Слово

Елена Дейнега

Слово

«Пожалуй, у ребёнка нет потребности сильнее, чем потребность в отцовской защите», – З. Фрейд.

«Знание собственной тьмы – лучший способ борьбы с тьмой других людей», – К. Юнг.

Глава 1

Ночь обернулась для Генри очередным, привычным кошмаром. Задержавшись на работе допоздна, он нехотя вернулся в одинокую тёмную квартиру, в которой его не ждал никто, кроме собственных мыслей и страхов, ненавистной тишины и тьмы. Вечер протекал совершенно обычно, всё своё внимание Генри сосредоточил на простых повседневных вещах – ужин, лёгкая уборка, душ. Неумолимо приближалось время сна, встречи с тишиной и темнотой, время остаться наедине с собой.

Сердце бешено колотилось в груди, дыхание перехватывало, а измученный за долгий рабочий день мозг начинал кричать о несуществующей опасности.1

«Мы умираем! Умираем! Что-то не так! У нас сердечный приступ!» – орал организм, хотя разумом Генри прекрасно сознавал, что это совершенно не так. Он всеми силами пытался удержать себя в руках, размеренно дыша, отвлекаясь на нейтральные темы и размышляя о своей проблеме, как о чём-то абсолютно обыденном.

«Нет, нет…» – успокаивал он себя. – «Сердечный приступ выглядит совсем иначе. У меня нет ни холодного пота, ни болей в руке… Я не умру, всё хорошо…»

Однако справиться с паникой удавалось далеко не всегда, и порой любые попытки успокоиться приводили лишь к тому, что всё становилось ещё хуже. Вчера, например, было именно так.

Мозг продолжал сигнализировать: «Да как же ты не понимаешь?! Всё очень плохо!»

И успокоиться в подобных случаях можно только одним способом: прекратить тщетную борьбу с самим собой. Генри упал на подушку, слушая дикий ритм сердца в ушах и глядя в непроницаемо-чёрный потолок. Где-то на улице шумел ветер, колыхались ветви деревьев, изредка проезжали машины. «И кому, кроме меня, не спится в столь позднее время? Кто эти люди, куда они едут среди ночи?…»

На кухне капала вода из крана – ритмичный, раздражающий звук, эхом отражающийся от стен.

«Надо бы починить… Уже который день забываю».

Постепенно на Генри снизошёл покой, веки сомкнулись, сознание погрузилось в глубокий сон.

Он проснулся от звонка будильника, не успев толком выспаться за ночь. Взял телефон в руки, выключил будильник и лежал несколько минут, пытаясь не уснуть.

«Проверить Джонсона, узнать, как себя чувствует Кайл, потом ещё надо спросить у Элли, помогла ли ей та методика…», – вяло размышлял он.

– Ох… – невольно вырвалось у Генри, когда он наконец-то поднялся с постели. Тапочки едва слышно шаркали по потёртому полу.

Обычно он не слушал новостей по утрам, руководствуясь принципом: не читайте газет до обеда, если не желаете испортить себе аппетит. Однако сегодня его что-то дёрнуло включить телевизор и слушать, попутно варя кофе в небольшой, старенькой турке. Голос диктора монотонно зачитывал:

– Мотоциклист не справился с управлением и разбился на улице…

– Цены на овощи вырастут к началу следующего месяца…

– Учёные начали исследования нового метода лечения рака на мышах, в скором времени планируется создать экспериментальный препарат для людей…

Кофе был сварен и налит в кружку с потрескавшейся от времени эмалью, турка отправлена в мойку, а Генри уселся за небольшой кухонный столик у окна. Теперь его глаза глядели прямо на экран и он без особого энтузиазма продолжал слушать и пить горячий напиток.

– Переходим к последнему репортажу: этой ночью на улице […] сгорел небольшой частный дом, погибла женщина, пострадал ребёнок. Мальчик доставлен в больницу с ожогами 40% тела, медики сообщают, что состояние пациента «стабильно тяжёлое».

На экране в то же время мелькали кадры горящего здания, фигуры пожарных казались чёрными на фоне пламени. Затем показали машину скорой помощи и подростка на каталке, потом пошли кадры из больницы. Генри потёр глаза и выключил телевизор.

«Бедный ребёнок…» – думал он, делая ещё один глоток.

Мысли о пострадавшем мальчике не покидали Генри всё утро. Он машинально жевал тост с джемом, но вкуса еды совершенно не ощущал. Перед глазами всплывали кадры из выпуска новостей: обожжённое лицо ребёнка, врачи в белых и синих халатах вокруг мальчика.

«Как же теперь будет жить этот малыш? Страшно представить, какие травмы он получил…» – размышлял психолог, собирая сумку для работы.

Генри надел пальто, взял приготовленную сумку и ключ от машины, запер дверь и, подёргав её для большей уверенности, вышел из подъезда и направился к парковке. Машина завелась на удивление бодро, хотя возрастом своим автомобиль был ненамного моложе самого Генри. Выждав пару минут, он тронулся в путь, вглядываясь в утренний туман по ту сторону лобового стекла.

«Интересно, а у него есть ещё кто-то из родственников? – продолжал он задавать бессмысленные вопросы, – В приют попадёт же… Ужасное место».

Генри представлял, каково придётся мальчику в приюте, поскольку и сам был выходцем из казённого учреждения для сирот. Множество воспоминаний тут же заполонили разум: серые стены, поцарапанные полы и запах старой краски. Генри помнил каждую мелочь: как скрипели железные кровати в спальне, как громко хлопали рассохшиеся двери столовой, как воспитательницы вечно спешили куда-то, не замечая одиноких детских глаз…

Корень своих текущих проблем Генри видел именно там – в ныне далёком, но всё ещё живом прошлом. Панические атаки, боязнь темноты и тишины – всё это имело свои истоки в тех холодных коридорах, где он, как и многие другие дети, искал когда-то хоть каплю тепла и понимания.

Свою профессию Генри Митчелл выбрал в основном ради того, чтобы как следует разобраться в самом себе. Реальность же, как обычно, оказалась несколько иной, и теперь он мог отлично понять чувства своих пациентов, так и не разобравшись с собственными.

Глава 2

Машина припарковалась у больницы, Генри заглушил двигатель и, взяв сумку и закрыв дверь авто, бодро зашагал вперёд. Поздоровавшись с охранником на входе, он проследовал к своему кабинету.

Больница жила. В воздухе витал запах лекарств и дезинфекции. Повсюду уже сновали санитарки, в углу вели беседу двое пациентов, что-то катилось, стучало, гремело… Иными словами – дышало. Он остановился у широкого окна, с видом на больничный сад. Утреннее солнце освещало юных пациентов, играющих под присмотром внимательных медсестёр. Кто-то увлечённо рисовал мелками на асфальте причудливые узоры, другие сидели на деревянных скамейках, погружённые в свои мысли, а некоторые наблюдали за игрой осеннего ветра в кронах деревьев. В этом месте время текло по-особенному, словно застыв в вечности. Каждый звук имел свой смысл, каждый взгляд рассказывал историю, каждая улыбка – как драгоценный камень, добытый с огромным трудом. Генри знал этот мир изнутри. Он понимал страхи и надежды каждого, кто находился в стенах больницы. Его опыт работы с душевнобольными пациентами научил его видеть за маской безумия человеческую душу, жаждущую понимания и помощи.

«Джонсон, Кайл, Элли… И… Кто-то ещё был, я же точно помню…» – думал Генри, подходя к кабинету.

Ключ отворил белую, деревянную дверь и впустил своего обладателя в светлое, просторное помещение. Пастельные тона стен и приглушённый свет создавали атмосферу спокойствия, но Генри, как никто иной, знал, что за внешней умиротворённостью всегда скрываются самые разные человеческие драмы.

Сумку небрежно поставили на стол, пальто – оставили на вешалке. Генри схватил со стола несколько бумаг, проверил время на настенных часах и понял, что на обход у него есть не более двадцати минут.

«Так, значит – Джонсон, Кайл, Элли…» – взгляд скользил по заметкам, написанным от руки. – «И Лея, точно! Как же я так о ней забыл?…»

Бумаги бросили на прежнее место, на строгий костюм – надели белый халат.

«Зачем он мне нужен? Я же ведь даже не врач…» – думал Генри каждый раз, застёгивая пуговицы, но и поделать с этим ничего не мог: такие уж в их больнице правила.

Взглянув в зеркало, Генри поправил галстук и направился к своим подопечным. Он вышел из кабинета, закрыл дверь на ключ, бросил его в карман и зашагал по длинным коридорам в направлении нужных палат. Навстречу ему шёл психиатр Стивен Хендерсон, он уже закончил обход и направлялся в свой кабинет. Выглядел тот, как и любой среднестатистический мужчина пятидесяти лет: крупная, склонная к полноте фигура, кожа со следами пигментации и морщин, лёгкая седина на некогда тёмных волосах.

– Что-то вы припозднились сегодня, Генри! Непоря-ядок. – последнее слово он с юмором протянул и замечание высказал, в целом больше шутливо, нежели строго.

– Признаю, виноват. – пожал плечами Генри и продолжил свой путь, не сбавляя шага.

Сегодня, как и в любой другой день, он идеально уложился в график, хотя пришёл позже обычного: вместо привычных пятнадцати минут до начала оставил себе всего пять. В его голове уже крутились мысли о предстоящих встречах с пациентами. Каждый из них был для Генри не безликим именем в списке, а живой историей, требующей внимания и понимания.

Джонсон Левис, шестнадцать лет, диагноз: шизофрения, F20.9.2 Заболевание диагностировали годом ранее, а в больницу попал после того, как перестал пить прописанные ему таблетки и «поймал» приступ психоза. Психиатр заключил, что Джонсону не помешают занятия с психологом, в целях урегулирования уровня тревожности и гнева.

Джонсон сидел на кровати и бесцельно смотрел в стену, когда Генри потревожил его покой своим присутствием. Подросток медленно повернул голову в сторону входа, задержал взгляд буквально на пару секунд и с той же медлительностью вернулся в исходное положение. В больничной одежде его фигура, высокая и тонкая, казалась особенно неказистой. Длинные ноги повисли, как плети, руки сложены на коленях. Волосы, своим оттенком совсем чуть-чуть не доходящие до чёрного цвета, заметно растрепались и теперь торчали во все стороны.

– Доброе утро, – поздоровался Генри, улыбнувшись. – вижу, ещё не проснулся?

– Нет. – ответил Джонсон. – Проснулся.

– Я так понимаю, доктор Стивен уже заходил к тебе?

– Да.

Выглядел Джонсон таким образом почти всегда, ещё с тех пор, как попал на лечение. Генри не хотел этого признавать, но всегда думал, что врач из Стивена так себе: он нередко ошибался с диагнозами и давал своим пациентам такие дозы препаратов, какие свалили бы с ног медведя. Собственно, именно это и происходило с детьми первое время: они едва держались на ногах, не то ползая, не то хватаясь за стены. Кто-то и вовсе просто спал. И благодарен Стивен должен быть удачно сложившейся судьбе и множеству связей, не позволяющих сместить его с данной должности, а то и вовсе сделать то, что уже давно должны были при любых других обстоятельствах: просто уволить.

Джонсон оказался крепким малым и поэтому ходил ровно, спал столько же, сколько и любой другой человек, но вот беда: на диалог с ним выйти стало очень тяжело. Генри работал с ним чуть меньше месяца и потому имел возможность сравнить «Джонсона тогдашнего» и «Джонсона текущего».

«Надо будет сказать ему, чтобы дозировку уменьшил… Нельзя же так». – отметил Генри в мыслях.

Из жалости к ни в чём неповинным детям он часто подсказывал Стивену возможные варианты диагнозов, и помогал ориентироваться в допустимых пределах дозировок (хотя, вообще-то не имел на это никаких прав). Порой Генри даже казалось, что Стивен откровенно ненавидит свою работу, однако вслух такого никогда не произносил, во избежание конфликта.

– Хорошо… – тихо сказал Генри, делая заметки в тетради. – Спрашивать у тебя о самочувствии бесполезно, так? – продолжил он более громко.

– Да. – ответил Джонсон и снова медленно повернул голову к Генри. На него смотрела пара пустых, серых глаз. – Всё нормально.

– Спишь хорошо? Кошмаров нет?

– Всё нормально. – повторил Джонсон.

– Хорошо… – Генри мельком глянул на пациента и записал: «состояние стабильное, на контакт идёт неохотно». – Голоса не беспокоят? Глаза на стене? Помнишь, ты говорил мне о них в прошлое посещение?

– Помню. – ответил Джонсон. – Беспокоят. Но мне наплевать.

Тут Генри задумался, зачеркнул заметку о разговоре со Стивеном.

«Возможно, ему ещё рано уменьшать дозировку». – сказал себе в мыслях при этом.

– Понял. Зайдёшь сегодня ко мне?

– Не хочу… – Джонсон повернул голову в исходное положение. – Нам не о чем говорить.

– Почему ты так думаешь? – учтиво поинтересовался Генри.

– А что мне вам рассказать? У меня ничего нового нет.

– Ну, как же… Нам не обязательно говорить о чём-то новом, мы можем обсудить всё то же самое. Ну, или – твои чувства, например.

– Нет у меня… Чувств. – закончил разговор Джонсон.

Генри подчеркнул заметку о том, что контакт с Джонсоном наладить пока не выходит.

– Ладно, как скажешь. – сказал Генри, закрывая тетрадь. – Но если вдруг передумаешь – то приходи, буду рад тебя видеть.

– Хорошо. – ответил Джонсон, чем дал Генри смутную надежду.

«Трудный подросток, конечно… Но ничего, справимся как-нибудь». – думал он, закрывая за собой дверь.

Следующий пациент: Кайл Олсон, четырнадцать лет, выраженный депрессивный эпизод высокой степени тяжести, F32.2.3 Пытался покончить с собой, после чего и попал в психиатрическую больницу. Пережил множество издевательств в школе и физическое насилие со стороны отца. Ребёнок хороший, но жутко замкнутый – первые два занятия почти ничего о себе не рассказывал, затем стало проще: постепенно, словно опытный строитель, Генри смог выстроить между ними хрупкий мост доверия – кирпичик за кирпичиком. Как и с Джонсоном, они работают вот уже почти месяц.

– Доброе утро, Кайл. Как самочувствие? – Генри решил, что будет лучше присесть на небольшой табурет перед мальчиком.

«Никогда не позволяй больным вставать между тобой и дверью» – гласило одно из самых главных правил любых психбольниц и он соблюдал его, иной раз даже не задумываясь: автоматически. Так вышло и сейчас.

– Уже лучше. – тихо сказал Кайл, кивнув.

Он был ребёнком худым и невысоким: в свои годы достигал отметки в сто сорок восемь сантиметров; вес – сорок пять килограмм. Кроме того, его отличали пушистые волосы тёплого коричневого оттенка, выразительные, миндалевидные зелёные глаза и чуть торчащие уши.

– Чудесно. Как спалось? – Генри улыбнулся и раскрыл тетрадь на коленях.

– Спалось хорошо… Правда, кто-то ночью кричал и тогда я проснулся… – мальчик опустил голову, невольно зацепившись взглядом за длинный, розовый шрам на внутренней стороне правого предплечья. – Но потом всё равно очень быстро уснул.

– Тебя напугал этот шум? – участливо спросил Генри.

– Да нет, не то, чтобы… Неприятно просто.

– Понял. – психолог кивнул. – Придёшь сегодня ко мне?

– Думаю, да. – Кайл покачал головой и наконец поднял взгляд, но смотрел не на Генри, а куда-то в сторону, лишь на секунду задержавшись на страницах тетради. – Можно после обеда зайти?

– Конечно можно. Приходи в любое время. – Генри опять улыбнулся.

– Спасибо. – тихо произнёс Кайл, впервые за встречу посмотрев психологу прямо в глаза.

Он вышел за дверь и только после этого написал: «присутствует лёгкая тревожность, избегает зрительный контакт». В целом – картина выглядела неплохо, поскольку раньше эта самая тревожность была очень даже выраженной. Генри порадовал увиденный прогресс, пускай и совсем незначительный.

Далее – Элли Рассел, пятнадцать лет, расстройство пищевого поведения. Диагноз в карточке записан как нервная анорексия ограничительного типа, под кодом F50.01.4 В больницу положили родители, так как девушка достигла отметки в тридцать девять килограмм при росте метр шестьдесят пять сантиметров, и усиленно отказывалась от еды, несмотря на плохое самочувствие. Отказ мотивирован исключительно психологическими причинами, а именно – страхом перед набором лишнего веса. При этом – пояснить, что для неё значит понятие «лишний вес» так и не смогла. За первые две недели пребывания в больнице набрала полтора килограмма и при помощи длительных бесед с Генри наконец пошла на поправку.

– Доброе утро, Элли, как твои дела? – спросил он, садясь на похожий табурет.

– Ну, уже легче… Ещё сто грамм набрала. – одной рукой она поправила прядь светлых волос, подстриженных под «каре».

Генри сдержанно улыбнулся.

– Замечательно. А что ты при этом чувствуешь? – спросил он.

– Н-не знаю. – голос девушки дрогнул. – Не могу сказать. Вроде бы и рада, ведь это хорошо… А вроде бы, ну…

– Тебя по прежнему беспокоит твой внешний вид, так?

Элли кивнула. Генри тоже закивал и задумался.

– Понял, а мои методики борьбы с тревогой помогают?

– Ну… Иногда.

– В каких ситуациях, по твоему мнению, они наиболее эффективны? – поинтересовался Генри.

– Не знаю. По-разному. Это, скорее вот, знаете? От настроения зависит, что ли…

«Знаю. Прекрасно знаю». – мысленно согласился Генри, вспоминая собственные битвы с тревожностью.

– Понял. – Генри снова кивнул. – Могу ли я ожидать твоего появления у себя в кабинете сегодня?

– Угу. – Элли тоже кивнула. – Приду.

– В таком случае – буду ждать. – Генри ещё раз улыбнулся и вышел.

Уже в коридоре вздохнул и посмотрел на тетрадь. Решил, что не будет ничего записывать и направился к последнему своему подопечному.

Лея Паркер, четырнадцать лет, биполярно-аффективное расстройство первого типа, F31.12.5 Заболевание отягощено проблемами с контролем гнева. Направлена также по рекомендации Стивена, с чем Генри не спорил: новых ребят он к себе брал очень даже охотно. Она являлась, пожалуй, самой сложной его пациенткой, после Джонсона: её настроение могло меняться в считанные секунды, а вспышки гнева всегда являли собой нечто крайне непредсказуемое. Генри работал с ней чуть дольше, чем с остальными: эта неделя стала четвёртой по счёту.

Постучав, он вошёл в палату. Лея сидела у окна, рисовала что-то в блокноте. Увидев Генри, она на мгновение замерла, а потом снова вернулась к своему занятию. Чем-то своей внешностью она напоминала Кайла: такая же маленькая, круглолицая, только глаза голубого окраса и кожа чуть смуглей.

– Доброе утро, Лея. Как твоё настроение сегодня? – спросил Генри, присаживаясь на стул рядом с кроватью.

– Доброе утро. А у вас? – спросила она в ответ, не отрываясь от рисунка.

– У меня? – Генри удивился, улыбнулся и приподнял брови. На секунду ему даже стало неловко. – У меня всё хорошо. Поэтому я и интересуюсь, как себя чувствуешь ты?

– Тоже хорошо.

– Это отлично. А могу я спросить, что ты там рисуешь? – Генри чуть наклонил голову, смотря в сторону блокнота, вокруг которого были раскиданы цветные карандаши.

Лея показала ему набросок: яркие цвета, причудливые формы, ничего конкретного. Но в этом хаосе красок чувствовалась какая-то дикая энергия.

– Это мой внутренний мир. – серьёзно ответила она. – Сегодня он разноцветный.

Генри улыбнулся, по-настоящему, искренне.

– Вижу. И это очень радует. Как спалось?

– Нормально. Только… – она замялась. – Мне приснился плохой сон.

– Расскажешь?

Лея покачала головой:

– Не сейчас. Может, потом.

Генри кивнул, принимая её ответ:

– Хорошо. Знаешь, я заметил, что когда ты рисуешь – становишься спокойнее. Может, попробуем использовать это на наших сессиях?

– Можно попробовать. – согласилась Лея, впервые за время разговора подняв глаза на психолога.

– Чудесно. В таком случае – буду ждать тебя сегодня. Придёшь?

– Договорились! – ответила Лея и улыбнулась.

Генри вышел из её палаты с чувством выполненного долга. Несмотря на все сложности, порой работа с пациентами приносила ему радость. Вернувшись в кабинет, он записал в дневник наблюдений: «Лея проявляет открытость в творчестве. Отмечаются улучшения в контроле эмоций. Рекомендовано продолжить арт-терапию6».

Проведя ещё два-три часа в своём кабинете, Генри взглянул на часы и понял, что до обеда осталось не так уж и много времени, а это значит – скоро начнётся работа с пациентами. День только начался, впереди его ждало много задач.

За обедом Генри решил взять себе чай (есть от чего-то не хотелось) и сел, по привычке, за тот же столик, что и «многоуважаемый» психиатр Стивен.

– Как прошёл обход? – поинтересовался врач у психолога почти равнодушным голосом.

На самом деле, Генри не обязан проверять своих подопечных, однако он сам считал это необходимым: так проще отслеживать процесс лечения, а общение в нестандартной обстановке помогает взглянуть на одних и тех же людей с новой точки зрения. Стивену это казалось излишним, даже немного забавным, но он не возражал. В больнице Генри прощали многие вещи, поскольку найти настолько же ценного и талантливого сотрудника – непросто.

– Неплохо. У Элли, Леи и Кайла наблюдаются улучшения, а вот Джонсон… – Генри сделал паузу, чтобы правильно подобрать слова. – Ну, можно сказать, всё по-старому.

– Главное, что не кидается ни на кого, уже хорошо. – холодно прокомментировал психиатр.

– Однако же, – психолог бросил чуть недовольный взгляд на врача. – я никогда не наблюдал за ним какого-то буйства.

– Угу, это пока. – кивнул Стивен и отпил из своей кружки.

– Пока? – уточнил Генри, приподняв левую бровь.

– Пока он на уколах. – пояснил Стивен. – Когда переведём на таблетки – возможно, понадобится ваша помощь. Вы же знаете, что его привезли сюда принудительно? Он пытался драться с фельдшерами.

– Ну, ещё бы… У него же психоз7 случился. Вряд ли что-то подобное произойдёт здесь.

– Тем не менее: я со своей стороны наблюдаю серьёзные изменения в личности, причём – негативного характера. Симптоматика в основном, опять же – негативная8. Но кто знает, что будет дальше? Шизофрения – болезнь многогранная, поэтому каждый пациент для нас, как уникальный случай.

В данном вопросе Генри со Стивеном спорить на стал, просто сделал крупный глоток чая и окинул глазами столовую. Решил всё-таки обсудить то, что не так давно зачеркнул:

– А вы не думаете, – осторожно начал Генри. – что возможно, стоит попробовать снизить дозировку препаратов? Парень выглядит слишком заторможенным.

Стивен искривил губы в ироничной улыбке:

– О, наш психолог опять решил в фармакологию полезть? У каждого своя специализация. Моя – назначать лекарства, ваша – работать с психикой.

Генри сжал чашку крепче, но сдержался от резкого ответа.

– Я говорю о том, что вижу. Также, как и вы. И, опять же – как мне вести разговор с пациентом, если он плохо понимает, где находится?

Стивен отвёл взгляд, словно рассматривая что-то за окном.

– Знаете, Генри, иногда мне кажется, что вы слишком близко принимаете к сердцу дела пациентов. Это может мешать вашей работе.

– Мешать работе? – Генри едва сдержал улыбку. – Разве не в этом суть нашей профессии – заботиться о пациентах?

– Заботиться – да. Но не растворяться в их проблемах. Вы же сами психолог: должны понимать опасность эмоционального выгорания.

Генри промолчал, глядя в свою чашку. Слова Стивена задели его за живое. Он действительно переживал за каждого ребёнка, возможно, даже слишком сильно. Но разве можно иначе, когда речь идёт о чужих судьбах?

– Да, кстати: насчёт пациентов. Сегодня должны будут ещё одного парнишку привезти и я уже решил, что направлю его к вам. – Стивен перевёл взгляд с окна на Генри, в глазах блеснул какой-то недобрый огонёк. – У него сложный случай асоциального расстройства личности9. Любит вредить всему живому, причём – ему совершенно не важно, букашка то или человек. Думаю, с ним возникнет немало проблем… И, вполне вероятно, что он у нас задержится. Таких, как он, раньше частенько называли «психопатами».

Генри почувствовал, как внутри всё похолодело от этих слов. Психопат? В его списке рабочих задач? Он знал, что работа в психиатрической клинике редко бывает лёгкой, но такой пациент мог представлять реальную опасность для всех вокруг.

– АРЛ? – осторожно переспросил он. – Вы уверены в диагнозе?

– Более чем. – Стивен отхлебнул кофе. – Мальчишка уже успел натворить дел в обычной больнице. Говорят, он даже пытался навредить медперсоналу.

– В больнице? А зачем ему… Понадобилось…

– Точно не знаю, но говорят, что пытался как-то причинить себе боль. Причём – суицидальных наклонностей у него нет, во всяком случае – из разговора с родителями я их не обнаружил. А уж как оно там на самом деле… Сегодня и узнаем.

Генри кивнул, допил чай, попрощался с психиатром и вышел в коридор. День обещал быть очень интересным.

Глава 3

Кабинет был устроен так, что в углу находился рабочий стол, рядом – вешалка и дверь, неподалёку от стола стоял книжный шкаф, забитый преимущественно медицинскими картами пациентов и книгами по психологии, а большую часть пространства занимали два небольших диванчика кремового цвета, расположенные друг напротив друга. Их мягкая обивка помогала создавать атмосферу уюта и безопасности. Посередине, ними своё место нашёл длинный кофейный столик песочного цвета. Сейчас на его поверхности играли полоски солнечного света из окна, прикрытого жалюзи.