Хроники забвения

Эдуард Сероусов

Хроники забвения

Часть I: Пробуждение

Глава 1: Несоответствие

Ночь на станции «Элизиум» не отличалась от дня ничем, кроме приглушённого освещения в жилых секторах и тихого гудения систем жизнеобеспечения, которое в эти часы становилось почти различимым. Каэль Северин предпочитал именно это время – когда коридоры Центрального Архива пустели, когда шаги коллег не отвлекали от работы, когда можно было остаться наедине с документами, хранившими память человечества.

Он сидел за рабочей станцией в секторе 7-Дельта, и голубоватый свет голографического дисплея отражался в его глазах – одном сером, другом янтарном. Результат неудачной транспозиции, как значилось в его медицинской карте. Побочный эффект, который он давно перестал замечать, но который другие неизменно отмечали при первой встрече. Разноцветные глаза делали его лицо асимметричным, странным – подходящим обрамлением для человека, который никогда не чувствовал себя частью окружающего мира.

Перед ним разворачивались столбцы данных: метаданные архивных записей, датировки, индексы подлинности. Рутинная верификация – работа, которую большинство архивистов считали утомительной, но которую Каэль выполнял с методичной точностью, граничащей с одержимостью. Каждое несоответствие, каждая аномалия в данных представляла для него загадку, требующую решения.

Тороидальная станция «Элизиум» медленно вращалась вокруг своей оси, создавая искусственную гравитацию для двенадцати миллионов жителей. За бронированными иллюминаторами простиралась бездна космоса, усеянная далёкими звёздами, но Каэль редко смотрел на них. Его вселенная ограничивалась стенами Архива – бесконечными рядами хранилищ данных, уходящими в глубину станции подобно позвоночнику какого-то титанического существа.

– Архивист Северин, – раздался голос системы оповещения, – напоминание: ваша смена заканчивается через четыре часа. Рекомендуется запланировать период отдыха в соответствии с протоколом здоровья 7-А.

Каэль проигнорировал сообщение. Система напоминала ему об этом каждую ночь, и каждую ночь он оставался до тех пор, пока не закончит текущую задачу. Сон мог подождать. Сон приносил сны, а сны иногда превращались в нечто иное – в обрывки образов, которые не принадлежали его памяти, но которые казались более реальными, чем воспоминания о собственном детстве.

Фрагментарный синдром. Официальный диагноз, поставленный семнадцать лет назад после серии необъяснимых эпизодов. Редкое состояние, при котором стирание памяти во время Протокола Забвения срабатывает неполностью. Он прочитал всё, что смог найти об этом синдроме в открытых медицинских базах, но информации было удручающе мало. Большинство страдающих этим недугом направлялись на «глубокую очистку» – процедуру полного стирания личности с последующим восстановлением базовых функций.

Каэль избежал этой участи только благодаря своей профессии. Архивисты считались слишком ценными специалистами, чтобы терять их из-за незначительных когнитивных аномалий. По крайней мере, так ему объяснили. Он подозревал, что истинная причина была иной: кто-то в администрации решил, что человек с неполностью стёртой памятью может оказаться полезен в работе, требующей внимания к деталям, которые другие склонны игнорировать.

Он провёл пальцем по голографическому экрану, пролистывая очередной массив записей. Сегодняшняя задача – верификация документов, касающихся колонизации системы Кеплер-442. Стандартная процедура перед переносом данных в долговременное хранилище. Тысячи записей, каждая из которых требовала проверки подлинности, сверки с перекрёстными источниками, подтверждения целостности.

Каэль любил эту работу не потому, что она была интересной – она редко бывала таковой – а потому, что она создавала иллюзию порядка. В мире, где память была ненадёжна, где прошлое регулярно стиралось и перезаписывалось, документы оставались единственной константой. Они хранили факты – или то, что считалось фактами – неизменными и доступными для проверки.

Запись номер 7-К-4421-Ф. Отчёт об основании колонии «Надежда Кеплера». Датировка: 847-й год после Первого Протокола. Автор: администратор Виктор Реннис. Индекс подлинности: 99.7%. Каэль отметил документ как проверенный и перешёл к следующему.

Запись номер 7-К-4422-Ф. Хроника первых лет колонии «Надежда Кеплера». Датировка: 851-й год после Первого Протокола. Автор: хронист Марина Оуэнс. Индекс подлинности: 99.4%.

Он уже собирался отметить и этот документ, когда его взгляд зацепился за несоответствие. Крохотное, почти незаметное – такое, которое любой другой архивист пропустил бы без раздумий. Но Каэль не был любым другим архивистом.

В отчёте администратора Ренниса говорилось, что колония была основана группой из четырёхсот двенадцати поселенцев, прибывших на корабле «Рассвет». В хронике Оуэнс упоминались четыреста одиннадцать первых колонистов – и тот же корабль.

Разница в одного человека.

Каэль откинулся на спинку кресла, потирая переносицу. Это могло быть просто ошибкой – опечаткой, неточностью в подсчёте, человеческим фактором. Такие мелочи случались постоянно, особенно в документах столь почтенного возраста. Двести лет – достаточный срок для накопления незначительных расхождений.

Но что-то не давало ему покоя.

Он вызвал оба документа на экран одновременно, расположив их бок о бок. Начал методично сверять данные, абзац за абзацем, число за числом. Координаты планеты совпадали. Дата основания совпадала. Имена ключевых фигур – администратора, главного инженера, медицинского офицера – совпадали. Всё совпадало, кроме этого единственного числа.

Четыреста двенадцать или четыреста одиннадцать?

Каэль вызвал третий документ – список пассажиров корабля «Рассвет», сохранившийся в корабельных архивах. Список содержал четыреста двенадцать имён. Значит, администратор Реннис был прав? Но почему хронист Оуэнс, составлявшая свою летопись всего через четыре года после основания колонии, указала другое число?

Он проверил биографическую справку Оуэнс. Женщина прибыла на «Надежду Кеплера» именно на борту «Рассвета» – она была одной из первых колонистов. Она должна была знать точное число своих товарищей по путешествию.

Каэль почувствовал знакомое покалывание в затылке – предвестник того, что коллеги называли его «приступами», а он сам предпочитал именовать «эпизодами». Он глубоко вдохнул, пытаясь сосредоточиться на экране, на данных, на чём-то конкретном и реальном.

Не сейчас, мысленно приказал он себе. Не здесь.

Покалывание усилилось. Голубоватый свет голограммы начал расплываться по краям поля зрения. Каэль стиснул край стола, костяшки пальцев побелели от напряжения.

– Нет, – прошептал он вслух. – Только не сейчас.

Но эпизоды никогда не подчинялись его воле.

Архив исчез. Станция «Элизиум» растворилась в темноте. На мгновение Каэль повис в пустоте, лишённой формы и содержания, а затем темнота сменилась светом – ослепительным, жгучим, неправильным.

Он стоял на улице незнакомого города. Небо над головой было чёрным – не ночным, а именно чёрным, словно кто-то выкрасил его сажей. Но при этом город был залит светом – оранжевым, пульсирующим, исходящим не от солнца и не от искусственных источников, а от самих зданий.

Здания горели.

Весь город горел.

Языки пламени вырывались из окон небоскрёбов, облизывали фасады, взмывали к чёрному небу. Жар опалял лицо Каэля, но он не мог отвернуться, не мог закрыть глаза. Он стоял посреди этого огненного ада, и вокруг него метались тени – люди, бегущие, кричащие, падающие.

Но он не слышал их криков. Единственным звуком был низкий гул – вибрация, пронизывающая всё его существо, словно сама реальность вибрировала на частоте, недоступной человеческому слуху.

Каэль попытался сделать шаг, но его ноги не двигались. Он был прикован к месту, вынужден смотреть на агонию города, которого никогда не видел, но который казался странно знакомым. Что-то в изгибе улиц, в силуэтах зданий, в самом воздухе этого места пробуждало в нём отголоски памяти, которой у него не должно было быть.

Кто-то позвал его по имени.

Не «Каэль» – другое имя, которое он не мог расслышать, но которое отозвалось в нём резонансом узнавания. Он повернул голову – и увидел женщину.

Она стояла в десятке шагов от него, неподвижная посреди хаоса, словно пламя и дым огибали её фигуру. Её лицо было идеально симметричным – слишком симметричным для человека. Белые волосы развевались на ветру, который Каэль не чувствовал. И её глаза…

Её глаза были цвета жидкого металла.

Женщина что-то говорила – её губы двигались – но слова тонули в вездесущем гуле. Каэль видел её лицо, искажённое эмоцией, которую не мог определить: гнев? скорбь? отчаяние? Она протянула к нему руку, словно пытаясь дотянуться через расстояние и пламя, и в этот момент видение рассыпалось.

Каэль резко вдохнул, словно вынырнув из воды. Он снова сидел в своём кресле перед рабочей станцией. Голографический дисплей мерцал перед ним, показывая всё те же два документа. Руки дрожали. Сердце колотилось так, словно он только что пробежал марафон.

Сколько времени прошло? Он бросил взгляд на хронометр в углу экрана. Двадцать три секунды. Эпизод длился всего двадцать три секунды, хотя субъективно казалось, что он провёл в том горящем городе целую вечность.

Каэль закрыл глаза, пытаясь восстановить контроль над дыханием. Образы постепенно тускнели – горящие здания, чёрное небо, женщина с металлическими глазами – но не исчезали полностью. Они никогда не исчезали полностью. Они оседали где-то в глубине сознания, как осколки разбитого зеркала, которые невозможно собрать воедино.

Фрагментарный синдром. «Ложные воспоминания», как называли это медики. Галлюцинации, порождённые неполным стиранием памяти во время предыдущего Протокола. Но как объяснить тот факт, что каждое видение было настолько детальным, настолько последовательным? Как объяснить женщину, которую он видел уже в третий раз за последний месяц?

Он открыл глаза и заставил себя посмотреть на экран. Два документа. Четыреста двенадцать или четыреста одиннадцать. Крохотное несоответствие, которое казалось таким незначительным минуту назад, теперь пульсировало в его сознании с новой силой.

Почему именно сейчас? Почему эпизод случился именно тогда, когда он обнаружил эту аномалию?

Каэль встряхнул головой, прогоняя остатки видения. Совпадение. Просто совпадение. Эпизоды случались регулярно, независимо от того, чем он занимался в тот момент. Между обнаружением архивной аномалии и галлюцинацией о горящем городе не могло быть никакой связи.

Не могло быть.

Он вернулся к документам.

Следующие два часа Каэль провёл, погрузившись в архивы с головой. Он запросил все документы, связанные с колонией «Надежда Кеплера» – сотни записей, охватывающие период от первоначального планирования экспедиции до последних отчётов, датированных несколькими десятилетиями назад. Он сверял данные, искал упоминания о количестве первых поселенцев, выстраивал хронологию.

Картина, которая складывалась, была странной.

Все официальные документы, созданные до основания колонии – планы экспедиции, манифесты грузов, списки экипажа – указывали цифру «412». Все документы, созданные после определённой даты – примерно через пять лет после основания – также использовали число «412».

Но в промежутке между этими периодами – в хрониках, личных записях, письмах первых поселенцев – периодически встречалось число «411».

Словно кто-то из первых колонистов исчез. Или словно этого кого-то никогда не существовало.

Каэль попытался найти список имён в хронике Оуэнс. Хронист не приводила полного перечня, но упоминала несколько десятков колонистов поимённо. Он сверил эти имена со списком пассажиров «Рассвета».

Все совпадали.

Значит, не было ни одного имени, которое присутствовало бы в одном списке и отсутствовало в другом. Четыреста двенадцать имён в корабельном манифесте, и все они были реальными людьми, прибывшими на «Надежду Кеплера». Откуда тогда взялось расхождение в числе?

Каэль откинулся на спинку кресла, потирая уставшие глаза. Логика подсказывала, что Оуэнс просто ошиблась. Это было самым простым объяснением. Но простые объяснения никогда его не удовлетворяли.

Он вызвал метаданные хроники Оуэнс – информацию о том, когда документ был создан, когда модифицирован, какие проверки прошёл. Хроника была внесена в архив 857-го года, через десять лет после её создания. С тех пор она была верифицирована семнадцать раз – стандартная процедура для документов такого возраста. Ни одна из верификаций не выявила проблем с подлинностью.

Но ни одна из верификаций и не заметила несоответствия в числах.

Это было странно. Автоматические системы сверки должны были выявить расхождение между документами ещё при первой проверке. Почему этого не произошло?

Каэль вызвал протокол верификации – алгоритм, который использовался для проверки архивных записей. Он изучал его в академии, знал его логику наизусть. Алгоритм сравнивал документы по ключевым параметрам: датам, именам, географическим координатам, значимым числам…

Значимым числам.

Каэль нахмурился. Алгоритм определял «значимость» числа по контексту. Даты были значимыми. Координаты были значимыми. Количество жертв катастрофы – значимое. Но общее число поселенцев? Это могло быть классифицировано как «статистические данные» – категория с более низким приоритетом проверки.

Он запросил журнал верификаций хроники Оуэнс. Система отобразила список проверок с их параметрами. Каэль пролистал записи, и его подозрения подтвердились: при каждой верификации алгоритм сравнивал даты, имена и координаты. Число «411» было отмечено как «статистические данные (низкий приоритет)» и не сверялось с другими источниками.

Это было в пределах нормы. Алгоритм работал так, как должен был работать. Но результат был тем же: очевидное противоречие осталось незамеченным на протяжении двух столетий.

Каэль не верил в совпадения.

Он начал искать другие документы того же периода – хроники других колоний, основанных примерно в то же время. Система Кеплер-442 была не единственным направлением колонизации в ту эпоху. Десятки экспедиций отправлялись к далёким звёздам, неся человечество в бездну космоса.

Колония «Новая Терра» в системе Проксима Центавра. Основана группой из шестисот семидесяти одного поселенца. Каэль проверил несколько документов – число было последовательным.

Колония «Авангард» в системе Тау Кита. Основана группой из трёхсот восьмидесяти трёх поселенцев. Тоже последовательно.

Колония «Эдем» в системе Глизе 667. Основана группой из пятисот двух поселенцев. Последовательно.

Каэль проверил ещё дюжину колоний. Везде числа совпадали. Никаких расхождений, никаких аномалий.

Только «Надежда Кеплера».

Он снова вернулся к хронике Оуэнс, пытаясь понять, что отличало этот документ от остальных. Хроника была написана живым, образным языком – не сухой отчёт, а литературное произведение, запечатлевшее первые годы колонии во всех деталях. Оуэнс описывала трудности освоения чужой планеты, конфликты между поселенцами, маленькие победы и большие потери.

Каэль читал, и постепенно перед ним разворачивалась картина далёкого мира – планеты с багровым небом и фиолетовой растительностью, где первые люди пытались построить новый дом. Оуэнс писала о штормах, которые длились неделями, о местной флоре, оказавшейся частично ядовитой, о болезнях, унёсших жизни нескольких колонистов в первый год.

И о страхе.

Каэль замедлил чтение, наткнувшись на пассаж, который показался ему странным:

«Мы приехали сюда, чтобы начать заново, – писала Оуэнс, – чтобы оставить позади тяжесть прошлого. Но прошлое следует за нами, как тень следует за светом. Иногда по ночам я просыпаюсь и не могу вспомнить, где нахожусь. Мне снятся города, которых я никогда не видела, лица, которых не знаю. Доктор Ренфро говорит, что это адаптационный синдром – реакция мозга на новую среду. Но четыреста одиннадцать человек не могут видеть одни и те же сны».

Каэль перечитал абзац трижды.

Четыреста одиннадцать человек. Одни и те же сны.

Это не было статистической ошибкой. Оуэнс намеренно использовала это число, и контекст был слишком специфичным для случайной опечатки. Более того, она писала о снах – о видениях, которые разделяли все поселенцы.

Адаптационный синдром?

Каэль никогда не слышал о таком диагнозе. Он запросил поиск в медицинской базе – ничего. Термин не существовал ни в современной медицине, ни в исторических записях.

Либо «доктор Ренфро» выдумал его, чтобы успокоить встревоженных колонистов, либо…

Либо записи об этом синдроме были стёрты.

Каэль поймал себя на том, что его руки снова дрожат – но не от страха или волнения. От предвкушения. Он узнавал это чувство – острое, почти болезненное возбуждение, которое охватывало его всякий раз, когда он подбирался к чему-то важному. Как охотник, учуявший след добычи.

Он открыл новое окно поиска и ввёл запрос: документы с упоминанием «общих снов» или «коллективных видений» в колониальный период.

Система обрабатывала запрос несколько секунд – дольше обычного. Затем выдала результат:

Найдено документов: 0

Это было невозможно. Если феномен, описанный Оуэнс, действительно имел место, о нём должны были остаться какие-то записи – медицинские отчёты, личные дневники, научные исследования.

Каэль изменил запрос, убрав временные ограничения. Результат был тем же: ноль документов.

Он попробовал снова, используя синонимы и связанные термины. «Групповые галлюцинации». «Синхронизированные сновидения». «Коллективная память». Каждый запрос возвращал пустой результат.

Либо феномен был уникальным для колонии «Надежда Кеплера» и никогда не повторялся, либо информация о нём была намеренно удалена из архивов.

Каэль знал, что второй вариант граничил с паранойей. Центральный Архив «Элизиума» хранил одобренную историю человечества – тщательно проверенные, верифицированные записи, доступные любому гражданину Гегемонии. Идея о том, что кто-то мог манипулировать архивами, противоречила всему, во что он верил.

Но он также знал, что противоречие в числах оставалось незамеченным двести лет.

Он посмотрел на хронометр. Три часа пятнадцать минут ночного цикла. До конца смены оставалось меньше часа. Здравый смысл подсказывал, что нужно остановиться, отдохнуть, вернуться к расследованию со свежей головой.

Но Каэль никогда не отличался здравым смыслом, когда дело касалось загадок.

Он вызвал биографическую справку хрониста Оуэнс – полную версию, доступную только архивистам с допуском третьего уровня. Марина Элизабет Оуэнс, 2847-2923 годы стандартного летоисчисления. Родилась на станции «Гавань» в системе Альфа Центавра. Образование: Академия Документалистики, специализация – колониальная история. Семейное положение: не замужем, детей нет. Причина смерти: естественные причины, возраст.

Ничего необычного. Типичная биография женщины, посвятившей жизнь записи истории далёкой колонии.

Каэль пролистал дальше, к разделу «Дополнительная информация». Здесь перечислялись все документы, созданные Оуэнс за её жизнь: хроника «Надежды Кеплера», несколько статей о колониальном быте, учебное пособие по документированию…

И одна запись, отмеченная как «ограниченный доступ».

Каэль замер. За семнадцать лет работы в Архиве он редко встречал документы с ограниченным доступом. Большинство архивных материалов были открыты для всех – таков был принцип Гегемонии, основанный на убеждении, что одобренная история принадлежит всему человечеству.

Но некоторые документы были исключением.

Он попытался открыть запись. Система запросила подтверждение допуска. Каэль ввёл свой идентификационный код – третий уровень, высший для рядового архивиста.

Доступ запрещён. Требуется допуск пятого уровня или выше.

Пятый уровень. Это означало, что документ мог просматривать только директорат Архива – несколько человек на всей станции.

Каэль откинулся на спинку кресла, обдумывая увиденное. Хронист Оуэнс, умершая семьдесят с лишним лет назад, оставила после себя документ, засекреченный на высшем уровне. Документ, который рядовой архивист не мог даже увидеть.

Что могла написать колониальная документалистка, что потребовало такой степени секретности?

Он знал, что должен остановиться. Знал, что его интерес к этому делу уже вышел за рамки профессионального любопытства. Знал, что вопросы о засекреченных документах могут привлечь нежелательное внимание.

Но он также знал, что не сможет отпустить эту загадку.

Каэль сохранил все найденные данные в своём личном архиве – зашифрованном разделе, который был положен каждому сотруднику для рабочих заметок. Затем он закрыл все окна поиска, стёр историю запросов и вернул экран к стандартной верификационной панели.

Если кто-то проверит его рабочую активность, он увидит только рутинную проверку колониальных документов. Аномалия с числами была отмечена в системе как «незначительное расхождение, статистическая погрешность» – стандартная классификация для подобных случаев. Никто не станет копать глубже.

Никто, кроме него.

Каэль покинул Архив, когда его смена официально закончилась. Коридоры станции были почти пусты – редкие прохожие спешили по своим делам, не обращая внимания на худощавого мужчину с разноцветными глазами и преждевременной сединой. Он предпочитал это время именно за отсутствие толпы. Слишком много людей вокруг вызывало в нём странное чувство тревоги, которое он никогда не мог объяснить.

Станция «Элизиум» была спроектирована с монументальным размахом, характерным для эпохи её строительства. Широкие проспекты, арочные потолки, стены из материала, имитирующего белый мрамор. Местами встречались статуи – безликие фигуры в стилизованных одеждах, символизирующие идеалы Гегемонии: единство, порядок, обновление. Каэль проходил мимо них каждый день и давно перестал замечать.

Его квартира располагалась в жилом секторе 12-Бета, в двадцати минутах ходьбы от Архива. Небольшое помещение, функциональное и лишённое индивидуальности – стандартное жильё для одинокого государственного служащего среднего ранга. Кровать, рабочий стол, санитарный блок, окно с видом на внутренний сад станции. Каэль никогда не пытался украсить это пространство или сделать его более личным. Дом был местом для сна, не более того.

Он вошёл, не включая свет. Через окно проникало мягкое сияние искусственного «лунного» освещения, которое имитировало ночь в жилых секторах. Каэль сбросил рабочий пиджак на спинку стула и подошёл к окну.

Внутренний сад «Элизиума» был гордостью станции – гектары зелени под прозрачным куполом, деревья и цветы, доставленные с десятков планет. В ночные часы сад погружался в полумрак, и только редкие светильники отмечали извилистые дорожки между клумбами. Каэль смотрел на тёмные кроны деревьев и думал о женщине с металлическими глазами.

Кто она? Почему её образ преследовал его?

Он видел её раньше – не только в сегодняшнем видении, но и в предыдущих эпизодах. Всегда издалека, всегда в контексте какой-то катастрофы. Горящий город был новым, но женщина оставалась неизменной – белые волосы, идеально симметричное лицо, глаза цвета жидкого металла.

«Ложные воспоминания», – повторял он себе. Галлюцинации, порождённые повреждённым мозгом. Но если это были галлюцинации, почему они были такими последовательными? Почему он видел одну и ту же женщину снова и снова?

И почему она казалась такой знакомой?

Каэль отвернулся от окна и лёг на кровать, не раздеваясь. Он знал, что не сможет заснуть – после эпизодов сон обычно приходил с трудом – но хотел хотя бы отдохнуть. Его разум продолжал работать, перебирая факты и вопросы, как механизм, который невозможно остановить.

Четыреста двенадцать или четыреста одиннадцать.

Общие сны колонистов.

Засекреченный документ хрониста Оуэнс.

Женщина с металлическими глазами.

Связь? Была ли между всем этим связь, или он пытался найти паттерн там, где его не существовало?

Каэль закрыл глаза, но вместо темноты увидел оранжевое свечение огня. Горящий город. Чёрное небо. Гул, пронизывающий реальность.

Он резко открыл глаза, и видение отступило. Обычная комната. Обычная ночь. Обычный человек с необычным проклятием.

Сон не пришёл до самого утра.

На следующий день Каэль вернулся в Архив раньше обычного. Его смена начиналась в вечернем цикле, но он использовал право сотрудника на «личные исследования» – пункт в контракте, позволявший архивистам проводить до десяти часов в неделю за изучением материалов по собственному выбору. Большинство коллег использовали это время для написания статей или подготовки к повышению квалификации. Каэль никогда не пользовался этим правом – до сегодняшнего дня.