
Полная версия
Суд нечеловеческий §1

Кирилл Потёмкин
Суд нечеловеческий §1
Глава 1
Обнуление и Суд
1. Перезагрузка

[НЕЖИВОЙ МЕХАНИЧЕСКИЙ ГОЛОС]
Воздух. Ошибка. [Error]
В лёгких – пустота. [Emptiness]
Попытка вдоха. Ошибка. [Error]
Инстинкт срабатывает вопреки стиранию.
Красные вспышки под моими веками.
Бьют по зрительным нервам, приводят в чувство.
Сигнал тревоги. [Critical Alert]
Веки слиплись. Разлепить – усилие.
Рот открыт. Спазм.
[System Failure]
В груди – боль.
Сбой протокола. [Error]
Боли быть не должно. После Обнуления – только пустота.
Но боль есть.
Сбой синхронизации. Личностная матрица конфликтует с оболочкой.
Термин всплывает в памяти: «Обнуление».
Статус: «Стёрт».
Какое Обнуление?
Какое Стирание?
Связь этих терминов с личностью – не установлена. [Access Denied]
Индикатор воздушной смеси – красный.
Значение: ноль. [Zero]
Расход полный. Резерв пуст. [Zero]
Глаза открыть невозможно. Клейкая масса.
Ошибка активации оптических сенсоров.
«Темнота – эффективнее света. Темнота – ресурс для анализа».
[Processing…]
«Выполняется обработка…».
Сквозь триплекс шлема вижу свет.
Свет?!
Невозможно. Данные не совпадают.
Ошибка синхронизации.
[Synchronization Error]
Расчетная среда: вакуум, тьма.
Максимум – аварийные маяки станции.
Их нет.
Логическая цепь разорвана. [File not found]
Событийный ряд стёрт.
Попытка отвернуться. Отказ. [Error]
[ГОЛОС ПОСТЕПЕННО СТАНОВИТСЯ ЖИВЫМ]
Излучение везде.
Сзади чувствую упор. Жестко.
Стена?
Невозможно. Расчетная локация – открытый космос.
Я сижу.
На полу?
В невесомости пола нет.
– Гравитация… – шепот.
Чей?
Мои губы двигаются.
Кислорода нет. Выхода нет.
Галлюцинации? Приемлемо.
«Завершение работы системы». [System Shutdown]
Пальцами нащупываю фиксаторы. Открываю. Рву шлем вверх.
Судорожный вдох. Первый
Риск мгновенной смерти – 100%. Неразумно.
Но организм диктует своё. [Survival Mode – ON]
«Режим выживания – включён».
Чувствую поток воздуха. Прохладного. Пресного.
Ничем не пахнет.
Спасение.
Самый целебный глоток за период функционирования.
Функционирования, КОГО?
[Identify user]
Удушье отступает.
Факт: атмосфера пригодна для меня.
Локация: неизвестна.
Расчетный статус: «Стёрт».
Функционирование не предусмотрено.
[Fatal Error]
Откуда такая уверенность?
Аксиома без доказательств.
Я существую…
Шлема нет. Преграды нет.
Визуальный контакт. Мои глаза открыты.
Сижу на полу. Ранец упирается в стену. Вес ощутим.
Помещение: герметичное, освещенное. Модуль?
Станция?
Китай? CNSA?
Вероятность есть. У людей только две станции – МКС и «Тяньгун».
Искусственной гравитации нет нигде.
Технологии отсутствуют.
Вращающиеся модули? Только эскизы. Реализации нет.
База данных устарела? [Update required]
Осмотр периметра.
Иероглифов нет. Маркировки нет.
Пустой отсек. Панели. Гравитация.
Вижу свою руку. Вижу свои пальцы.
Вес моей конечности в скафандре ниже стандарта.
Поднимаю с пола шлем.
Шлем слишком лёгкий.
В памяти всплывает воспоминание: тренировочный центр. Падение подобного предмета. Удар. Вес предмета значительный. Пальцы ноги ощущают боль. Композитная броня. Данные не совпадают.
Вывод: гравитация примерно треть от земной.
Дополнительный вывод – я не на земле.
Тогда где я? Локация не определена. [Location unknown]
Рассматриваю стену перед собой.
Стыки плит идеальные. [High precision]
На МКС – не так.
И пустота вокруг. Слишком много свободного пространства.
На станции каждый сантиметр занят системами или оборудованием.
Здесь – стерильно. Кроме меня в модуле ничего нет
Следов демонтажа нет.
Ситуация не понятна. [Unknown]
Откуда здесь воздух?
Я не чувствую холода.
[Tabula Rasa]
[Blackout]
2. Пробуждение
Источник воздуха обнаружился сразу.
На стене, напротив меня – застыла чёрная, идеально круглая дыра.
Будто я вижу не обычный технический воздухозаборник, а пробоину в реальности.
Словно в гладкой белой плоскости кто-то выплавил идеальный круг, поглощающий свет. Напоминает работу гениального художника-минималиста.
– Там чёрный квадрат, а здесь чёрный круг, – бормочу я.
Какой квадрат?
Какой круг?
При чём здесь квадрат?
[System error…]

Нет.
Просто память. Обрывок прошлого.
Моё лицо обдувает лёгкий, освежающий поток.
Я – космонавт?
Логика подсказывает: раз я в космосе, значит – космонавт.
Очередная мысль, оторванная от корней воспоминаний.
Я слышу запах.
Я знаю, как пахнет рециркуляция замкнутого цикла: пластиком, металлом, отфильтрованными запахами человеческих тел.
А этот воздух…
Я улавливаю аромат.
Морская соль?
Грозовое небо?
Здесь, в стерильном, чуждом модуле – пахнуло жизнью?
Алогично. [Data mismatch]
Плевать на логику.
Левая рука упирается в пол. Рывок.
Ещё!
Встать получается со второй попытки.
Ранец тянет вниз, скафандр сковывает движения, натирает плечи.
«Снять его к чертям», – мелькает мысль.
Толку в нём ноль: баллоны пустые, взять кислород негде.
Хотели бы отравить – не тратили бы воздушную смесь. Использовать драгоценный ресурс на смертника – расточительство.
Слишком ценный актив.
Отсоединил бы я шлем, поразевал бы рот – и в дамки!
Страшноватая смерть, но любая смерть ведь страшна по своему, если ты её конечно чувствуешь.
А я помню удушье. Помню тупую боль в, будто набитых ватой, лёгких.
Люди не могут не дышать. Это наша базовая прошивка. Помимо всего прочего – очень многого, кстати говоря…
В голове вспыхивает тревога. Не красной лампочкой с истошным звуком сирены, а человеческим, естественным беспокойством.
Я что-то упустил.
Что-то крайне важное. Жизненно необходимое.
Неотложное дело, не сделанное вовремя. Долг перед… экипажем?
Что-то очень важное для меня.
– Для меня – это для кого?
Для какого экипажа?
Тишина в эфире сознания.
Пустота вместо моего имени.
Откуда мы вообще знаем ответы на простые вопросы? Кто мы, откуда родом, сколько нам лет?
Эта информация прописывается в сознании с рождения, как BIOS.
Сон – перезагрузка. Пробуждение – апдейт системы. Информация видоизменяется, обрастает опытом.
Мы помним свою версию правды. Дефрагментированную субъективностью.
А у меня – чистый лист.
Амнезия?
Но ведь часть файлов сохранилась.
Я знаю: меня готовили в Центре подготовки космонавтов. Локация этого центра: Россия.
Значит, я русский?
Язык, на котором я думаю и разговариваю, – это русский язык?
Убеждение в незавершенности какого-то дела сверлит мозг.
Ладно. Допустим.
Но стоит ли мне доверять этим фантомным мыслям?
Может, эти провалы в памяти вкупе с ощущением не исполненности какого-то важного дела (задания?) – первые признаки подступающего безумия.
Оставим диагнозы. Думать в этом направлении не хочется.
Очевидный факты: я очнулся здесь. В скафандре. С пустыми баллонами.
Кто-то меня сюда поместил? Спас?
Логично. Хотел бы убить – не спасал бы и всё.
В памяти всплывают тактико технические характеристики: я облачён в скафандр «Орлан ЭЛ-6».
Шестое поколение. Легкий. С разъемным шлемом, перчатками и съёмным ранцем.
Автономность при полной загрузке – два часа.
В тяжелом «Орлане» ты заперт, как в маленьком космический корабле с люком-дверцей сзади.
А здесь – свобода.
Не раздумывая, отстегиваю перчатки. Следом – ранец.
Роняю всё это добро на пол.
Глухой стук.
Сразу становится легче дышать. Еще бы – ранец весит почти сорок килограмм.
Если быть точным: 39 килограмм 770 грамм.
Откуда я это знаю?
Знаю и всё. Цифры просто возникли перед глазами.
А следом, появилась странная, неуместная здесь мысль.
Я ещё кое-что помню из прошлой жизни.
Например комедию. Старый добрый фильм. Актёр едет в поезде… говорит:
«Здесь помню, здесь не помню».
Как его фамилия? Крамник? Крамаров?
Вот имя у него хорошее, мягкое – Савелий.
Он точно русский.
Картинка перед глазами: вагон, косой взгляд, смешная гримаса и эта фраза. Знаменитая.
Вот и у меня подобная ситуация. Здесь помню, здесь не помню.
Амнезия, чёрт её дери!
Слово мудреное, медицинское, а в «ячейку» памяти ложится как родное. Без проблем.
Кривая усмешка сама наползает на лицо.
Ощупываю щёки. Обнаруживаю бороду. Усы. И волосы – длинные, спутанные.
Что-то не припоминаю бородатых хиппи на МКС. Не по уставу это.
Да и себя с таким затрапезным видом не ассоциирую.
А как я вообще выгляжу?
Взгляд падает на отполированный щиток шлема.
Сдвигаю его чуть в сторону, ловлю отражение.
Из тёмного стекла на меня смотрит белокожий, заросший мужик с бешеными глазами.
Незнакомец.
Во попал!
Может ли человек забыть собственное лицо?
Даже не знаю, что и думать.
Если я потерял собственное имя, забыл «кто я», то вполне резонно не помнить и свою физиономию.
Логика железная.
Стоп.
А что это за огоньки?
Индикатор заряда на ранце – желтый, горит ровно. Значит аккумулятор пока жив.
Двигаю шлем ближе. Индикатор наличия сети внутри – синий. Связь активна!
Всё это время канал был открыт.
Значит, те, кто на том конце, должны меня слышать. По-любому.
Включаю проверку соединения. Стучу пальцем по микрофону.
В динамиках – отчетливые щелчки.
Надевать гарнитуру нет смысла, здесь акустика как в бочке.
– Меня кто-нибудь слышит?! – громко спрашиваю в пустоту.
Тишина.
– Эй! Меня кто-нибудь слышит?! – ору я, уже в полную глотку, прямо в микрофон. – Ответьте же!
Хоть кто-нибудь. Ни свои, так чужие!
Мёртвая тишина. Даже фонового шипения воздуха нет.
Странная тишина. Неправильная.
На станции так тихо может быть только в одном случае – когда полный коллапс всех систем. Полное обесточивание.
Но здесь свет горит, воздух идёт. Жизнеобеспечение пашет.
Зачем такая идеальная звукоизоляция? Смысл?
Я смотрю на запястье. Там – часы? Механика с автоподзаводом.
Стоят. Я понимаю – это мои часы.
– Кто бы сомневался, – бормочу я растерянно, сползая по стене на пол.
Что-то мешает сосредоточиться. Что-то здесь не так. Противоестественно.
Осматриваюсь повнимательнее.
Пол, стены, потолок, чёрная, сюрреалистическая дыра воздуховода. Вот опять – в ту же пьесу – длинное слово пришло на ум, не смущает, я знаю что это означает – «сюрреалистический».
Я покатал «сюр» на языке.
Больше ничего не вспомнил. Огляделся..
А лампочки где?..
Свет есть.
Яркий, ровный.
А источников этого фотонного излучения – не наблюдается. Нет ни плафонов, ни лент, ни диодов. Стены не прозрачные, я потрогал под собой пол. Покрытие напоминает матовый белый пластик…
Как такое может быть?
Откуда здесь свет?
[Tabula Rasa]
[Blackout]
3. Зловещая долина

– Ошибка цитирования.
Голос прозвучал не снаружи. Он возник прямо внутри моей головы. Сухой. Плоский. Лишенный обертонов.
– Актер Савелий Крамаров данный текст не произносил. Цитата принадлежит Евгению Леонову.
– Что? – я резко открыл глаза.
Ступор, вызванный загадкой происхождения света, слетел мгновенно.
Передо мной сидел Славик.
Слава Комаров. Мой друг детства.
Тот самый, которого мы похоронили десять лет назад.
Я помню тот ноябрьский день. Грязь, дождь, рыдания Катерины, жены Вячеслава.
Но передо мной сидел не труп. Передо мной сидела… я присмотрелся – будто объемная картинка.
Слишком чёткая. Слишком контрастная.
– Ты перепутал. Фраза: «Тут помню, тут не помню» произносится в фильме «Джентльмены удачи». Персонаж: «Доцент».
Рот “Славика” двигался с идеальной, пугающей синхронизацией, но остальные мышцы его лица оставались неподвижными.
Ни мимических морщин, ни движения бровей.
Как будто кто-то натянул текстуру лица на жесткий каркас.
– Как… – мой голосовой аппарат дал сбой.
Разум, еще минуту назад работавший как часы, заскрипел.
В ячейке «Крамаров» перезаписался «Леонов». Факт принят.
Но факт наличия мертвого друга принят быть не может.
– Если быть точным, – Славик вдруг дёрнулся, словно пропуская кадр.
Его губы растянулись.
Медленно. Рывками.
Уголки рта поползли к ушам, обнажая зубы, но глаза… Глаза оставались пустыми, стеклянными линзами.
Это была не улыбка. Это была своего рода демонстрация зубов. Функция «Радость», запущенная без контекста.
– «В поезде я с полки упал… башкой вниз… ударился. Тут помню… тут… ничего…»
Лже-Славик поднял левую руку и коснулся правой стороны черепа.
Жест был резким, механическим. Click. Его палец уперся в висок. Click. Его рука упала обратно.
Я вжался спиной в стену, чувствуя, как волосы на затылке начинают шевелиться от первобытного ужаса. Это не призрак. Призраки так не выглядят.
Это кукла.
Одежда на нём…
Пиджак и рубашка сливались в единое целое. Ни пуговиц, ни швов. Словно их нарисовали одной сплошной фактурной краской поверх тела.
Рукава его пиджака заканчивались не манжетами, а просто растворялись в коже кистей.
Я опустил взгляд ниже.
Штанов не было.
Были ноги. Бело-синюшные. Лягушачьи.
Пятна трупной гнили на бедрах.
Он выглядел так, как лежал тогда в гробу – верхняя часть «парадная», нижняя прикрыта покрывалом с вензелями.
Существо напротив меня просто не посчитало нужным сгенерировать нижнюю часть одежды, потому что в моей памяти об этом отсутствовали данные!
– Ты кто? – выдавливаю я.
Вопрос риторический. Глюк?
Кислородное голодание?
В нос ударил запах. Сладковатый. Тяжелый.
Формалин и гниющие цветы.
– Сенсорная аутентификация, – произнес лже-Славик тем же «документальным» нечеловеческим голосом. – Запах добавлен для убедительности.
Его лицо вновь дёрнулось, как растянутая пружина, возвращаясь в нейтральное положение. Улыбка исчезла мгновенно, как выключенная лампочка.
– Ты вспомнил свое имя? – спросил он.
Тон вопроса не изменился. С тем же успехом он мог спросить температуру за бортом.
Я молчал.
Имя? ФИО? В голове – чёрная дыра.
– Я знаю твой идентификатор, – продолжил манекен. – Если я галлюцинация, как я могу обладать информацией, которая отсутствует в твоем оперативном доступе?
Логический удар. Нокаут.
Мозг «модуля» мгновенно обработал аргумент: Галлюцинация – проекция подсознания. Подсознание не может выдать то, чего там нет.
– Может, ты – аварийный протокол моего мозга? – предположил я, цепляясь за рациональность.
– Отрицательно. – Голова Вячеслава повернулась набок под неестественным углом, словно у совы. – Я могу предоставить данные, находящиеся вне твоего опыта.
– Например?
Мне стало смешно. Истерически смешно. Я спорю с плохой компьютерной графикой.
– Например, – губы трупа снова начали растягиваться, на этот раз шире, неестественно широко, почти разрывая щеки.
Его зубы были идеально белыми. Слишком белыми для заядлого курильщика Комарова. Ну правильно, я же не заглядывал в рот трупу…
– Где ты находишься. – произнёс мой собеседник. Потом опустил и механически поднял веко левого глаза.
“Это он. типа подмигнул?..”
– И с кем на самом деле осуществляешь коммуникацию.
4. Тест Тьюринга
– Ну и с кем я сейчас разговариваю? – насмешливо интересуюсь я у своего странного собеседника. Я всё ещё цеплялся за рациональный скепсис. Здоровый скепсис в моем положении – это наше всё.
– Ты же просто плод моего не в меру разгулявшегося воображения. Может, у меня кислородное голодание началось, я же не знаю, каким воздухом я сейчас дышу. Или я не прав?
– Не прав, – отвечает Славик в кавычках. – Никакого кислородного голодания у тебя нет. Я предстал перед тобой в образе твоего друга Вячеслава Комарова. Я сделал это намеренно, для удобства нашего общения.
– Ты забыл упомянуть, – напомнил я, мой голос звучал ровно, – что мой друг, как ты выразился, уже давно мёртв, и образ мёртвого человека не совсем правильный выбор для налаживания коммуникации с ещё живым человеком.
– Всё просто, – возражает Комаров, его мертвенно-синюшные губы растянулись в узкую щель. – Мыслеобраз похорон твоего друга был одним из наиболее ярких, поэтому мы его и выбрали. И заметь, пока мы с тобой тут сидим и разговариваем, твоё психическое состояние постепенно приходит в норму. Ты даже уже допускаешь нотки юмора в своей речи.
Надо заметить, что речь моего собеседника постепенно переставала казаться искусственной. Для удобства, про себя я уже начал называть его Славиком Комаровым, так проще, как он выразился, осуществлять коммуникацию. Да и сознание моё, если так подумать, перестало вести себя неестественным механическим образом. Почему я иногда считываю внутренние мысленные логи, я не понимал, да и в общем-то, они мне не мешали. Ну да бишь с ними…
Вячеслав помолчал и совсем по-человечески почесал указательным пальцем кончик своего носа. Я онемел от неожиданности: точно так же мой друг делал при жизни, когда нервничал или раздумывал над какой-нибудь важной проблемой. Это был триггер, идеально воспроизведенный инопланетным разумом.
– Так ты хочешь узнать, что с тобой произошло? Сергей! И кто мы такие? – через несколько мгновений спросил он.
– Сергей? – невольно повторил я. Имя показалось мне удивительно правильным что ли, подходящим под общий рисунок кусочком пазла, знакомым до боли – моим именем.
– Сергей, Сергей, – я покрутил собственное имя на языке, – Дмитриев?
Очень и очень похоже на правду. – Дмитриев? – озвучил я своё неожиданное предположение. – Моя фамилия – Дмитриев?
– Догадливый! – криво ухмыльнулся мой собеседник, щерясь клоунской, будто нарисованной улыбкой. Над улыбкой ему ещё нужно как следует поработать. – Ну, что же, скоро ты с нашей помощью окончательно восстановишь свою память.
– Кто вы такие? – выдавил я из себя, стараясь говорить максимально логически и без эмоций; по мнению моего собеседника, это был правильный вопрос. Я резко наклонился вперёд и без труда дотянулся до левой ступни Славика.
Ожидаемо, никакой физической ноги там не оказалось, мои пальцы мазнули, как мне почудилось, холодный воздух. Понятно, если и есть некое проявление передо мной, то я оказался прав, это своего рода, голограмма, наверное, спроецированная прямо в мою голову.

– Убедился? – спросило нечто в образе Комарова.
– В чём? – опешил я.
– В том, что мы пытаемся наладить с тобой контакт. Терпеливо, пытаемся… хотя я мог бы всю информацию инвольтировать пакетом в твой мозг, поверь, ты бы очнулся, и ни в чём бы не сомневался, а просто бы знал. Однако я решил не нарушать чистоту эксперимента, – Славик погрозил мне пальцем. – Задавай правильные вопросы. Отвечаю на первый твой правильный вопрос. Мы – +Анги. Ты находишься на борту нашего зонда-разведчика.
Какое-то время я ошарашенно молчал, пытаясь переварить свалившуюся мне на голову удивительную, да что там говорить, прямо-таки фантастическую информацию. Мне очень захотелось поверить словам этого лже-Славика. Первый контакт с внеземным разумом, и не просто контакт, а великое событие для меня. Я, Сергей Дмитриев (Владимирович?), в буквальном смысле творю сейчас историю.
– Почему я не вижу источников освещения? – выпалил я мучающий меня вопрос.
– В этом, как ты его называл, модуле, – отвечает мне голограмма Комарова, – несколько иные законы физики. Точнее, мы их изменяем немного. Смотри!
Внезапно свет погас. Точнее, перестал существовать вовсе. Весь свет. Вокруг меня вмиг упала непроглядная чёрная темнота. Настоящая, первозданная, египетская – без мельчайшей искорки света. Через непродолжительное время в метре от меня вспыхнул куб.

Куб белого слепящего света, абсолютно симметричный, с ровными, острыми гранями и, как мне показалось, до микрона выверенными плоскостями. Куб висел в воздухе и там замещал тьму. Свет внутри него вообще не проникал в пространство снаружи, замкнутый внутри собственного контура, будто его вырезали сверхточным инструментом из более объёмной части пространства, до краёв наполненной чистыми фотонами.
Я не верил собственным глазам. То, что сейчас находилось передо мной, нарушало все мыслимые законы той физики, которую я знал до этого момента. Такое явление, как замкнутый в кубе свет, не проникающий сквозь его грани, в нашем земном мире попросту не могло существовать!
Раздался щелчок пальцев, и всё вернулось на круги своя.
Я оказался на прежнем месте, в освещенном модуле, без наличия источников этого самого освещения, прислонённым спиной к переборке, с голограммой весёлого Комарова напротив.
Мой друг или недруг действительно улыбался растянутым до ушей ртом, сверкая белыми зубами, видимо довольный произведённым на меня эффектом. Да и улыбка у него уже чем-то походила на человеческую.
«Считывают мою мимику и учатся…» – сделал я логический вывод.
– Здесь есть свет, – тем временем сказал, постепенно становящийся похожим на нормального собеседника, Славик. – Он сгенерирован в определённом объёме. Нам для его воспроизводства не нужны светильники, которые непрестанно его излучают. Зачем повторно создавать то, что уже и так единожды создано?
5. Чистота эксперимента
– Хорошо, – сказал я, отряхивая руки от невидимой пыли, хотя на самом деле просто пытался занять их хоть чем-то, чтобы ежесекундно не теребить свою бороду и не проверять, насколько моё новое лицо соответствует имени – Сергей Дмитриев, с отчеством Владимирович.
– Допустим. Вы, +Анги, умеете создавать такие вот невероятные кубы света, предположим, вы превосходите нас в развитии. Вы используете образ моего покойного друга для налаживания контакта, потому что это, якобы яркий мыслеобраз для чистоты вашего эксперимента. Отлично, вы непревзойдённые мастера иллюзий. А что насчёт кислородного голодания? Вы намеренно дали мне задохнуться, чтобы потом спасти? Это что? Часть вашей коммуникационной стратегии?
Я почувствовал усталость. Зачем я вообще спорю со своим глюком, если он, похоже, вовсе не глюк?
Голограмма Комарова перестала улыбаться. Его мертвенное лицо стало серьёзным, почти скорбным, что странным образом делало его еще более убедительным.
– Мы не давали тебе задохнуться, Сергей. Мы забрали тебя в тот момент, когда твой бортовой запас был исчерпан. И ты сам снял шлем. Помнишь? Это тонкое, но важное различие. Мы не могли просто выдернуть тебя из твоего «Орлана ЭЛ-6», пока системы скафандра исправно работали. По протоколу ты должен был быть не функционален для извлечения.
– Протокол, – повторил я. Слово звенело в ушах. – Ваш протокол или мой? И почему я должен был быть «не функционален»? Вы ждали, пока я умру, чтобы потом оживить? Или преобразовать?
– Твой или наш протокол – уже не имеет значения. Протокол нашего внедрения. Твой экипаж, – Комаров кивнул на ранец, лежащий на полу, его взгляд был словно осуждающим, – предоставил нам тебя в таком состоянии. Они не хотели рисковать. Твоя миссия предполагала Полное Обнуление.
Моё сердце, только что успокоившееся, пропустило удар. Тот, кто помнил привязанность к экипажу, был окончательно стёрт.
Деактивирован!
Где-то в моей голове ещё слышались отзвуки системных сообщений на фоне тревоги: [Error, location unknown]
Теперь, осталась только холодная, механическая реакция.
Голова зашумела от захлестнувшего мозг наплыва обрывков информации.
Полное Обнуление…
Это словосочетание было вбито в самый центр моей профессиональной памяти, где-то рядом с техническими характеристиками всевозможных механизмов, скафандров, оружия и формулами гравитационных аномалий.






