Горькие травы

Валерия Арвен

Горькие травы

Дорогой читатель, я рада, что ты открыл эту историю! Надеюсь, ты хорошо проведешь с ней время и она тебе понравится. В моем тгк можно найти много эстетик и эдитов по моим книгам @vapihraa

Глава 1

Осень пришла слишком быстро, нахально сменив тепло лета на дождь и буйство оранжевых красок. Мое самое любимое время года. Я могла достать любимые свитера из чулана, вытащить любимые кружки и, сидя на подоконнике, попивать травяной чай. Мечта.

Именно этим я и занималась по вечерам, когда приходила со своей лавки. Аромат яблочного пирога, который я пекла по бабушкиному рецепту, смешивался с запахом дождя за окном и сухих трав, развешанных пучками под потолком.

В это время года люди часто ко мне заходили за согревающими травами и чаями ручного сбора. Они приходили с обычными симптомами гриппа: с носами, красными от постоянного трения о платочки, небольшим кашлем и сонливостью. Некоторые люди верят только в домашнюю медицину, и я поила их чаем с имбирем, мятой и медом, глядя, как усталость покидает их лица, а глаза наполняются спокойствием. Они думали, что это просто хороший чай. Отчасти так оно и было.

Но иногда ко мне приходили с другой нуждой. Не за теплом, а за исцелением. За целебными мазями от старых ран, что ныли на погоду, или от затяжного кашля, который не брали аптечные сиропы. Люди, конечно, об этом не знали, но в каждую баночку с мазью из окопника или календулы я вкладывала тихий шепоток-пожелание – крошечную искру своего дара, которая заставляла травы работать так, как не сумела бы ни одна фармацевтическая фабрика. Они раскрывались на полную и позволяли людям вылечиться и почувствовать себя лучше уже через пару дней, а то и часов.

Свой талант, дар, порчу… Можно называть как угодно. Чаще всего таких, как я, называют ведьмами. Дар появился у меня еще в детстве. Бабушка, настоящая травница, рассказывала мне про каждую травинку в нашем саду. И учила меня их распознавать и запоминать их свойства. Как-то раз, слушая ее рассказ о ромашке, я провела рукой над сжавшимся бутоном, который еще не раскрылся, просто от переполнявших меня чувств. И он распустился у меня на глазах, белый и совершенный. Бабушка это заметила. Я думала, она испугается, но она улыбнулась своей теплой улыбкой и сказала: «Это значит, ты особенная, моя милая Изи. Значит, ты продолжишь наш род». Тогда-то я и узнала, что сверхъестественное не только в сказках бывает.

Поэтому выпить чая, глядя на улицы Брайрвуда, окрашенные в багрянец и золото, после трудового дня было идеальным его завершением. Дом, в котором мы жили вместе с бабушкой, стоял на окраине, из нашего окна открывался вид на парк, который перетекал в бескрайней лес, где водятся хищники и, я уверена, не только в лице диких животных.

Реальность в нашем городке была своеобразной. Брайрвуд был особенным местом. Многие здесь подозревали, что некоторые соседи – не совсем обычные люди. Часть из них старалась об этом не думать, закрывая глаза на странные совпадения и слишком уж удачные стечения обстоятельств. А оставшиеся… оставшиеся же, во главе с почтальоном мистером Хиггинсом, категорически были против чудес. Они выходили на ежемесячные митинги у мэрии с плакатами «Вернем Брайрвуд нормальным людям!» и «Долой колдовство!»

Некоторые попрекали мою семью в использовании магии, но чаще всего мы с бабушкой – те, кто мог шепотом исцелить рану или заставить розу цвести посреди октября, – делали вид, что живем в самом обычном обществе, где сверхъестественное обитает только на обложках сказок и в пыльных исторических фолиантах. Мы улыбались соседкам, покупали молоко у мистера Дональдсона и кивали мистеру Хиггинсу, когда он приносил пенсию моей бабушке. Это был негласный договор. Тишина. Ради безопасности. Ради покоя.

Знали, что другого варианта нет. Из нас сделали бы мутантов, людей, которые поклоняются темным силам и демонам, или, еще хуже, сожгли бы, как в Средневековье. Не уверена, что мэр это допустил бы, но фанатиков вряд ли остановил его запрет.

Именно этим негласным договором и пахло в моей лавке «Полынь». Люди заходили сюда не просто за чаем. Они приходили за чудом, тщательно замаскированным под обыденность.

– Мисс Фогарт, у меня суставы снова ноют… на погоду, – тихо говорила миссис Поттер, избегая моего взгляда.

– Как раз принесла прекрасный зверобой и арнику, – так же громко и обыденно отвечала я, будто речь шла о новом сорте джема. – Сделаю вам мазь. Приходите за ней завтра после обеда.

Они платили за травы, а я бесплатно вкладывала в баночку каплю своего дара. Это была наша игра. Они делали вид, что верят только в силу природы, а я делала вид, что просто умею хорошо готовить мази. И так мы все вместе поддерживали хрупкий мирок Брайрвуда, зная, что один неверный шаг, одно неосторожное слово – и равновесие рухнет.

Да и разновидностей сверхъестественного не было так много. Игнорировать их существование не очень уж и сложно. Главное – не смотреть слишком пристально по ночам в сторону леса и делать вид, что не замечаешь, как некоторые жители Брайрвуда становятся чуть бодрее и сильнее в полнолуние, а их взгляд – излишне золотисто-сияющим и пронзительным.

В нашем городке, к примеру, обитало несколько стай оборотней. Они не были монстрами из страшных сказок. Большую часть времени это были самые обычные мужчины и женщины: плотники, хозяева паба «У Воющего Пня», учительница младших классов. Мистер Олсен, молодой владелец пекарни, который каждое утро выносил мусор и всегда угощал меня свежим круассаном, входил в одну из самых уважаемых стай. Не уверена, каково его положение там, но он явно был не обычным сторожевым псом. Оборотни предпочитали селиться на окраинах, на границе с лесом, и чаще всего большими семьями – стаями. Их дома всегда были полны шума, жизни и запаха свежеиспеченного хлеба, что я всегда находила удивительно милым для существ с такими острыми когтями. И не важно, что в человеческом обличии они были обычными.

Иногда наши миры пересекались в моей лавке. Но это случалось при острой необходимости: они приходили за успокаивающими микстурами или кремами от боли. Но даже они меня опасались. Не доверяли мне. Все-таки, похоже, для них я была чужой.

Раздался звон колокольчика над дверью, нарушив тишину. Я вышла из тамбура, вытирая руки о льняной фартук – пахло мёдом и воском от только что замешанной мази.

Передо мной стоял запыхавшийся мальчик лет десяти. Совсем юный. Он оглядывался на запотевшее стекло витрины, словно ожидая, что из осеннего тумана кто-то выбежит. Его одежда была в пятнах грязи, а в глазах стоял такой животный ужас, что у меня ёкнуло сердце.

– Привет, тебе чем то помочь? – спросила я как можно мягче, чтобы не испугать его еще больше.

Он резко повернулся ко мне, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на надежду.

– Пожалуйста, спрячьте меня. Они идут за мной!

Я осторожно подошла к нему ближе и теперь отчетливо увидела его побитое лицо и ауру. Она была не такой, как у обычного испуганного ребенка: клубящаяся, беспокойная, полная дикой, необузданной энергии. И она оказалась теплой. Очень теплой. Он был оборотнем. Еще не до конца сформировавшимся – щенком, чья сила только-только начинала бурлить в крови. Но скоро – возможно, после первой полноценной трансформации – он смог бы принять свой истинный облик.

Ведьмы хоть и похожи на людей, но у нас больше отличий, чем может показаться со стороны. Помимо очевидного: умения колдовать, оживлять цветы и вкладывать магию в целебные составы – мы видим мир немного иначе. А точнее, видим его истинные краски. Мы видим ауры всего живого. У каждого растения, каждого животного, каждого человека есть своя энергетическая оболочка, переливающаяся цветами и эмоциями.

Это было постоянно меняющееся полотно из тысяч сияний. У старых дубов аура была спокойной и изумрудной, как мох. У взволнованного ребенка – яркой, искрящейся, как новогодний фейерверк. А у миссис Поттер, которая приходила за мазью для суставов, аура была потускневшей, с сероватыми пятнами боли, которые мои заговоры старались развеять.

У оборотней аура отличалась от других. Она была ярко выраженной, плотной, полыхающей и теплой. Приблизиться к оборотню – все равно что подойти к живому, дышащему огню. От альф стаи, по рассказам бабушки, исходило почти физическое тепло, ощущение силы. Видя их ауры, я понимала, что их сущность – это не тьма и агрессия, как кричат плакаты мистера Хиггинса, а чистая, необузданная жизненная сила.

– Кто за тобой идет? – я присела, чтобы видеть заплаканные глаза мальчика и красный след на его щеке от пощечины.

Ответ крутился на языке: это могли быть и люди, следующие призывам мистера Хиггинса и его «правильным» взглядам, которые смогли бы разглядеть в мальчике особенного. Но это также могли быть и его сородичи. Стаи иногда жестко относятся к неправильным или отличающимся от них самих.

Я быстро подошла к двери, повернула ключ и задернула занавеску на окне.

– Никто не причинит тебе здесь вреда, – сказала я твердо, глядя на его сияющую, испуганную ауру. – Как тебя зовут, малыш?

Он сглотнул и задрожал:

– Майк.

Я мило улыбнулась и подвела его к маленькому столику в углу, за которым обычно пила свой чай. Его пальцы сжимали край стула так, что белели костяшки.

– Итак, Майк, хочешь чаю?

Он тихонько кивнул, все также косясь на витрину.

Я налила в кружку кипятка, быстрым, отработанным движением бросила щепотку сушеной мяты, лаванды и… провела пальцем над паром, шепнув старинное бабушкино заклинание для успокоения и исцеления. Пока Майк маленькими глотками пил, его аура постепенно становилась мягче и менее обжигающей, как свет заходящего солнца.

Я достала еще теплые булочки с корицей и положила перед ним.

– Ешь. Тебе нужны силы.

Я сама не села, а подошла к зашторенному окну, осторожно раздвинула край занавески. Напротив, у пекарни, стоял темный внедорожник. Возле него топтались двое мужчин в непонятной одежде. По аурам они казались обычными людьми, но что-то отличалось. Они были слишком далеко, чтобы понять конкретно. Но это были не местные. И уж точно не члены здешних стай.

– Они пришли из города. Они хотят… забрать меня.

Голос Майка звучал совсем тихо и затравленно. Я повернулась к нему именно в тот момент, когда мужчины двинулись в нашу сторону. Я не успела поставить защитные чары, поэтому стекло разбилось, осколки разлетелись по всему полу. Видно, меня заметили подглядывающей.

Быстро придя в себя от шума, я подбежала к Майку и попыталась его спрятать за собой. Я шептала себе под нос все заклятия, которые помнила, чтобы хоть как-то обезопасить мальчика.

Взмахнув рукой, я прошептала заклинание, которым я запрещала себе пользоваться. Магия хлестнула мужчин, и они, словно споткнувшись о невидимую преграду, покачнулись и рухнули на пол.

И мне захотелось упасть вместе с ними. Голова закружилась, в висках застучало, как будто били кувалдой. Воздуха не хватало. Бабушка говорила, что наша сила любит гармонию, а не насилие. Каждый раз, нарушая это правило, я расплачивалась частью собственной энергии. Я прислонилась к прилавку, делая глубокие вдохи, пока мир перед глазами не перестал плыть и я снова не смогла твердо стоять на ногах.

Стекло двери было разбито, на полу храпели двое незнакомцев. Разбираться с этим придётся потом.

– Нам надо уходить отсюда, – я взяла мальчика за руку. Его ладонь была маленькой и холодной. – Сейчас самое важное – это спрятаться и помочь тебе.

Мы выскользнули на улицу, и я повела его по тротуару, подальше от лавки, размышляя, где можно спрятать Майка.

– Ты знаешь свой адрес? Где ты живешь?

– Я… я не знаю адрес, но…

Он замялся и перевел взгляд на свои ноги.

– Я могу тебе рассказать секрет? – Майк поднял голову, и его невинные глаза смотрели на меня так затравленно, что сердце моё было готово развалиться на куски.

– Конечно. Ты можешь мне довериться.

– Я живу в стае Кая Ренана, – выдохнул он, снова избегая моего взгляда, будто ожидая осуждения.

Кай Ренан. Имя смутно знакомое. Я его слышала пару раз от местных и от бабушки, когда она периодами читала мне напутствия. Это был альфа одной из самых сильных и, по слухам, самых суровых стай в окрестностях. Они жили глубоко в лесу, редко появляясь в городе, и предпочитали не иметь дел даже с такими, как я. Их стая помогала городу в крайних случаях. Теперь было понятно, почему мальчик так боялся – его стая не приветствовала контактов с посторонними.

– А ты сможешь показать туда дорогу? – спросила я как можно мягче.

Он кивнул и, всё ещё держа меня за руку, повёл вглубь улицы, которая плавно переходила в грунтовую дорогу, ведущую к тёмному лесу.

Глава 2

Я бы согласился быть где угодно – хоть выслушивать претензии своих людей, хоть в зубодробильной драке в подворотне, – но только не на этом проклятом совете стай. Кажется, эти стены впитали в себя столько пустых речей и показного рычания, что вот-вот начнут источать их обратно.

Совет состоял из пяти альф из соседних стай, мы старались сохранять мир между собой и не подпускать чужаков к нашим землям. Каждый из нас подписал тот чёртов договор на крови, и если кто-то осмелится его ослушаться, его ждет суровое наказание. Нарушение договора на крови – смерть. Все мы прекрасно это знаем.

И самое пекло заключалось в том, что меня, чёрта побери, выбрали их предводителем. Сильнейший из сильнейших, как они это называют. Но мой дар – это мое проклятие, и все, разумеется, об этом знают. Из-за уважения или страха – я до сих пор не пойму. Не исключено, что молодые члены стай меня боятся и стараются всегда обходить стороной или не смотреть в глаза. Старики же рассматривали меня слишком пристально. Они всегда так делали, будто я какая-то загадка или пазл.

И снова всё крутилось вокруг одного. Мне тридцать пять, а щенков до сих пор нет. Я сидел, впиваясь пальцами в резные ручки стула. Каждый взгляд, брошенный в мою сторону, буравил меня насквозь своим осуждением. Они все знали причину. Все знали, что случилось с Элирой. Но они никак не могли смириться, что у меня не будет больше женщины.

– Наследники – это забота о будущем стаи… – один из самых старых альф, которой проживал на юге, осуждающе просканировал мое лицо.

Да, я знаю, черт возьми! Рык гудел в груди, но я не стал бы показывать свое неуважение к ним, не так, как это демонстрировали они. Я сделал и делаю для своей стаи все возможное. Как бы сильно я ни хотел семью, но я не был готов проходить через это снова. Никто не сможет убедить меня, что такого больше не повторится, что все останутся живы и здоровы. Что мои дети не останутся сиротами.

– Хватит!

Мой голос, низкий и хриплый от долгого молчания, не просто прозвучал – он ударил. Он пронесся эхом по залу. Я поднялся, и моё кресло с грохотом отъехало назад.

– Не вам решать, когда мне обзаводиться семьей, – слова выходили сквозь стиснутые зубы. Я обвел взглядом замерших старейшин, чувствуя, как моя собственная сила давит на них, тяжелым камнем прижимая к креслам.

– Если кто-то хочет усомниться в моей силе… что ж, – я усмехнулся, и в этом звуке не было ни капли веселья. – Пусть выйдет, и мы проверим это. Прямо сейчас.

Последние слова повисли в воздухе, и наступила тишина. Та самая, густая и полная, что разливается после грома. Все замолчали и уткнулись глазами в пол, в узоры на каменной кладке, в собственные руки.

То-то же.

Они боялись. Боялись не меня – здравомыслящего лидера, который десятилетиями удерживал хрупкий мир. Они боялись Зверя. Того, что живет под кожей. Того, что пятнадцать лет назад в лунную ночь у реки в одиночку разорвал шестерых нападавших из враждующего клана. Не в честном бою, а в кровавой, яростной бане, после которой от реки ещё неделю пахло медью и смертью.

Мой зверь имел подавляющее преимущество. И он не знал пощады. И чаще всего эта победа, это безоговорочное доминирование, слишком тяготит меня. Потому что это не сила, которую уважают. Это сила, которой боятся. А там, где живет страх, не растёт доверие. И уж точно не рождается любовь.

Но был один альфа, который смотрел на меня иначе. Колин Олсен, один из немногих альф, который не осуждал и, казалось, уважал меня и мои решения. В его взгляде не было ни капли той дешевой жалости, что меня так изводила после смерти Элиры. Не было и того раздражающего осуждения, что читалось в глазах других. Вместо этого я видел в его глазах тихую, почти что поддержу и понимание. Он смотрел на меня не как на сломленного вожака или неудачника, не выполнившего свой долг, а как на равного, несущего свой крест. Мы с ним были что-то вроде далеких друзей, могли спокойно поговорить, отшутиться, но мало знали подробностей о личной жизни.

Я медленно вышел из зала, оставив их в этой гнетущей тишине. Мои шаги гулко отдавались в коридоре. Я был один. Как и всегда. Один со своей силой, со своей славой и с незаживающей раной, в которую сегодня снова вот так легко, так привычно, сунули свои грязные пальцы другие вожаки.

Я шел по привычной дороге, по которой ходил уже пятнадцать лет. Мои ноги помнили каждую кочку, каждый изгиб тропинки лучше, чем кто либо. Я мог пройти этот путь с закрытыми глазами, ощущая его подошвами ботинок. Золотистые листья, подсвеченные косыми лучами заходящего солнца, делали его волшебным, нереальным, словно отгороженным от остального мира позолоченной ширмой. В любой другой момент, будь я тем прежним мальчишкой с легким сердцем, я бы остановился, залюбовался, вдохнул бы полной грудью запах опавшей листвы, грибов и сырого мха. Но тропинка, что должна была нести умиротворение, с каждым шагом все туже затягивала вокруг моего сердца удавку из двух старых, знакомых до боли чувств – вины и злости.

Я вышел на пустырь с каменными плитами. Меня не волновали пять других могил, чьи имена и истории я тоже знал наизусть. Мои ноги сами несли меня, целенаправленно и неумолимо, к одной-единственной. К той, у подножия которой даже сейчас, в это увядающее время года, алели несколько поздних, стойких гвоздик. Кто-то из стаи помнил. Кто-то из ее стаи помнит. Я просидел на могиле, наверное, минут пятнадцать, в лесу время всегда шло по-другому. Я терялся в мыслях «Почему?» или «Мог ли я что-то сделать?» Пока, наконец, внутренний волк, уставший от этой пытки, с рычанием не встряхнул меня изнутри.

С глубоким, сдавленным вздохом я поднялся, отряхнул ладони о колени и, не оглядываясь, побрел домой.

Моя стая находилась далеко от людских глаз, и мы старались выходить в город не чаще, чем нас позовут. Мы поставляли дичь, ягоды, грибы, древесину. Но также могли прийти на выручку, если попросят – мы не враждовали с людьми Брайрвуда. В наших владениях несколько гектаров леса и огромный дом, где нашли приют, как минимум, десяток волков. Не все из нас родственники, но мы ими стали.

Без стаи мы в опасности. Эта простая истина вбита в меня, как гвоздь. Одинокий волк – это дохлый волк. Его сомнут, загрызут, растопчут.

Мы были единым организмом. Я помнил, каково это – быть тем самым дохлым волком, оставшимся без стаи. Это случилось до того, как я нашел их. Мою прежнюю семью схватили охотники, а я сам чудом сумел от них отбиться; правда, когда вернулся, спасать уже было некого. Не знаю, сколько я ходил пока меня не подобрал дед, бывший альфа, моей стаи. Здесь меня не прогнали. Мне дали миску с горячим супом и место в тепле. Мы помнили, кто как пьет чай и кто в полнолуние становится чуть более диким, чем остальные. Наш дом был крепостью.

Но сейчас дома все было не спокойно…

– Кай… Майк, он… Он был в городе…

Ко мне подбежала запыхавшаяся Тайра. Ее обычно радостное лицо было искажено паникой, а в глазах плескался страх.

Я обошел ее и уверенным, тяжелым шагом прошел в гостиную. Воздух в комнате был густым и сладким от запаха страха. Майк сидел, вжавшись в диван, сжимая в руках чашку с чаем. Пар от нее колыхался неровно, потому что его руки дрожали, как осиновый листок при шторме.

– Что случилось? – мой голос прозвучал тише обычного, но от этого только весомее. Я присел перед ним на корточки, чтобы быть на одном уровне, стараясь не напугать его еще сильнее.

Рядом с ним, как страж, сидел Элиот. Моя правая рука и брат Майка. Я перевел свой взгляд на него, ожидая ответа, но он выглядел еще более взвинченным, чем я. Его челюсть была сжата так, что казалось, вот-вот треснут зубы, а в глазах бушевала буря из ярости и вины.

– Я знаю, что не должен был уходить в город, но… – начал Майк, его голос едва можно было услышать. – Но мне было так интересно. Вы никогда меня не берете туда…

– На это есть определенные причины, Майк, – Элиот произнес это сквозь зубы, его пальцы впились в колени, белые от напряжения. Он был на взводе, и низкий, предупреждающий рык начал подниматься у него из груди.

– Я знаю… Я… – Майк сглотнул и закрыл глаза. – Двое… пахли металлом и чем-то гнилым. Они зажали меня в переулке.

Ледяная тишина повисла в комнате, прерываемая лишь тяжелым дыханием Элиота.

– Я смог улизнуть от них и попросить помощи у девушки, – выдохнул Майк, наконец поднимая на меня глаза.

– Какая девушка? – спросил я, и мой собственный зверь насторожился, учуяв нечто важное.

– Из лавки. Той, где пахнет травами и мазями. Она просто… помогла. Что-то сказала, и они вдруг отступили и упали.

Я медленно выпрямился, не сводя с него взгляда. Затем наклонился ближе и принюхался. Запах страха и городской грязи был самым явным, но под ним… да. Легкие, едва уловимые следы магии – не агрессивной, а обволакивающей, как… шепот. И знакомый шлейф – сушеные травы, воск и что-то, что нельзя описать.

Я повернулся к Элиоту.

– Завтра навестим эту ведьму.

– Ведьму? Но вы же говорили, их нет в нашем городе.

Я проигнорировал его вопрос, развернулся на пятках и решительным шагом направился в свой кабинет. Нужно было понять, кто эти люди и что им нужно от моей стаи.

Глава 3

Прошло несколько дней с того вечера, когда незнакомцы ворвались в мою лавку. Когда я вернулась обратно, их уже не было, но они даже ничего не украли и не разрушали. Просто встали и ушли?

Я поймала себя на мысли, что теперь часто смотрю по сторонам и пытаюсь заметить что-то подозрительное. Еще чуть-чуть, и я стану параноиком. Уже тысячу раз проверила защитные мешочки на каждой двери и окнах, но волоски на шее каждый раз встают дыбом от звона колокольчиков.

Я оставила Майка недалеко от его дома, как он горячо просил. «Иначе я получу еще сильнее, чем из-за моего ухода в город», – его слова которые стали решающими.

Я не могла с этим согласиться – каждая клеточка во мне протестовала против того, чтобы бросать ребенка одного после такого. Но то, как он смотрел на меня в этот момент… В его глазах была не детская мольба, а взрослый, выверенный страх перед кем-то или чем-то в его собственном доме. Это заставило меня отступить.

Я осталась наблюдать, пока дверь за ним не закрылась.

Зачем я только ввязалась в это?

Я живу спокойной размеренной жизнью, где сверхъестественное встречается в минимальном количестве в моих баночках. Но нет же… За последнии дни я нарушила столько своих запретов, что даже думать не хотелось.

Но не могла же я бросить мальчика на съедение… непонятным людям.

Сегодня моя лавка снова готова принять клиентов – из-за разбитой витрины мне пришлось ее ненадолго закрыть, пока мастер не привёз новую. Воздух, застоявшийся за дни простоя, наконец-то сменился свежим, наполненным ароматами листвы и морозной, почти зимней, свежести. Через новые чистые окна красиво падал свет на дубовые полки с готовыми мазями и микстурами. Мне нравилось, как выглядела моя лавка. Она отражала ту часть меня, которую я не могла показать открыто – в общем, я чувствовала себя тут как дома.

Мои травы были развешаны по потолку, больше для антуража и той самой «магической» атмосферы; они наполняли пространство терпким, целебным запахом леса. Ловцы снов из хрустальных бусин переливались всеми возможными цветами, пуская по стенам солнечных зайчиков.

Сегодня на мне удивительно мягкий свитер, который связала бабуля, он идеально подходил под туманную погоду за окном, словно вторая кожа, щедро дарящая тепло. Я обняла себя за плечи, впитывая это тепло, и посмотрела на улицу, где туман закручивался в молочные вихри. Он был таким густым, что скрывал очертания домов, и в этой дымке таилось предвестие чего-то… Чем дольше я вглядывалась в густой туман, тем отчетливее чувствовала тревогу.

Я перевела взгляд на закипающий чайник. Его настойчивый, свистящий голос был единственным звуком, нарушающим утреннюю тишину лавки. Я не люблю делать свою работу дома. Бабушка… бабушка больше не колдует и против всего этого. Она смотрит на мои пучки сушеных трав и пыльные гримуары с тихой грустью, предпочитая выпекать печенье, от которого пахнет детством, и вязать вот эти невероятно мягкие свитера. Она создает теплое, простое, человеческое уютное гнездышко, а я тащу в него отголоски мира, который ее когда-то ранил. Я стараюсь ее не расстраивать. Поэтому сегодня я должна нагнать пропущенные дни.