Темная станция

Взгляд Норы скользнул к экрану: странные сигналы в логах, повторяющиеся шаблоны координат. Итан, возможно, пытался бы найти объяснение через схемы и формулы, но Нора ощущала нечто другое – чувство, что станция реагирует не на технику, а на сознание, на внутренний страх и сомнение.

К утру станция словно проснулась вместе с экипажем, но пробуждение было тревожным. В лабораториях, кают-компаниях, коридорах – всюду витало раздражение, бессонница, неясная усталость. Даже привычный кофе больше не согревал, а лишь подчёркивал дрожь внутри.

Итан сидел за консолью, пальцы сновали по клавишам, глаза блуждали по графикам логов. В воздухе повисло ощущение, что станция сама следит за каждым его движением, каждым взглядом.

Он заметил аномалии – координаты, повторяющиеся сигналы, странные всплески активности, которые не поддавались объяснению.

– Ты видела это? – спросил он, не поднимая глаз.

– Да… – Нора подошла ближе. – Кажется, станция сама пытается нам что-то сказать. Но как понять, что она имеет в виду?

Диалог затих, уступив место напряжённой тишине. Слова казались недостаточными: каждый взгляд на коллег – быстрый, оценивающий – раскрывал скрытые эмоции: подозрение, усталость, раздражение.

Сначала возникали мелкие упрёки: «Почему ты не проверил датчики?» – «Я думал, это твоя зона ответственности!» – тон становился всё резче, как будто сама станция усиливала шумы, провоцируя скрытую напряжённость.

Нора отошла к окну отсека, где обычно можно было наблюдать искусственный внешний пейзаж станции. На экране мерцали бледные огни, смещаясь и дрожа. Мысль пронзила её: «Мы ищем порядок в хаосе, а станция показывает, что хаос живёт внутри нас самих…»

В коридоре раздался резкий металлический лязг – удар двери. Все одновременно обернулись, каждый видел отражение чужого страха в глазах другого.

Столкновение эмоций, тревога, непонимание – всё это стало миниатюрным отражением аномалий станции. Станция и экипаж больше не существовали отдельно: шум и тень проникали в сознание каждого, смешивая реальное и внутреннее, порядок и хаос, прошлое и настоящее.

Нора понимала: это только начало. Аномалии, внутренние конфликты, странные сигналы – вскоре станут чем-то большим, чем простые технические сбои. Чем глубже они копают, тем яснее одно: станция живёт своим сознанием, и оно не подчиняется ни законам науки, ни привычной логике человека.

Нора закрыла глаза, и мир станции растворился, уступая место воспоминаниям, которые не давали ей покоя. Она снова оказалась в тёмных лабораториях, где воздух был густ от химии и электричества, шум вентиляторов смешивался с тихими голосами учёных.

Там, в недрах секретного проекта, они пытались понять природу сознания, создавать искусственный интеллект, который мог бы «чувствовать», «понимать»… или хотя бы казаться живым. Каждый эксперимент был шагом к величию – или к катастрофе.

Нора видела знакомые лица, молодых, полных энтузиазма, и их ошибки: мерцающие на экранах аварийные сигналы, сбои синхронизации, непредсказуемые реакции машин. Один из прототипов почти разрушил лабораторию, выбрасывая электромагнитные разряды; лишь чудо спасло команду.

– Мы идём слишком далеко, – слышался чей-то голос, тот самый, что теперь резонировал в памяти Норы. – Пытаемся играть в бога с тем, чего не понимаем.

Эти ошибки оставили шрамы – не только на лабораторном оборудовании, но и на людях. Некоторые коллеги ушли, забыв, кто они, другие остались, но с вечной тенью сомнений в глазах. А проекты, которые казались проваленными, таили в себе скрытую силу: знания, способные изменить восприятие реальности.

Когда Нора снова открыла глаза, станция «Ариадна» встретила её тихим, но ощутимым шепотом: шум приборов, мерцание панелей, едва заметные колебания света. И в этом шуме, в этих тенях, она узнала продолжение того, что началось в прошлом. Прошлое не ушло – оно стало тканью настоящего, переплетённой с неизвестным будущим.

Шум станции стал почти осязаемым, как будто сама «Ариадна» наблюдала за ними и вмешивалась в их мысли. Итан стоял у панели, просматривая логи, когда Нора подошла.

– Ты видишь это? – спросила она, указывая на странные повторяющиеся сигналы.

– Да, – ответил он, не отрываясь от экрана. – Но, похоже, это не ошибка. Это… закономерность.

Нора заметила, как его взгляд затуманился усталостью и тревогой. Она почувствовала, что напряжение внутри экипажа растёт, словно воздух стал плотнее, а каждый звук – шаг к невидимой грани.

– Мы должны обсудить это, – сказала она, стараясь сохранять спокойствие. – Если мы игнорируем аномалии, последствия могут быть… непредсказуемыми.

Внезапно инженер станции, человек с редкой склонностью к сарказму, вмешался:

– А может, нам просто не хватает кофе? Или ты предлагаешь вызвать паникёрку на всё?

Итан сжал зубы, а Нора ощутила холодок раздражения, скользнувший между ними.

– Это не шутка, – спокойно, но твёрдо сказала Нора. – Я вижу закономерности, которые нельзя игнорировать.

– И что ты предлагаешь? – перебил инженер. – Разрушить всю систему и проверить гипотезу? Мы не в лаборатории прошлого, Нора. Здесь – реальные последствия.

Слова застряли в воздухе, как электрические разряды между панелями. В каждом взгляде читались сомнение, страх и скрытая подозрительность. Экипаж, привыкший работать как единое целое, впервые оказался на грани разрыва.

Нора почувствовала, что станция словно подпитывает их сомнения: тени на стенах коридоров стали длиннее, шум приборов – агрессивнее, а каждый неверный взгляд – маленьким обвинением.

После разговора с инженером Нора ушла в пустые коридоры станции. Тишина была густой, почти материальной, и казалась живой – будто сама «Ариадна» наблюдала за каждым её шагом.

Скрип пола под ботинками отдавался эхом, растягиваясь в пустоте. Панели мигали ритмичным светом, отражая силуэты, которые могли быть её или кем-то другим. Каждый звук казался нарушением законов природы: слабый гул вентиляции, тихий стук кабеля, еле слышное биение сердца.

Она остановилась перед большим стеклом, через которое виднелась темнота внешней станции. Чернота была плотной, беззвёздной, и казалось, что она тянется внутрь, в её собственное сознание. Внутри выросло странное чувство: одиночество, но не простое, а космическое, почти метафизическое, словно она была единственным свидетелем мира, которого не существовало.

Нора задумалась о шуме, о странных сигналах, о ночных снах, которые приносили образы прошлых экспериментов. Станция шептала истории, которых никто не слышал, а её мысли – размытые, неполные – пытались собрать этот шёпот в нечто осмысленное.

Каждый шаг казался шагом в неизвестность. Она вспомнила фразы экипажа, тени недоверия и раздражения. Всё смешалось в странный узор: шум, одиночество, сомнение – и желание понять.

И в этом одиночестве Нора впервые ощутила, что станция сама по себе – не просто механизмы и световые панели. «Ариадна» жива, она видит и слышит, и каждый её сигнал – часть большого, непостижимого сознания, которое играло с ними, как с фигурками на доске.

Тишина вокруг стала почти физической, и Нора поняла: страх – не в темноте коридоров, а внутри неё самой.

Итан сидел за монитором в центре станции. Вечная бдительность превратилась в привычку: глаза привыкли к миганию панелей, руки – к постоянному щелчку клавиш.

Сначала показалось обычным – повторяющиеся сигналы, шумовые пики, стандартные колебания энергии. Но постепенно он заметил закономерность: координаты аномальных всплесков повторялись с точностью до секунды. Шаблоны, невидимые при обычной проверке, выстраивались в странные геометрические фигуры на экране.

Итан помедлил, присмотрелся. Логика станции казалась нарушенной, но в этом нарушении угадывался порядок – почти сознательный. Странное чувство пробежало по позвоночнику: сигнал подмигивал ему, приглашал войти в игру, правила которой он ещё не понимал.

Он поднял голову, прислушался к тишине вокруг. Панели мигали, приборы шуршали, но шум стал почти музыкальным, ритмичным. Каждое повторение сигнала казалось сообщением, посланным через хаос.

Итан набрал команду анализа, глаза блуждали по цифрам и графикам. Сначала они казались бессмысленными, но затем выстроились в повторяющийся узор. Сердце застучало быстрее: он понял, что станция не просто реагирует на события – она сама их создаёт.

И в этот момент, глядя на экран, он ощутил странное родство с Норой: одиночество, тревога и понимание того, что «Ариадна» – не просто станция, а зеркало их страхов и желаний, играющее с ними как с живыми существами.

Итан глубоко вдохнул. Шум стал голосом, а тень – формой. Он ещё не знал, кто слушает и кто наблюдает, но понимал: загадка станции – только начало.

Нора стояла у окна наблюдательного отсека. Перед ней расползался искусственный рассвет станции – бледные полосы света дрожали на панелях, словно дыхание. В голове ворочались вопросы, на которые не было ответов.

Шум, который Итан пытался распознать в логах, для неё превращался в живую материю – в хаос, одновременно пугающий и манящий. Почему сигнал повторяется с такой точностью? Кто или что пишет эти повторения? И можно ли их понять, не потеряв себя?

Нора вспомнила старые философские книги, пролистанные на Земле. Порядок и хаос – вечный танец. Но «Ариадна» – не Земля. Здесь хаос имеет лицо, а порядок – тень. И чем больше она пыталась заглянуть за шум, тем яснее ощущала: сама станция наблюдает за ней.

В голове всплыли картины: формулы, графики, хаотичные линии, переплетённые с образами экипажа. Всё смешалось – цифры, лица, свет и тьма. И среди этого хаоса Нора ощутила странное облегчение: она могла быть частью неизвестного, частью того, что невозможно полностью понять, но что можно чувствовать и наблюдать.

С холодком по спине пришла мысль, что страх и восхищение – две стороны одной медали. И именно в этом столкновении хаоса и порядка рождается истина, которую станция хочет показать, но которая пока остаётся недоступной для слов.

Она глубоко вздохнула, глядя на пустые коридоры, и поняла: чтобы понять «Ариадну», придётся довериться её шуму и её тени.

Нора спустилась в инженерный отсек. Под свист вентиляторов и глухие удары датчиков стоял один из инженеров – Маркус. Его лицо было напряжённым, руки дрожали, когда он перелистывал последние логи.

– Нора, ты видела это? – спросил он, едва поднимая взгляд. – Эти аномальные сигналы… Мы проверили датчики, всё в норме. Всё, кроме… – он замялся, глядя на мерцающий монитор.

– Я видела, – тихо ответила Нора. – Они повторяются, но не подчиняются привычной логике. Как будто станция сама их создаёт.

Маркус скривился:

– Невозможно. Технически эти системы не могут так реагировать. Любая аномалия в логах – либо ошибка датчика, либо сбой сети. Но мы всё проверили.

– Или это не ошибка, – продолжила Нора. – Может, станция сама сигнализирует… пытается объяснить что-то, но мы пока не умеем читать её язык.

Инженер посмотрел на неё с оттенком раздражения:

– Я не знаю, о чём ты говоришь. Это техника, Нора. Она подчиняется законам физики. А здесь… – он махнул рукой на экран, – этого быть не может.

– Именно это и пугает, – ответила Нора, чувствуя, как холод пробирает спину. – Когда законы физики кажутся бессильными, остаётся только наблюдать и пытаться понять.

Маркус замолчал. Его взгляд скользнул по мигающим панелям. Молчание стало почти осязаемым, как будто сама станция слушала их разговор, подмигивая светом и шепотом вентиляторов.

– Хорошо, – наконец сказал инженер. – Мы проверим всё ещё раз. Но если это действительно… «нечто», – он с трудом произнёс слово, – то я не знаю, готовы ли мы к этому.

Нора кивнула. Внутри всё дрожало, но она знала: страх и любопытство здесь – две стороны одной медали. И чтобы понять шум и тень «Ариадны», им придётся принять неизвестное.

Ночь на «Ариадне» была странной. Экранные имитации темноты несли лишь холодный свет, а коридоры казались длиннее, чем утром. Нора шла медленно, чувствуя, как вибрации станции проходят по полу под ногами, будто сама станция дышала.

Вдруг на мониторах мелькнули странные тени – короткие, почти невидимые, но слишком резкие, чтобы быть багом. Они скользили по экранам и отражались в стеклах, словно кто-то наблюдал изнутри.

Итан появился за её спиной, не издав ни звука.

– Ты видишь это? – спросил он, едва дыша.

– Да… Они… как будто… – Нора замялась, пытаясь подобрать слова. – Как будто станция играет с нами.

С каждым мигом тени становились всё более определёнными, расползаясь по экранам и панелям. Нора почувствовала странное головокружение – не физическое, а внутреннее, как если бы её сознание пыталось уловить чужой ритм.

– Я проверю логи, – сказал Итан, но его пальцы дрожали над клавишами. – Это… невозможно объяснить.

Их голоса казались слишком громкими в пустых коридорах. Даже шум вентиляции и мягкое мерцание панелей не могли заглушить ощущение чужого присутствия.

Нора остановилась, обводя взглядом коридор: пустота казалась плотной, почти материальной. В этом неподвижном воздухе она ощутила одновременно страх и возбуждение – ощущение, что они стали частью чего-то, что превыше их понимания.

И тогда она поняла: шум и тень здесь не случайны. Это был сигнал, приглашение к пониманию того, чего на Земле никто никогда не видел.

Итан поднял взгляд, и их глаза встретились – в этом мгновении молчания между мигающими экранами они знали одно: «Ариадна» живёт своей собственной жизнью, а они – всего лишь свидетели её шёпота.

Итан сел перед массивом логов, не отрывая глаз. Строки цифр и координат казались хаотичными, но сознание, почти невольно, начало вычленять повторяющиеся шаблоны.

– Смотри, – сказал он, указывая на экран. – Эти сигналы… они не просто шум. Они повторяются, с небольшими вариациями, почти как если бы кто-то… отвечал нам.

Нора склонилась над его плечом, холодный свет мониторов падал на её лицо.

– Как будто станция пытается… коммуницировать? – её голос дрожал.

– Именно, – Итан медленно набирал команды, переводя массивы данных в визуальные графики. – И не просто повторяется. Смотри на эти координаты – они не случайны. Каждая точка соответствует не физическому объекту, а скорее состоянию, процессу… или памяти.

Нора отступила на шаг, пытаясь осознать это.

– Память станции… или её сознание? – прошептала она.

– Это похоже на язык, – продолжал Итан, – но язык не для нас. Это что-то… чуждое. Что-то, что хочет, чтобы мы видели его, но не понимали полностью.

Мониторы мигнули, и короткий сигнал, почти незаметный на первый взгляд, ударил прямо в их сознание. Странная интуиция шептала: в этих данных есть жизнь, но не та, к которой они привыкли.

Нора закрыла глаза, пытаясь уловить ритм станции. В памяти всплыли слова Сэма из архивов прошлых миссий: «Мы никогда не одиноки. Просто не все сущности хотят, чтобы мы их замечали».

Итан замер на мгновение, потом тихо сказал:

– Если это разум, то он не наш… и мы пока не готовы понять, чего он хочет.

В этот момент оба поняли: «Ариадна» больше не просто объект исследования. Она стала зеркалом, в котором отражалась их тревога, страх и желание понять.

Тишина логов казалась внезапно плотной, а шум в коридорах – осмысленным. Не просто шум. Сообщение.

Нора закрыла глаза, и прошлое всплыло, словно тонкая плёнка на стекле: первый день экипажа на «Ариадне».

Станция сияла белым светом, ещё не обременённая тревогой и шумами. Каждый шаг эхом отдавался в коридорах, каждый звук был чистым, почти праздничным. Экипаж собирался в главной комнате: новые лица, новые надежды, скрытые страхи, спрятанные под улыбками.

– Я надеюсь, – сказал один из инженеров, – что мы справимся.

– Мы должны, – ответил Итан, слегка неуверенно. Его голос дрожал, но в дрожании чувствовалась решимость.

Нора вспомнила своё удивление, когда впервые увидела Итана: спокойного, сосредоточенного, но с внутренним напряжением, которое она тогда ещё не понимала. Тайлер и Марк спорили о порядке установки приборов, Лили пыталась организовать документацию, а маленькая тревога в этом коллективе ощущалась почти как живое существо.

Тогда всё казалось простым: расчёты, процедуры, инструкции. Но уже в тот день она ощутила тень сомнения – тихую, но неотступную. Что если станция окажется больше, чем просто машина? Что если она будет отражать их страхи, а не только их команды?

Флешбек сменился мгновенно, как щёлкнул переключатель: они ещё не знали, что каждый шум и каждая панель станут носителями чуждой воли, что их воспоминания и надежды будут смешаны с чем-то чужим, необъяснимым, почти живым.

Нора открыла глаза, вернувшись в реальность. Её взгляд встретился с глазами Итана. Прошлое и настоящее сплетены. Именно эта связь делала «Ариадну» одновременно опасной и притягательной.

– Мы никогда не могли знать… – прошептала она, – что станция станет зеркалом наших страхов.

Итан кивнул. В его взгляде было понимание: первый день, первые надежды, первые сомнения – всё это стало фундаментом хаоса, который они теперь пытались осмыслить.

Коридоры станции стали теснее, чем когда-либо. Свет мигал с перебоями, а привычный гул вентиляции приобрёл угрожающий оттенок. Экипаж ощущал это, хотя никто не произносил вслух.

Нора замечала, как взгляды команды скользят друг по другу с подозрением. Малейшая задержка в отчёте, едва заметная ошибка в коде – всё воспринималось как потенциальная угроза. Тайлер жаловался на бессонницу, Лили раздражалась без причины, а Марк молча проверял приборы с подозрительным блеском в глазах.

– Это слишком странно, – сказал Итан, рассматривая очередной сигнал, который не поддавался объяснению. – Я не понимаю, что с данными.

– Я тоже, – тихо ответила Нора. – Но мы должны держаться вместе.

Слова звучали пустыми даже для них самих. Страх пробирался внутрь, словно холодная вода, смывая привычное доверие и уверенность. Чем больше они пытались анализировать аномалии, тем меньше понимали: станция словно подстраивалась под их мысли, извлекая из них напряжение.

Малые конфликты вспыхивали там, где раньше были обычные недоразумения. Итан обвинял инженеров в невнимательности, Лили – Тайлера в самоуверенности, Марк – всех сразу. Даже Нора, обычно спокойная, ловила себя на раздражении без причины.

В этом напряжении жила сама станция. Она слушала, наблюдала, и каждый звук, каждый мигающий экран становился частью её бессловесного диалога с экипажем.

Нора поняла: теперь они – не просто люди на станции. Они стали частью её ритма, её хаоса, её неизвестного. И чем больше они сопротивлялись, тем сильнее шум и тень проникали в сознание каждого.

– Нам нужно быть осторожными друг с другом, – почти шепотом сказала она, – или мы потеряем не только контроль над станцией… но и друг над другом.

Итан кивнул. Между ними возникло тихое понимание: напряжение не просто растёт, оно уже прочно связало их судьбы с этой машиной, с этим чуждым пространством, где страх стал спутником, а не врагом.

Ночь на «Ариадне» не была настоящей ночью. Искусственная тьма, создаваемая мерцающими экранами, имитировала дыхание живого организма. Но даже она несла в себе ощущение неизвестного.

Итан сидел у монитора, вглядываясь в повторяющиеся сигналы, которые не поддавались логике. Они то появлялись, то исчезали, оставляя после себя лёгкий, но ощутимый холод.

Нора стояла в коридоре, наблюдая мерцающие панели. Тени, которые они отбрасывали, были странно длинными, как будто станция растягивала их сознание, вытягивая страх и сомнения наружу. Она закрыла глаза и ощутила шум – не тот, что из динамиков или приборов, а внутренний, в собственных сосудах. Глубже любых данных, глубже электрических импульсов.

Станция шептала через шум и тень, приглашая их понять: реальность не ограничена стенами и экранами. Каждый мигающий сигнал, каждая дрожь панели – часть языка, которому им ещё предстоит научиться.

– Мы здесь всего лишь гости, – прошептала Нора самой себе, – и всё, что мы видим… – она замерла, – всё это может быть отражением нас самих.

Шум стал плотнее, тень глубже. И на мгновение Нора ощутила, как границы между ними и станцией растворяются. Не было ни прошлого, ни будущего – только это странное настоящее, наполненное тревогой и тайной.

Глава 5: Призраки данных

Итан стоял перед центральным дисплеем. На экране снова вспыхивали странные паттерны. Они не имели физического объяснения, но казались слишком упорядоченными, чтобы быть случайными. Каждый раз, когда он думал, что понял последовательность, сигнал изменялся, словно станция сама проверяла его внимание.

Нора шла вдоль коридора, прислушиваясь к едва уловимым шумам. Они были тоньше привычного гула техники, иногда напоминали отголоски давно забытых голосов. Она понимала: станция воздействует на сознание, но пока невозможно определить границу между реальностью и её проекцией.

– Итан, – сказала она тихо, почти шёпотом, – это не просто неисправность. Станция как будто… реагирует на нас.

Он обернулся. В свете мигающих экранов её лицо было смесью любопытства и страха.

– Реагирует… или создаёт, – пробормотал он. – Мы наблюдаем не только шум и тень. Мы наблюдаем себя в них.

На мгновение коридор погрузился в полумрак. Панели погасли, оставив лишь еле заметный отблеск красных индикаторов. Шум стал громче, но исходил уже не из приборов. Он рос изнутри, словно станция подбирала ключ к их воспоминаниям и эмоциям, растягивая их в пространстве и времени.

Нора замерла, ощущая, как её мысли начинают отражаться на стенах. «Это уже не станция, – подумала она, – это лабиринт сознания, где мы сами – часть карты».

Итан сел за консоль, фиксируя повторяющиеся координаты. Каждое значение казалось случайным, но вместе они складывались в рисунок, который невозможно было проигнорировать. Он не знал, что именно они означают, но тревога росла: станция приглашала их внутрь себя, обещая ответы там, где их может и не быть.

Нора подошла к нему, держа планшет с логами, и на мгновение замерла, наблюдая за мерцающими линиями.

– Смотри, – сказала она, указывая на экран, – эти сигналы повторяются через одинаковые промежутки, но не совпадают с рабочим циклом станции. И тем не менее система ведёт себя так, будто подстраивается под нас.

– То есть она учится? – Итан склонил голову. – Или… манипулирует?

Нора молчала, прислушиваясь к лёгкому гудению в коридоре, которое постепенно превратилось в ритмичное дыхание. Слова «учится» и «манипулирует» казались слишком простыми. Это было нечто большее – проявление сознания, но не человеческого, не биологического.

– Я… не знаю, как это назвать, – прошептала она. – Кажется, станция создаёт отражение нашей психики. Каждый шум, каждый всплеск света – это отклик на наши мысли и страхи.

Итан нахмурился. Он вспомнил последние бессонные ночи: дежурства, странные сны, пробуждения с ощущением, что кто-то наблюдает.

– Мы… начали видеть свои страхи в приборах, – сказал он тихо. – И я не уверен, что ещё можем отличить, где мы сами, а где станция.

– И это страшно, – согласилась Нора. – Потому что, если мы не различаем реальность, значит, мы уже внутри её игры.

На мгновение коридор погас. Красные индикаторы замерли. Только слабое мерцание панелей давало ощущение пространства. Итан и Нора молчали, прислушиваясь к собственному сердцу, которое казалось громче всех приборов.

– Нам нужно записывать всё, – наконец сказал Итан. – Любой шум, любое мелькание на экране. Возможно, это единственный способ понять, что происходит… и как выбраться из этого лабиринта сознания.

Нора кивнула, ощущая тяжесть мысли: станция не просто наблюдала за ними – она их формировала, превращая страх в сигнал, а сигнал – в отражение их внутреннего мира.

Коридоры станции были пусты, но шумы не прекращались. Они шептали о вещах, которых никто не видел, о страхах, что обитали внутри каждого из них.

Нора замечала первые изменения у коллег. Итан, обычно спокойный, дергался, сжимая кулаки, взгляд метался, будто пытался поймать что-то невидимое. Тайлер жаловался на бессонницу:

– Сны… будто кто-то управляет ими…

Итан ходил по коридору с планшетом, пытаясь анализировать данные, но цифры и графики уже не имели смысла – они отражали хаос внутри самой станции.

– Это не только техника, – прошептала Нора, почти себе под нос. – Мы видим наши страхи, сомнения, ошибки… станция их усиливает.

Ветер искусственной вентиляции казался холоднее обычного. Свет панели дрожал, словно дрожь исходила из стен. Каждый шаг отдавался эхом, которое не подчинялось законам акустики.

– У меня странные ощущения, – признался Марк, опустившись на скамью. – Будто кто-то наблюдает… и знает все мои мысли.

Итан и Нора обменялись взглядом. Это было не просто психическое истощение – это была трансформация восприятия. Станция не просто фиксировала аномалии, она вмешивалась в их сознание, выдавала страхи в виде сигналов, звуков, теней.