Сказание о Колодце желаний

Мария Левая

Сказание о Колодце желаний

Пролог

Пролог

Старик в белом плаще остановился у больших обсидиановых ворот. Матовые холодные створки поглощали свет вокруг, оставляя лишь зловещую черноту. Всего один луч серебристого света падал на покрытое морщинами лицо. Длинные посеребрённые волосы ниспадали на сутулые плечи. Старик коснулся ладонью ворот, и те со скрипом отворились. Аргофсено́л, бог времени, Владыка судеб, сын Ма, рождённый не ею, и прочая, прочая, прочая (имён у него было множество; кто-то утверждает, что сотня, кто-то, что тысяча, сам же он сбился со счета на семьдесят пятом) вошёл в свои владения.

Ряды книжных шкафов, заполненные летописями мира под названием Пала́врас, тянулись вдаль. Пыль веков клубилась в воздухе, потревоженная его приходом. Каждый том хранил в себе эхо прожитых жизней, свершённых подвигов и забытых трагедий. Аргофсено́л прошёл мимо, не задерживаясь. Он помнил каждую букву, каждое слово, записанные его рукой.

Он остановился в центре зала у огромного котла. На дне бурлило варево. Но не для еды оно служило и не для ублажения глаз. Стоило только Аргофсено́лу заглянуть в него, и перед его взором открывались все тайны мира. Любые части Палавраса показывал ему Котел Времени. Было у столь ценного артефакта ещё одно свойство: ежели взять серебряный черпак и провести им круг в правую сторону, узришь ты то, что было на свете задолго до тебя; ежели сделать круг влево – откроются тайны того, чему только предстоит исполниться.

Бог времени склонился над котлом, как обычно, глядя за жизнью смертных. Всё текло мирно, как повелела Создательница Ма. Голоса, зазвучавшие отовсюду, оглушили его, заставили зажать уши.

– Свершилось.

– Свершилось!

– Предсказанное свершилось!

– Уже? – Бог времени задумчиво почесал бороду. По велению его пальцев к нему прилетела книга. Тёмная обложка хранила тайны, доступные лишь Создательнице и её верному другу. Тонкие страницы пожелтели и местами крошились, но прочесть слова ещё возможно. Летописи времён, которые он ведет с Кары, гласили, что прошло уже четырнадцать веков.

– Да, – Бог задумчиво листал страницы, пока не наткнулся на нужное имя. – Вот оно что… Да, ей прописана такая судьба.

– Свершилось! – Повторили голоса. Аргофсенол погрозил в темноту кулаком, и они замолкли.

– Первобоги ведают о грядущем? – спросил он голосящую черноту.

– Не ведают.

– Не ведают!

– Они ничего не ведают!

– Оба? – спросил Владыка судеб, зная, что голоса ответят лишь на прямой вопрос.

– Оба! – в унисон прокричали в ответ.

Аргофсенол глянул в круглое окно над Котлом Времени. Серый пейзаж расстилался за ним. Под солнцем Двор Ночи, владения ночных богов, казался безмятежным. Тёмная гора о двух пиках тянулась к небу, как дети тянут руки к матери, желая её ласки. Небесная река, соединяющая два пантеона, текла через владения Бога времени к Двору Дня, обители дневных богов. Он был виден в другом окне, висевшем аккурат напротив первого, но Бога он не занимал. Весь интерес его был прикован к Двору Ночи.

– Эзу́ру известно о произошедшем? – спросил он не о предсказанном, но о совершенном.

– Он знает.

– Знает!

– Повелитель Ночи ужасно зол!

– Кому-то несдобровать, – себе под нос пробубнил Аргофсенол. Он прекрасно знал, кому именно, и уже подсчитал волосинки, которые выдернули из рыжей головы смутьяна.

– Запрет.

– Запрет!

– Нарушил запрет!

Бог времени вздохнул. Эзуру ведь властен и убить неугодного, и в том случае придется ждать знамение снова. Большое всего на свете Аргофсенол не любил ждать. Он щёлкнул пальцами и, как только звук растворился в тишине, перед ним предстал белый, как лунный свет, кролик.

– Скачи к Ней и скажи вот что, – бог наклонился и прошептал в ухо кролика то, что до поры знать следует только им двоим да богине, коей слова предназначены. – Мать лун не должна позволить убить.

Разумный кролик кивнул и умчался в темноту. На его месте появился другой. У того белая шерстка пестрила коричневыми пятнами.

– Передай Ей вот что, – и бог снова зашептал на ухо питомца тайну. Кролик, и без приказа знавший, куда скакать, исчез. Рогатая богиня тоже была предупреждена.

Аргофсенол подошёл к гигантским песочным часам. Стеклянные колбы, каждая размером с небольшой дом, соединялись узкой горловиной. Вместо песка в них покоилась пыль веков, хрупкая, как тела мёртвых звёзд, и тёмная, как прах, что оставляют после себя смертные.

– Грядёт новое. Да исполнится воля Ма.

Он перевернул часы. Песок заструился вниз, отсчитывая мгновения до конца этого мира.

Глава 1: Встреча в таверне

Городок Монпельм, таверна «Золотой дракон», 1399 год

В самом сердце тихого городка Монпе́льма, среди извивающихся улочек и кривых мостовых, пристроилась старая таверна «Золотой дракон». Белёный дом в два яруса, украшенный балками из темного дуба, выделялся среди остальных четырехскатной черной крышей – хозяин не скупился на своё детище. Гигантский ящер на вывеске, прихлебывающий пиво из пузатой бочки, обещал всякому: «Тут нальют до отвала!» Таверна по праву слыла наилучшим местом для обдумывания грядущих походов, толкования жутких поверий и дележа добытого. Многие путешественники проходили через неё и останавливались кто на кружку местного эля, кто откушаться вволю, а кто и снять комнаты на втором этаже. Вкусная пища, теплый кров, веселый хозяин – вот за что любили «Золотого дракона».

Внутри полыхал камин, притягивая к себе и усталых с дороги путников, и зашедших на огонек местных жителей. Звучали тихие разговоры, смех и шепот о древних легендах. На стенах красовались старинные пергаменты и портреты искателей приключений, которые когда-то заглядывали в «Золотого дракона». Каждый из них оставлял часть своей истории, вплетая её в ткань этого места. Старый О́лдрик, хозяин таверны, полный весёлый человек с бурно растущей бородой, поистине гордился ими, да еще своим домашним рагу. Поговаривают, будто рецепт ему дала одна эллуки́йка[1], которой тот по молодости помог скрыться от погони.

На сцене полуслепой певец теребил струны старой лютни. Он пел о богах и героях, о звоне клинков на поле кровавых битв, потом завёл любовную балладу о прекраснейшей даме, что являлась ему во снах, и о своем давно потерянном соколе. Его песни всегда звучали в «Золотом драконе», и никто из монпельцев не мог сказать, давно ли он выступал в таверне. Даже старик О́лдрик не мог припомнить день, когда певец с глазами цвета горечавки впервые затянул у него свою балладу. Никто не мог и назвать возраст певца даже примерно и навскидку. Был ли он стар, о чём говорили редкие морщины и белые волосы, или молод, о чём судили по крепким ногтям и зубам да молодому звонкому голосу. Впрочем, жителей давно не беспокоил его неопределённый возраст, ведь все сходились в одном – так прекрасно петь мог только Серу́с из Монпельма!

Зрячим глазом Серус следил за слушателями, потому и не пропустил момент, когда дверь скрипнула, впуская внутрь холодный воздух середины осени. Чуть погодя в таверну заглянул здоровенный плечистый детина на голову выше всех собравшихся. Люди замерли и притихли, с интересом разглядывая его. Привычная одежда: брэ и шоссы[2], серый шерстяной у́пленд[3], теплый по погоде плащ да сапоги – в Монпельме одевались так же. Разве что дубинка у пояса да большая холщовая сума выдавали в пришедшем искателя приключений. Его лицо украсила широкая улыбка, и детина направился к свободному столу у камина. Ухнул на скамью и заказал две порции густого рагу, овсянку на пахте, эль, вино и кружку кипяченого молока. «Вот это аппетит! – подивился Серус, не прекращая теребить струны. – Старый Олдрик на нём нехило наживётся». Из любопытства, свойственного всем лицедеям, он продолжил наблюдать за пришлым человеком. Никто больше не обращал на него внимания.

– Скажи, хозяин, – обратился тем временем гость к Олдрику, теребя пальцами каштановую прядь, – в вашем городишке колдуны водятся?

– Да ну что вы, – натянуто улыбнулся Олдрик. – Отродясь не видывали. Ежели брякнул кто, так наговаривают!

Серус усмехнулся. Старина Олдрик не дурак приврать (исключительно ради пользы заведения, чтоб гостям радостнее сделать), но сейчас он говорил правду. В Монпельм колдуны не наведывались лет сорок, а то и больше. Сам Олдрик рассказывал, что видел одного, и то в далеком детстве, когда ещё под стол пешком ходил.

Детина кивнул, но как-то неохотно, будто не до конца поверил, и, бросив суму на лавку, вышел.

– Тут чисто! – крикнул он кому-то за дверью и вернулся в тепло.

Вместе с осенней прохладой внутрь вошла девушка в потертом кожаном доспехе. Она не была похожа ни на одну из женщин Монпельма. Невысокая, с точеными чертами лица, она напоминала знатную леди, и только черные короткостриженые волосы выдавали правду о непростой жизни, лишенной удобств и радостей. Переступив порог, она дала знак кому-то за спиной, чтоб подождали, нахмурилась и, положив руку на эфес торчащего из ножен меча, осмотрелась. Строгие глаза цвета северной стали зорко всматривались в каждого, отыскивая следы скрытых намерений. Удовлетворившись, девушка прошла дальше, всё ещё напряженная и готовая к неожиданной атаке. Следом за ней в таверну шагнул высокий тощий человек. Из-под тёмного плаща проглядывала зелёная одёжка – верная примета колдуна. Оба они присоединились к детине.

– Тут чисто, иначе я бы вас не звал, – обидчиво проговорил он.

– Осторожность не помешает, – фыркнула девушка, пододвигая к себе вино и порцию рагу. – Это твоего брата хотят убить.

– Прекратите оба, – недовольно шикнул на них колдун.

Он потягивал молоко, на овсянку не обратил внимания. Скрытый в тени капюшона взгляд его скользил по сидящим в таверне, но не с тревогой и опасением, как у его спутницы ранее, а с интересом. Ухо ловило разговоры в надежде услышать что-то полезное или занятное. Девушка и детина обсуждали рагу.

Серус тем временем закончил свои баллады и спустился со сцены. Он устроился на привычном месте в тёмном углу, где уже поджидали принесенные Олдриком эль и плата за выступление. Оттуда он продолжал рассматривать незнакомцев, повернув в их сторону зрячий глаз. И когда колдун незаметно для своих спутников направился к нему, Серус был готов встретить его. От шагов длинный плащ заколебался, на миг мелькнули красные сапоги – недобрый знак. Колдун остановился рядом и, опершись на стол тонкими руками, спросил тихим, но четким голосом:

– Позволишь?

Серус сделал вид, будто ранее не заметил его приближения, поставил на стол кружку эля – пара капель выплеснулась наружу, – усмехнулся, прищурив зрячий глаз.

– Я не собираюсь говорить с незнакомым колдуном, да еще и тем, кого свои же жаждут отправить на встречу с Марво́лесом[4] – он кивнул на красную обувь колдуна, столь яркую, что даже его слабые глаза заметили. – Мне думалось, что колдуны предпочитают зеленый цвет.

Он издевался, и это было понятно как самому певцу, так и подошедшему. Тот недовольно цокнул, пробурчал что-то нелестное в адрес обувки, скрыв её полой плаща.

– Я не сам выбрал эти сапоги, их даровал мне бог. Сдается, ты знаешь, что так помечают жертву колдовской охоты, – мрачно проговорил он, усаживаясь за стол. – Мое имя Камри́н, – представился и снял с головы капюшон. Рыжие спутанные пряди рассыпались по плечам, вызвав в памяти образ одного рыжеволосого мага, с кем Серус некогда водил дружбу. Тусклое бледное лицо легко было бы принять за лицо мертвеца, если бы не светло-карие почти жёлтые глаза, горящие светом жизни. – Я и мои спутники ищем одно место, которое, возможно, заинтересует и тебя.

– Серус, – кивнул в ответ певец и повернул голову, зрячим глазом на собеседника. Протягивать руку он не спешил: одни боги знают, чего ожидать от колдуна, преследуемого собратьями по ремеслу. – Зачем ты здесь? Не поверю, что такого, как ты, привлекают мои песни.

Во всяком случае, не одни лишь они. Как певец наблюдал за компанией, так и колдун бросал взгляды в его сторону. Желание подойти появилось не из интереса к красивому голосу, в этом сомнений Серус не имел, и оттого ему было вдвое любопытно. «Как же похож на Пе́тэра, – подумал певец, когда колдун моргнул, и жёлтые зрачки на миг скрылись веками. – Будто переродился!» Этого быть не могло: Серус знал, что друг не заслужил права на перерождение.

– Меня привлекли, – вкрадчивым голосом проговори Камрин. – Ты пел про сокола… как давно он пропал? – Лицо его вдруг скисло, и Серус заметил приближающегося детину.

– Этот тебе угрожает? – тяжелым басом спросил тот колдуна, приобнимая его сильной рукой за плечи. Жест отчетливо говорил, что обидчику готовятся набить морду.

Камрин скинул руку с плеча, будто та ничего не весила.

– Прости его, Серус, мой брат немного запамятовал хорошие манеры, – он окатил детину кислым взглядом, но тут же улыбнулся брату. – Извинись перед почтенным певцом, Джедо́н, и позови уже леди Ама́диз, пока и она не решила, что меня нужно защищать от слепца.

– Ты ошибся, колдун: я слеп всего наполовину, – усмехнувшись проговорил Серус, указав на глаз, – второй способен видеть, и очень хорошо.

Это его личное проклятье: правый глаз видел этот мир вполне четко, левый же смотрел лишь на тот мир, который некогда существовал на свете, да более никогда не случится. Находиться в двух мирах и ни в одном не быть по-настоящему – что это, ежели не кара богов за когда-то проявленное своеволие?

– Видно, глаз у меня не столь остёр, как язык. Мои извинения, не хотел задеть, – голос Камрина звучал слишком учтиво. Серуса это нисколько не беспокоило, он продолжил пить, как ни в чем не бывало.

Названый Джедоном тут же растерял удаль, промямлил извинения и направился к девушке в доспехе. Все ещё недовольный тем, что разговор прерывали, Камрин тяжело вздохнул:

– Джед слишком ревностно оберегает меня и видит опасность там, где её нет. Не держи зла на это.

– Я не в обиде, коли тому виной лишь братская любовь. Родная кровь дороже золота, и нет муки сильнее, чем видеть её страдания.

Серус отпил из кружки, на его землистом лице возникли пенные усы. Он знал цену братской любви, хотя сам был лишен этого дара судьбы. В его жизни была лишь одна родственная душа, но и ту он потерял.

– Колдун, за чью голову назначена награда, покорный ему детина и девушка с мечом – занятная компания, – добавил он, меняя тему.

– Может быть, она пополнится полуслепым певцом, – усмехнулся Камрин, в голосе его звучало предложение.

– Когда ты меня нанимал, то не говорил, что к нам присоединится кто-то ещё! – возмутилась подошедшая со спины леди Амадиз. Нежный голосок её никак не вязался с суровым видом. – Мне вас двоих хватало!

Серус взглянул на нее. Вблизи её юность стала ещё более очевидна. Гладкая кожа, едва заметные ямочки на щеках, изящный изгиб бровей и вместе с тем худое лицо да стриженые волосы. Нет, она должна была жить в замке с каким-нибудь лордом или носить сверкающие доспехи женского рыцарского ордена, а не стоять в таверне мелкого торгового городка в компании здоровяка с дубинкой и колдуна в красных сапогах.

– Успокойся. Джедон доплатит тебе, – махнул рукой колдун. Его брат кивнул и полез в суму за кошелём. Леди закатила глаза:

– Твоя щедрость не знает границ! Но осмелюсь напомнить, что казна у нас общая и невелика, а перекладывание из кармана в карман её нисколько не увеличит.

Грозил ли спор перерасти в ссору или это была привычная манера между леди Амадиз и Камрином Серусу было неведомо. А вот поприветствовать даму по всем законам благопристойности, раз уж она благородных кровей, стоило.

– Леди, – Серус встал со своего места и исполнил галантный поклон. – позвольте представиться. Серус Параго́н, певец, сказитель и просто обаятельный мужчина.

– Парагон? Не каждого назовут совершенным, – заметила леди, протянув руку, как это принято у знатных дам. Древнечеловеческий она, судя по всему, знала хорошо, и сразу уловила суть прозвища. – Верно, вы и правда превосходный певец. Я Кэссиа́на из рода Амадиз. Можешь звать меня Кэс.

Серус улыбнулся. Поднеся протянутую ладонь к губам, он, следуя правилам приличия, поцеловал отворот рукава. Джедон громко цокнул языком, развеселённый маленьким представлением.

– Так когда ты потерял сокола? – вернулся Камрин к прерванному разговору.

– Вот уже год, – тяжело вздохнул Серус, скорбя по своей утрате. Он потерял больше, чем просто питомца. – Его унесла вьюга, пришедшая из далеких земель.

– И ты его не искал? – влез в разговор Джедон.

– Искал, – зло посмотрел в его сторону певец. – Мы были с ним неразлучны, – продолжил он посеревшим голосом. – Он был моей семьей, последним, кто остался.

Кэссиана слушала разговор в стороне. Слова о семье заставили её моргнуть, взгляд, до этого суровый и недовольный, смягчился. Она подозвала подавальщика, чтоб заказать у него ещё вина, и когда тот его принес, подняла кубок.

– Говорят, что птицы возвращаются на зов любящих сердец, – её слова прозвучали как тост.

– Да услышит тебя Всеблагая Гвиннир[5], помощница и защитница жизни, – отвечая на это, Серус поднял кружку с элем и улыбнулся ей.

– Он не верн`тся, – цинично разрушил их надежду Камрин. И тут же добавил с загадочным видом: – Сам не вернется. Но ты можешь помочь ему.

Серус нахмурился и, подавшись вперед, произнес:

– Не играй со мной словами, говори прямо. Я лишь певец, и моя музыка не достигнет небес, куда унесло моего сокола.

Камрин наклонился, едва не стукнувшись лбом о лоб Серуса, и зашептал:

– Знаешь ли ты о легендарном Колодце желаний? Мы ищем его. – Слова колдуна заставили певца вздрогнуть.

– Его сто лет никто не видел! – воскликнул Серус, но сообразил, что разговор тайный, и понизил голос. – Говорят, его воздвигла сама Создательница Ма[6].

Колдун вытянул тонкие губы в самодовольном оскале, который пояснял всё больше, чем любые слова. Леди Амадиз вдруг резко схватила Камрина за руку и оттащила от стола.

Хоть и старались они говорить вполголоса, шипение Кэссианы не ускользнуло от натренированного уха Серуса.

– Во имя богов, что ты творишь?

Леди яростно упрекала колдуна за болтливый язык и предательстве некого уговора. В ответ раздался другой голос, мужской, мягкий и заботливый:

– Это что ты творишь, Кэс? Ты обязалась защищать брата, а не калечить его. – Джедон вступился за брата, за что тут же получил обвинение в семейной глупости обоих братьев.

Камрин же холодно осадил их и заговорил о неведомой гадалке на какой-то площади. Серус краем глаза заметил, как в замешательстве нахмурилась леди Амадиз. Вспомнить, о чем говорил колдун, ей было не под силу.

– Незрячая лютня без птицы приведет к цели, – торжественно опередил её Джедон. – Это про Серуса!

Его возглас привлек внимание некоторых мирно беседующих гостей. Они подняли головы и глянули в сторону странной компании. Однако вскоре вновь вернулись к элю да рагу, не найдя в разговоре ничего любопытного.

– Иногда ты меня удивляешь, братец. Всё же не такой глупец, каким хочешь казаться, – довольно хмыкнул Камрин. – Только вот кричать об этом на всю таверну нужды нет.

Польщенный Джедон улыбнулся и гордо выпятил грудь, явно довольный своеобразной похвалой брата.

– Ну, если на пользу дела… – протянула Кэссиана, скрестив руки на груди.

Не успела леди закончить, а Камрин уже вернулся за стол, где задумчивый Серус наглаживал пальцем деревянную ручку пустой кружки. Мысли его занимала цель, которую преследовали эти трое. Многие искатели приключений пытались найти Колодец желаний, но только никому удача так и не улыбнулась. Легенды гласили, что нашедший может просить у Колодца осуществление любой мечты. Многие желали его хотя бы увидеть.

Певцу было ведомо, что это не предание. Богиня Ма, создавшая этот мир и покинувшая его многие века назад, спрятала Колодец, чтобы смертные не поддались соблазну исполнить любое желание. Никто не знал, как его найти и какую цену нужно заплатить за его щедрость, но многие неустанно искали. И всё же награда была слишком заманчива, чтоб отказаться от надежды обрести её. Серус не знал, для чего Колодец понадобился этой троице, но подозревал, что поиски будут нелегкими.

Камрин сидел напротив, выжидая, пока певец обдумает предложение. Джедон сел рядом с братом. Он тоже молчал, не смея разрушить тишину. Кэссиана же осталась стоять за спинами спутников, пристально глядя на певца. Надеялась ли она, что он поддержит их идею и присоединится к поискам, или ждала, что откажется, – сложно было сказать.

– Сила Колодца может сделать нас великими, либо похоронить под тяжестью собственных мечтаний, – медленно проговорил наконец Серус.

– Рад, что ты не сомневаешься в его существовании, – протянул Камрин.

– Коли ты предложил, значит, у тебя есть подтверждение, колдун, – Серус был уверен, что без этого к нему бы не подошли и разговор не завели. – Знать бы только, где искать.

– Мы идем в Забытый дол, что лежит за Пограничным лесом, – Камрин не говорил, что Колодец находится именно там, но его голос намекал на это.

– Ты думаешь, что легендарный Колодец Желаний спрятан в забытом богами месте? – Серус хмыкнул, не сильно веря колдуну, которого уже успел мысленно окрестить безумцем. Кому ещё в голову придет столь амбициозная идея: найти то, что никому отыскать не по силам?!

– Я не думаю, я знаю, – скривил тонкие губы Камрин, задетый недоверием полуслепого певца. Он вновь накинул на голову капюшон, скрывая рыжую шевелюру. – Джедон, карту, – повелительным жестом потребовал он, вытянув костлявую руку в сторону брата.

Тот начал ощупывать свои карманы с безнадежной настойчивостью, затем, застыв, полез в висевшую на плече суму. Тонкие, словно жабьи, косточки пальцы колдуна нетерпеливо дернулись, ожидая, пока в ладонь положат кусок пергамента. Кэссиана раздраженно закатила глаза.

– Только не говори, что ты её потерял, – вздохнула леди рыцарь и прикрыла лицо рукой, когда Джедон кивнул, густо покраснев.

– Я могу поклясться, что положил её сюда, – жалобно начал оправдываться он, запустив руки в волосы.

– Кто-то стащил, – заключил Серус.

– Дрянной дракон! – лаконично выразила общую мысль Кэссиана.

Камрин ничего не сказал, даже строго на брата не глянул. Ощупав карманы собственных одежд, он завертелся на месте, будто пытаясь взглядом охватить всю таверну. Кэссиана, поняв, что колдун ищет воришку, последовала его примеру.

– Бесполезно, – махнул рукой Серус, попивая уже вторую кружку эля. – У нас тут часто вещи пропадают.

Неизвестный воришка орудовал в городке уже несколько месяцев. Жертвами его мелких краж становились лишь забредавшие в Монпельм небогатые странники. У местных жителей и знатных особ же ничего не таскали, потому и власти бездействовали.

Камрин прошептал себе что-то под нос, и воздух поплыл маревом, на миг делая незримое доступным глазу.

– Вижу! – вскрикнула Кэссиана, указывая пальцем в сторону угла у двери.

Там, скрываясь от любопытных взглядов, припав к полу, кралось странное существо. Оно напоминало корявое безобразное чучело, слепленное из палок и соломы. Существо остановилось и дернулось, словно почувствовав, что на него обращают внимание. Глаза, непомерно большие и блестящие, уставились на леди. В лапе чучело сжимало знакомый потертый пергамент.

– А ну верни! – воскликнул Джедон и кинулся в сторону воришки.

Тот юрко шмыгнул за дверь, а детина, не успевший затормозить, почти врезался в стену, что вызвало дикий хохот у посетителей таверны.

– Кратт[7], – сквозь зубы прошипел Камрин.

Он встал со скамьи и резвым шагом пошел к выходу. С удивительной для его щуплого тела силой дернул Джедона за ворот ками́зы[8], бросив краткое и сердитое «Поднимайся». Серус полагал, что злится колдун не на растяпу брата, а на существо, посмевшее его обворовать.

– Похоже, теперь в Монпельме не будут пропадать вещи, – усмехнулась Кэссиана, устремившись за ушедшими братьями.

Серус допил эль и тоже вышел вон. С этой компанией ему точно не придется скучать, а что есть скука, ежели не вечный враг певца? Остальных он нагнал почти сразу. Найти их было несложно: не каждый день по улочкам Монпельма слышится брань на колдовском языке. Ушлый кратт быстро убегал от преследователей, ловко выскальзывая из хватки Джедона, сноровисто уворачивался от меча Кэссианы. Камрин не отставал, бросая заклинания, но каждый раз кратт словно знал, куда именно прыгнуть, чтобы избежать магических атак.

– Он мчится к улице Старого клена, – прокричал Серус на бегу и указал пальцем в сторону самой широкой улицы Монпельма. – Можно срезать там.

Компания свернула за угол, там пестрела ярмарка. Торговцы со всех концов Албана́ссии[9] и даже других стран выкладывали на деревянных прилавках свои сокровища. Люди толпились среди палаток, торговались, смеялись и судачили. Пришлось расталкивать их локтями. То и дело кто-то хватал Серуса за рукав, желая похвалить его божественный голос.