Три кашалота. В аномалиях древних капищ. Детектив-фэнтези. Книга 12

Теперь он, Широков, подняв голову без парика, что лежал на столе, видел, что и Юрий решил построить интригу. Однако резкая перемена в настроении племянника подсказывала, что выражения своих чувств сей молодой человек скрывать еще не научен.

«Рано! Рано тебе самому лезть в каленые клещи, где тянут за язык, чтобы поставить на место, либо чтобы его вовсе отрезать!..» – сделал вывод граф Василь Павлович. Он покачал головой и тяжело вздохнул.

– Хватит бегать по бабам, – наконец как бы устало бросил он. – И не за каждую надо драться оружием, и без того много им чести! Пусть за оружие берутся те, у кого нет иного пути, как лишь этим получить царскую благосклонность. А кто у власти, должен иметь рычаг и нажать: так любая упрямица тут же размякнет! А этот твой купчишка, Иван Протасов, человек нам непонятный. Поостерегись! Да, да! Не гляди индюком! Вдруг он нарочно всюду встает поперек дороги?! А для какой цели? – спросил уже как бы в задумчивости Василь Павлович. – Ну?!.. Вот! О том до сих пор и неведомо! Может, и к девке этой пристал, когда узнал, что запала она тебе в душу, а через нее добивается сквозь твою ненависть твоей близкой дружбы? Сам знаешь: как от любви до ненависти один шаг, так и от ненависти к дружбе, может, еще чаще случается. И все уж не для того ли, чтобы затем подобраться и ко мне?!

– Да что ж столь смурно-то вы на это глянули, дядюшка? Ну, всего-то купец!

– Да, да! Через тебя, головотяпа, да к остаткам протоинквизиции, глядишь, да и влезет! Чтобы задним числом найти крупные нарушения! Да и на дыбу нас всех?!.. Пусть не меня, руки коротки… Но – преданных мне людей! Ты в их числе, а что племянник – не важничай!..

Бецкий сильно поежился. Здесь он намеревался найти защиту, как броню, но дядюшка этакой речью лишь напугал.

– Для чего этот Протасов подставляется, скоро и поглядим! – буркнул он. – А теперь опять говорю: гляди, сам не подставься! А что, как он есть само орудие правосудия?! – тише сказал Широков.

– Заслан убить?!

– Что, страшно?..

– Если и так, Василь Павлович, – не скрыл своих чувств племянник, – то чьей воли он судия?!..

– Вот тут и задача! И у протоинквизиции не на все есть скорый ответ! – Широков встал, прошелся по кабинету взад и вперед, на ходу в раздумье продолжая задаваться вопросами: – Очень опасаюсь впасть в заблуждение, но следствие некоторых причин указывает мне на провокацию… Отчего вам не дала одинаковых шансов Марья Эдуардовна?.. Зачем согласилась, когда встала под пистолеты, взяв в руки два яблока?.. Положим, в твою руку верила! А его знала ли, что он меткий стрелок, чтоб так рисковать и встать с яблоками в приподнятых руках, как индийский Шива или кто там у них?!..

– Не упомню. Догадалась о его силе и ловкости?

– Или же знала о ней наверняка! Ведь знала, что чей-то агент и отменный стрелок должен быть!

– Да, он попал-таки в яблочко! Мастерски! Все и глазом моргнуть не успели!

– Вот! Положим, что она знала и про его способности фехтования! Ведь как докладывают: с ним провел суровую беседу, и однако же сам как будто бы оробел учитель фехтования Делон!..

– А убедившись и в ловкости стрелка, без раздумий отдала ему главный приз и… была с ним ласкова! – заскрипел зубами Юрий.

– Допустим!.. Допустим, она защищала свой собственный дом. Заподозрив в нем скрытую силу и угрозу, может, и со стороны ищеек тайной канцелярии! Вот и позвала к себе, вот и предложила пощекотать чувства порохом, вот и предложила ему свою дружбу! В такой, понимаешь, оригинальной манере!

– Может, и так, Василь Павлович, – неуверенно поддержал Бецкий. – Но если это так, то баронесса Ясницкая очень умна и предусмотрительна! И даже слишком! Что само по себе тоже уже подозрительно!

Широков с одобрением принял это замечание. Племянник подмечал, анализировал, и это обещало в нем хорошего помощника в больших делах и аферах, без чего никак нельзя оставаться на высоком государственном посту долгое время.

– В любом случае, она ищет защитника! – сказал он. – Ведь Делон, наконец, порвал с нею. И ты должен знать, Юрий, что это опять же благодаря мне, твоему дяде. Да, я заставил француза дать слово, что он прекратит с баронессой всякие амурные встречи.

– А-а!..

– Да! И вот теперь она избрала персону, чтобы хоть на кого-то положиться в крайнюю минуту затруднений и опасностей, на этого на удивление удачливого и сильного купца Ивана Протасова! Я бы на ее месте поступил точно так же!

– И это что, нас теперь должно радовать? – все еще уязвляясь, сказал Бецкий. Но он видел, как, говоря о Ясницкой и Делоне, Василь Павлович сильнее сжимал свои кулаки, как и всегда, когда говорил о врагах.

V

Ловя себя на мысли, что племянник постоянно прочитывает его, как страницы книги, опытная ищейка инквизиции опять спохватился, сетуя на себя же, что теряет главное оружие – выдержку, осторожность и хитрость. «И все это от женщины, той, от которой теперь уже ни минуты отдыха голове. Она не выходит из ума! Занялась темными делами с бароном Брамсовым, этим старым пронырливым немцем, и интригует. Все это можно было бы выведать строгостью, хоть теперь же, да как потом уладишь дело с последствием – с наследством любимого брата? Ведь и Брамсов, пользуясь моим попустительством, тоже теперь интригует, а возьми его теперь – укажет что неугодное! Брать нельзя! Не время! К тому же, и сам он, возможно, шпион, и знает многие замыслы как протоинквизиции и тайной канцелярии, так, может, и самого императора! Петр больной. Вот и докладывают: ищет, прохвост, лазейки к его супруге императрице!.. Но разве не его, Василя Павловича Широкова, супруга должна быть фрейлиной подле Екатерины?! Жена так рискует, не отказываясь от встреч с ней, даже теперь, когда та в немилости у Петра за то, что проявила симпатию к Монсу?.. Так попасться!.. И так некстати прямо в эту самую ассамблею, в саду у покойного брата. С каким удовольствием император отсечет Монсу голову! Боюсь, он сейчас готов посадить на кол и его, Василя Широкова, графа. И все это не за горами!.. Потому теперь он, Широков, должен представить все дело так, будто он нарочно позволил встретиться Монсу с императрицей в саду брата, чтобы вывести Монса на чистую воду. Да, честь царственной супруги замарана, и Петр взбешен! Но коль уж наступит опасность, он, граф Широков, не пожалеет для плахи шеи интриганки баронессы Ясницкой! Пусть ее! Государь это оценит!

Надо, надо обличить и Осетрова в злоупотреблении и воровстве! Он уехал за новым титулом, а вот, чую, приедет к своему эшафоту!..»

– Послужишь мне и императору не здесь! – сказал, незамедлительно принимая решение, граф. – Поедешь, куда укажу, вот с этим письмом! – Он кивнул на конверт, лежавший на столе, запечатанный сургучными печатями. – И далеко! Может, в Астрахань, а может, и в Присибирье. И прежде на время встанешь под начало полковника Уткина, это мой человек. Туда же, как только представится случай, – жестко добавил граф, – отправим и приятеля Томова Гаврилу Осетрова; и ежели за успехи в башкирских и киргиз-кайсацких посольствах государь наградит его титулом графа, то в ссылку отправится уже сам граф. А?!

От мстительного удовольствия Широков даже ударил кулаком правой руки в ладонь левой.

«Вот это политика! Вот это интрига! – опять с восхищением воззрился на дядюшку Бецкий. Какой изощренный, какой беспощадный, какой изумительный ум!»

– Так, только этого ради не станем спешить, может, и пожалуем ему графа! – И дядюшка громко захохотал: – Ха-ха-ха-ха-ха!.. – Через мгновение посуровев, продолжал: – Он сейчас, не в пример далекому прошлому, не в большой милости. И причину, по которой новому «графу» будет лучше вдали от столицы и от императорских вин, мы придумаем. А то, глядишь, и прямо тут найдем ему склеп! Устроим фамильный!

Бецкий вздрогнул. Он все никак не выпускал из ума и того, что только что потеряв девушку, которую хотел принудить силой жить с ним для спасения отца, заразного сектантского идола Кореня Молоканова, внушил себе мысль, что ему стала по нраву дочь ненавистного дядюшкой барона Осетрова. Юрий представил себе, как стоит с нею рядом у гроба ее отца, который заносят в сырой и мрачный фамильный склеп… Но ведь можно и самому оказаться на том же месте?..

– Итак, мои враги – граф Томов и его друг барон Осетров! – твердым голосом вдруг сказал он, будто сам подвел себя к решению задачи. – Ну, может, еще и барон Брамсов тоже… Вы, Василь Павлович, как я заметил, тоже сильно недолюбливаете его? – скорее констатировал, чем спросил Бецкий. Ему оставалось только топнуть ногой, чтобы зазвенела шпора.

– Погоди, не лезь поперек батьки в пекло! Знай и то, что надо уметь выжидать! В свое время мы, благодаря важнейшим докладам от преданного нашему делу священника, в свое время несущего службу в Астрахани, попросили его величество послать Осетрова на усмирение астраханских татар и яицких башкир ради приведения их в новокрещение – в христианскую веру. Вот там кругом и найдешь на Осетрова обличающие его в злоупотреблениях сведения и тоже будешь тайно мне их посылать. Послужишь в разных острогах. Такое время, что и старым проверенным людям доверять во всем нельзя! А тебе я верю! И без закалки в дальних странствиях не обойтись!

Бецкий, внутренне протестуя против высылки себя куда-либо дальше Санкт-Петербурга, все окончательно понял. Предстояло пройти разные круги ада. Он поклонился.

– Да, так и помни: беспечная твоя жизнь закончилась.

– Спасибо, дядюшка, знаю, что ради пользы! Я вас не подведу. Землю грызть буду, а крови не посрамлю. А вы тут, как закончите дело о наследстве, может, и для меня лазейку найдете, глядишь, пока странствую, разбогатею!

– Послужишь верно императору, то, может, и крохами покажутся подачки от наследства! Словом, выполнишь, что велю, съездишь и в Сибирскую крепость, к доверенному моему человеку – настоятелю храма, Памвону Икончеву, привезешь от него секретные бумаги. Это будет тебе пропуском ко двору императора! Дело о новых серебряных рудниках!..

– А-а!.. Давно уж мечтаю стать пайщиком драгоценных камней и металлов!

– Вот как привезешь этих подарков, так тогда и укажем, кто ему, Петру Алексеичу, столь преданно и верно служит! Повод-то экий! Ближе пути не вижу. Император умен, и ни в какие твои заслуги в теплой столице в жисть не поверит.

– И сколько же на это уйдет времени? – все же обеспокоенно решил спросить Бецкий.

– Коль приступишь к делу не мешкая, так в полгода и обернешься. А ежели тогда же проявишь старание и инициативу, да поучаствуешь в пресечении бунтов, а того пуще, в поимке какого-нибудь главаря-вора и самозванца в Астрахани или в Присибирье, то можешь рассчитывать и на высокие чины, и на личную царскую милость. А если такая задача займет больше времени и дороги уведут далече, ибо слухи о подменном «царе-антихристе» достигли уже и Камчатки, то обеспечит тебе, кто бы ни был императором, быстрый взлет, богатство и власть.

– Что, уж так плох император-то?

– Тс! И думать не смей!

– Э-эх… И ведь все это мне обязательно? – задумчиво, но и покорно не спросил, а скорее сказал, как приказал себе Юрий, которому было тяжело расставаться с тем, что в столичной жизни считал своим счастьем. А как же потерянная им Лизавета, а как же дочь барона Наталка?.. Кому все это придется на блюдечках? Эх!..

– Пути назад нет! А как ты мог думать? Мир кругом движется! Или хочешь однажды предстать пред картиной, как над тобой вдруг возрос повелителем твой несносный Протасов?! А ты у него – денщиком?!

– Задушить бы тогда и себя!

– Успеешь, коль оплошаешь.

– Не смею ослушаться, Василь Павлович, – уже со всем соглашался Бецкий. – Но есть у меня последняя просьба: позволь напоследок с отрядом инквизиторов пройтись по сектантским кварталам.

– Дай подумать!

Широков встал, походил по кабинету, уцепившись скрюченными суховатыми белыми пальцами за сукно мундира на груди, потом вернулся к столу, вынул из ящика стола бумагу, подал ее племяннику.

– Ладно, вот тебе список. И помни: никаких от него отступлений. Одних суди, других – нет!

Бецкий жадно схватил его и стал искать фамилию Молоканова. Она здесь была: и сам глава семьи Корень Молоканов, и его жена, и их дочь Лизавета.

И хотя следы беглянки, он знал, со вчерашнего дня были потеряны, бумага, отданная дядюшкой, служила основанием допросить любого заподозренного в измене.

VI

Бецкий ушел. Часы в кабинете пробили очередной раз, и теперь Василю Павловичу не было нужды, прикрыв глаза, прислушиваться к их размеренному бою.

Подобно кардиналам и инквизиторам католического Запада, он чувствовал за собой ту тайную силу, применение которой всегда несет далеко идущие последствия для всей державы.

Искореняя раскольничество в столице и переселяя колонии старообрядческого народа в восточные пределы Российской империи, он тем самым влиял на смертность и рождаемость большого количества людей, а значит, влиял на ход истории государства, Европы и всего мира.

Неслучайно наш честолюбивый патриарх Никон провозгласил лозунг: «Священство выше царства!» – с ревностью подумал Широков. – Хотел, видно, повлиять сразу на два, нет, даже на три мира: на старообрядческий, на новый и мир тех последствий, который наступил, наложившись один на другой, и дал новый – раскольничий, протестантский, и уже навсегда! Нельзя было трогать веру! Как установили, что бог триедин, так и все! А не так, чтоб каждый как видел в писаниях, так и судил!.. Да и тех трех миров, видно, показалось мало ему, пожадничал, стал влиять на царя. Не смутил ведь и страх, что может разгневать престол и лишится сана первого апостола Руси. Впрочем, что и случилось: был сослан…

Широков знал, что глава секты Корень Молоканов также плетет свои интриги, чтобы повлиять на ход рождаемости людей и на их мозги, чтобы каждый с рождения ощущал себя человеком старой православной веры, где перемешано и христианство, и древние славянские традиции. От того и идет такая свара против реформ Никона, хотя после их начала миновало уже более полувека!

Он, Никон, несомненно, знал, что властители мира сего часто совершали страшные и безумные поступки, в результате уничтожая большие массы населения, перемещая их по свету, думая, что оставляют в будущем мироустройстве планеты значительный след. «Геростратство, кругом геростратство!..» И так-то каждый простой человек на виду, все меняет вокруг в течение века, как пресловутая бабочка, но вот хочется им и при жизни видеть, что изменили течение ее…

Широков думал, конечно, и о том, что по-своему разумению совершал эту работу и великий русский император Петр. А раз так, то, значит, и его верные слуги! Василь Павлович тут вздохнул, вспомнив о своих бессонных трудах. Он невольно подошел к столу, открыл тетрадь возле чернильницы и прочитал свое, что писал в мемуарах: «…И в этой его борьбе за переустройство миров, благодаря ресурсам империи, было много труда для тех, кто служил императору: ради воплощения оным священных таинств и замыслов, обретенных в успешной яви его…» «Обретенных в успешной яви его»? – удивился Широков и, взяв перо и обмакнув в чернила, стоя зачеркнул, приписав новое: «Обретенных в исканиях истины и воплощенных в реальных условиях…» Потом вновь перечитал все это, еще раз вздохнул и положил перо на место.

Да, много было замыслено и сколь много стало реальностью. И в этой системе реальных трудов он, граф Широков, как особо доверенное лицо главы протоинквизиции, оставался покуда неуязвим. Он стоял на одной из вершин и не думал мараться каким-то мелким купчишкой, если бы не племянник… Но надо всем должно встать много богатства, где бы и твои преступления служили итогу силы и славы. А к богатству – и тайну! Ту, от которой вздрогнула бы вся Россия, за нею Европа и, стало быть, и весь мир. Вот каков он, Широков! Широко шагает и шагнет еще дальше, быть может, и ко второму посту в государстве. А какому, есть еще время решить!.. Да, только ради этих мечтаний стоит вершить суд над всем человечеством, иначе господь зачтет за гордыню… И отсюда все у престола, думал Василь Павлович, – кто не проявляет подобного рвения, теперь казались ему чистоплюями, и таким отнюдь не был Христос… Ну, а те же Томов с Татищевым, – думал далее он, – что гнушаются черной, и по общему мнению, грязной работы сыскной, больше заботясь о науках и географии, пусть даже и составляя планы создания русской академии наук и атласы будущих походов в Индию и Америку; что они без тайного сыска и тайных интриг за границей? Так, муравьи, кто делает дело, а ведать не ведает, что на уме муравьиного кесаря. Прокопать лабиринтов на тысячи верст, значит, обозначить жизнь своему ареалу! Все копает под Санкт-Петербургом, Екатеринбургом и Курском. И туда, как мыслю, сошлет в ссылку Осетрова, подалее от тайного сыска, от него, от Широкова… И ведь будет копать, будет носом рыть землю, дабы оправдать графский титул, ради того, чтобы выдать замуж двух своих дочерей, осчастливить супругу красавицу Аннушку…

Все они в такое время кажутся романтиками и мечтателями, тогда как он, Василь Широков, вынужден чуть ли не ежедневно спускаться в подвалы пыточных, хотя бы и мысленно, чтобы к вечеру составить новый отчет… И среди них по-прежнему немало курян, что еще при строительстве русского флота, для войны в составе Священной Лиги с турками и взятия крепости на Азове, часто бежали с воронежских верфей. А с теми, кто был с предводителем поклонников чисел, умея читать ими и Библию, случались прямо-таки чудеса: в одночасье из тысячи восемьсот тридцати двух потребных в верфях на стругово дело куда-то вдруг девалось ровно пятьсот. Клялись, что вышли все к Воронежу и вдруг да пропали. И ведь до сих пор нет известий, хотя и прошла уже четверть века. Вот тут и числа!.. Да, числа-то числа, а был и крепкий сыск! Призвали его, графа Широкова, спросить строго со сборщиков, так уж он навел там порядок. Лишь к строительству и охранению крепостей потребовал он от курян тысячу сто пятьдесят человек, да единицу от той суммы вычеркнул, дабы проверить служебное рвение, так ведь ровно то число и явили! Вот что значит порядок и строгость! Недаром сейчас император дал Широкову власть сделать Курск в составе Белгородской провинции, как Обоянь, Старый и Новый Осколы, как Суджа, да приписать Рыльск к Севской провинции в сорок девять, и ни на человека не больше, так и дали ровно это число. Хе-хе-хе!..

VII

Он бросил взгляд на бумагу, которую не дописал, но составление которой сейчас намерен был закончить. Он должен указать в ней на сведения, добытые в допросе с пристрастием от беглого раскольника, работавшего в заводской бухгалтерии, который ради облегчения своей участи уверял, что готов дать важные сведения. Он признался, а вернее, сам донес ради смягчения рабской участи, что был прежде знаком с бывшим майором Рюриковым из Белева-города. Тот скрывался от правосудия, но которого однажды вдруг узнал в лицо барон Гаврила Осетров и сильно удивился перемене внешности и духовному падению этого человека. Осетров был удивлен, что майор Рюриков жив, а не пропал без вести и не был убит в боях Северной войны, как им лично считалось ранее. И дабы поднять его на ноги, устроил около трех лет тому назад, до отъезда в восточные земли, ему директорство в мануфактуре с закупкой крестьян. И наладил его связь с купцом Иваном Дубровским с его суконным заводом в Глушково. А Дубровский-то, размышлял граф Широков, – сегодня возьми да и стань казнокрадом: не подал с прошлого двадцать второго годочка отчетов ни в Берг, ни в Мануфактур коллегии, что дало основание для строгой ревизии. И вот тут доноситель, беглый раскольник, сообщил, что Рюриков вдруг вернулся будто бы в военную службу, от радости бросил завод, сам тоже не отправил отчетов. Нет ли тут сговора между двумя компаньонами?.. Хотя трудно понять: при чем здесь суконная фабрика и рудное предприятие на землях, пожалованных императором Осетрову. Земли в курском крае обрели из рук кормильца не только рядовые «птенцы Петровы», а и такие его львы, как граф Шереметев, светлейший князь Меньшиков, а ранее гетман Мазепа, ставший предателем. И вот сей беглый «бухгалтер» указал на связь казаков из старых крепостей Обояни с горщиками, где плетутся раскольничьи сети: кто-то назвал Мазепу героем; другой там призвал учить тексты евангелий только по числам, переводя буквы в цифры и трактуя по ним и прошлое, и приход конца света, а третий добытое серебро и каменья стал числами переводить в чистое золото. К этим шахтам прииде, к тому же, и дворянин граф Томов, привезя от императора право скупать крестьян в производство и на закрепление беглых, не возвращая их прежним хозяевам. Это говорило о том, что Томов и теперь был в чести у двора, а замарай его грязью, может быть оскорблен и сам государь… Объясни-ка все это своему бестолковому племяннику!.. Но уже хорошо, что Осетров, того не желая, скупая в яицких и присибирских краях «китайское золото» для нужд государства, сам попал в денежную кабалу. И одним штрафом будет трудно отделаться! Отправит виновного в курские земли, да уж не в шахтах хозяйничать, а рыть сакральные лабиринты, без коих, твердит государь, не отстоять-де России родной державы. И дал числа сим подземным верстам, а их – легионы!.. Хотя, кто его знает, – размышлял далее граф, – этого Рюрикова: может, вовсе неслучайно оказался он рядом с теми, кто сопровождал Петра в граде Белеве и знал о романтическом увлечении царя его, Рюрикова, красавицей женой.

Узнав, что одним из владельцев курских земель стал Осетров, Рюриков, вспомнив о том, как барон служил Петру в том его романтическом увлечении, возможно, решил взять реванш, потребовать откупного, и вот напросился в помощники, владел горным заводом, а потом ждал случая, чтобы увидеть Томова и потребовать вернуть на военную службу, тот и помог, с него станется! И ведь знал, что император одобрил бы, чтобы не дать ему помереть с голоду где-нибудь под забором… Да-а, Томов лиса осторожная, не то что душа нараспашку Осетров, но Рюриков окрутил их обоих. И… – Граф чуть похолодел. Он представил, как однажды явится к Петру майор Рюриков и потребует иной компенсации!.. Графства! За сокрытие тайны и извлечение его супруги из небытия!.. А на ней, поди, хоть ей уже сорок пять, отчего ему вновь не жениться? Вдруг да примет, коль уж государь про нее и не помнит!..

Доносчик раскольник также сообщил, что Осетров, – как было нарочно подслушано, – содействовал в смягчении участи Рюрикова и в ином: заплатил карточный долг сына Ивана, вследствие чего он также был оправдан, отправлен на флот с освобождением от экзекуции фендрика – исполнять черновую обязанность, хотя был в звании младше мичмана с грошовым жалованьем. Но и тому был несказанно рад, что не пришлось вешать камень на шею, чтобы где-то да утопиться.

– Не-ет! – не время давать тому делу большого хода, еще, глядишь, и разжалобит царскую душу, а супруга по той истории велит поставить новый спектакль… Да и поставила бы, да кто ей позволит? Петр, конечно же, знает о сыне, и если и вытащил его с его отчимом из беды, то как раз и послав туда своих прежних доверенных Осетрова с Томовым!..

В эту страшную священную тайну его, графа Широкова, посвятил священник Памвон, кто был в Белеве-городе у молодого царя на побегушках, тогда еще тоже, кажется, шестнадцатилетний попович. И как важный свидетель, он теперь им, графом Широковым, направлен в Сибирскую крепость на протоиерейскую должность, с условием все уличать и через доверенных лиц слать письма в столицу.

Но мы пойдем еще дальше! Пусть Осетров пожелает посадить на трон другого царя, и вот вор Гаврила уже – заговорщик! И это в то время, когда к императору от восточных, башкирских и киргиз-кайсацких земель, уже и со среднего жуза, шлют письма о подданстве, для защиты всех южных татар от неких «китайских набегов», а кто-то предлагает своих дочерей выдать замуж за детей царской крови! Не-ет! Тайна, что вероятный наследник императора, Иван Рюриков, в чине лейтенанта существует, по-прежнему должна оставаться за семью печатями!.. Погодим!.. Когда надо, она всплывет в нужный час и в том месте, когда фитиль подаст пламя к запалу и выстрел из пушки, изо всех столичных орудий на острове, возвестит о новой императорской власти!.. Шлют также восточные беки, коназы и ханы письма с готовностью женить своих сыновей на дочерях царской династии. И для закрепления этой зависимости благополучия России от восточных земель доверил он, граф Широков, Памвону содержать в воспитании девочку, родители которой для нее, малютки, отныне могут навсегда так же быть неизвестными… Какой же родитель, зачав в себя не царскую кровь, желает чаду раскрыться, что отец или мать его – венценосцы?! А кто зачал свою кровь в венценосную, вообще должен язык проглотить. Иначе, как что, вмиг не сносить головы! С тем вот условием – навечно молчать – и остаются осчастливленные той царскою благосклонностью…

Василь Павлович долго еще ходил по своему домашнему, казалось, уже непомерно натопленному кабинету. Он и сам, как догадывался, мог знать слишком уж много. Ему стало жарко, и он несколько раз жадно выпивал принесенную ему холодную воду. Он знал о двух новорожденных, но был втянут в интригу только с одной. И боялся признаться себе: с какой из двух именно. Кроме него, графа Широкова, только три человека на всем белом свете знали, что девочку, в конце концов оказавшуюся у него, приняли от родов высокородной особы чуть ли не в царских покоях. Но даже сама Екатерина не желала давать повода судить другим, от кого был этот ребенок.