок, с которого капала какая-то разноцветная жидкость, пахнущая одновременно мятой и жареной сарделькой.
«Порядок должен быть восстановлен», – упрямо подумала она, пытаясь встать на ватные ноги. Её пальцы наткнулись на одну из гольф. Она была… розовой. Лиззель растерянно заморгала. Вторая валялась рядом и была зелёной в синий горошек. Как такое возможно?!
Но Кролик не дал ей и секунды на раздумья и осознание этого кошмара. Он схватил её за растрёпанные волосы и поволок куда-то, словно мешок с провинившимся котом Гибззом.
– Отпустите! Я требую соблюдения моих прав! – выкрикивала Лиззель, пока её тащили по бесконечному коридору, освещённому подмигивающими свечами. – Вы нарушаете «Конвенцию о неприкосновенности личности» и «Правила гуманного обращения с… с блюстителями порядка»!
– Молчи, нарушительница! – рявкнул Кролик. – Ты нарушаешь «Неправило о тишине в коридорах после седьмого чиха Дверной ручки»! И не смей вырываться, а то привлеку по неправилу «Согласованное перемещение по месту содержания»!
Лиззель совсем онемела от его цитирований абсурдных и несуществующих законов! Это была её собственная тактика, вывернутая наизнанку! Она пыталась возражать, но её слова терялись в грохоте его шагов. Они пробежали мимо множества дверей, и с каждой новой дверью происходило нечто совершенно необъяснимое: Кролик становился всё больше и внушительнее, а Лиззель, к своему ужасу, – всё меньше. Её белое платье с синим фартуком болтались на ней, как на пугале, рукава закрывали кисти рук, а голубые, нет, теперь уже разноцветные гольфы и вовсе сползли в неположенных местах, превратившись в бесформенные комки ткани.
– Что… что происходит? – испуганно прошептала она, глядя, как дверные ручки проносятся мимо на уровне её бывшего пояса.
– Ах, это? – Кролик снисходительно посмотрел на неё сверху вниз. – Обычная инструкция по сопровождению неразумных существ гласит: «В случае упорного сопротивления и излишней неразумности, субъект подлежит пропорциональному уменьшению для удобства транспортировки и осознания своего места в системе». Всё строго по неправилу!
Лиззель с ужасом вспомнила, как она когда-то пыталась составить «Инструкцию по оптимальному поведению муравьёв». Муравьи, надо сказать, тоже не оценили.
Наконец они остановились перед громадной дверью с латунной ручкой. Кролик, теперь бывший размером с довольно упитанного медведя, держал Лиззель за шкирку, как непослушного щенка. Она болталась в воздухе, беспомощно дрыгая ногами в своих нелепых гольфах.
– Эй, Ручка, открой! – обратился Кролик. – Я держу путь к Королеве! И не вздумай говорить, что я опоздал!
Ручка… зашевелилась. Она повернулась, и на её полированной поверхности проступили два блестящих глазка-бусинки и один ухмыляющийся ротик, скривившийся в самой насмешливой улыбке, какую только видела Лиззель.
– О-о-о, Беляш, опять ты? – пропищала Ручка противным голоском. – И как всегда, в последний момент! Она сегодня в гневе, у неё график сбился из-за того, что Шляпник на чаепитии подал не тот сорт чая. Скандал! Кого это ты приволок? Такую ма-а-аленькую и неказистую?
Лиззель возмутилась до глубины души. Неказистая?!
– Я совершенно казистая! – выкрикнула она. – И я требую соблюдения протокола! Меня должны были доставить к месту допроса в соответствии с моим статусом, а не тащить, как… как тряпку!
Ручка закатила глазки.
– Слушай, Беляш! Твоя добыча ещё и голосистая! И какими-то странными словами говорит. «Протокол», «статус»… Это что, новые ругательства?
– Она… особая добыча! – важно заявил Кролик, встряхнув Лиззель для пущей важности. – Неразумная, претендующая на разум! Думаю, Её Ниумнейшеству понравится такая экзотика.
– Претендует на разум? – фыркнула Ручка. – Ужасно! Смотри, как она дёргается, пытается придать своему телу вертикальное положение. Явные признаки неразумной. И какая она грязная после твоего волочения. Да и маловата. Потеряешь в складочках на ковре, или кто-нибудь наступит по неосторожности. Тебе же будет хуже.
– И что же делать? – забеспокоился Кролик, его уши снова затрепетали. – Я не могу прийти с испорченным подарком!
– Успокойся, мой дорогой, – буркнула Ручка. – Всё просто. Напои её для начала Эликсиром Роста. На столе позади тебя должна быть бутылочка с синей пробкой. Там написано «Выпей меня».
Кролик развернулся, задев Лиззель о косяк двери. И правда, позади них стоял крошечный столик, на котором красовалась изящная баночка с бирюзовой жидкостью и аккуратной этикеткой «Выпей меня. Одобрено советом небезопасных превращений».
– Нет! – закричала Лиззель, найдя в себе силы для протеста. – Это неизвестное вещество! Вы нарушаете «Кодекс безопасного обращения с пищевыми продуктами» и «Правила добровольного согласия»! Я не буду это пить! Это может быть ядом!
– Видишь? – сказала Ручка Кролику. – Совсем неразумная. Боится всего нового. Типичный симптом. Настоящее Разумное существо всегда готово к экспериментам! Особенно если они прописаны в инструкции.
– Я не неразумная! – завопила Лиззель. – Это вы все здесь неразумные! У вас летают диваны, двери разговаривают, а гольфы меняют цвет без всякого на то разрешения от производителя!
– Та-ак, – протянула Ручка. – Ещё и осыпала оскорблениями. Беляш, она оскорбляет наш уклад! Наш образ жизни! Наши прекрасные однотонные гольфы! Терпеть такое нельзя… Действуй скорей!
– Действовать? – растерянно спросил Кролик.
– Да, дубина! – просипела Ручка. – Принудительное употребление!
Кролик, громко похохатывая, размахнулся и швырнул её прямо в баночку. Лиззель с плеском погрузилась в прохладную жидкость, которая тут же принялась щекотать ей нос и щёки.
– И пробкой закрой, чтобы наверняка! – весело прокричала Дверная Ручка. – А то выпрыгнет, этакая непослушная! Нарушит ещё и «неправила нахождения в марочных сосудах»!
Из-под воды Лиззель услышала глухой скрип. Её окружала стеклянная тюрьма, заполненная неразумным эликсиром, от которого так странно кружилась голова и щипало кожу. Она отчаянно барахталась с одной единственной мыслью: «С нарушителями надо что-то делать. Но что, если нарушитель – это ты?».
И впервые за свою жизнь Лиззель Бакер ужаснулась от возможности, что её собственный порядок для кого-то является хаосом.
Глава 3. Герцог и небосвод, Шаль и Маль
Лиззель вязла в липкой жидкости, так и не найдя опору в скользких стенках. Мысли шумели: «Нарушение техники безопасности… Несанкционированное погружение… Категорическое требование немедленной эвакуации…»
Её возмущения прервала странная волна тепла. Сначала это было приятно, как глоток горячего чая в мороз. Но тепло быстро переросло в жар, а затем в настоящий пожар под кожей. Кости её затрещали, суставы заскрипели, и она почувствовала, как растёт. Не по дням, а по секундам.
– Что творится? – успела она пропищать, прежде чем её голова с глухим стуком ударилась о пробку склянки.
Не выдержав натиска, стекло прощально лопнуло. Она продолжила расти, выкинувшись из своего заточения подобно пробке из бутылки шампанского, которое её отец однажды позволил себе в День Непредсказуемости (что было строжайше запрещено и впоследствии тщательно разобрано на семейном совете).