Убийца без лица

– Вы часто встречали такой взгляд во взрослой жизни?

– Да сплошь и рядом. Начальница в магазине, преподаватель в универе, соседка… Но сильнее всего – вот та, школьная. Она как будто… въелась.

Виктория отметила это и её описание самой ситуации:

Удар по самооценке, страх выглядеть глупой, страх «опозориться».

На доске постепенно возникло нечто, больше похожее не на таблицу, а на карту: имена, лица, стрелки к словам «контроль», «унижение», «стыд», «детский страх», «фигура авторитета».

И чем больше она на это смотрела, тем отчётливее понимала:

Преступник не выглядит как кто-то конкретный.

Он становится тем, кого подсознание жертвы уже пометило как угрозу.

Она обвела маркером слова:

СТРАХ + ФИГУРА ВЛАСТИ / КОНТРОЛЯ

ЛИЦО ПОДСТАВЛЯЕТ МОЗГ

Позвонил телефон.

На экране – «Кин».

– Да? – она включила громкую связь и положила телефон на стол, не отвлекаясь от доски.

– Ты в кабинете? – спросил он.

– Да. Уже немного разобрала.

– Порадуй меня, – устало произнёс он. – Скажи, что хотя бы кто-то из них способен описать нам реального мужика с нормальным, реальным лицом.

– Порадовать не получится, – спокойно ответила Виктория. – У меня складывается впечатление, что они вообще не видели его лица. Только своё.

– В смысле – своё? – с подозрением уточнил Кин. – У нас и так хватает зеркал с трещинами, ты хочешь сказать, что мы теперь ловим отражение?

– Почти, – она взяла другой цвет маркера. – Послушай.

Она подошла ближе к доске, хотя он всё равно её не видит. Это был её способ структурировать мысли.

– У Марины – брат и бывший муж, – начала Виктория. – Оба мужчины – фигуры контроля. Один – «знай, как жить», второй – «ты всё делаешь неправильно».

– Да, ты говорила, – буркнул Кин.

– У Ирины – отец, который любил её пугать, лишая опоры. Страх в закрытом пространстве, в лифте, где ты зависишь не от себя.

– Угу.

– У Милы – учительница, которая публично разбила её самооценку при всех. Страх – быть выставленной идиоткой, потерять лицо.

– И? – спросил он.

– И в каждом случае мозг не выдержал столкновения с чем-то необъяснимым, – спокойно продолжила Виктория. – А когда мозг не выдерживает, он достаёт из памяти то, что уже подписано как «опасно».

Брат. Отец. Учительница.

Она провела три линии к одному слову и выделила его:

СТРАХ ПЕРЕД ВЛАСТЬЮ / ОЦЕНКОЙ / ПОТЕРЕЙ КОНТРОЛЯ

– Этого много у кого, – заметил Кин. – Ты описала половину населения.

– У кого-то это фон, – согласилась она. – А у кого-то – открытая рана. Наши трое – из таких.

И кто-то это чувствует. Прямо в момент контакта.

Повисла короткая пауза.

– Ты хочешь сказать, что преступник – не фокусник, а эмоциональный хакер? – с иронией бросил он.

– Если тебе легче, можешь пока так называть, – ответила она. – Смотри: он не меняет свою внешность сотни раз. Он создаёт ситуацию, в которой мозг жертвы сам дорисовывает «подходящее» лицо.

– Как?

– У него, судя по последствиям, очень высокая чувствительность к реакциям людей.

Она взяла лист бумаги и начала писать, не отрываясь от разговора:

наблюдение → реакция → настройка дистанции → усиление триггера.

– Он подходит на такую дистанцию, на такой скорости, с таким направлением тела… что человек уже чувствует угрозу. Но ещё не осознаёт её, – пояснила она. – В этот момент мозг судорожно ищет объяснение. Не факт, а объяснение.

И подсовывает то, что лучше всего соответствует внутреннему страху.

– А голос? – напомнил Кин. – Одна говорила, что он звучал как отец, другая – как бывший…

– Голос – то же самое, – спокойно сказала Виктория. – Ты знаешь, что мозг дорисовывает не только картинку, но и звук?

– Для меня звук – это конкретная частота, – сухо ответил он. – А не игра воображения.

– Для нервной системы – это прежде всего ассоциация, – возразила она. – Вспомни: в стрессовом состоянии у людей часто «слышатся» знакомые голоса, хотя вокруг их нет. Это не галлюцинации. Это мозг достаёт самый быстрый маркер опасности.

Она поставила на полке кружку, которая уже начинала остывать.

– Наш “убийца без лица” не существует как конкретный образ в их памяти, – продолжила она. – Он существует как пусковой механизм. Он нажимает в нужный момент на их внутреннюю кнопку.

– И как ты предлагаешь его искать, если каждое его «описание» – это на самом деле портрет чужого страха? – раздражённо бросил Кин.

Она подумала секунду.

– Может быть, нам и не нужно пока его описание, – сказала она. – Нам нужно понять, кого он выбирает и зачем.

– Ты же сама сказала – тех, у кого рана. Таких много.

– Не совсем, – возразила Виктория. – Рана – это одно. Доступ к ней – другое.

Она вернулась к доске и обвела ещё одну группу слов:

ОТКРЫТОСТЬ / ГОТОВНОСТЬ ПОДСТРОИТЬСЯ / ОТВЕТСТВЕННОСТЬ «Я САМА ВИНОВАТА»

– У всех троих есть ещё одна общая черта, – пояснила она. – Они склонны винить себя. Марина думает, что сама виновата в разводе и смерти брата; Ирина – что сама не вышла из токсичного сценария; Мила – что сама «недотянула» до ожиданий.

– И?

– Это люди, которые скорее согласятся, что их восприятие «неправильное», чем признают, что с ними поступили как с жертвами.

На другом конце провода послышался выдох.

– Такие действительно удобны, – признал Кин. – Они не будут качать права, не напишут десять жалоб и не будут требовать отчётов.

– Именно, – сказала Виктория. – Для человека, который хочет наблюдать страх в чистом виде, они идеальны. Их можно довести до точки паники, и они потом сами обесценят своё переживание. Скажут: «Мне показалось».

Она отступила от доски. Картина складывалась всё яснее.

– Ты сказала «человек, который хочет наблюдать страх», – повторил Кин. – Ты уверена, что тут нет мотивов попроще? Деньги, месть, старый знакомый?

– Я не исключаю этого, – ответила она. – Но на данном уровне у нас нет ни одного признака того, что он хочет получить что-то материальное или социальное. Он не грабит. Не шантажирует. Не мстит именно этим женщинам за что-то конкретное.

Она подчеркнула маркером строку:

ЦЕЛЬ: РЕАКЦИЯ – НЕ РЕЗУЛЬТАТ

– Его интересует момент, – продолжила она. – Миг, когда человек перестаёт доверять своей реальности. Когда всё, что он знал о себе и мире, на секунду рассыпается.

И да – это звучит как маньяк-эстет.

Но, боюсь, к этому и идёт.

На линии повисла тишина.

Кин не любил слово «маньяк», особенно когда оно пока не подкреплено фактами. Но внутреннее ощущение у него и так было не самым радужным.

– Ладно, – наконец сказал он. – Допустим, я принимаю твою версию, что он работает чужой головой. Что дальше? Как она нам помогает?

Виктория посмотрела на доску ещё раз и неожиданно улыбнулась краем губ.

– Очень просто, – сказала она. – Если он работает чужими страхами, значит, нам нужно искать не того, кто не оставляет следов, а того, кто слишком хорошо знает страхи.

– Психологи, – мрачно предположил он.

– Иногда, – согласилась она. – Психологи, психиатры, тренеры, духовные гуру, успешные манипуляторы, некоторые преподаватели, медиа-специалисты, да даже опытные продавцы.

Она развела руками.

– Люди, которые годами наблюдают реакции. Которые знают, как выглядит человек, когда ему стыдно, страшно, одиноко. Которые могут по микродвижению плеч догадаться, какие у тебя отношения с отцом.

– Прекрасный список, чтобы перерыть весь город, – проворчал он. – Ты не могла сузить круг до двух–трёх подозреваемых?

– Могу, но позже, – спокойно ответила она. – Сейчас нам нужно другое: научиться замечать, как он подбирает жертв.

Если мы поймём его алгоритм, то сможем предсказать, где он появится в следующий раз.

– Ты уверена, что он появится? – спросил Кин.

Виктория посмотрела в окно. За стеклом шёл редкий снег. Люди спешили по своим делам, каждый в своей маленькой истории.

– Люди, которые используют чужой страх как источник контакта, не останавливаются сами, – тихо сказала она. – Это не разовая акция. Это их способ… почувствовать себя живыми.

Она сделала паузу.

– Он вернётся. Вопрос только – к кому и когда.

– Прекрасно, – сухо бросил Кин. – Тогда давай хоть попробуем быть там раньше, чем он.

Он отключился.

Виктория ещё немного постояла у доски. Вся система, которую она выстроила, была не про лица и не про внешность. Она была про то, что обычно никто не записывает в протоколы: про стыд, контроль, детские страхи, сломанные границы.

Она взяла маркер и внизу доски крупно написала:

ОН НЕ МЕНЯЕТ ЛИЦО

ОН МЕНЯЕТ ТО, ЧТО ВИДИТ МОЗГ

А ниже добавила почти для себя:

ОРУЖИЕ: ЧУЖОЕ ВОСПРИЯТИЕ

И в этот момент ей стало по-настоящему не по себе.

Потому что среди всех людей, которые умеют работать с чужим восприятием,

неизбежно были и те, кто однажды захочет посмотреть,

что увидит она.

ГЛАВА 4. Ефим делает первый “шаг”

Утро выдалось странно тихим.

Даже телефон, обычно напоминающий о себе уведомлениями, сегодня молчал. Это не означало, что мир стал безопаснее. Это означало, что опасность пока не нашла способ постучаться.

Виктория сидела за столом, прислонившись плечом к спинке кресла. На экране ноутбука был открыт документ с пометкой: «Предварительный психологический анализ по делу №…» – номер она ещё не дописала. Любые цифры на этой строке казались преждевременными. Система требовала оформить происходящее в отчёт, а её нервная система всё ещё сопротивлялась такой упрощённости.

На столе, рядом с клавиатурой, лежала флешка из отдела, блокнот с её собственными заметками и маленькая керамическая фигурка совы, которую когда-то подарила клиентка. «Чтобы вы всегда видели в темноте», – сказала она тогда. Виктория не верила в магические свойства предметов. Но в символы – да.

Она откинулась на спинку, закрыла глаза и снова мысленно развернула перед собой ту же карту, что вчера висела на доске.

Лица, страхи, фигуры власти, разрывы в памяти.

Мозг преступника, похоже, работал не по прямой линии.

Скорее по спирали.

Он приближался к людям не фронтально, а через их собственные тени.

Лёгкий стук в дверь вернул её в комнату.

– Открыто, – отозвалась она автоматически, даже не сразу осознав, что это не привычный будничный шум отделения, а её личный кабинет.

Дверь приоткрылась мягко, без характерного толчка, которым чаще всего открывают двери мужчины из отдела – быстро, решительно, «чтобы не тратить время». Здесь входили иначе, словно уже этим хотели послать сигнал: «Я не опасен».

– Надеюсь, я не вовремя, – спокойный бархатистый голос не задавал вопрос. Скорее, констатировал очевидное.

Ефим Соколов вошёл так, будто всегда здесь бывал. Не суетясь, не изучая обстановку глазами, но это ощущение у Виктории почти всегда возникало рядом с ним. Как будто он считывал пространство быстрее, чем успевал повернуть голову.

Сегодня на нём была тёмно-зелёная рубашка в мелкую клетку, сверху – лёгкий серый пиджак. Очки в тонкой золотистой оправе сидели на переносице так естественно, что казалось, он родился уже в них. Светлые волосы были чуть взъерошены – не небрежно, а как у человека, который зачесался рукой, задумавшись.

– У вас, кажется, был очень насыщенный вечер, – сказал он, окинув взглядом стол. – Не решился звонить. Подумал, что лучше заглянуть утром. Если позволите.

Виктория на секунду напряглась.

Ей не нравилось, когда люди из «внешнего» мира знали о её делах больше, чем должно.

– Вы следите за сводками? – спокойно уточнила она.

– Город невелик, – усмехнулся он, не приближаясь без приглашения. – А люди, умеющие слушать, достаточно быстро узнают, где происходят интересные вещи.

Она чуть склонила голову, рассматривая его. В его голосе не было прямолинейного любопытства. Скорее – интеллектуальный азарт. Это делало его одновременно приятным собеседником и плохой новостью.

– Проходите, – всё-таки сказала она. – Раз вы уже здесь.

Он зашёл, аккуратно прикрыв дверь. Под мышкой – тонкая книга в тёмном переплёте. Виктория заметила её только сейчас.

– Принёс кое-что, – сказал Ефим, прежде чем она успела спросить. – Вчера, когда появился первый шум вокруг вашего… нового дела, я вспомнил одну старую вещь. Подумал, что вам может быть интересно.

Он положил книгу на стол, не слишком близко к ноутбуку – на ту самую границу, где чужая вещь ещё не воспринимается как вторжение, но уже заявляет о себе.

На обложке было лаконично:

«Восприятие. Иллюзии. Память. Клинические наблюдения».

Автор – когда-то известный, сейчас почти забытый психиатр.

Книга была издана лет тридцать назад.

– Старая работа, – прокомментировал Ефим. – Но местами пугающе актуальная. Про то, как наши чувства обманывают нас, когда мы слишком уверены в том, что видим.

Виктория коснулась переплёта пальцами – легонько, не открывая.

– Спасибо, – сказала она. – Вы решили, что мне сейчас этого не хватает?

– Я решил, – он чуть наклонил голову, – что вы как никто другой умеете ценить такие совпадения.

Его взгляд задержался на её лице на долю секунды дольше, чем положено в нейтральном общении.

Не навязчиво.

Но достаточно, чтобы почувствовать: он не просто принёс книгу и не просто «зашёл поздороваться».

– Совпадения, – медленно повторила она, – это то, чем обычно оправдывают хорошую подготовку.

Он тихо рассмеялся.

– Возможно. Но иногда совпадения – просто точки, которые кто-то свёл вместе. Вы же тоже этим занимаетесь, Виктория? Собираете отдельные фрагменты, пока не увидите общую картинку.

– Я стараюсь, – ответила она. – Хотя иногда картинка оказывается такой, что лучше бы её не видеть.

Он чуть приподнял брови.

– Значит, вы уже что-то увидели.

Не вопрос.

Констатация.

Она осознала, что разговор начинает уходить туда, куда ей пока не хотелось его вести.

– Вы пришли ко мне как… кто именно? – спокойно спросила она. – Как старый знакомый отдела? Как антиквар, который любит сложные истории? Как человек, которого интересуют механизмы восприятия?

Она выдержала паузу.

– Или как свидетель?

Ефим улыбнулся. Не широко. Но эта улыбка была странным образом искренней.

– Как человек, которому с вами интересно, – сказал он. – Всё остальное – составные части.

Она не ответила сразу. Слова «интересно с вами» часто звучали от мужчин на растяжке между флиртом и попыткой подвести разговор к личному. Но сейчас это звучало иначе. Без… телесного подтекста. Больше – как научный интерес.

И это было гораздо опаснее.

– Вы слишком много слушаете, – сказала она в итоге. – Для человека, который просто продаёт старые вещи.

– Антиквар, если он действительно антиквар, – мягко возразил Ефим, – всегда работает с историями.

Он сел на край стула напротив, не отодвигая его громко.

– Вещи сами по себе ничего не стоят. Ценится то, что с ними связано. А чтобы понять, что с ними связано, нужно иногда услышать немного больше, чем говорят вслух.

– Это касается и людей? – спросила она.

– Людей – особенно, – кивнул он. – Я много лет наблюдаю, как они ведут себя, когда прикасаются к памяти.

Он чуть наклонился вперёд.

– Вы, например. Когда берёте в руки чужой предмет, вы меняетесь. Совсем немного. Но достаточно, чтобы это было видно.

Виктория почувствовала, как внутри поднимается тонкая волна раздражения. Не потому, что он был неправ, а потому, что был слишком точен.

– Вы наблюдали? – почти нейтрально уточнила она.

– Я всегда смотрю, – спокойно ответил он. – Такая работа.

На секунду она увидела его в лавке не как милого интеллигентного мужчину в очках, а как фиксированный взгляд из темноты зала, где кто-то привык стоять в стороне и наблюдать за реакциями других.

– И что вы видите? – спросила она, не отводя взгляда.

Его глаза на мгновение стали серьёзнее.

– То, что, прикасаясь к чужой истории, вы очень часто ставите свою между строк, – сказал он. – Это редкий навык. Многие специалисты прячутся за методиками, терминами, безопасной дистанцией.

Он чуть улыбнулся.

– А вы… вы видите больше, чем вам положено. И не отводите глаза.

В кабинете стало тише. Даже шум из коридора как будто отдалился.

– Это комплимент? – спросила она.

– Это констатация, – ответил он тем же тоном, что до этого Кин по телефону. – Но если хотите, можете считать это комплиментом.

Он на секунду замолчал, потом добавил:

– Таких людей немного.

И, опуская взгляд на книгу:

– И именно поэтому мне стало… интересно, как вы воспримете эту ситуацию, где память людей ведёт себя так необычно.

Он произнёс «интересно» почти бесцветно. Но у Виктории от этого слова внутри тоном ниже стало: тревожно.

– Вы уже знаете о том, что память ведёт себя необычно? – уточнила она.

– Я слышу, – мягко сказал он. – И город, и людей. Я же живу среди них.

Он в этот момент ничем не отличался от обычного внимательного собеседника. Но именно это – отсутствие явной угрозы и давило сильнее.

Он тоже наблюдает, – подумала Виктория. – Не так, как наш “убийца без лица”. Но слишком внимательно.

Она уловила в себе желание подняться, пройтись по кабинету, отвлечься, сменить конфигурацию пространства. Вместо этого взяла книгу и открыла наугад.

Подчёркнутый кем-то давно фрагмент гласил:

«…в момент угрозы мозг не стремится к точности, он стремится к скорости.

Он приносит на "передний план" то, что уже подсвечено опытом, даже если это не связано напрямую с текущей реальностью.

Так рождаются иллюзии, которые человек будет защищать, пока не рухнет его вера в собственную память».

– Любите своевременные цитаты? – спросила она.

– Люблю, когда старые тексты совпадают с современностью, – ответил он. – Меньше иллюзий насчёт того, что мы «что-то новое открыли».

Он аккуратно поправил манжету рубашки.

– Вы ведь тоже любите смотреть на повторяющиеся узоры? – добавил он. – Страхи, которые повторяются из раза в раз. Сценарии, которые люди тащат из детства во взрослую жизнь. Места, где что-то давно сломано, а они делают вид, что это «просто особенности характера».

– Это моя работа, – коротко сказала она.

– И часть вашей природы, – не споря, добавил он.

Она решила сменить ракурс.

– Хорошо, – сказала она. – Допустим, вы принесли мне книгу не только потому, что любите совпадения. Что ещё вы хотели этим сказать?

Он улыбнулся чуть заметнее.

Этот вопрос ему явно нравился.

– Проверить, как вы отреагируете, – честно сказал он. – Ваша реакция всегда интереснее ваших слов.

Виктория внутренне усмехнулась.

Ну конечно.

Его честность в таких местах только усиливала ощущение, что рядом – не мягкий книжный человек, а хищник, который просто не использует зубы.

– И как я отреагировала? – спросила она.

Он прищурился. Не в игре, а в оценке.

– Вы насторожились, – спокойно сказал он. – Но не отшатнулись. Почти не удивились, что вам принесли именно это. Взяли в руки и не стали спорить с тем, что оно вам нужно. Признали совпадение как факт.

На секунду между бровей появились складки – значит, вы уже связали это с текущим делом.

И ещё… – он замялся, будто решая, говорить дальше или нет.

– Вы проверили меня. Вопросом «как вы пришли ко мне?». Это не вопрос про вежливость. Это вопрос про границы.

Она тихо выдохнула.

– Вы всё это подмечаете автоматически? – спросила она. – Или это тоже часть вашей работы с «историями»?

– Это часть того, как я устроен, – сказал он. – Я всегда замечаю, когда кто-то начинает защищаться.

Пауза.

– Или когда кому-то становится страшно.

Слова прозвучали так мягко, что от этого стало только холоднее.

В этот момент дверь открылась резко, без стука.

– Тут у нас, значит, приём по записи? – раздался знакомый, сухой голос.

Кин вошёл, как обычно, одним движением. На нём была тёмная куртка, джинсы, в руках – папка. Он остановился на пороге, взглядом отметив книгу на столе, Ефима, расстояние между ним и Викторией.

– Не знал, что ты уже не только консультируешь, но и лекции читаешь, – бросил он в сторону Ефима.

Тот повернул голову, не меняя позы.

– Я здесь как частное лицо, – спокойно сказал он. – Решил поделиться материалом, который может пригодиться в сложной работе.

– Материалом, который неизвестно откуда у вас появился и который вы приносите в кабинет к человеку, работающему по делу, о котором, по идее, не должны знать, – сухо отметил Кин. – Очень по-граждански.

– Я читаю не только книги, но и новости, – возразил Ефим всё так же спокойно. – А город у нас маленький. События не спрячешь.

Между ними повисла невидимая нить напряжения. Не открытый конфликт, но что-то, очень похожее на осторожное примеривание.

– У нас нет подписки на антикварную этику, – сказал Кин, глядя на Викторию. – Так что я всё равно спрошу: он тебе мешает?

Виктория на секунду почувствовала, как внутри поднимается раздражение, уже на Кина. Ей никогда не нравилось, когда её превращали в объект опеки.

– Нет, – ответила она. – Мы просто разговаривали.

Она перевела взгляд на Ефима.

– Спасибо за книгу. Я посмотрю. Если будет что обсудить, дам знать.

Он поднялся без лишних движений.

– Я буду рад, – сказал он. – И, пожалуйста, не воспринимайте мой визит как вмешательство. Я действительно уважаю вашу работу, Виктория.

Он задержал взгляд на долю секунды.

– Вы видите больше, чем остальные. Это… талант.

С этими словами он повернулся к Кину.

– А вы, – добавил он уже ровнее, – займитесь своей. Я уверен, вы в ней тоже достаточно хороши.

Это прозвучало почти как нейтральная похвала. Но Кин воспринял его не как комплимент.

– С этим у нас всё в порядке, – отрезал он.

Ефим слегка кивнул, вышел из кабинета и тихо прикрыл за собой дверь.

Вместе с ним из комнаты словно ушла часть воздуха – та, в которой висела недосказаннось.

Кин поставил папку на стол, посмотрел на книгу.

– Он тебе кто? – без обиняков спросил он.

– Антиквар, – ответила она. – И человек, который умеет слишком внимательно наблюдать.

– Мне он не нравится, – честно сказал Кин. – Слишком мягкий. Такие обычно оказываются либо святыми, либо…