Яд благих намерений

И это будет самое трудное сражение в их жизни.

Глава 5

Первый пациент

Кабинет Льва Орлова напоминал не медицинский кабинет, а святилище нового бога – бога Разума. Всё было выкрашено в стерильные белые тона, пахло озоном и антисептиком. В центре стояло кресло, больше похожее на конструктор из фантастического фильма, опутанное проводами и датчиками. На стенах мерцали мониторы, показывающие энцефалограммы, которые были для Лева священными текстами.

Артём сидел в кресле, его лицо было бледным, но решительным. Он смотрел на Льва как на мессию.

– Вы абсолютно уверены в добровольности процедуры? – ровным, лишённым всякой эмпатии голосом спросил Орлов. Он уже был в белом халате. Его пальцы быстро и уверенно проверяли соединения.

– Да, – выдохнул Артём. – Больше не могу. Этот шум… этот постоянный гул в голове…

– Фантомный резонанс, – поправил его Лев. – Мы дадим вашему мозгу отдых. Очищение.

«Он не видит души, – мысленно констатировал Аэрэль, наблюдая через связь с Алёной. – Он видит лишь неисправное оборудование. И это делает его слепым к тому ужасу, который он творит».

Алёна в это время стояла на улице напротив института, прислонившись к стене. Она не могла войти. Но она могла чувствовать. Она сжала в кармане куртки тёплый камень-проводник, подаренный Елисеем, пытаясь хоть как-то удержать нить, связывающую её с Артёмом.

– Приступаем, – сказал Лев и надел на голову Артёма шлем с десятками электродов.

Включился аппарат. Тихий, нарастающий гул заполнил комнату. На экранах энцефалограмма Артёма заиграла дикими, яркими красками – это была картина его дара, его «шума», его боли.

– Видите? – Лев с холодным торжеством показал на экран ассистенту. – Гиперактивность островковой доли и префронтальной коры. Классическая картина.

Он начал вводить команды. Цель была проста – найти паттерны, отвечающие за «аномальную активность», и подавить их направленными электромагнитными импульсами.

Артём вскрикнул. Это был не крик физической боли. Это был крик души, которую начали выжигать по частям.

– Не сопротивляйтесь, Артём, – голос Льва был спокоен, как у хирурга, делающего надрез. – Это временный дискомфорт. Ваш мозг борется с исцелением.

Алёна, стоя на улице, почувствовала это как внезапный, режущий визг в самом сердце их сети. Одна из нитей, тонкая, но живая, начала не рваться, а… чернеть. Затягиваться пеплом. Она почувствовала, как уникальный «звук» Артёма, его внутренняя суть, начала затихать, сглаживаться, превращаться в безликий, ровный гул.

– Остановите его… – прошептала она, не в силах пошевелиться. – Остановите…

В кабинете Лев наблюдал за экраном. Дикие, яркие всплески на энцефалограмме угасали, сменяясь ровной, скучной линией нормы.

– Успех, – констатировал он. – Активность подавлена.

Он выключил аппарат. Гул стих.

Артём медленно открыл глаза. Они были пусты. В них не было ни страха, ни надежды, ни боли. В них было… ничего.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Лев.

Артём поморгал, посмотрел на свои руки.

– Ти… тихо, – его голос был плоским, без интонаций. – В голове… тихо.

Он улыбнулся. Это была самая жуткая улыбка, которую Лев когда-либо видел – не улыбка радости, а улыбка пустоты.

Механическая гримаса удовлетворения.

– Видите? – Лев обернулся к ассистенту. – Полное исцеление.

А за окном, Алёна, чувствуя, как последние следы Артёма исчезают из её восприятия, медленно опустилась на колени. Она не плакала. Она просто смотрела на монолитное здание института.

Они не убили его. Они сделали нечто худшее. Они убили в нём всё, что делало его человеком. Они стёрли его внутренний ландшафт, его боль, его дар, его личность.

И в этой новой, ужасающей тишине, оставшейся после Артёма, она поняла страшную правду.

Война была не за жизни. Война была за души.

И их противник только что одержал свою первую, сокрушительную победу.

Глава 6

Молчание Артёма

Они нашли его через два дня. Он сидел на скамейке в сквере недалеко от института, неподвижный, как каменное изваяние. В руках он сжимал ту самую листовку Орлова. Когда Алёна, Дикий и Марта подошли к нему, он медленно поднял на них взгляд.

– Артём? – тихо позвала Алёна.

Он смотрел на них пустыми, ничего не выражающими глазами. В них не было ни узнавания, ни страха, ни любопытства.

– Вы ко мне? – его голос был ровным, как дикторское объявление в метро.

– Это мы, Артём, – сказала Марта, и её голос дрогнул. – Сеть. Помнишь?

Он нахмурился, будто пытаясь извлечь из памяти что-то очень далёкое и неважное.

– Сеть… – он повторил слово, не понимая его смысла. – Извините, я, кажется, вас не знаю. Мне нужно идти.

Он встал и, не оглядываясь, пошёл прочь. Его походка была уверенной, но без цели. Он шёл, потому что нужно было куда-то идти. Он был живым, дышащим телом, из которого ушла душа.

Дикий, обычно такой яростный, стоял, сжав кулаки, и смотрел ему вслед. На его лице была не злоба, а нечто худшее – леденящий ужас.

– Он… пустой, – прошептал он. – Как те Тени, только… из плоти.

Алёна не плакала. Она чувствовала внутри не горечь, а холодную, стальную решимость. Она наблюдала за тем, как Артём скрывается за углом, и в её сердце что-то окончательно встало на своё место.

– Он не пустой, – тихо, но чётко сказала она. – Он… упрощён. Орлов не убил его душу. Он ампутировал ей крылья. Он оставил только базовые функции. Дышать, есть, спать. Всё, что делало его уникальным, всё, что причиняло боль, всё, что давало радость… это он и выжег.

Она повернулась к своим спутникам.

– Теперь вы понимаете? Он не предлагает исцеление. Он предлагает добровольное рабство. Рабство от самого себя.

Вернувшись в лавку, они собрались в полном составе. Даже Костя, обычно непоседливый, сидел, притихший и испуганный. История про Артёма повисла в воздухе тяжёлым, ядовитым облаком.

– Что будем делать? – спросил Елисей, его старые глаза были полны скорби. – Мы не можем силой ворваться в институт. Это играет ему на руку.

– И мы не можем позволить ему продолжать, – добавила Марта. – Каждый, кто к нему попадёт… это будет ещё один Артём.

Все смотрели на Алёну. Но на этот раз в их взглядах не было требования немедленного ответа. Было доверие. Доверие к её способности пройти через эту боль и найти выход.

Она медленно обвела взглядом их лица – испуганные, уставшие, но всё ещё полные жизни.

– Мы не будем его останавливать, – сказала она.

Дикий резко поднял голову, готовый взорваться.

– Мы будем его лечить, – закончила Алёна.

В комнате воцарилась тишина.

– Лечить? – переспросил Костя. – Но он же… он монстр!

– Нет, – покачала головой Алёна. – Он – самая страшная жертва из всех. Он стал тем, кого боится больше всего. Он стал пустотой, которую он так хочет нести в мир. Он – первый пациент своей же собственной болезни. И мы не можем бороться с болезнью, уничтожая больных.

Она встала.

– Наша миссия меняется. Раньше мы защищали надежду от Теней. Теперь мы будем защищать человечность – и в других, и в самих себе – от Забвения. Мы не будем ломать его машины. Мы будем искать в нём ту самую трещину, ту самую боль, которую он пытается выжечь в себе. И мы попытаемся до неё достучаться.

Это была самая безумная и самая гуманистическая идея, которую она когда-либо высказывала. Не уничтожить врага, а исцелить его.

– А если не получится? – хрипло спросил Дикий.

– Тогда, – Алёна посмотрела ему прямо в глаза, – мы будем стоять на его пути. Не со злобой. С сожалением. Потому что наша сила – не в том, чтобы не чувствовать боль. А в том, чтобы, чувствуя её, не ожесточаться.

В этот вечер их сеть не стала сильнее в магическом смысле. Она стала мудрее. Она приняла в себя знание о самом страшном виде зла – том, что является с улыбкой и обещанием спасения.

И приняла на себя самую тяжёлую ответственность – ответственность отвечать на ненависть состраданием, на насилие – попыткой понять.

Ибо в этом и заключалась их настоящая, последняя битва.

Глава 7

Проповедник в белом халате

Они нашли его на заброшенной фабрике, куда он, судя по всему, перенёс свою «клинику» после того, как официальные каналы стали для него слишком тесны. Слово «нашли» – громкое. Скорее, он их позвал. Рассылал по городу те самые листовки, приглашая «страждущих обрести покой» и «очиститься от скверны». Это была ловушка, поставленная с вызовом.

Алёна вошла внутрь одна. Дикий и Марта остались на улице как подстраховка. Сердце колотилось, но внутри царила та самая, недавно обретённая ясность. Она шла не сражаться. Она шла говорить.

Зал бывшего цеха был освещён яркими лампами. В центре, рядом с тем самым креслом, стоял Лев Орлов. Но это был не тот человек, что приходил в лавку. Его безупречная холодность сменилась странным, нездоровым одушевлением. В его глазах горел огонь фанатика.

– Алёна, – произнёс он, и его губы растянулись в подобие улыбки. – Я знал, что ты придёшь. Чтобы узреть чудо исцеления.

Вокруг, на грубых скамьях, сидели люди. Десять, может быть, человек. Их лица были бледными, испуганными, но в глазах некоторых читалась та же надежда на избавление, что была у Артёма.

– Это не исцеление, Лев, – тихо сказала Алёна, останавливаясь в нескольких шагах от него. – Это калечение. Ты превращаешь людей в пустые оболочки.

– Я освобождаю их! – его голос прозвучал громко, с театральными паузами, словно он читал проповедь. – От боли! От страхов! От этого шепота в стенах, который сводит с ума! Я дарю им вечный покой. Разве это не величайший дар?

Он подошёл к одной из женщин, дрожащей, с потухшим взглядом.

– Вот Светлана. Она слышала голоса умерших родственников. Они мучили её. А теперь? Тишина. Благодатная, чистая тишина.

Женщина безучастно смотрела в пространство.

«Он не просто учёный, – с тревогой сказал Аэрэль. – Он стал жрецом. Жрецом Энтропии. Он нашёл в уничтожении души своё призвание».

– Ты боишься, Лев, – сказала Алёна, не повышая голоса. Её слова прозвучали не как обвинение, а как констатация. – Ты так сильно боишься своей собственной боли, того мальчика с синяком в подворотне, что решил, будто вся боль в мире должна быть уничтожена. Но боль – это часть жизни. Без неё нет радости. Нет любви. Нет… нас.