Память небытия

Виктор Федоров

Память небытия

Пролог. Срочная доставка

Смотреть на сборище циркачей ему мешало солнце. Выбраться из допросных закутков было приятно, но небесное светило било по глазам, заставляло щуриться, рассеивало внимание. В обычные свои будни он двигался во тьме, спешным шагом перетекая из одного мрачного переулка в другой. В помещениях, куда его закидывала судьба и долг службы, зачастую окон не было вовсе. А если и были, то за ними висела непроглядная тьма, изредка отступающая под напором лунного света и мерцания звезд.

Другими словами, Гораций считал себя человеком ночи. И любил тень. Сам был тенью.

Однако сегодня очередной изгиб судьбы напополам с долгом привел его сюда: на отполированную множеством задов скамью в уголке небогато обставленной комнаты. Иные обители замка поразились бы, узнав, какое непрезентабельное помещение было зажато меж шикарно обставленными залами и бархатными коридорами этажей.

Каменные стены не несли на себе никаких украшений, а обстановка больше напоминала комнату для общения с душевнобольными. Гораций никак не мог отделаться от подобного ощущения, даже спустя множество визитов. Стол с одинокой свечкой, ныне не горящей, да пара стульев, хозяйский и гостевой. Поле битвы для столкновения двух умов. А некогда грубо стесанные доски (а теперь зеркально-гладкие), выполняющие роль скамеек, тянулись по бокам помещения, словно место для стражи и врачевателей, наблюдающих за разговором.

Сегодня роль праздного наблюдателя выпала ему. Тонкие губы едва не искривились в ироничной усмешке, но Гораций сдержал порыв. Личина была в новинку, обычно он стоял по центру комнаты, никогда не садясь, словно не желая принять правила игры. Стоял, чеканя слова, глядя на хозяина кабинета и борясь с мыслью, что если в комнате и есть душевнобольной, то вот он: сидит, сцепив руки, на колченогом стуле, на который без слез было не взглянуть. Иного объяснения подобному насилию над собой у Горация не было. Нет-нет, а на лице начальника проступала мучительная гримаса, но был тому причиной неудобный стул, изнурительный подъем по лестницам столичного замка или груз забот на плечах – оставалось загадкой.

Тем удивительнее было существовать в этой комнатушке на рассвете, чего давно не случалось. Пусть близость к земле не позволяла отнести кабинет к «высоким этажам», бьющему в оконный проем солнцу это ничуть не мешало. Проказливые лучи стелились по скамье, перебегали на стены и лупили по глазам, что тоже было в новинку. В новом антураже фигура начальника, скрюченная за пустым столом, выглядела будто черный колтун, горстка изломанных углов, темнеющих на фоне окна.

Сидя в уголке комнаты, наконец-то вровень с хозяином кабинета, Гораций поймал себя на мысли, что по утрам Черная мантия выглядит куда более устрашающе, чем в покровах ночи. То было неправильное сосредоточение темноты. Иррациональное. Притягивающее к себе взгляд и затмевающее все вокруг. Жаль лишь, что надоедливые лучики все же находили обходной путь до его век, мешая в полной мере рассмотреть сборище гостей.

К слову о них. Пара фигур колыхалась чуть в стороне, на том же самом месте, где обычно стоял Гораций. Сам он вынужденно забился в угол, следуя немому приказу, а теперь не мог как следует рассмотреть визитеров: их силуэты так же темнели на фоне света, заполняющего комнату. А на противоположную скамью Тень всеми силами старался не смотреть. Он едва не скосил взгляд в ту сторону, но вместо этого раздраженно почесал тонкими пальцами ладонь, моргнул и перевел взгляд на начальника, словно ища успокоения в привычной черноте. Глубоко вздохнул, услышал тихий смешок по левую руку, сжал зубы. Казалось, сидящая там девица видит его насквозь. Собравшись с силами, вновь покосился на стоящих гостей.

Циркачи как они есть. Ворвавшиеся в мир теней и начавшие нести околесицу. Околесицу, которая, как он понимал, может оказаться правдой. И от этого на душе было гадко.

Двойка мужчин, нелепая парочка. Между собой ничуть не похожи, но скованы одной цепью, как мог бы выразиться уличный поэт. Такую же связь порой можно разглядеть в семейных союзах, продирающихся сквозь жизненные перипетии бок о бок уже с не один десяток лет. Эти двое в подобном союзе явно состоять не могли, но незримо подпирали друг друга, будто два сросшихся вековых дерева.

Почему не могли? Внешней схожести в них было – чайная ложка, да и то без горки. Оба рослые, поджарые, загорелые. Одежда простая, обувь припорошена пылью. Гораций с интересом подметил, что даже лица, пусть и чисто вымытые, словно покрыты тонким слоем переживаний и тревог, особенно у юнца.

Парень нацепил на голову нелепый чепец, больше напоминающий подшлемник. Щеки запали, губы потрескались, а оттого карие глаза выразительно блестели на лице. Болтал он мало, а когда открывал рот, казалось, что речь его доносится откуда-то издалека. Говор был припорошен легкой хрипотцой, и слова спотыкались о нее, будто голос поломался совсем недавно, а его обладатель еще не привык к этому. Несмотря на это, парнишка твердо стоял на ногах, всматриваясь в клокочущую за столом темноту.

Спутник его выглядел еще тверже – крепкая свая, навеки вбитая в землю. Руки он миролюбиво сложил на груди, но Гораций почти физически чувствовал исходящую с той стороны опасность. Припорошенные сединой каштановые волосы были неровно острижены, то же касалось и многодневной щетины, покрывающей острые скулы. За все время своего присутствия в комнате он шевельнулся всего пару-тройку раз, каждый их них сопровождался скрипом кожаного, покрытого заплатами и потертостями жилета.

Сейчас оба молчали, буравя взглядом хозяина кабинета. Кривое лицо Морна не выражало ничего. В воздухе звенела тишина, прерываемая лишь смешками и шелестом одежды с противоположной скамьи. Не удержавшись, Гораций все же бросил взгляд на нарушителя спокойствия. Нарушительницу. Пара циркачей заявились вместе с девчонкой. Или же она притащила их за собой – это как посмотреть.

Каким образом эти люди получили приглашение, оставалось неясным. Но если от пары мужчин веяло напряжением, опасностью и проблемами, к чему Гораций был в целом привычен, то поведение девицы выпадало из принятых в этом месте норм. И это раздражало.

Едва явившись на порог, она тут же шлепнулась на скамью, не выразив ни капли желания маячить по центру комнаты, аки деревце на пологом склоне. Забилась в темный уголок, лишив его, Горация, этой возможности и обрекая на противостояние с солнцем. Но уселась там, словно правительница во дворце, закинув ногу на ногу и без капли уважения шаря глазами по всем присутствующим.

Гораций вызвал у нее не больше интереса, чем вчерашние новости. Лишь изредка в уголке губ застревала усмешка, стоило ей бросить на него взгляд, будто девчонка прекрасно понимала, насколько Тень не в своей тарелке. На спутников своих смотрела с интересом, пусть и немного вскользь. Одновременно уставившись, но при этом отводя глаза, особенно от парня. Сложно объяснить, однако Гораций всем своим естеством чувствовал, что что-то не так в этой компании.

Куда более сильный холодок пробегал по его спине, когда девчонка удостаивала взглядом Морна. Казалось, лед и пламя сталкиваются, объединяясь в единую стихию, уважение клокотало в темных глазах напополам с неприязнью. Невероятный букет, словно жухлые могильные цветы свалили на прилавок вместе с только-только срезанными розами.

Тишина начала сдавливать виски – никогда на всей памяти Горация Черная мантия не думал над ответом столь долго. Живущий отдельно от остального лица рот искривился пуще прежнего, но уголки сложились в идеальную линию. Шрам на лбу будто побелел; если бы Тень не знал Морна достаточно долго, то мог бы подумать, что тот волнуется. Никак нет. Просто начальник уделял каждому вопросу ровно столько времени, сколько тот заслуживал. И затянувшееся молчание было знамением очевидного: из кабинета они выйдут в изменившийся Мир. Как всегда и было.

– Много просите.

Два слова вылетели из-под плотно сжатых губ, хлесткие, два удара кнутом. Никто из гостей не дрогнул, а мужик постарше – тут Гораций пересилил желание протереть глаза – лишь слегка пожал плечами.

– До настоящих просьб мы еще дойдем. А учитывая все сказанное… Поболтаем на этих условиях.

Слова повисли в воздухе. Морн скривил лицо, отчего шрам на верхней губе уехал куда-то к носу. Выставив палец, покрутил им в воздухе.

– Болтовней обмениваются на других этажах. Я здесь занимаюсь тем, что слежу, как бы эта болтовня не свела страну в могилу.

– Не в моих привычках оценивать чужое старание, но ощущение такое, будто она уже давненько присыпана землей. На одно усилие приходится пара горстей свежего грунта. А где-то совсем близко притаился еще десяток гробовщиков, которые закопают этот Мир окончательно. Выглядит так, что мы вам вновь оказались нужны больше, чем вы нам.

Девчонка едва ли не прыснула, то ли восхитившись метафорой, то ли одобряя общую фамильярность, сквозящую в словах мужчины. Черная мантия даже не моргнул, его рот уже приоткрылся, чтобы ответить на очевидный выпад, как вдруг вмешался мальчишка:

– Страной мне заведовать не приходилось и никогда не придется.

Кривые губы сомкнулись, Черная мантия медленно перевел взгляд левее. Если юноша и смутился, то никак не выказал своего смятения, лишь слегка кашлянул и продолжил:

– Но я тоже мерил свое благополучие местом, где родился. Зачем думать о Мире вокруг, пока в твоем доме гнилые стены? Вот только, увлекшись латанием дыр, можно и не заметить, что снаружи ничего не осталось.

– Для родившегося в гнилом доме, вы, юноша, довольно бойко рассуждаете о вещах, неподвластных умам куда более гибким. Верно ли я понял, что благополучие страны ничтожно на фоне того, о чем вы хотите мне сообщить? – Уголок губ Морна приподнялся, словно предлагая оценить всю иронию ситуации.

Второй мужчина открыл было рот, но тут голос внезапно подала девчонка – чуть ли не впервые с тех пор, как Гораций столкнулся с ней на входе в кабинет.

– Обойдемся без витиеватой болтовни. Согласны? А насчет остального… – Она повернулась к Морну и отчеканила слова: – Стоит им довериться.

Прозвучало чуть ли не игриво. Гораций никогда не видел, чтобы к Черной мантии обращались так: повисший в воздухе совет можно было истолковать и как просьбу, и как приказ. Тем удивительнее, что Морн проглотил это. На сидящую в углу девушку он даже не взглянул. Вместо этого, словно желая оттянуть ответ, он порылся в кармане, вытянул на свет помятый мандарин – оранжевый огонек на черном фоне. Бледные пальцы впились в шершавую кожуру, капли сока обмочили поверхность стола.

– Пусть так. А затем мы определимся… Возможно, дыры в доме придется латать вам, а не мне.

– А когда было иначе? – Мужчина повел плечами, жилет протестующе скрипнул. – Могу заверить: еще немного, и Вильгельм окажется владыкой грязи среди гребаного ничего.

– Это угроза? – Пальцы продолжали щупать плод.

– Ничуть. С угрозами я завязал очень давно. Осталась лишь необходимость.

Словно аккомпанируя его словам, солнце наконец скрылось из виду, последний лучик скользнул по векам Горация, облака поглотили светило, и в комнате сразу помрачнело. В противовес этому Морн будто вывалился в реальный мир. Вместо подсвеченной по краям темной фигуры Тень увидел за столом побитого жизнью человека. Пусть и самого крепкого из тех, кого он знал.

– Владыка грязи…

Морн покатал эти слова на языке, пробуя на вкус. Перевел взгляд на свечку, будто кособокий огарок, весь в потеках воска, мог дать дельный совет.

– Говорите.

– А касаемо…

– Отсюда вы выйдете, – пальцы на оранжевом плоде замерли, – но то следствие не ваших просьб, отнюдь. Просто времена нынче интересные. И в будущем, если надумаете просить тюремщика не запирать клетку, лучше это делать до того, как зайдете в камеру.

Хорошо сказано. Дворцовые словесные перепалки всегда утомляли Горация, по нраву ему был их обычный с начальником диалог. Есть отчет и есть итог. Без пустой болтовни. Но скрипящий жилет следовало осадить, как и всю эту нелепую компанию.

Мужчина и юнец переглянулись, Тень даже слегка наклонился вперед, приготовившись ловить ушами информацию. В тот же момент их прервал стук в дверь. На мгновение все замерли, стоящий за дверью тут же нетерпеливо постучал вновь, в этот раз в унисон ему за окном послышался далекий раскат грома. Шрам на верхней губе начальника едва заметно дернулся, Гораций резко поднялся на ноги – оторвать зад от скамьи было приятно. Одним шагом преодолев расстояние до двери, он взялся за облезлую металлическую ручку и распахнул створку.

Глаза пришлось скосить вниз: очередной гость оказался коротышкой, ниже Тени минимум на голову. Маленький, но крепкий – Гораций сразу признал в нем человека, любящего помахать кулаками. Волосы на соломенной макушке топорщились во все стороны, широкое лицо, одно веко полуопущено, нос явно был сломан, и не раз.

Для кого угодно другого вид этого человечишки ассоциировался бы с проблемами и скорой потерей кошелька. Но для Горация он был привычен, словно сетка трещин на потолке отчего дома. Такие морды ему и встречались чаще всего по долгу службы.

Вот только в этот кабинет их не приглашали.

Человека на пороге отсутствие приглашения явно не смущало. Он скользнул обманчиво ленивым, а на деле цепким взглядом по Горацию, затем взор его метнулся в кабинет. Удовлетворившись увиденным, гость, не дав никому и слова сказать, проскрипел:

– Срочная доставка.

И, по всей видимости, посчитав объяснение достаточным, протянул Горацию средних размеров деревянный ящик. Тень принял дар, успев отметить количество ссадин и царапин на сбитых костяшках мужчины. Тот удовлетворенно кивнул, развернулся на каблуках, крадучись скользнул в сторону и через секунду скрылся за поворотом.

«Что сегодня за день такой поганый?»

Сжав зубы, Гораций повернулся к находившимся в комнате людям, сапогом захлопнул дверь – чуть сильнее, чем следовало. Отсутствие должного почтения у окружающих начало подтачивать его изнутри. Поборов желание протолкнуться сквозь стоящую по центру комнаты парочку, он прошагал вдоль скамьи и водрузил ящик на стол, прямо перед Черной мантией.

Морн, не выказав никакого удивления, внимательно оглядел посылку. Пара ладоней в высоту, тройка в длину, обычный такой ящик. Местами к деревянным стенкам налипла грязь, кое-где солома, на крышке виднелась истертая торговая печать. Покинув мастерскую плотника, когда-то давно этот ящик отправился в странствие по континенту, неся в себе все новые и новые результаты торговых сделок, договоренностей и рукопожатий. Одни товары из него вынимали, другие складывали внутрь, и уже невозможно было определить, откуда он начал свой путь и как давно. Так или иначе, путешествие это окончилось здесь, на столе у Черной мантии.

По спине Горация пробежал неприятный холодок. Слишком уж много всего произошло за сегодня, чего происходить не должно. Затылком он чувствовал, что взоры незваных гостей также обращены на хозяина кабинета. Так и не дочистив мандарин, Морн отложил его в сторону, к свече.

– Подсобите?

Гораций молниеносно отделил от пояса небольшой ножик, без лишних вопросов воткнул его в щель между стенкой и крышкой ящика, как следует поднажал. Пожалуй, даже чересчур сильно, отголоски подавленного гнева все еще клокотали в груди. Раздался треск, горстка щепок мелькнула в воздухе, крышка отлетела в сторону. Стол, жалобно скрипнув, качнулся, и многострадальный оранжевый плод слетел на пол, при этом каким-то чудом свеча осталась стоять на месте. Но на это никто внимания не обратил. Все взгляды были обращены на содержимое ящика, даже девица привстала со своей скамьи, не в силах противиться любопытству.

Морн, даже не пытаясь укрыть содержимое от чужаков, провел рукой по подбородку, затем медленно погрузил ладони в комья соломы. На мгновение замер, после чего раздался глухой звон, и на свет показалась бутылка из мутного стекла. В голове Горация мелькнула глупейшая мысль, что для вина, пожалуй, пока рановато. Особенно для такого количества – в посылку без сомнений вместилось еще три-четыре таких же бутыли.

Черная мантия покрутил емкость в руках, заботливо счистил налипшие на стекло соломинки. Казалось, он пытается рассмотреть сорт на потертой этикетке, будто в случае с подобным пойлом это могло иметь значение. В его глазах Гораций увидел всплеск жажды, подобно тому, как искрится взор заскорузлого пьяницы при виде желанного нектара. Но то было не стремление приложиться к горлышку, совсем нет. Этот взгляд начальника был ему прекрасно знаком. В этом кабинете информация ценилась похлеще любого пойла.

Чувствуя, как мурашки предательски побежали по хребту, он смотрел, как заботливо бледные пальцы начальника ощупывают знакомую светло-голубую печать у горлышка. Словно знаменуя момент, небо за окном взорвалось вспышкой, и капли дождя застучали по стеклу, сначала по чуть-чуть, несмело, а затем все быстрее и быстрее.

«Как-то незаметно осень пришла…»

Внезапно Горацию совсем поплохело; если бы не многолетняя выправка, колени бы у него подкосились. Навалилось сразу все: напряжение последних недель, долгая ночь в допросной камере. Затем заявившиеся на порог циркачи, выбившие его из колеи, готов Тень был это признать или нет. И наконец, эта закованная в мутное стекло весточка из Фарота.

Оторвав взгляд от начальника, для которого кабинета за пределами стола уже не существовало, он бросил резкий взгляд через плечо, быстро оглядев остальных людей в комнате. Девчонка уселась обратно на скамью, губы ее вновь были растянуты в ироничной ухмылке. Меж бровями юнца залегла глубокая морщина. Тень заглянул ему в глаза, ожидая увидеть непонимание напополам со смущением, но на дне карих глаз плескалось нечто такое, что заставило его нервно сглотнуть. Мужчина постарше, словно почувствовав что-то, слегка повел подбородком, будто предлагая плыть по течению. Гораций поспешно отвернулся.

Пытаясь скрыть накрывшее его замешательство, он суетливо нагнулся и схватил откатившийся в сторону мандарин. Начальник успел счистить часть шершавой корки, но пальцами Гораций ощутил не сочную волокнистую мякоть, а мерзкий гнилостный пушок.

В тот же миг на кривом лице Морна расползлась улыбка – зрелище куда более жуткое, чем многое из того, что Горацию доводилось видеть за свою жизнь. Пытаясь сдержать накатившую волну ужаса, под стук дождевых капель он медленно опустил голову и вымученно посмотрел на лежащий в руке оранжевый плод: наполовину покрытый белой пушистой плесенью.

Глава 1. Инструмент

Ушлые, сволочные гады. Всю жизнь не давали ему покоя – и вот на тебе: даже тут умудрились подпортить жизнь. И это после всего, что ему пришлось пережить! От несправедливости хотелось выть. Но нет, он не такой. Удача благоволит тем, кто способен подстроиться под обстоятельства, а не бросается с кухонным ножом против топора.

По жизни всегда так было: он, Гилберт, полз вперед по дорожке длиною в жизнь, а навстречу ему неслись припасенные божественными силами препятствия. Какой дурак пойдет в лоб? Извернуться тут, согласиться там, и вот уже в карман сыпятся монетки, такие тяжелые и приятные. А потом можно купить на них много всего, не так ли? Поэтому, когда тяжко становится, надо лишь найти куда свернуть. А там все само устаканится.

Сжав зубы, Гилберт в очередной раз стоически принял все невзгоды, подкинутые ему судьбой. Не в первый раз. И не в последний – что поделать?

Но как-то слишком уж много ухабов и ям под ногами образовалось за последнее время. Из насиженного гнездышка его выдернули безжалостно, нещадно. Он и прикинуть-то не успел, что и как. Бывают такие моменты, когда надо поменьше думать и побыстрее двигать ногами, спасая свою жизнь. Что он и сделал. И продолжал делать до сих пор. Шею еще долго жгло пламенем, которое погнало Гилберта прочь от родной земельки. На всю жизнь ему запомнится ощущение ужаса, преследовавшее его в тот день. Бесконечные потеки слез высыхали на загрубевших щеках, не успев даже добраться до клочковатой щетины. Что тут скажешь? Он выбрался из кошмара.

Но одно дело – из кошмара выбраться, а другое – пережить. Когда затылок стало хлестать не пламенем, а ночным ветром – пусть и по-летнему теплым, но все равно, когда встречаешься с ним ночью посреди поля, неприятно прохладным, – Гилберт крепко призадумался: что делать-то дальше? Можно было бы сказать, что начинать заново ему не впервой, однако чтобы что-то начать, нужно и что-то закончить. А особых достижений он за тридцать шесть лет своей жизни не накопил. Кошмар поглотил, прямо скажем, пусть и последнее, но немногое.

Осознав эту неприятную, но все же истину, идти вперед стало чуть легче. Первые часы. Затем ботинки оказались окончательно сбиты, ноги покрылись мозолями, да пара колючек впилась в ладонь. Приятного мало, к тому моменту он давненько не совершал длинных прогулок. Про образовавшиеся в результате невзгод новые дыры в одежде можно и вовсе промолчать. Их залатать – дело десятое.

До ближайшей деревеньки он дошагал в статусе бродяги. Люди, как сонные мухи, скитались по высушенным жарой улицам, но настоящего пекла они не ведали, куда им. Главное, что с побитого жизнью, потрепанного человечишки, заявившегося в гости, – какой спрос? Так он и растворился в шуме улиц. Жался к заборам, крался огородами, пока стенки желудка терлись друг о друга. Выжидал, понимая, что день – не его время. А ночь принесла с собой новую одежку, пусть и среднего пошиба, да пару монет.

Бывший владелец остался лежать на пыльной земле. Гилберт так и не узнал, поднялся тот бедолага на ноги или нет. Если и повезло, то к тому моменту он сам был уже далеко. Утек из столь удобно подвернувшегося селения, словно вода сквозь дырявую кружку, подальше от собственного греха. Добытой малости хватило, чтобы пережить еще один рывок прочь. А после, уже на границе Срединных земель, пришлось крепко призадуматься: а что дальше?

Монетки все были потрачены с пользой, не в пример лучше чем то, как ими могли распорядиться бывшие владельцы. Потому особых угрызений совести Гилберт не испытывал. Не только тогда, но и в целом на жизненном пути. Вот только настал неизбежный момент, когда кисло-сладкая жидкость в стакане обнажила дно, а грязные пальцы катали по столешнице последнюю сиротливую медную монетку.

В тот момент не иначе как судьба послала ему детину, решившего обрушить кулак на нос своего собутыльника. Ну, так тогда казалось. Мир вокруг взревел, прочие посетители повскакивали с мест, ныряя в потасовку с усердием любвеобильного мальчишки на сеновале. Гилберт же, по своему обыкновению, пошел обходным путем. А именно: проворно шмыгнул под стол. Свою физиономию подставлять под чужие кулаки он точно не собирался. И всегда есть шанс, что кто-то повалится на деревянные доски достаточно близко, чтобы предоставить доступ к своим карманам.

Под крики, всхлипы, рев и треск дерева он уныло ковырял ногтями щербатые доски, пару раз приложившись к ним щекой. Царящий вокруг хаос приятно убаюкивал и ни капли не пугал, самое страшное он уже пережил. Но потом все внезапно закончилось – и вмешался его величество случай. Шум прекратился, стоны стихли, а комнату наполнили не крики дерущихся, а гневные причитания. С трудом оторвав голову от пола, он все не мог понять, мерещится или нет? А затем аккуратно вылез обратно на свет.

Первым на поле битвы заявился, как ни странно, не какой-то стражник, а довольно уныло выглядящий пузатый господин. До высокородного ему было ой как далеко, но Гилберт честно признал: если делить людей на крестьян и господ, в выигрыше будет тот, у кого меньше заплат на одежде.

– Клятый идиот! Дубина!

Не в силах совладать с чувствами, толстяк рванулся вперед и отвесил довольно внушительный пинок по одному из бездыханных тел. Возможно, одному из тех, что и начали драку, а может, и нет. Несчастный отозвался стоном. Под отзвук этого протяжного всхлипа Гилберт скользнул вперед, руководствуясь скорее чувствами, нежели здравым смыслом. Люди в отчаянии или в гневе – словно податливое тесто, главное знать, куда надавать.

– Господин, успокойся, расскажи, почему злишься? Я тут с самого начала трясусь, может, подсоблю чем?

Толстяк бросил на него злобный и одновременно жалобный взгляд, сплюнул на пол.

– Подсобишь, как же.

Гилберт не обиделся. А толку? А то ведь так и уйдешь обиженным. Вместо этого он подхватил с чужого стола чудом уцелевшую бутылку, отработанным движением слил жидкость в чашку, протянул грубияну.

– А вдруг?

Темные глазки светились недоверием, но емкость толстяк принял и стремительно опорожнил. Гилберт и сам быстро приложился прямо к горлышку, украдкой разглядывая этого человека. Лицо мужчины раскраснелось, и он с придыханием выпалил:

– А что тут рассказывать, караванщик я. А этот придурок, – тут он вновь от души пнул распростертое тело, – носильщик мой. Который, уж будь уверен, прекрасно знал, что этим вечером мы отчаливаем. Мразь! Знал ведь, что сегодня его хоть запри, хоть опои, главное – в кабак не отпускать. И вот результат. Сволочь!