Семейные тайны. Книга 13. «Мышка» из Мышкина

Вероника Добровольская

Семейные тайны. Книга 13. "Мышка" из Мышкина

Город Мышкин.

аэропорт – «Туношна» в Ярославле.

2004 год

Раскаты грома, словно огненные демоны, обрушились на город, превратив трассу в ревущий поток. Казалось, сама природа отступила перед яростью стихии, но мотоциклист, словно неуязвимый воин, продолжал мчаться сквозь бурю. Ветер свистел в ушах, дождь хлестал по лицу, а грохот небес звучал как зловещая музыка, но ничто не могло его остановить.

В одном шлеме, промокшей рубашке и джинсах, босиком он разгонялся почти до двухсот километров в час, чувствуя, как адреналин обжигает вены. Ткань рубашки трепетала под яростными ударами дождя, словно знамя, брошенное на растерзание стихии. Каждый поворот дороги становился новым вызовом. Внезапно, ослепительная молния, словно огненный меч, пронзила небо прямо перед ним. Мотоциклист лишь крепче сжал руль, его сердце билось в унисон с ревом мотора, и он прибавил газу, бросая вызов разбушевавшейся природе.

Байк взревел, и, словно на ралли, виртуозно лавировал между еле ползущими машинами и автобусами, вздымая фонтаны брызг. После ста пяти километров дикой гонки впереди показались едва различимые указатели "Аэропорт". Вот и само здание. Мотоциклист, не сбавляя скорости, словно герой безумного боевика, взлетел на крыльцо, протаранил стеклянные двери и, окровавленный, направил мотоцикл в сторону чистой зоны.

Перепуганные пассажиры бросились врассыпную. -Теракт! – раздался отчаянный крик, и в зале началась паника. Полицейские, выхватив пистолеты, побежали к нарушителю. Но мотоциклист пробил окно, выходящее в чистую зону, и остановился рядом с женщиной, прикрывающей двоих детей. Он бросил мотоцикл и рухнул рядом с ней, срывая шлем.

– Не уезжай, Ника! – Прохрипел Харитон, теряя сознание.

– Харитон! – Прошептала испуганная Ника, увидев, что муж бледен как снег и весь в крови. К ним уже бежали полицейские.

– Это Харитон Мышикин! – Крикнул один из них. Известного врача из Мышкина знали даже в Ярославле. Все полицейские, словно по команде, убрали оружие в кобуры. – Врача сюда!

*****

Чечня. Грозный

1999 год 20 февраля

Грязная, чавкающая жижа засасывала ноги по колено. Харитон, с трудом выдирая их из липкой грязи, шел за солдатами. -Чавк, чавк. – Звук преследовал его на каждом шагу.

В голове, словно эхо, звучал крик Людмилы, месяц назад: "Ты идиот! Тебе такое место предлагают, ты врач, хирург! А ты на войну собрался, идиот! Нам деньги нужны, я скоро рожать буду!" Рядом, у камина, мрачно стоял её отец, Савелий Петрович Баранов, и молча пил коньяк, лишь морщась от воплей дочери. Но, Харитона гнало вперёд желание помочь. Он, как врач, считал своим долгом быть там, где нужна его помощь. Савелий Петрович подошел к нему, пожал руку. Глотнул коньяка и буркнул,– давай! – И ушел, махнув рукой дочери, которая с ненавистью смотрела на него, – заткнись Люсь!– Прохрипел он.

Вечерело. Но в этом аду вечер приходил под аккомпанемент дыма и глухих взрывов, разрывающих тишину, как глухие удары молота. Разрушенные дома стояли, как обгоревшие скелеты, их обломки напоминали о том, что когда-то здесь имела место жизнь. Холодный ветер пронизывал даже сквозь ватник и бушлат, заставляя Харитона поежиться, словно он оказался в ледяной хватке. Запах гари и пороха, словно невидимый враг, въелся в одежду, в кожу, казалось, в самые кости. Он чувствовал его постоянно, даже когда закрывал глаза. В воздухе витали тени, и даже вечерние сумерки не могли скрыть мрак, который окутывал всё вокруг. Впереди, метрах в пятидесяти, мелькнула тень. Солдаты присели, Харитон замер, сердце бешено колотилось в груди. Он не был солдатом, он был врачом, его оружие – скальпель и бинты, а не автомат. Но здесь, в этом аду, все были солдатами, все были мишенями.

Тишина давила на уши, казалось, можно было услышать, как бьется сердце каждого. Потом раздался короткий, сухой треск выстрела. Один из солдат вскрикнул и упал, схватившись за ногу. Харитон, отбросив страх, бросился вперед, к раненому. Грязь хлюпала, пули свистели рядом, но он не обращал на них внимания. Сейчас главное – помочь этому парню, остановить кровь, спасти жизнь.

Он подполз к солдату, быстро осмотрел рану. Пуля прошла навылет, кость не задета. Харитон достал из сумки бинт и жгут, быстро перевязал ногу. Как странно всё это. Здесь он месяц, а как будто не уезжал из города, женщины беременные, это под обстрелом, несколько родов под открытым небом и даже операция, ну не было иного выхода. Водка, ножик и рука, и потом нитка с иголкой, и молитва, что бы сепсис не пошёл. Про него уже легенды сложили, что врач «Мышка» может всё. Никогда бы не подумал. Его с утра вызвали в штаб, прибежал солдат, – «Мышка», тебя командир зовет. Срочно. – Сказал он, задыхаясь. Харитон вышел из блиндажа и направился к штабу. Ноги вязли в грязи, пули продолжали свистеть над головой, но он уже не обращал на них внимания. Он шел, словно автомат, запрограммированный на спасение.

Кто –то куда то бежал , какие –то команды командир кричал в телефон. Харитон пробился к нему сквозь толпу.

–Мышка, нужна твоя помощь. Там за линией огня, в разрушенном доме, наши ребята. Один тяжело ранен. Нужно его вытащить и оказать помощь. Добровольцы есть, но без врача они не справятся, их врача убили. Это Барсы и у них останешься. Ты понял? – Выпалил командир.

Харитон, молча, кивнул. Он знал, что это самоубийство. Но он не мог отказаться. Он был врач «Мышка», и он должен был спасать жизни. Даже если это стоило ему собственной.

Он взял свою сумку, наполнил её лекарствами и перевязочными материалами. Надел каску, взял автомат и вышел из штаба. На улице его ждали солдаты. Молодые, но готовые идти за ним в огонь.– Готовы? – Спросил Харитон. Они кивнули.– Тогда вперед, – сказал он и первым побежал в сторону линии огня.

Он бежал, не чувствуя страха. Он бежал, зная, что его ждёт. Он бежал, потому что не мог поступить иначе. Он был врач Мышка, и он должен был спасать жизни. Даже если это стоило ему собственной. Он бежал в неизвестность, в ад, в надежде на чудо. В надежде на то, что он сможет спасти еще одну жизнь. В надежде на то, что он сможет вернуться к Люде. В надежде на то, что война когда-нибудь закончится. А потом они шли через грязь и солдата подстрелили. А потом раздался взрыв. Земля содрогнулась, в ушах зазвенело. Харитона отбросило в сторону, в лицо ударили комья грязи. А потом еще взрыв рядом с ним его словно кто –то схватил и припечатал грудью об дом. Он попытался подняться, но почувствовал адскую боль.

–Люда… – Прошептал он, теряя сознание. В голове мелькнуло лицо Людмилы, её испуганные глаза, и он почувствовал, как его накрывает тьма. Харитон очнулся. Отблески костра плясали на стенах подвала. Несколько солдат, судя по всему, ужинали. Один из них обернулся, и Харитон замер, пораженный. Голубые, словно летнее небо, глаза и белоснежная улыбка. Парень улыбался так открыто и беззаботно, словно находился не на войне, а на морском побережье. Его чистое лицо и чистый бушлат совершенно не вязались с войной. Солдаты, сидя у костра, травили сальные анекдоты.

Парень подошел к Харитону.– Что врач, приложило тебя. Ну, ничего, оклемался, значит, жив будешь. Я лейтенант Богдан Соколов, будешь под моим началом, у нас вчера врача убило, ты за него как раз.

Полгода Харитон служил в роте под командованием лейтенанта Богдана Соколова. Рота выделялась сразу: на плечах бойцов ленты из шкуры барса – их символа. Символа скорости, ярости и неуловимости. У всех восьмидесяти человек. Легенда гласила, что первый командир роты, бывалый охотник, в одиночку сразил огромного барса, державшего в страхе окрестные аулы. Из шкуры поверженного зверя он изготовил ленты для своих бойцов, дабы те переняли его силу и бесстрашие. С тех пор каждая новая лента проходила обряд освящения у костра, где звучали предания о подвигах роты и о том самом барсе, чья лапа теперь оберегала их в бою. И действительно, рота, отмеченная этим символом, всегда оказывалась в самом пекле, там, где требовалась молниеносная реакция и безжалостная точность. Их боялись, их уважали и, конечно же, им завидовали. Кто бы не желал обладать силой барса?

Этот символ Богдану передал сам командир роты, павший накануне Нового года. И Богдан стал хранителем этой легенды, новым командиром, на чьи плечи легла ответственность за роту и за наследие барса. Он ощутил тяжесть ленты на своем плече, не только как символ власти, но и как бремя памяти о погибшем командире и всех тех, кто отдал жизнь за роту. Теперь он должен был не только вести их в бой, но и поддерживать огонь легенды, чтобы сила барса продолжала вдохновлять и оберегать его бойцов. Он знал, что ему предстоит доказать, что он достоин этого символа, достоин быть командиром роты, чье имя было синонимом отваги и победы.

Харитон и Богдан сдружились, вскоре уже делились историями о семьях. Харитон узнал, что отец Богдана пропал без вести в Афганистане, и что сам он пошел в армию вопреки воле матери, бабушки и деда.

Харитон восхищался этим человеком – не мальчишкой, а настоящим мужчиной, сильным, стойким и волевым. В его взводе не было потерь: Богдан оберегал солдат и умел находить выход из самых безнадежных ситуаций. Казалось, кто-то его хранит.

Харитон не верил в привидения. Но однажды ночью, он вошел к Соколову и замер: у места, где спал Богдан, стояла странная тень. Седой мужчина в легкой, почти неземной одежде – длинной рубахе с разрезами по бокам и мятых штанах – босиком, он смотрел на командира. Харитон затаил дыхание, и видение исчезло. Он не мог поверить своим глазам: это был отец Богдана. Рассказывать об этом он не стал.

Бой начался спустя считанные минуты. Харитон перевязывал раненого, когда внезапно ощутил леденящий холодок. Подняв голову, он вновь увидел призрака. Тот стоял над ним, не отрывая пристального взгляда.

"Уходите! Уходите!" – Отчаянно забилось в голове Харитона.

– Богдан! – Харитон бросился к лейтенанту. – Там!

– Ушел! – Рявкнул Богдан, испепеляя Харитона взглядом, – твое место у раненых! Что ты здесь забыл? – проорал он сквозь грохот выстрелов, щедро приправив свою речь отборным матом.

Харитона это взбесило. – Призрак твоего отца ко мне приходил! – выпалил он, внезапно осознав, что Богдан наверняка сочтет его сумасшедшим и пристрелит на месте. – Он просил уходить.

Богдан опустил автомат. Сплюнув под ноги, он взглянул на Харитона. В его глазах не было ни тени недоверия, лишь холодное равнодушие. На этой войне случалось всякое: у кого-то обострялась интуиция до звериного чутья, к кому-то являлись ангелы-хранители или тени умерших родственников. Под чудовищным психологическим давлением мозг выкидывал самые невероятные вещи. Но его отец появлялся лишь тогда, когда Богдану было особенно тяжело или угрожала смертельная опасность. Молчаливый, он просто смотрел. Однажды, после какой –то передряги, когда Богдан лежал в больнице, отец пришел. Стоял над ним, и в его взгляде не было ни укора, ни осуждения – только боль.

– Скажи хоть что-нибудь! – Прохрипел тогда Богдан.

– Что ты, сынок? Пить? – Рядом сидела мать. Она встрепенулась и бросилась к нему.

– Мам! – Богдан посмотрел на неё. Он хотел рассказать об отце, но тот покачал головой, погладил жену по волосам, коснулся губами её плеча, смахнул невидимую слезу и растворился в воздухе. Женщина вздрогнула, выпрямилась. На её лице появилась слабая улыбка. Она дотронулась до плеча и грустно посмотрела на сына. Именно тогда Богдан решил поступить в военное училище.

Богдан вздохнул и кивнул.– Иди, брат, я тебя понял.

По роте прошел тихий приказ, и ночь сомкнула свои объятия над ротой, растворив её в лабиринте руин. Собравшись в точке сбора, солдаты вздрогнули от оглушительного взрыва, разорвавшего ночную тишину. Дом, который они покинули мгновения назад, взметнулся в небо багровым пламенем. В этом адском зареве, словно призрак, застыл их лейтенант.

– Эй! Барс! Ты где? У нас для тебя предложение! – Неожиданно раздались крики.

На лице Богдана промелькнула ироничная улыбка. Харитон заметил, как в глазах лейтенанта была ледяная ярость.– Братцы, кому интересно их предложение? – Спросил Богдан. В ответ раздался тихий смех. – Никому? Странно! Тогда чего мы ждем? Карету не подадут. Уходим!

Харитон видел, как Богдан оставался на месте до последнего солдата, не отрывая взгляда от бушующего пожара.

Богдан погиб у Харитона на глазах, когда тот провожал его. Роту вывели из боя, подарив три дня передышки – целую вечность. Но Харитону нужно было в другую роту, где погиб врач. Почему не БТР? Почему вертолет? Нелепое стечение обстоятельств. И вертолет какой-то странный – на боку ярко сияло солнце. Он уже взлетел, когда Харитон увидел, как Богдан рухнул на землю. В то же мгновение рядом возник отец Богдана, обнимая бездыханное тело сына. Беззвучный крик призрака, казалось, разрывал облака.

Харитон замер, прикованный взглядом к этой страшной картине. Винты вертолета гудели, поднимая в воздух пыль и грязь, но он не слышал ничего, кроме этого безмолвного вопля, исходящего, казалось, от самой земли, пропитанной кровью. Он должен был лететь, должен был помочь, но ноги словно приросли к месту. Солнце на борту вертолета теперь казалось издевательским, насмешливым символом жизни, отнятой так внезапно и жестоко.

В голове пульсировала одна мысль: Богдан. Еще вчера они смеялись, делились последней сигаретой, мечтали о доме. А теперь… Теперь только холодное тело в руках призрака. Харитон почувствовал, как к горлу подступает тошнота. Он отвернулся, пытаясь сглотнуть ком, но не смог. В глазах защипало от слез, которые он не позволял себе проливать. Война не терпит слабости. Но сейчас, глядя на это горе, он чувствовал себя беспомощным ребенком.

Вертолет набрал высоту и скрылся за горизонтом, унося Харитона прочь от этого места, прочь от Богдана. Но он знал, что этот молчаливый крик будет преследовать его всегда. Он будет слышать его в каждом взрыве, в каждом выстреле, в каждом шепоте ветра. Он будет видеть лицо Богдана в каждом молодом солдате, смотрящем на него с надеждой и страхом. И он будет помнить, что жизнь – это хрупкая вещь, которую можно потерять в одно мгновение. И что он, Харитон, должен жить за двоих. Вдруг вертолет захрипел, его стало трясти, он резко пошел вниз и рухнул на полуразрушенные высотки. Харитона выбросило, он ударился грудью о край и повис, зацепившись формой. Неожиданно почувствовал холод, открыл глаза и увидел призрак отца Богдана, он держал его за руку и вытягивал наверх. Уже наверху он услышал:– «Долг оплачен, сын за внука».

«-Стой! Богдан жив?» – Неожиданно спросил Харитон и увидел, как призрак покачал головой и завыл как ветер, схватился за голову и растворился.

– Мышикин, ты меня слышишь? – Харитон слышал какие-то голоса, но глаза не мог открыть.

– Он живой! В госпиталь срочно!

– Богдан, Богдан! – Простонал Харитон.

– Погиб лейтенант, тебя проводив. Он спас детей. Там смертник хотел в автобус ударить, а там дети. Он стрелял в него до последнего, пока бомба не рванула, самого в клочки порвало. – Голос был злой и прерывистый.

Харитон вдруг не понял, что он тогда видел?

Харитон попытался приподняться, но острая боль пронзила спину. Он застонал и снова провалился в темноту. В голове мелькали обрывки воспоминаний: вертолет, солнце на борту, падающий Богдан, призрак отца… Что из этого было реальностью, а что – бредом раненого сознания?

Когда он снова открыл глаза, над ним склонилось незнакомое лицо в белом халате. Яркий свет резал глаза, и Харитон попытался отвернуться.

– Тихо, тихо, лежите, – успокоил его врач. – Вы в госпитале. У вас сломаны позвонки, сотрясение мозга и ещё кое-какие ушибы. Но вы живы.

– Богдан…, – прохрипел Харитон. – Он…

Врач помрачнел.

– Лейтенант погиб. Героически погиб. Спас автобус с детьми от террориста-смертника.

Харитон закрыл глаза. Значит, это правда. Богдан мертв. Но что тогда с вертолетом? И с отцом Богдана?

– Что случилось с вертолетом? – Спросил он, стараясь говорить как можно четче.

– Каким вертолетом? Вы оказались под завалом дома. Вас с трудом откопали – Ответил врач.

Харитон молчал, он не мог понять, что это было?

– Я… я видел его, – прошептал Харитон. – Отца Богдана. Он… он меня спас.

Врач посмотрел на него с сочувствием.

– У вас шок, – сказал он. – Вам нужно отдохнуть.

Харитон знал, что врач ему не поверит. Да и сам он не был уверен, верит ли себе. Но он помнил холод прикосновения призрачной руки, помнил слова: «Долг оплачен, сын за внука».

Может быть, это был просто сон, порожденный болью и горем. А может быть… Может быть, в этом мире есть вещи, которые мы не можем объяснить.

Харитон закрыл глаза и попытался уснуть. Но сон не приходил. В голове снова и снова всплывали образы: Богдан, солнце на вертолете, призрак отца. И он знал, что никогда не забудет этот день. День, когда он потерял друга и, возможно, увидел то, что не должен был видеть.

Он должен жить. Жить за двоих. За себя и за Богдана. И он должен помнить. Помнить о хрупкости жизни, о героизме и о том, что даже в самой страшной войне есть место для чуда. Или для призрака.

Харитон открыл глаза и посмотрел в потолок. Он не знал, что ждёт его впереди. Но он знал одно: он будет жить. И он будет помнить Богдана. Всегда.

Белая палата. Боль, прожигающая насквозь. Перелом шестого и седьмого грудных позвонков. Наркотический сон, тяжелый и короткий.

Сквозь пелену забытья донесся её голос: -Я развожусь с тобой. И знай, сын не твой. Не пытайся его увидеть!

Он смотрел вслед уходящей шатенке, пытаясь что-то сказать, но из горла вырвался лишь дикий крик, полный боли и отчаяния. Прибежавшие медсестры вчетвером едва справились, чтобы сделать ему укол. Несколько дней он пролежал, молча, устремив взгляд в потолок, равнодушно принимая пищу, боль, манипуляции с уткой, капельницы, визиты врача. А потом накатила такая волна обиды и злости, что он дал себе слово: ОН ВСТАНЕТ И ПОЙДЁТ.

Это слово стало его мантрой, его молитвой, его проклятием. Каждый вдох, каждый выдох, каждое мгновение мучительной боли – всё       было подчинено этой цели. Он начал с малого: шевелить пальцами ног, потом – напрягать мышцы бедер. Боль была адской, но он терпел, стиснув зубы до скрипа. Физиотерапевт, молоденькая девушка с сочувствующими глазами, сначала смотрела на него с жалостью, потом – с удивлением, а затем – с восхищением. Она помогала ему, подбадривала, но основную работу он делал сам, вгрызаясь в реабилитацию с маниакальным упорством.

Ночи были самыми тяжёлыми. Боль не отступала, а мысли терзали, как стая голодных волков. Он представлял себе её, смеющуюся, счастливую, с другим мужчиной, держащую на руках не его сына. Ярость клокотала в нем, подпитывая его решимость. Он должен увидеть сына. Должен доказать, что она лжёт. Должен вернуть свою жизнь.

Месяцы слились в один бесконечный день боли и борьбы. Он научился садиться, потом – стоять, опираясь на костыли. Первый шаг был самым трудным, самым болезненным, но он сделал его. И второй. И третий.

Врачи качали головами, называя его случай чудом. Медсёстры шептались о его невероятной силе воли. Но он не слушал никого. Харитон видел только одну цель – встать на ноги и вернуть себе то, что у него отняли.

Однажды утром, опираясь на трость, он вышел из больницы. Солнце слепило глаза, воздух был свежим и пах весной. Вдохнул его полной грудью и улыбнулся. Путь будет долгим и трудным, но он знал, что справится. Он встал. И он пойдет. Когда приехал к дому. Но на его звонки за высоким забором, словно все вымерли, он видел, как на втором этаже задернулись шторы, видел, что машины Савелия Петровича не было. Неожиданно открылись ворота, и вышел охранник.

– Шел бы ты Харитон, ну пожалуйста!– Прохрипел Карен.– Савелия не будет ещё неделю, а эта нам жизни не даст.

– Я хочу с ней поговорить! –Рявкнул Харитон.

– Да иди уже домой! Она же сейчас на тебя всех спустит. Савелий её сам боится, поэтому и хлещет водку. Ты что, думал, твой байк сам с дороги слетел, она тогда решила, что ты её будешь. Она помогла. Иди, если жив, хочешь остаться.

Харитон в шоке прислонился к стене и стал сползать по ней.– Сыночек!– Он повернул голову, к нему бежала мать, а возле машины стоял мрачный отец. Мать подхватила его под руку, пытаясь поднять. Отец, молча, подошёл и, не говоря ни слова, обнял его крепко. Харитон чувствовал, как дрожит его плечо. Никогда раньше не видел отца таким. Сильным, невозмутимым, всегда контролирующим ситуацию. А сейчас… сломленным.

– Пойдем, сынок, – тихо сказала мать. – Пойдем домой.

Он не сопротивлялся. Ноги не слушались, голова гудела. Он шел, опираясь на мать и отца, как слепой.

Дома его усадили на кухне, налили горячего чая с медом. Отец, молча, достал из холодильника бутылку водки, плеснул немного в чашку Харитона и себе. Мать смотрела на них с тревогой, но ничего не говорила.

– Рассказывай. – Глухо произнес отец, глотая водку.

Харитон молчал, глядя в одну точку. Слова застревали в горле, комком боли. Как рассказать о том, что его жизнь, его любовь, его мечты разбились вдребезги о жестокую реальность? О том, что женщина, которую он боготворил, оказалась чудовищем, способным на подлость и насилие?

– Она… она хотела меня убить. – Наконец прошептал он, и голос его дрогнул.

Отец, молча, кивнул, словно уже знал. Мать ахнула и прижала руки к груди.

– Карен сказал,… что это она подстроила аварию. Мой байк…

Он замолчал, не в силах продолжать. В голове всплывали обрывки воспоминаний: её смех, её прикосновения, её слова любви. Все это было ложью, прикрытием для чего-то тёмного и злого.

–Забудь её, сын, – тихо сказал отец. – Забудь, как страшный сон. Она не стоит ни одной твоей слезы.

– Но я… я любил её. – Прошептал Харитон, и слезы потекли по его щекам.

– Любил образ, который сам себе придумал, – возразил отец. – Настоящую её ты не знал.

–Но мой ребенок! – Прошептал Харитон.

Отец выпил коньяк и молча, уставился на сына.– Уезжай! – Как отрубил, сказал он.

****

2000 год.

Железнодорожный вокзал

автостанции Мышкина

Автостанцию окутал его гомоном топы, железным голосом диктора и гудками автобусов а и машин. Люди обходила как море камень, невысокого, с коротко подстриженными волосами, проблескивающей сединой висками мужчину лет тридцати, он поморщился, вдруг лицо его стало покрываться испариной.

– Харитон! – Из толпы , как черт из табакерки вынырнул высокий, полноватый мужчина.

– Колька!– С продыхом, проговорил Харитон, хватаясь за руку друга как за соломинку.

– Началось!– Николай перекинул через плечо его сумку и достал из кармана бутылёк.– Вот привез тебе.

Харитон покачал головой.– Обойдусь ..пройдёт..мне отдышаться.

– Ну, поехали!

Машина неслась по городским улицам, а Харитон лежал на заднем сиденье и молча, смотрел в окно, он закрыл глаза ….

*****

Месяц назад

Калуга. Областная больница.

– Увольняйся сам или соберется консилиум и…

Харитон посмотрел главврача и молча, встал, пошел к двери, но вдруг вернулся, молча, взял лист и написал заявление.

– Ты можешь не дорабатывать две недели! – Вдруг сказал главврач, пряча глаза

Платон усмехнулся и так понятно почему, бывшая постаралась. Здесь, как и в этом городе, ему делать было нечего.

– Зачем ты туда поедешь! – Рима Марковна смотрела на сына который молча кидал в сумку рубашки, брюки.– Мы тебе поможем , вот Ниночке нужен больницу врач.– Когда то русая, кареглазая шатенка , высокая и красивая, за год когда сын был в госпитале постарела и превратилась в маленькую старушку.

– Мам, хватит это не больница это шарашкина контора. – Вдруг в сердцах выпалил Харитон

– Успокойся мать, сын решил, не ребёнок уже! – В комнату вошел Илья Валерьевич невысокий как и сын, крепкий, с серыми пронзительными глазами, было понятно в кого пошел сын. –Не маленький уже

– А его спина! – Уже как последний аргумент привела плачущая женщина.

– Ну, мой отец и пулей в груди операции проводил! – Тихо сказал Илья Валерьевич и обнял жену. – Мы сильные Мышикины

– Людка будь она неладна! – Вдруг в сердцах выкрикнула женщина, вырываясь из рук мужа и убегая в спальню.

Харитон, молча, сжал зубы и вдруг из шкафа выпала кожуха. Он усмехнулся, мотоцикл, страсть, которую сейчас пришлось так же продать. А когда то ..

****

Калуга. 1990 шоссе

Моторы взревели, и два гонщика, замирая в предвкушении, ждали сигнала к старту. Едва платок коснулся земли, мотоциклы рванули вперед. Впереди показался перекрёсток, и вдруг на дорогу выскочила девушка. Пытаясь избежать столкновения, один из байкеров резко направил мотоцикл в кусты. Машина подпрыгнула на бордюре, перевернулась в воздухе, и гонщик вылетел в траву, а мотоцикл пролетел дальше.