Теория случайных встреч

Я до сих пор не знаю, правильное ли решение я подсказал старухе. Однако, если в какой-то образцовой семье жизнь человека вдруг начинает резко катиться по наклонной, я сразу думаю о том, что без вмешательства старой карги тут дело не обошлось.

Вселенская сушь

На сколько хватает взгляда – сушь и пыльный жёлтый. Краска истертых в мелкую пыль осенних листьев. Остовы деревьев торчат над жёлтой пылью, словно хаотично понатыканные огромные кости.

Когда пришла «вселенская сушь», никто и представить не мог, насколько это затянется. После принятия мирового декрета все машины и крупные заводы, столетия отравляющие живое, были сожжены дотла. Но даже эта мера не подарила планете долгожданную зелень.

Вселенская сушь. Слово-то какое. От него становится мерзко во рту, и тебя сразу одолевает жажда.

Впрочем, сушь не означала полного отсутствия влаги. Вода по-прежнему пряталась в недрах земли, ее тащили из колодцев, пускали по водопроводу и встречали на выходе из кранов, когда принимали утренний душ; её кипятили и готовили на ней, поили скотину и домашних животных; озера и реки не пересохли. Однако вода более не несла в себе новой жизни – растения не принимали ее; поля затянулись жухлой травой, по цвету мало отличавшейся от окружающей желтизны; леса стояла бесстыже-раздетые.

Пожалуй, ко всему привыкаешь. Пришлось привыкнуть и к дуохромному миру, сухому на вид и сыпучему, как пастель. Зимой – жёлтая земля и грязно-серое небо, летом – жёлтая земля и синее небо, лишенное облаков. В осенне-весеннее межсезонье из грязно-серого полотна иногда капал бесцветный дождь.

Аврелия сидела на подоконнике, прислонившись спиной к окну – уже не ребенок и ещё не совсем взрослая, девчонка-старшеклассница. Ее слегка волнистые волосы затеняли лицо, некрасивое, с мелким носом и двумя глубокими карими глазами; этим глазам здесь было явно не место. Хотя, изучив Аврелию повнимательней, приходишь к выводу, что ее глаза – совсем не лишнее, а единственное привлекательное в нескладном образе, словно слепленном наспех; они спелые, плотные, не подпускают к душе, слишком большие для маленького носа и рта – остальные черты на контрасте невнятны. Аврелия болтала ногами, и такое ребячливое поведение совершенно не вязалось с постным выражением недружелюбной мордашки.

– Ава, ты собираешься? Только не говори, что вашу школу тоже закрыли, – с тревогой сказала мать, заглянув в комнату.

– К сожалению, нет, – девочка спрыгнула с подоконника и начала лениво и бессистемно запихивать тетрадки в рюкзак.

С началом эпохи вселенской суши возникли две легенды. Согласно первой, прежняя вода сохранилась в неких далеких, никем не виданных краях, спрятанных от цивилизации, и там можно было якобы найти зелень и яркую на вкус и на цвет жизнь, с живыми овощами – представляете! – и не побоюсь этого слова, фруктами. Верилось с трудом. Вторая легенда гласила: богатые и жадные до благ земных как обычно скучковались и отстроили новые города – их тоже никто никогда не видел, зато все слышали и располагали кучей информации. Жили в закрытых поселениях вроде бы как в давние времена, и на машинах там ездили, как раньше, а вдобавок богачи прибрали к рукам лучшие умы, которые работали над сохранением плодородной почвы и живой воды, и выращивали самые настоящие растения. Прямо научная фантастика! Обе легенды привели к схожему результату – рядовые граждане мегаполисов срывались с насиженных мест, хватали манатки, жен и детей – но в спешке забывали прихватить мозги – и пускались на поиски лучших мест, нетронутых оазисов и мистических «новых городов». В итоге добрая половина домов пустовала, медленно разрушаясь, и жизни стало еще меньше. Школы и больницы закрывались; оставшиеся резиденты бросали целые кварталы и съезжались поближе друг к другу, лелея последние крупицы человеческого тепла.

На кухне застыла картинка технологичного прошлого земли – плазменный тачскрин на стене, микроволновка, индукционная плита; в столе – встроенная панель беспроводной зарядки, стильно-серебристая и нежно-гладкая на ощупь. Ава бросила на нее мобильник. В странной эпохе развернулась ее юность – технически продвинутой, и вместе с тем с откатом на столетия назад. Синтетический кофе дымился в чашке. Из-за огромного объема потребления кофейные зёрна и кофейная пыль быстро закончились после наступления вселенской суши, и напиток стали производить искусственно. Очень забавно – мировой запас кофе иссяк быстрее, чем запас муки, которую еще можно было купить по норме 200 грамм на человека в неделю. К чашке кофе полагался тонкий пресный блинчик с лепестками жжённого сахара. Аврелия жевала безвкусное тесто и смотрела в окно на мелкое облако, играющее золотой каймой от спрятавшегося за ним солнца. День стоял ясный, с утра холодный.

– Мам, дай денег на виртомат, – попросила Аврелия, гоняя на языке химические кофейные молекулы. Виртоматом называли компьютеры с очками виртуальной реальности; в них можно было поиграть на перемене в школе.

– У меня немного осталось, – покачала головой мать. – Помнишь, в этом месяце в счет премии дали норму сухого молока? Займи у кого-нибудь, вернешь с моей следующей зарплаты.

– Ладно.

Мать пристально посмотрела на своего ребенка и вспомнила, как ей предложили оставить дочь в роддоме. «Без мужа, вы, мамочка, и без родни, а время-то какое тревожное – себя бы прокормить. Не вытянете вы одна такую слабую, тут особый уход нужен». Однако она не смогла отказаться от некрасивого и такого серьезного младенца с огромными глазами на пол-лица – казалось, он знает о жизни и как за нее бороться гораздо больше, чем она, и может статься – дурацкая надежда – и её этому научит. Ребенок чудом появился живым на свет. Ослепительный неиссякающий свет… облако сдуло ветром в мощном порыве – и он хлынул в комнату от яркого солнца. Аврелия повернулась к окну боком; лучи заползли ей в правое ухо и сплелись с волосами. Кофе закончился, а его неестественный привкус продолжал плескаться на языке.

– Пока, – небрежно бросила девочка; промелькнула мимо вспышкой фотокамеры; исчезла с глухим хлопком входной двери. Внизу во дворе показался ее силуэт, четкий и темный на фоне жёлтого, словно аппликация из черного картона на цветной бумаге.

Иногда выходишь спросонья из дома и ловишь себя на мысли о том, что не понимаешь, где ты. Секундная отключка сознания. Всё застывает на миг; случайные прохожие теряют лица; реальность смазывается, как на снимке без резкости. Аврелия внезапно забыла. Забыла, зачем перед ней раскинулась улица. Прохладный воздух промораживал мозги. Ноги машинально несли по привычному маршруту. Мысль не текла, а стояла в голове куском льда. От движения понемногу оттаивало внутри. Ах, да… остановка. В школу. Тут уже кучковались некоторые ребята из её класса, в ожидании.

Зябко топтался томный Толик, сохнущий по всем девчонкам школы одновременно, даже по страшным; а рядом – тихоня Юля стыдливо водила глазами по земле. Поодаль от них сформировали небольшую банду три главных заводилы с мягкими дебелыми лицами.

– Ава! Ав-ав-ав, – поддразнил один из парней; все трое загоготали, как давно не кормленные гуси.

– Вы идиоты? – скорее не спросила, а констатировала факт Аврелия. – Вам повезло, что я хоть и атом, но мирный. А то как двинула бы на разрыв.

– Что ты там протявкала? Ав-ав! – поддержал тупую шутку другой «член банды». – Тебя плохо слышно.

– Щаз уши, значит, прочистим! – сдвинув брови, стиснув зубы и сжав кулаки, девчонка двинулась в сторону задир. Хихикая, они бросились от неё врассыпную.

– Придурки… – буркнула Ава себе под нос. Иногда реальность ускользала от неё, наподобие этих противных мальчишек, и заставляла злиться в бессилии, потрясая бессмысленными кулаками.

Атмосферу злого отчаяния развеяло цоканье тощих лошадок, тянувших колёсный вагончик без верха. Все ожидающие тут же забыли о вражде и собрались в одно место, готовые лезть в «современный» аналог автобуса из позапрошлых веков. Существовали и более изысканные способы передвижения – например, конное такси и коньшеринг (для последнего требовалась лицензия на управление лошадью и регистрация в мобильном приложении). Удивительно выносливые существа – лошади. Они привыкли жрать всякую дрянь, совсем как люди. Питались копытные преимущественно сухой травой, корой и плодами генной инженерии, и умудрялись по-прежнему размножаться, наперекор болезненной худобе.

Аврелия втиснулась в угол вагончика. В последний момент на ступеньку вскочила вечно опаздывающая Тася и примостилась рядом. Ученики затряслись по дороге, распространяя в холодном воздухе пар неугомонных молодых тел; парная дымка сливалась с пряным жаром от движущихся спин животных, образуя облачко; по мере добавления новых пассажиров со следующих остановок, облачко напитывалось и жадно росло. Взрослые ехали на работу; жёлтая лысая улица неспешно ползла мимо.

Город Авы не настолько умер, не до такой степени зачах вслед за многими другими, поскольку мог похвастаться славным прошлым развитого мегаполиса. Здесь всё ещё чувствовалось веяние новых тенденций, и глаз с удовольствием подмечал неумолимое биение жизни, несмотря на то, что некоторые кварталы полностью обезлюдели; их облюбовали птицы и собаки, взаимно охотившиеся друг на друга. Бродячие кошки же с приходом суши куда-то резко пропали. Говорят, что богачи забрали их в новые города. Всех.

Странная эпоха на стыке времен. Эпоха правдоподобной лжи и невероятной правды. Эпоха всяческих слухов. Говорят, что – на каждом шагу.

Говорят, что из молекул наконец-то синтезировали огурец. В следующем месяце огурцы появятся в магазинах, пополнив ряды созданных в пробирке овощей и фруктов. Все они по виду напоминали зернистое ароматизированное желе, солёное или сладкое в зависимости от типа продукта. Форма удавалась производителям идеально – вкус очень приблизительно; есть можно, но грустно – неважно, главное, все сыты.

Говорят, что скоро организуют экспедицию в поисках чего-то, и оно поможет. Сейчас всем неплохо живется – а станет в разы лучше.

Говорят, что правительство очень старается. Все очень стараются. Вот вернем былую воду – и тогда… они не уточняют, что тогда. Наверное, кругом вырастут радуги, и все будут рождаться сразу друзьями.

Говорят, говорят, говорят… Все хотят слышать, все хотят знать, никто не хочет думать.

Иногда Аврелии казалось, будто она предполагала всё это давно – что мир станет таким. Возможно, она читала о вероятном будущем в какой-то научно-фантастической книжке или видела его в кино. Правда, тогда она и не представляла, что ей придется в этом жить. Новая реальность напоминала ей старую знакомую, хотя она не могла вспомнить, ни где ее видела, ни тем более, когда.

Здание школы с неохотой показалось из-за угла; толстое, красного кирпича, фундаментальное воплощение гранита науки. Тонкими ручейками озябшие потоки людей текли внутрь; истерически пищали карточки, касаясь сканера турникетов. Встряска заторможенных после сна человеческих мозгов шла полным ходом – кто-то уже рубился в виртоматы в холле первого этажа, другие обсуждали последние новости или рылись в мобильниках; коридоры гудели.

Ава вошла в кабинет. Шум стоял невыносимый. Хотелось спрятаться, поселиться где-нибудь в вакууме, где не распространяются звуковые колебания. Она опустилась за предпоследнюю парту и натянула капюшон худи чуть ли не до подбородка. Подружка Лета легонько толкнула её под локоть и, чтобы подбодрить, тайком продемонстрировала блок одноразовых электронных сигарет в чреве раскрытого рюкзака под партой. Это были самые новомодные «тяги», они светились неоновыми огоньками в темноте при каждой затяжке. Аврелия воспряла духом.

– Слушай, Летка, не дашь взаймы на виртомат? Верну потом с мамкиной зарплаты.

– Шутишь? Конечно, дам.

Аврелия воспряла духом в квадрате.

В кабинете материализовалась учительница. Весь её вид служил иллюстрацией того, как чрезмерные знания могут безнадежно испортить внешность женщины. Ссохшиеся щеки и впалые глаза вяленой воблы, астеническое телосложение и пучок фрёкен-бок на голове, ни одной округлости в прямых линиях, кроме пустых стекол очков, отражающих высокомерие уверенного в своем превосходстве ума. Её ум не отличался сообразительностью, однако хранил кучу заплесневевший информации, похожий на никому не нужный архив; её ум совершенно не жил – он бился в клетке знаний, поэтому во всём, что касалось жизни, учительница проявляла поразительную тупость. Тупорылость такой ученой женщины порой потрясала Аву до самых основ.

Урок еще не начался – но гул уже стихал под влиянием присутствия в помещении Анны Дмитриевны – так звали эту высокоинтеллектуальную мумию. В беседах с Летой Ава шутила, что сердце училки давно сожрали книжные черви, и это объясняет отсутствие эмоций, и что пока она спит, её мозг работает библиотекарем в книгохранилище Оксфорда. Они с подругой ржали от души, когда творческая Лета нарисовала комикс о тайной жизни мозга Анны Дмитриевны. Такие у них были приколы.

Анна Дмитриевна заведовала гуманитарной параллелью. После реформы школьного образования штат преподавателей сильно сократился – предметники исчезли; один учитель вёл все дисциплины гуманитарной направленности, второй – технической. Физкультуру заменил прогулочный час в закрытом школьном дворе, без виртоматов и телефонов.

На первом уроке Анна Дмитриевна рассказывала новейшую историю цивилизаций, от мобильно-цифровой эпохи через эпидемическую с рекордными показателями смертности по миру к технологической, завершившейся наступлением вселенской суши. Она словно читала по учебнику монотонным голосом, и её безликая интонация окрашивала смерть, жизнь, расцвет, болезнь, развитие культуры, войну, экономический рост, кризис и технический прогресс одним серым цветом. Аврелия какое-то время пыталась следить за ходом повествования и делать заметки, а потом её неумолимо утянуло в сон. Во сне всё смешалось – врачи в белых халатах скакали на конях отбивать Иерусалим, а сарацины со страшными рожами, в шёлковых шароварах, чалмах, и с саблями наперевес в страхе садились на вертолёты и улетали в восточную Европу, где развернулись лагеря беженцев. Проснулась Аврелия с ощущением, что проспала полжизни, а прошло всего два урока.

Звонок возвестил большую перемену; Лета с Аврелией побежали в холл занимать свободный виртомат. Особо ушлый пацан отпросился в туалет за пять минут до звонка и в самозабвении рубился, успев дойти до седьмого уровня; он не замечал ничего – случись ядерная война, так бы и стоял, тут бы и превратился в кучку пепла. Ава погоняла пару раундов, чередуясь с подружкой, без особого энтузиазма; быстро захотелось есть. Они спустились в столовую, не многолюдную, поскольку между едой и игрой дети новой эры чаще выбирали игру.

Комплексный обед сегодня включал суп из бульонного кубика, разведённый компот и жаркое из говядины – в этот раз натуральной, от коров, вскормленных баландой из размоченных опилок и сушняка. Волокна мяса тянулись, как чулки, оно было жестким – и все же выгодно отличалось от искусственно выращенного, пробирочного, которое тоже иногда подавали в столовой. На обеденной карточке Аврелии осталась сумма на завтра, последний день школьной недели, копейка в копейку, и ни копейки больше, и самое ужасное, деньги с карточки не снимались и потратить их можно было только в столовке и только на еду.

На сытый желудок уроки шли веселее; Лета с Авой рисовали всякие картинки и тихо ржали; мальчишеская половина класса сидела в телефонах, пряча их под партами, и лишь застенчивая Юля да старательная Зоя изображали пионерский энтузиазм – не хватало разве что барабана и гимна; с абсолютно серьезными физиономиями они конспектировали учительскую речь.

Последнее занятие прошло в полной тишине – класс писал сочинение. Если бы Анна Дмитриевна хоть на миг вылезла из своего духовного скафандра и оглядела подростков, она увидела бы много интересного. Целая гамма эмоций рассыпалась по лицам этих таких взрослых ещё детей; от гулкой пустоты испуганного сознания до сосредоточенного внимания к себе и собственным мыслям, таким разным, таким классным – не знаешь, какую поймать за хвост и раскрутить.

Когда заорал звонок, Аврелии не хватало до завершения всего пары-тройки предложений. Все резко покидали тетрадки на учительский стол и куда-то бешено ломанулись, как большевики за Лениным, а она продолжала писать. Она писала и писала, пока над ней не нависла эта стерлядь в человеческом обличье (видимо дошла до верхней ступени эволюции и приняла форму человека, а мозги остались рыбьи). Глаза под стеклами очков смотрели с раздражением. Училка нетерпеливо постучала костлявыми пальцами по парте и рявкнула:

– Ты задерживаешь меня, Лаврова! Сдавай работу!

– Я не дописала. Можно минуту?

– Нельзя!

Анна Дмитриевна отобрала у Авы тетрадку и вернулась за стол.

«Вот ведь щука! – подумала Ава. – Ей бы найти хороший косяк, а то совсем одичала!»

Девочка собрала вещи и покинула кабинет. Лета дожидалась её у раздевалки.

– Надолго ты там зависла.

– Не так уж и надолго, – запротестовала Аврелия.

– Пошли скорей – курить хочу.

Ава не заставила себя упрашивать. Она по-своему любила Летку – щедрую, весёлую, легкую; общение с ней разбавляло густую концентрированную личность Авы, как молоко разбавляет излишне крепкий кофе.

Воздух не ощущался таким холодным, как с утра; слабый ветерок кружил желтоватую пыль, создавая мини-вихри. В углу школьного двора стоял припаркованный Леткин электросамокат – неслыханная и прямо-таки неприличная роскошь в эти тяжелые времена. Она жила в центре недалеко от школы, в богато украшенном барельефами доме. Папа Леты занимал какую-то важную должность, очень секретную, что окутывало его ореолом тайны и благосостояния. При всей мистической ауре вокруг его персоны внешность папа имел самую банальную – типичный мужик пятидесяти лет с седыми усами и уставшим взглядом. Мама подруги, разумеется, не работала. У Летки было всё – и даже больше, чем всё, однако, она не заносилась, а делилась благами цивилизации с такой простотой и открытостью, что это совершенно не унижало.

Подружки влезли на самокат вдвоем. Они покатили к зоне заброшенных кварталов, подальше от чужих взглядов и контроля – зачем палиться с «тягами». По мере отдаления от центра и приближения к западной части, где в основном и располагались заброшки, девочки наполнялись смутной тревогой и жаждой приключений. Адреналин свистел в ушах на скорости летящего вперёд самоката. После двадцати минут быстрого пути невдалеке замаячил остов обгоревшего автомобиля; чёрное костлявое железо, памятник прошлому, оставленный здесь в назидание будущим поколениям. Он служил своеобразным маркером границы между мертвыми кварталами и остальным городом.

О заброшках, как и обо всём вообще в эпоху вселенской суши, ходило множество легенд. Помимо собак и птиц там якобы жили китайцы-шаманы, совершенно дикие и немытые, которые ночами ловили зазевавшихся детей и приносили их в жертву духам. Но ведь это происходило ночами, а не днем, так что бояться было нечего. Еще болтали о гигантском псе, напоминавшем самую здоровую собаку из огнива, ну ту, с глазами как две круглые башни, и прочее в том же духе; правда, огнива ни у кого не водилось эдак несколько тысяч лет, и усмирить мегатварь не представлялось возможным. Адское создание расхаживало по крышам с открытой пастью и глотало залетавших в рот птиц – ни дать ни взять кит, заглатывающий планктон вместе с толщей воды. В байку о псе Ава совсем не верила – шаманы-китайцы и то звучали правдоподобней. Однако заброшки все равно несли отпечаток загадочности и романтики; их мрачный вид навевал мысли о невидимых обитателях, духах, призраках, таинственных существах – что-то в них крылось и наполняло неповторимой атмосферой.

Девчонки никогда не заходили далеко – дальше первой подворотни. Признаться, здесь уже зарождалось гнетущее ощущение жути. Через двор протянулась труба теплотрассы, приятно горячая в холодный сезон. Не только Аврелия с Летой облюбовали уютное, волнующее воображение убежище. Сегодня в подворотне тусило с десяток старшеклассников из соседних школ – местное неформальное сообщество; обычно их собиралось больше. Парни и девушки пили энергетики, курили, слушали музыку с телефонов, трепались. Лета помахала рукой – и тут же один из тусовщиков отсоединился от трубы и направился ко вновь прибывшим. Очаровательный скелетик – очень худенький и слегка чудаковатый, по имени Марк, по прозванию Маркуша, он считался Леткиным официальным молодым человеком. Аврелия не осуждала выбора подруги; сама бы она, конечно же, не запала бы на это тощее нечто.

– Привет, красота.

Марк чмокнул Лету в щеку со звуком отлепившейся присоски; та аж зарделась.

– Здравствуй, блинчик.

Он действительно походил на тонюсенький кусочек утреннего теста, съеденного Авой на завтрак. Но Лета не мыслила ничего плохого, называя так любимого; прозвище казалось ей милым и домашним. Её дело.

Аврелия попросила у подруги сигарету и ушла к трубам, чтобы не мешать эти воркующим птенчикам и их нежностям и обнимашкам. Она чувствовала себя на их фоне одиноким старым орлом. Зато гордым.

Ава всегда считала отношения ненужным бременем, и кому вообще сдались унизительные семейные компромиссы. Ты моешь пол, а он покупает еду, ты работаешь, а он готовит, ты гадишь в одном углу, а он в другом – и зачем это, если всё можно делать самой.

Сладковато-пряный сигаретный дым наполнял лёгкие и ноздри: наслаждение. Ава глотала дым, как густой суп. Одна бледная и печальная девушка, намазанная чёрными тенями, что делало её похожей на панду в трауре, протянула ей бутылку с напитком цвета индиго:

– Будешь?

– Что это за синий концентрат ослиной мочи? – полюбопытствовала Ава, с подозрением нюхая стеклянное горлышко.

– Новый коктейль Шрёдингера. Забористая вещь! «Сделай глоток – ускорь кровоток». Слышала?

– А то!

Рекламу коктейлей Шрёдингера часто крутили по плазме. Выпьешь его – и становишься ни жив, ни мертв, вслед за котом из известного эксперимента. Аврелия опасливо потянула жидкость. Горло продрало от горячей волны; насыщенный горьковатый цитрус перебил сладость сигарет.

– Прикольно! – оценила она.

– Ага, – кивнула девушка-панда. – Меня Тоня зовут.

– Ава.

Они скрепили свежее знакомство совместным распитием коктейля. По башке вдарило быстро. Когда Летка наконец отлепилась от своего страстного суслика, Аврелия почти ничего не соображала.

– Эй, ты чего? – подруга потрясла её за плечи.

– Она в суперпозиции «ни жив ни мертв», – со знанием дела объяснила Тоня, видимо, привыкшая к выпивке и потому практически трезвая.

– Блинчик, поможешь Аву домой доставить? Она не в адеквате, до самых соплей нализалась.

Маркуша оказался добрым малым. Он с готовностью подскочил, поднял Аврелию на ноги, и они повели её к самокату.

– Красота, ты рули, а я Аву держать буду, иначе грохнется.

Они образовали человеческий сэндвич, зажав напившуюся девчонку посередине. Аврелия устало подняла подёрнутые туманом глаза и увидела на крыше ближайшего дома какой-то темный силуэт. Разглядеть получше не успела – сознание провалилось в тьму…

– Ты живая или как?

– Отходит вроде.

– В мир иной?

– Да нет же, к нам возвращается.

Аврелия сделала глубокий вдох и резко поднялась, сев в кровати.

– Где я?

– Ох, и напугала ты нас, – сказала ей Летка. – Ты у меня, всё хорошо, не переживай. Тебя мама водой облила.

– Что?! Моя мать здесь??

– Не твоя, а моя.

– Блин, только бы моей не сообщила, – вздрогнула Аврелия. Не то чтобы она боялась реакции матери, просто она была не из тех, кто плюет в колодцы и рубит сук, сидючи на нём; в отсутствии душевной теплоты в отношениях с матерью она предпочитала поменьше посвящать её в свои дела, дабы не приводить в нервный трепет. Лету же мама всегда поддерживала, играя роль лучшей подруги и ближайшего соратника. Хотя, Летка всё равно ныкала от неё сигареты – без секретика не обошлось.

– Аврелия, ты в порядке? – мама Леты с тревогой протиснулась в комнату. Она следила за собой и выглядела шикарно.

– Получше. Спасибо большое, Есения Сергеевна.

Марк стоял тут же. Его торжественное знакомство с родителями избранницы давно состоялось, его приняли, как принимали любой выбор дочери, и больше не приходилось скрывать великую силу чистой пубертатной любви. Паучьи ручки парня покоились на высоком изножье кровати, очень красивом, из светлого дуба. Вся комната, пропитанная зефирным духом «принцессы» и любимицы, не знающей отказов, приятно грела пастельными тонами. Уходить отсюда не хотелось. Но надо.

– Чай или кофе будете? – спросила всех Есения Сергеевна.

– Мамочка, можно чаю? Ава, ты ведь пьешь чай? Я тебя сейчас такиииим угощу, папа откуда-то принес.