Плексус

– К тому, что они получали информацию по слухам, воочию, сопоставлением и сохранением её в тех или иных формах; а допустим, что мы не наблюдаем во всём зримом, слышимом и мыслимом мире одного местечка…

– Допустил.

– Ты можешь только предполагать, что оно существует, поскольку не видел его, а рассчитывать на слепую мысль без видимого факта – пустая вера.

– Как вы загнули! Ладно, такое место я могу лишь предполагать; но так уж надобно лицезреть?

– А ты знаешь, что там?

– Нет.

– Вот именно – неизвестность: там может быть ничего, или что-то, или кто-то, а может, такого места и не существует, так как оно – плод моей фантазии; однако я с тобой допускаю тот факт, что такое место реально; и вдруг оно привело к чудовищным последствиям для всей Земли, но начало их было настолько незаметно, что мы проглядели. Так вот… сможет ли не только наша система, но и остальные обнаружить в гипотетическом пагубном сценарии источник происхождения, первопричину и влияние катастрофы – всю суть того места, при этом объективно, опираясь на наши древние знания о преступлении, мотивах, личности, теории и практике расследования и, таким образом, приводя это явление в логическую и закономерную связь с известной нам реальностью и с нашей верой?

– Что-то наподобие <<Чайника Рассела>>?

– Чего?

– Жил в прошлом веке такой математик – Бертран Рассел и выдвинул аналогию, согласно которой бремя доказательства лежит на утверждающем; то есть некто отправил чайник вращаться на орбиту между Землёй и Марсом, и тут возникает дилемма: с одной стороны, это вполне возможно, хоть и абсурдно, с другой – попробуй узнать, действительно ли он находится в космосе.

Звягин задумался.

– Ах да! – Сергей отложил пустой одноразовый стаканчик из-под кофе в органайзер посреди салона и остановил машину перед светофором, загоревшим красным. – Звонил в участок спросить о деле пропажи Арсеньева, и ответили, что наряд из трёх человек, под начальством капитана Румянцева двинулся задерживать владельца сорок восьмой квартиры.

Полковник промолчал и хлебнул латте.

 Около двух часов они кружили по району и, к своему счастью, не обнаруживали действий преступного характера (разве что административного: двух подростков, выкидывавших приличное количество окурков мимо полного урна и заливавшихся периодично хохотом, отчитали, заставили собрать и выкинуть весь их мусор в свободную, которая стояла нелепо рядом с полной, а также записали данные, чтобы связаться с родителями этих недорослей, один из которых, кстати, после услышанного в ужасе сбежал, бросив товарища на произвол судьбы и в огромном разочаровании).

Звягин курил под аркой жилых домов, создававших полуквадрат и озарённым светом фонарей, и карман вдруг задрожал.

Константин достал телефон.

– Полковник Звягин слушает.

– Капитан Евгений Адрианович Скутков, извините, что тревожу, но нужен совет.

Звягин напрягся.

– В чём?

– По поводу квартиры сорок восемь: владельца задержали и увезли, а мы осматриваем комнаты, и вот следователь Виноградов вскользь упоминал ваши находки в расследовании по делу пропажи Арсеньева, потому я и обратился к вам: лишняя помощь не навредит.

– Всю квартиру обыскали?

– Досконально.

– Что обнаружили в кабинете?

– Энциклопедии, разговорники и книги по картографии, какие-то адреса, которые на участке сейчас пробивают.

Сергей окликнул Звягина, но он махнул рукой и зашагал из стороны в сторону нервно размышляя.

– Гардероб. Проверьте его.

– Вы серьёзно?

– Ничего не будет – и ладно: тем более телефонный звонок только между нами, помните?

Из динамика вырвалось цоканье.

Капитан принялся проверять шкаф; были слышны глухие удары одежды, размеренные стуки по дереву.

Звягин до того внимал происходящему, что не замечал стоящего напротив него подполковника с выражением любопытства.

– Ну что там?! – едва выдерживал полковник.

Судя по звуку, нечто выдвигалось и задвигалось.

– Задняя стенка гардероба смещается, и только, – последнее слово капитан произнёс со злобной насмешкой то ли себе, то ли Звягину.

– А за стенкой?

– Бетон! Обычная стена из бетона! – капитан рассмеялся. – Ладно, простите за беспокойство, полковник Звягин: уж показалось, что поймал зацепку. До свидания.

Вызов закончили.

Звягин не убирал от уха телефон.

– Кто звонил?

Полковник с каменным лицом взглянул на Сергея будто насквозь.

– Да так, ничего: спросили совет – я дал его.

– Что-нибудь нашли?

– Нет.

Звягин положил телефон в карман штанов и направился к машине.

Сергей пошёл за ним вслед, теряясь от странно холодных ответов напарника.

Амбиции

 Алексей чувствовал наваливавшую тяжёлыми волнами усталость, которая сковывала движение и призывала лечь где угодно и погрузиться в сон. Он боролся с ней, горестно осознавая причину прихода её.

 Преступление в квартире 48, бессонница, целый день работы, включая встречи с Владимиром и Дарьей во время перерыва, после обращение в полицию – обстоятельства дня трепали Боборыкина и не давали разобраться в ситуации, которая нежданно свалилась на голову.

Пока поезд нёс Алексея по тоннелям метро, разнообразные мысли сталкивались между собой, то обретая, то теряя первенство.

<<Долг совести и общественного участия я, конечно, выполнил, однако это почему-то не приносит радости. – В окнах вагона Алексей видел отражение себя и пассажиров, среди которых выделялась молодая пара, активно обнимаясь и целуясь. – Это из-за одиночества..?>>

 Боборыкин был славным, умеренным и довольно общительным вопреки скромной молчаливости. Жизнь не преподносила ему невзгод, как, впрочем, и самих сюрпризов: дорога начиная с рождения и заканчивая по настоящее время оказалась без извилин, дыр, крутых спусков и подъёмов, отчего казалось, что он упустил какую-то деталь, что прошёл мимо той тропы, которая вывела бы из тёмной чащи в светлую рощу. Все одиноки в той или иной степени, думал Алексей, но ведь каждая душа – уникальное создание, к которому может понадобиться индивидуальный подход; правда, редко в жизни выпадает шанс обрести помощь со стороны (и не простого, банального совета, изречённого под влиянием идеалистических побуждений и бесспорной веры в трюизм, а рационального и, как ни требовательно, душевного).

 Дарья казалась образцовым и ярким примером человека, познавшего своё существо: детская тяга к изучению языков переросла в одержимость, которая окончилась выпуском, и с отличием, из Института языкознания РАН, но позднее, во время знакомства с будущим женихом Степаном, – профессией менеджер. Она не сокрушалась этим выбором, хотя родители уговаривали её вернуться к любимому (и, главное, престижному) ремеслу, чему противилась: доставляет радость и то занятие, и как родные, так и Алексей удивлённо наблюдали эту перемену ценностей, с которой как-никак смирились (быстрее всех – её брат); и вышеупомянутое ремесло даже несколько оттеняют незаурядный характер, привлекательная смесью дерзкого и кроткого ума, утончённость тела и умеренный вкус моды.

 Что до Алексея, он был крепкой серединой: половину знал – другую нет, в одних частях тела удался – остальными смущается, придерживался хладнокровного взгляда – иной раз отдавался порывам страсти.

 В общем, жизнь вполне устраивала его, за исключением отсутствия любви – пустой ячейки в его системе души. Обретя её он узрел бы играющий красками, окружающий с самого рождения свет, а мрак, порождаемый одиночеством, рассеялся бы, страх же блуждать по дремучему пути жизни отогнал бы спутник, разделяющий его мысли и скитания.

Алексей так задумался, что чуть не пропустил остановку; он выбежал в тот момент, когда двери начали закрываться.

<<Повезло…>> – испуганно подумал Алексей, пересёк площадь станции и встал на эскалатор.

 На улице стало ветрено: деревья качались, шумя листвой, и в свете фонарей, которые тщетно боролись с наступавшим мраком ночи, рьяно неслись капли мороси.

Алексей поглубже укутался в куртку и, перебегая улицы и терпя влажные удары погоды, дошёл до сиявшей гостиницы <<Гулливер>>.

 В пышном, более ярком, чем фасад, вестибюле он сказал сотруднице за стойкой, что пришёл навестить Дарью Иосифовну Боборыкину, и спросил, в какой комнате она живёт. Та удостоверилась в его личности, пролистала гостевой журнал и объяснила, куда нужно идти.

Алексей постучал в дверь комнаты <<№35>>.

Прозвучал громко щелчок, и в просвете открываемой двери появилась сестра в футболке и красных трусах.

– Ну как гостиница? – спросила она.

– Недурно.

 Дарья ушла в ванную надеть шорты, пока Алексей оглядывал разбросанные на кровати вещи и открытый чемодан в углу; за окном дождь впадал в переменчивое настроение.

– Игнатьева задержали.

– Правда? – выйдя, изумилась она.

На её лице была видна грусть.

– Может, он никого и не убивал…

– Даша, я слышал, как его убили.

Она села в раздумьях на край кровати и подпёрла рукой подбородок.

– Что же там было в квартире?.. И всё это во время свадьбы… как не кстати.

– Ну, вот такие дела…

– У тебя-то как жизнь сложилась?

Алексей уловил в вопросе нотки искренности и какого-то сочувствия.

– Никак, всё по-старому.

– И тебе это нравится?

– Не особо… а почему спрашиваешь?

– Так… для интереса.

Алексей обиделся:

– Только не начинай, как мать: я жажду любви и счастья изо всех сил, но они не идут мне навстречу.

– А на что ты рассчитывал? Вдруг, ни с того ни с сего свалятся с неба? Нет уж, ты должен или поймать их, какие они есть, или создать подобие им.

– Что ты такое говоришь – создать! Неужели возможно породить желанную жизнь?

– Её можно сформировать. Идеалы, которыми ты поглощён, только критерии по поиску счастья и любовной избранницы, и весьма непрактичные. Пойми: эти высокие материи витают вокруг тебя, да вот либо ты не желаешь принимать существующий порядок вещей, или неуёмно ищешь в них то, что станет одним целым с тобой.

– Тебе легко говорить: полиглот, жена, успешный работник, а я – металлург в убогом доме, одиночка с жалкой надеждой обрести покой!

– Покой нам только снится.

– Даже не начинай!

– Ты не изменился за три года… ничуть.

За стенкой кто-то кашлянул; Дарья и Алексей неловко задвигались.

– Тут не лучшее место, чтобы праздновать наше воссоединение. – Она нежно улыбнулась и стала рыться в чемодане. – Где отмечаем?

– У Владимира.

– Тогда у тебя.

– Это почему?

– Его каморка развешена плакатами с магическими аниме-девками, <<Лешим>> Брута, а также завалена дакимакурами и книгами по эзотерике и мифологии.

– Однако в моём доме может быть…

– Опасно? Насколько знаю, задержать могут на срок не более сорока восьми часов.

– Не уверен, что стоит быть там.

– Лёша… всё будет нормально. – Дарья наконец-то нашла в зарядное устройство. – И вообще, мы отпразднуем на одну ночь, а завтра уйдём по делам, как, например, визит к твоему начальнику.

– Вот будет потеха: старший брат не нашёл сил уговорить начальника отпустить, и на выручку приезжает сестра!

Не отвечая она оделась в тёплые штаны и куртку, своей внешностью придававшие Дарье вид пилота.

– Выходим? – хладнокровно спросила она.

Хмурый Алексей кивнул и не дождавшись её вышел.

Снаружи по ним начал рьяно хлестать ветер; дождь определился с помыслами.

Алексей и Дарья спешили к станции метро, а укрывшись там и спускаясь к поездам, продолжили разговор:

– Я контролирую свою жизнь.

– Как скажешь.

– И я много раз пытался найти ту самую любовь! Вот только попадались дуры…

– По-моему, тут два выбора: первый – подчиниться преобладающему порядку и никак не пытаться изменить разочаровывающую обстановку, второй – играть по правилам и вносить изменения во благо себе, хитро не нарушая их.

– Природа не наделила меня смекалкой, как тебя.

– Началось! Природа то, природа сё – а ты не думал, что надо и вручную развивать это качество? Врождённый талант упрощает процесс, однако труд никуда не исчезает. Сидеть дома, читать фантастические книжки и упиваться мечтой обрести вековечную любовь, не прилагая к тому весомых усилий, – вот это природа точно не задумывала как метод! Либо бери то, что подносит жизнь, либо смиряйся со своими мечтами и призрачным воплощением их.

Алексей разозлился (когда он так делал, то несознательно сутулился), на что Дарья равнодушно отреагировала.

 Поезд прибыл с переполненными вагонами; кое-как втиснувшись между пассажирами – угрюмыми, усталыми, рассеянными, сонными, – она не угомонилась и вновь попыталась убедить брата:

– Сложно не найти любовь, а определить, какая нужна.

– Ни одна не захватывала с первого, да и со второго, взгляда, в сердце же неустанно вонзалось остриё <<Не та. Не та>>…

Она промолчала.

Отворились двери, и толпа, шаркая каблуками и шелестя одеждой, вступила на мраморные плитки площади, вернув небольшой простор в вагонах.

– Идти против мира – значит теряться в себе.

Дарья моментально сменила тему:

– Владимиру сказал набрать вкусностей?

Он молчал, напряжённо смотря в зеркальное отражение вагонного нутра.

 Ночной дождь набирал силу: с крыш лились потоки, сливаясь на земле в протяжные реки, бродившие по улицам и затем покидавшие их через решётки ливневой канализации. Мириады падающих капель на мгновение озарялись светом фонарей, магазинов и вновь тускнели, касаясь поверхности и растекаясь миражом по ней.

 5-й дом высился наравне с соседними жилыми зданиями, выглядел томным, отрешённым и печальным; струилась по его трубам, окнам, подъездам рассечённая вода и мнилась слезами, и причина плача будто относилась ко всему, сама теряясь в возможных источниках, мимолётных и беспорядочных, плохого настроения. Невозмутимые деревья, осияваемые столбами-светилами, раскинули по парку свои жуткие тени; двор с машинами казался единственным местом, лишённым теней; поблизости, кроме вскользь проезжавших светлячков – автомобилей, никого не было.

 Дарья и Алексей добежали туда мокрыми, усталыми – тот разговор спустился тяжёлым осадком на них – и, выжав под крышей подъезда влагу с отягчённой одежды, вошли. Когда железная дверь закрылась позади, они прислушались к дыханию дома: не считая ударов капель, барабанивших снаружи, никто из жильцов или какой-нибудь предмет не нарушал тишины на этажах.

Алексей осторожно оглядывался, Дарья нажала кнопку вызова и вошла вместе с братом в прибывший лифт.

Боборыкин старался не думать о соседе и сорок восьмой квартире.

На седьмом этаже, впрочем, и он, и Дарья вытянули головы и осмотрелись: никого не было видно, да та же тишина присутствовала.

Они не ослабляли слуха, медленно подходя квартире Алексея.

Грохот пронёсся по всему дому; они испуганно огляделись и ужаснулись последовавшему за тем скрипению двери.

Навстречу им вышел темноволосый курчавый юноша с выдающимся вперёд подбородком.

Это был Владимир, и он, завидев перепуганных Дарью и Алексея в бледном свете настенной лампы, подтрунил:

– Бабая призвали?

Не отвечая те ввались с ним в комнату, заперли дверь и притихли.

Владимир направил взгляд туда же, куда и они, – на потолок с мелкие трещинами в некоторых местах.

– Кажется, там никого нет… – заключила Дарья и, расслабившись, пошла на кухню. – Что наготовил, Володя?

 Он представил ей стол, обильный едой: нарезанные ломтиками сырокопчёная колбаса, два вида сыра – гауда и маасдам, свежие, мягкие чёрный и белый хлебы; квадро из алкогольных, сладких газированных, обычных, фруктовых напитков, возвышающихся башнями; и апофеоз – макароны, испускающие из большой кастрюли дымку пара, смазанные сливочным маслом, и гора жареных, окрашенных горелым румянцем сосисок (Дарья заранее оговорила, что предпочитает лёгкую еду, и Владимир внял её просьбе: скромная кастрюля с гречкой и сочный шницель на тарелке).

 Вечер только начинался: Владимир первым поднял тост за вернувшуюся в их городскую обитель суеты Дарью, её скорую счастливую семейную жизнь и везучего жениха Степана, прибавляя в меру остроты и вспоминая анекдоты, посвящённые помолвкам.

 Алексей молчал и безучастно слушал речь Владимира и реагировал на благодарности Дарьи, которая искоса поглядывала на брата и не находила нужных слов развеять смрад после того разговора. Владимир заметил мрачную атмосферу между ними и, скрывая беспокойство, старался внести весёлые краски в званый ужин.

По телевизору в гостиной вещали какие-то программы, и те служили скорее как фон, чем искромётный занимательный вид эфирного пейзажа.

 Владимир рассказывал об истории вызова тульпы (этого не избежала, как ни горько, Дарья), участник и инициатор которого позднее не мог отвязаться от форменного воображения в виде лохматого, высокого, красивого, изящного по фигуре, но страшного по выражению лица существа женского пола.

 Невероятные, будь то фальшивые или настоящие, обыденные или фантастические, случаи завораживали Владимира: он считал, что если они и не удовлетворяют объективную действительность и приверженцев её, не принося истины ни той, ни этим, так хотя бы разогревают просторы созидания вымысла и творческого развития; грань между истиной и фальшью, по его мнению, размывчата не потому, что априори противоречат друг другу и притязает каждая на трон веры, а из-за того, что сами люди вносят в них смысл и личную выгоду, нередко ввергая самих себя в созданную ими же ссору.

– Представим, что одна группа охотников, во главе Лутака, – объяснял Владимир скучавшей Дарье и боровшемуся с накатами сна Алексею, – подстрелила шесть уток, летавших стаей в небе, разошлись собрать их, и один отбился и наткнулся на другую группу собратьев по ремеслу, под предводительством Хлынова: они тоже добыли туши этих птиц, да только охотник из первой группы увидел, как его две забрал под носом один из них. Он непременно доложил об этом своим товарищам, и возникла перебранка: увы, очевидцем оказался только этот охотник, а его группа, как и та, не видела; встаёт дилемма – верить много лет знакомому, да и уже родному, человеку и принять его версию истины – настоящую – или усомниться и решить, что он обознался с подстреленными утками и сейчас требует чужих; в первом случае исход – отказ от версии противоположной группы и взаимное урегулирование конфликта, во втором же имеет место усугубление её (Владимир подметил, что, несмотря на осторожность и некоторую ответственность, группа Хлынова была готова и к такому сценарию – настолько чувство правды затмевало их разум, передавая бразды правления инстинктам).

– А есть третья версия?

– Третья?

– Да, третья, – лукаво подтвердила ожившая Дарья и любопытно посмотрела на Владимира.

– А стоит ли сразу переходить к насилию? Анализ, сравнение и прочие свидетельства никто не отменял.

– Ладно. Они осмотрели эти туши и подтвердили следующее: оба охотника из разных групп выстрелили по два раза, их же добыча относится к одному виду.

– Тогда получается головоломка: птиц могло раскидать по всему лесу, и сказать, какие принадлежат одному из тех охотников, невозможно.

– Они этому не верят и настаивают на своём.

– Ну… пускай делят добычу, – вставил Алексей, – как будто жалко двух птиц.

– Их чувство справедливости не позволяет рассудочно оценить ситуацию.

– Ты создаёшь ситуацию, где нет места мирному исходу, а факт затуманивается в неосязаемом прошлом.

– В том-то и дело: истина и ложь часто бодаются друг с другом, а растерянному человеку остаётся доверять разве что самому себе: в одном сценарии они могут спокойно решить проблему поискав другие туши, во втором впустить в ход кулаки, ружья да хоть палки, в третьем так вообще немудрено поделить добычу и спокойно разойтись продолжать охоту.

– То есть важна не столько истина, сколько способ осуществления её?

– Я пытаюсь сказать, что хоть она, хоть ложь будет доминировать, но человек всегда найдёт собственное мнение к этим двум.

– Экий провозвестник! – посмеивалась Дарья и перешла к крепкому спиртному, целомудренно размешивая его с сладкой газировкой. – И без твоих откровений известно, невесть что человек придумает по своей или чужой прихоти! Небось, ты подобное рассказывал, когда уходил из РГГУ?

Эмоции исчезли на лице Владимира.

– Интересы не совпали.

– Потраченные два года и итоговая аттестация?

– Даша… не продолжай!..

– Нет-нет, Лёша, – произнёс холодно Владимир, выпил из бокала и устремил хищный взгляд на Дарью. – Этот праздник в честь тебя – можешь зазнаваться.

– Помню, Лёша рассказал мне по телефону – ох, и давно это было! – как твои нервы сдали и ты всю ночь сидел в парке молча и тупо смотря вперёд; этот нервный срыв же… и сейчас не даёт мне покоя… ты знаток фольклористики, истории мифологий разных народов, блистательно начал карьеру в этой сфере, и потому спрошу прямо в лоб: что это за причина, которая разрушила результат пережитых с трудом и мукой годов?

Владимир одаривал каждого колкой улыбкой и промолвил:

– Я разочаровался.

– В институте? – подхватила Дарья и развила: – Эти автономные оплоты знаний и дисциплин, конечно, не всем могут угодить, но через тернии к звёздам ты почти добился окончания своих страданий; неужели силы покинули в тот роковой момент, когда началась итоговая аттестация?

– Нет, Даша, я разочаровался в мире.

Она замолкла.

Владимир уставился в мрак за окном, напротив которого сидела Дарья; шум дождя доносился оттуда, и маревые отсветы мелькали в пучине фонарных огней.

– Это случилось в Третьяковской галерее: я распереживался из-за двух незакрытый сессий и направился туда отвлечься. Ни сном ни духом застал редкую картину Арнольда Бёклина, название которой… увы, не помню – только тёмную гамму цветов и фигуры купающихся в реке женщин* ( *Женщины, купающиеся вечером в южной сельской местности – прим. автора). Она помогла развеяться и на время забыть о своих проблемах и, к счастью или нет, пробудила чувство, которое до сих пор не отпускает и заставляет спрашивать себя: <<Я в правильном месте?>> Вопрос смешной и странный, соглашусь, но совершил тогда столь немыслимый переворот в душе, что от одного воспоминания пробегают по телу мурашки. Он неустанно преследовал, нарушал привычный, рутинный порядок моей жизни. Записываю конспект на лекции – и спрашивает: <<Я в правильном месте?>> Участвую в обсуждениях на семинаре – и снова: <<Я в правильном месте?>> Сдаю зачёты – и уже себя донимаю: <<Я в правильном месте?>> Мог бы обратиться и к психологу, раз уж дело всей твоей жизни висит на волоске от какого-то дрянного вопроса, заметишь ты, Даша, однако, и Лёша это знает, справляюсь с невзгодами личностного характера прекрасно и без них. Вдаваться в подробности не буду, так как больно вспоминать то время перемен, и перейду к главному: после спора с самим собой я, Григорьев, осознал, что все знания, полученные на моей стезе поиска цели и в том институте, вся дальнейшая работа после выпуска и, следовательно, само устройство моей жизни – всё это делает меня счастливым, но неудовлетворённым. Я не встречу по пути домой лешего, фавна, кицуне, а вместо них, скорее, выйду на хулиганов или пьяную сволоту. Не увижу девственные, фантастические, пестрящие разнообразием красок, как в картинах художников, места, а способен лицезреть только этот мир в дарованном ему обличии. Тогда всё опостылело; я не разрешил противоречие между <<надо>> и <<хочу>>; любое занятие стало невидимой глазу скукой, и вот оказался там, куда сам же себя привёл: доставщик еды, арендатор крохотной комнаты, хозяин подушек с нарисованными девушками, альбомов по классической живописи и книг, былых надежд, по мистике и мифам. Однако я не собираюсь подстраивать себя под реалии этого мира и разделять общее ви́дение сути вещей.