В границах старого города

‒ Случайно, командир, ‒ признался Кулеша. – Идем, любуемся городскими достопримечательностями… Тебя-то вот Андрюха приметил по фуражке, она хорошо выделялась в толпе. Чья-то свадьба?..

‒ Да, ‒ кивнул Прохор. ‒ А вы, значит, решили прогуляться, ‒ пошутил он. ‒ Не жарко?..

Вопрос касался больше Кулеши, на котором была привычная радикулитка, брюки с синим кантом, – то он мало чем отличался от офицера в уставной повседневной форме одежды, только лишь, что без фуражки.

‒ А я ему говорил!.. ‒ засмеялся Воронцов. (На нем была белая рубашка, плотно облегавшая его широкую грудь, в джинсах и «штиблетах», начищенных до зеркального блеска.) ‒ «Смотри, говорю, Кузьмич, жарко будет!» ‒ А он: « Пар костей не ломит». ‒ Пока не ломит!.. А к обеду еще жарче будет.

Прохор не думал, не гадал встретить обоих вот так – без всякого уговора, без малейшего намека на что-то подобное, опять почувствовавший некоторую неловкость за прошедшую ночь, о которой, как бы, не сказавшись, провел с любимой женщиной.

Ясно, что любимой она стала после проведенной с ним ночи. Но как они оказались здесь в эту пору? – выяснять не стал, и было похоже, что Кулеша с Воронцовым понимали душевное состояние своего командира, и оба были охочи до шуток.

Они втроем остановились на краю тротуара, чтобы не мешать прохожим, спешившим по каким-то своим делам, коих у офицеров, по случаю законного выходного дня, не было.

‒ Посмотри-ка, Андрюха, на этих красавиц, ‒ сказал Кулеша, проводив взглядом двух девчонок, проследовавших мимо них и, смеясь, оглянувшихся. ‒ А ты не хотел в город ехать?

‒ Почему это я не хотел ехать в город?.. ‒ возразил Воронцов. ‒ Я предлагал тот же план, что и в субботу… Забыл, наверно?!

– Не забыл, – неохотно отозвался Кулеша,

‒ И что это за план такой, если не секрет?.. ‒ спросил Прохор. ‒ По-моему у нас нет секретов в области, так называемого, планирования.

Кулеша махнул рукой.

‒ Да нет тут никаких секретов, командир!.. ‒ как-то, ему не свойственно, возмутился Кулеша. ‒ В тот раз… ты-то с Марией ушел, а мы с Андреем вечером заглянули в наш ресторан…

Воронцов рассмеялся.

‒ Ну, не наш!.. не наш!.. ‒ скороговоркой поправился Кулеша. ‒ В тот вечер я согласился с нашим – вот с этим «Ромео»! ‒ проводить домой после работы Веру с Алиной…

Теперь и Прохор рассмеялся:

‒ Так это ж хорошо!.. Поздний вечер… Луна… Молоденькие девчонки!..

‒ В том-то и дело, что «молоденькие»!.. ‒ серьезно заговорил Николай Кузьмич. ‒ Молоденьким охота звезды на небе считать, а мне потом весь вечер пришлось объясняться с Ириной Владимировной, что я не такой кобель, каким она себе могла представить в моем лице. Это все произошло как раз в тот самый субботний вечер.                        Прохор мог себе представить Ирину Владимировну и Николая Кузьмича, доказывающего свое отношение к ней, и Веру с Алиной.

«… А девчонки, скорее всего, посмеялись над мужиками ‒ видимо, надеявшиеся на нечто большее, чем бдение под луной», ‒ усмехнувшись, подумал он.

Кулеша усмехнулся.

– Ну а… как насчет нашей немки?.. Марии Штурм? – полюбопытствовал он. – Надеюсь, все нормально?..

– А по-другому быть не должно, Кузьмич!.. – засмеялся Воронцов. – Летчик-снайпер не имеет права промахнуться в любом деле: если бить – так в яблочко. Я бы, на месте командира, не спасовал.

– Балабол ты, Андрюха!.. ‒ сказал Кулеша, и, в знак поддержки, открыто посмотрел на Прохора.

Воронцов прикусил язык.

– Все в порядке, – спокойно отозвался Прохор.

Он не сомневался, что такой вопрос поступит, и знал заранее, что отвечать на него он не будет: не тот случай, когда можно похвастаться «победой на любовном фронте», как это бывает у некоторых полковых «Дон Жуанов».

Было прекрасное воскресное утро, и Прохор был очень рад встрече с подчиненными, но ничего не мог предложить со своей стороны: в этот раз планы у них были не одинаковы.

– Я все понял, командир, – сказал Кулеша и, усмехнувшись, кивнул на Воронцова. – А вот Андрюхе все нипочем!.. Ему бы хоть каждый день за новой юбкой поволочиться, – пошутил он. – Так, товарищ старший лейтенант?

Воронцов некоторое время не отвечал.

Он смотрел в ту сторону, где девчонки, только что прошедшие мимо них, встретились с какими-то парнями.

– Завидуешь?.. – спросил Кулеша, перехватив его взгляд.

Воронцов, засмеявшись весело, выдохнул:

– Нет, Николай Кузьмич!.. Я – человек свободный! И не в моих правилах – кому-то завидовать. А командира мне тоже жалко, потому что эта Мария Штурм, которую мы нашему командиру сами и посоветовали, – хорошая штучка! Не одного мужика, наверно, запарила. Говорят же…

Кулеша резко перебил Воронцова:

– Говорят, что кур доят!.. Ты больше слушай – они тебе лапши на уши навешают. ‒ И Прохору: – Ты, командир, не обижайся на него: молод он!

Прохор усмехнулся: он понял, что с этим вопросом, касающийся его и Марии, теперь будет покончено окончательно.

– Спасибо, Николай Кузьмич, за поддержку. Нашему старшему лейтенанту Воронцову надо бы хоть иногда думать собственной головой, а не передавать чужие разговоры – тем более, они могут быть неверными.

– Извини, командир!.. – Воронцов потупился и был похож на провинившегося школьника, которого отчитывал за что-то классный руководитель. – Теперь буду думать.

Прохор промолчал, а Кулеша прямо-таки расхохотался – на них даже молодая пара, проходившая мимо, обратила внимание.

Кулеша успокоился:

– Вот так-то, Андрюха!.. Тебе Вера с Алиной напоют в два уха такого, что потом сам не разберешь: где есть правда, а где – обыкновенная зависть?.. С женщинами такое случается! И вообще, тебе давно сказано: выбирай одну из двух – не гони ты двух зайцев одновременно.

Над шуткой посмеялись.

Прохора проводили до трамвайной остановки и («если до вечера не случится чего-нибудь непредвиденного») – пообещали быть к ужину.

– Чур – не опаздывать!.. – в свою очередь, пошутил Прохор, так как вполне сам может его проспать.

В трамвае дремал – думал о Марии, которая, в это время, могла быть в гостях у своей подруги Юлии или где-нибудь еще. А когда поднял непокрытую голову (фуражка лежала рядом) – почувствовал на себе чей-то взгляд.

Трамвай был заполнен пассажирами на треть, а Она стояла у передней двери на выходе: высокая, стройная, улыбчивая…

Прохор поймал эту, слегка насмешливую улыбку в ее глазах – призыв, но лишь пошевелился на деревянной, вытертой пассажирами до лоска, лавке.

Девушка еще раз глянула в окно – уже снаружи, но трамвай заскрипел металлическими створками всех трех дверей почти одновременно, прозвенел, как-то немного резко дернулся, и продолжил свой бег по знакомому ему маршруту.

Через какой-то час с небольшим, Прохор был в общежитии, предвкушая нормальный, заслуженный отдых, чему уже никто не мог помешать.

             Г л а в а III

День был солнечный, жаркий. Два истребителя дважды поднимались в небо и дважды садились на серую бетонную взлетно-посадочную полосу.

А вот на третий раз, по мнению Кулеши, ведомый капитана Чекалина старший лейтенант Воронцов «выдал номер»: как и кому он хотел доказать свое лётное мастерство – в этом он категорически не хотел признаваться даже перед командиром полка, вызвавший их (ведущего и ведомого) на разборку в диспетчерскую, сразу после посадки обоих бортов.

В этот день солнце прямо-таки слепило глаза. Молча спускаясь по крутой металлической лестнице из «скворечника», «стакана» – так, на том же летном жаргоне, называют КДП6*, возведенного на высокой кладке из кирпича и, для кругового обзора, остекленного со всех четырех сторон, – оба пилота находились не в схожем настроении.

Если Прохор, получив хороший нагоняй от командира полка за нарушение правил программы пилотирования, был в меру спокоен, то Воронцов, спускаясь по той же лестнице впереди, казалось, был в полной прострации, и даже забыл, что надо все-таки держаться за металлический поручень, чтобы не свалиться вниз головой – уже на земле.            Внизу их ожидал Мухтар.

Этот пёс своим собачьим чутьем определенно что-то понимал, так как только после того, как Прохор, усмехнувшись, подмигнул ему, – весело гавкнул в ответ, стал подпрыгивать и ловить руку Прохора, чтобы лизнуть языком.

– Ну, ну!.. – засмеялся Прохор, поднимая вверх руки. – Успокойся, дружище!.. Все обошлось на этот раз… Все хорошо, Мухтар.

Воронцов выглядел подавленным и тупо смотрел куда-то в сторону.

– Ну что, соколики!.. – заулыбался Кулеша. ( Он, пока Прохор с Воронцовым находились «на ковре» у командира полка, разговаривал с техниками и, подойдя, имел довольный вид.) – Что «батя» сказал?.. Похвалил, небось, за примерный полет?..                  Как издавна водится, «батей» в полку называли полковника Донскова. Был он сравнительно молод, рябоват на лицо, в полку считался непревзойденным ассом и мог показать довольно крутой нрав, когда это требовалось, что и было им доказано, глядя на старшего лейтенанта Воронцова.

– Я-то не обижаюсь, – усмехнулся Прохор. – А вот Андрюха!.. Ему досталось по самое первое число – так, Андрей?

Воронцов не ответил.

Очередная пара истребителей, « разогнав» двигатели до оглушительного грохота, легко снялась с взлетной полосы в самом ее конце и, как единое целое, ни на миллиметр, не нарушая дистанцию, поднялись в небо.

А, когда оба они ушли в «заоблачную даль» (правда, облаков не было вовсе), – на взлетном поле наступила звенящая тишина.

Воронцов продолжал молчать.

Прохор посмотрел на своего ведомого уже без улыбки.

– Ну, Андрей Степаныч!.. – сказал членораздельно. – Теперь говори все, как было на самом деле – не молчи?

Воронцов лишь переступил с ноги на ногу.

– Мы слушаем – говори?.. В конце концов – я, как твой непосредственный начальник, тебя спрашиваю?

– А что он может сказать?.. – вступился за Воронцова Кулеша. – Видел я его художества!.. Я как раз был на летном поле. Вначале слышу – наши!.. Мои ребята на подходе. Смотрю, – а на яркое солнце больно глазам смотреть, ‒ гляжу вот так… из-под ладони (Кулеша показал, как он это делал) – летят мои соколики!.. Из-под солнца – будто в атаку идут. Ровно так!.. Без задоринки!.. Интервал соответствующий. Дистанция… И вдруг!.. Смотрю – и глазам своим не верю: «Что такое?!» Меня, как кипятком обдало: «Авария?!»

Кулеша как-то завертелся, засопел вдруг не так, как обычно: спокойно, не в полную силу легких, а как-то прерывисто:

– Я, наверно, кричал!.. Давал какие-то команды!.. Мне не стоялось на месте, потому что заваливать истребитель в сторону городских кварталов – это ни в какие рамки не вписывается. А люди?.. Они до сих пор, наверно, с опаской поглядывают в небо.                   Прохор выглядел спокойным:

– Ничего!.. Андрюха, как видишь, «вписался» – жив, здоров, и даже не кашляет. Он же у нас – асс!.. Зачем чем ему думать о ком-то. То, что его ведущий остался без прикрытия, – всего лишь игруньки для старшего лейтенанта.

– Извини, командир!.. – наконец-то выдохнул Воронцов. – Так получилось. Не думал я, что из-за этого такой сыр-бор разгорится… Спор у меня с ними вышел… с девчонками.

Кулеша вдруг расхохотался, на что Прохор лишь головой покивал.

Но то, что Воронцов все-таки осознал свой поступок, – успокаивало, хотя та легкость, с которой он пошел на поводу у девчонок, вызывала некоторую озадаченность.

– Я насчет девчонок не подумал, – сказал Кулеша. – Но, пока вы были «на ковре» у бати, я у техников справлялся: вдруг там с закрылками что-нибудь получилось не так?.. С самим пилотом… с Андрюхой?.. Мало что может случиться! Мне подумалось, будто левый двигатель отказал и самолет, со снижением, потянуло в сторону… Слава богу, все нормально! – довольно заключил он

Прохор вздохнул.

– Девчонки – чертовки, конечно!.. – усмехнулся Кулеша. – Это же надо было так разыграть Андрюху, чтобы он решился на такое!.. А летать он умеет – Вера с Алиной, наверняка, убедились в этом.

Воронцов как будто не реагировал на подобные поддевки Кулеши, но и возразить что-либо на этот раз не мог, так как сам был кругом виноват: не подумал, что все обернется таким вот образом. Ему казалось: положив на правое крыло машину – вряд ли кто обратит на это внимание.

– Наш Андрей Степанович, явно, чего-то не учел, – продолжал Кулеша. – Он не подумал, что подобный эффект может быть разным: человек на земле воспринимает его совсем по-другому, чем пилот, находясь за штурвалом самолета. Хотя самому иногда хочется сотворить что-то этакое… Ты, командир, согласен?..

– Да!.. – неопределенно сказал Прохор, наблюдая за тем, как очередной по плану истребитель из звена майора Протасова заходит на посадку. – Красиво, ничего не скажешь. Молодец!

Воронцов, наблюдая за посадкой, хотел что-то вставить в своё оправдание, но промолчал.

– Наш Андрей Степанович тоже молодец!.. – усмехнулся Кулеша. – Только вот, оказывается, ребячество, к двадцати четырем годам, не заканчивается.

– Да!.. – вздохнул Прохор. – Это он доказал: я от командира полка замечание получил за упущение в учебно-воспитательной работе, а мой ведомый пока на «спарке»7* полетает – это ему пойдет на пользу. Могло быть хуже!..

– Хорошо – что хорошо заканчивается, командир, – резюмировал Кулеша.

День заканчивался. Воздух был напоен запахом цветущей белой акации, а в скверике на одной из трех скамеек, расставленных вокруг цветочной клумбы, сидела пара влюбленных десятиклассников – не старше.

– Не будем мешать, – сказал Прохор. – Такая дружба чаще всего требует уединения для молодых людей.

– Ну, нет!.. – быстро-таки оправившись от недавних порицаний, возразил Воронцов. – Пускай идут вон в кусты – там их точно уже никто не увидит, а мы посидим спокойно.

Ребята – паренек в клетчатой рубашке и девчонка с распущенной светлой косой, наверно, услышали замечание в свой адрес, – поднялись и, не оглядываясь на офицеров, ушли по аллее в сторону светлой прогалины, откуда начинался пустырь.

– Таких учить надо!       – вдогонку кинул Воронцов.

– Зря ты, Андрюха, так на ребят… – сказал Кулеша. – Они – молоденькие! У них, возможно, первое свидание, а ты их вот так… Не хорошо это!

Воронцов рассмеялся:

– Ничего!.. Пускай привыкают к суровой действительности, я им правильный совет дал, неоднократно испытанный.

– Случайно, не на Верочке с Алиной?.. – пошутил Прохор. – Они-то точно убедились в твоем молодечестве.

Кулеша, усмехнувшись, кинул взгляд на Воронцова, но не поддержал Прохора, посчитав такое напоминание излишне язвительным, что на командира не было похоже.

В скверике было покойно. Цветочная клумба, аккуратно обложенная белым силикатным кирпичом, уложенным на ребро, пестрела разноцветьем, а так как она изобиловала цветеньем голубеньких васильков, то это походило на кусочек неба, опустившегося прямо к ногам отдыхающих офицеров, которые подобную картину каждый их них мог себе легко представить.

Можно было бы так же себе представить шум воды, ниспадающей с высоты в бассейн, почувствовать влагу искусственного водопада, вдохнуть освежающую прохладу – но ничего подобного здесь не было. Стоял густой запах акации, и было душно. От клумбы на четыре стороны отходили дорожки, густо обросшие кустарником, над которым свисали ветки акации с белыми соцветьями; от них-то и шел этот дурманящий запах, не каждым человеком переносимый.

Воронцов засопел носом и недовольно покосился на акацию – от ее пряного запаха у него начиналась аллергия, о чем он тут же пожаловался:

– Не люблю я эту акацию ‒ особенно, когда она цветет! Насажали, понимаешь, без всякого смысла, как будто не было ничего другого ‒ дышать трудно!

      – А мне нравится запах белой акации, – немного возвышенно произнес Кулеша. – Её насыщенный запах мне «родные пенаты» напоминает.

– Ну, да!.. – подхватил Прохор. – Ты же у нас одессит!

Кулеша улыбнулся:

– Не совсем!.. Я, как говорится, «возрастал» в шестидесяти километрах от Одессы. Мать с младшей сестренкой там же остались. Получу отпуск – обязательно проведаю. А этой самой акации там – море!

По тому, как было произнесено это слово «море» и по глазам – легко можно было догадаться, где сейчас в мыслях «витает» капитан Кулеша.

Прохор подумал о том же, представив высокий берег Оби, лоснящуюся водную ширь ее, с плавно перекатывающейся волной, отца с матерю, за какой-нибудь работой по дому: никогда без дела не посидит.

Отец представлялся не иначе, как на рыбалке: знакомая лодка, с подвесным мотором, рыбацкие снасти, легкое покашливание… Он не курил, но это легкое покашливание было явным признаком скорого ужения знаменитого судака, Но прежде, чем заработает мотор, поднимая клокочущий бурун в воде, – как правило, рыбак всегда окинет взглядом широкий простор, где следует, на этот раз, стать на якорь..

« Отец делает точно так, – подумал и усмехнулся Прохор. – И это, по-видимому, у всех рыбаков в крови: найти уловистое место».

Можно было представить в эту минуту всех домочадцев, но перебил Воронцов, нехорошо выразившись по поводу той же, отцветающей акации:

‒ Надо бы перейти куда-нибудь в другое место… – пожаловался он.– Могли бы посадить что-нибудь другое – ту же сирень.

– По-моему, тут не в акации дело, Андрюха, – заметил Кулеша. – Мы в этом скверике отдыхаем не первый раз, и ты, – насколько мне помнится, – ни разу не возмущался по этому поводу.

– Она не цвела, – буркнул Воронцов.

Кулеша усмехнулся:

– Цвела. Но ты этого не замечал, пока тебе хвост хорошенько не накрутили. Так бывает, когда тебя накажут, а ты думаешь, что это несправедливо – тогда мы на ком-то обязательно срываемся. В данном случае, видимо, виновато прекрасное дерево, воспетое в песнях.

« В цветущих акациях город…» – опять пробубнил Воронцов. (Он, похоже, так и не понял, чего от него хотят.) – Я не ботаник какой-то там, чтобы разбираться, когда, что цветет.

– А зря!.. – Прохор решил поддержать Кулешу. – Ты не обижайся на Кузьмича: он тебе правильные вещи втолковывает. Я бы тоже мог прочитать лекцию по морально-боевым качествам, но, думаю, всего того, что ты сегодня получил, – этого вполне достаточно.

Рассуждая подобным образом и предаваясь воспоминаниям (Воронцов не мог быть исключением), они не сразу заметили, как по центральной дорожке к ним подошел командир полка

Донсков был не один. С ним под руку стояла его жена, красивая блондинка, лет тридцати пяти – не больше, одарившая загадочной улыбкой молодых офицеров почти одновременно.

Прохор, поднимаясь, подал команду:

‒ Товарищи офицеры!

– Вот, Катюша!.. – усмехнувшись, сказал полковник. – Полюбуйся на нашу молодежь!.. Перед нами с тобой – три холостяка, три отличных пилота. Герои, можно сказать!.. Я тебе говорил, как не просто бывает отказаться на уговоры больших чинов изменить Присяге, которую ты дал на верность своей Родине. Сегодня у ребят был особенный день – они знают… Правда, отдых положен всем, без исключения, – добавил он, глянув на Прохора. – Я так понял: принимаем предвечерний моцион, товарищ капитан?                   – Так точно, товарищ полковник! – отчеканил Прохор.                               – Ну, мы тоже с женой вот заняты тем же… После рабочего дня организм требует отдыха. Вам же, как холостякам, сказал бы: женитесь ребята – будет вам семейный уют… Отдых на пару с любимой и все остальное – но не время!

– А это еще почему?.. – Жена полковника с укором посмотрела на мужа. – Найдут хороших невест – пускай женятся.

Донсков засмеялся.

– Да я разве против женитьбы!.. – уточнил он. – С жильем в полку – сама знаешь! – не все так гладко, как хотелось бы.

– А город?.. – тут же напомнила Донскову жена. – Ты говорил, что городские власти обещали выделить несколько квартир для семейных офицеров полка?

Донсков ответил со вздохом:

– Говорил… Говорил, Екатерина Ивановна! Времена поменялись. Кто мог подумать, что каких-то несколько государственных мужичков, собравшиеся в Беловежской пуще, решат судьбу большой страны. И что получилось в итоге?.. Ничего хорошего! К примеру, когда авиационное топливо приходится вымаливать, то о какой летной выучке может идти речь?.. Офицерам денежное довольствие стали выплачивать с задержками – впору некоторым офицерам искать подработку, чтобы нормально кормить семью, если так и дальше пойдет.

Донсков кивнул на офицеров, заключил:

– Холостякам, в этом плане, думаю, проще… – И Прохору, с ухмылкой: – Так, капитан Чекалин?

– Так точно! товарищ полковник, – машинально ответил Прохор.

– Ну, вот!.. «Так точно!» ‒ усмехнулся Донсков. ‒ А в плане города – что?.. Хорошо, к примеру, директору завода металлообработки… Завод обанкротили, Уменьшили производство, а сам товарищ Мухин стал частным лицом. Что-то похожее ждет завод «Счётмаш».

– Неужели все так плохо?! – спросила Екатерина Ивановна. – Ты мне об этом ничего не рассказывал.

– А зачем?.. Чтобы ты лишний раз расстраивалась? – И улыбнувшись, сказал немного возвышенно: – Для нас, Катюша, главное – боевая готовность! Ребята вот меня понимают, и, конечно же, быт, который нельзя отделять от главного.

На алле показались два солдата, но еще издали, заметив командира полка, – свернули в сторону казармы, торцевая стена которой проглядывалась через густую зелень акаций.

– Сегодня утром встретилась мне жена майора Шлыкова, – как бы вдруг, вспомнила Екатерина Ивановна – трое детишек у неё.

– Знаю, – кивнул Донсков. – Жаловалась по поводу жилья?..

– Да. Говорит: «Хоть бы Виктор Иванович хорошенько поругал этих городских бюрократов – может, скорее бы пошевелились в плане жилья для семей военнослужащих». Я полностью на ее стороне.

Донсков улыбнулся, сказал наставительно:

– В следующий раз, Катюша, – когда встретишь жену майора Шлыкова, – так и передай: вот отселим несколько последних семей химиков из городка – на атомной станции строители очередной дом вот-вот должны сдать, – тогда и ее вопрос с жильем будет решен. По возможности, город все-таки что-нибудь выделит…

Комполка сделал паузу; засмеялся довольно:

– Обязательно выделит! так как наш городок с этого года вошел в городскую черту. А то и сами небольшое строительство развернем!.. Есть у нас с моим заместителем по тылу, Георгием Валентиновичем, мысль на этот счет. Тогда и ребятам жениться придется: привести молодую жену в новую квартиру – куда интереснее, чем в какое-то общежитие.       Донсков кивнул на клумбу:

– Эту вот красоту придется перенести в другое место: мы с Георгием Валентиновичем хотим на этом месте фонтан построить. Но это, думаю, уже на следующий год.

Переминаясь с ноги на ногу, молодые офицеры слушали командира полка не очень внимательно, о чем можно было судить по улыбке Екатерины Ивановны – в эту минуту она была на стороне ребят.

– А насчет сегодняшнего разговора после полетов (Донсков определенно имел в виду звено капитана Чекалина.) – серьезно подумайте: подобное мальчишество абсолютно не уместно в нашей профессии – это вам скажет любой житель нашего городка, – добавил Донсков, взяв жену под руку, чтобы продолжить прогулку. – Отдыхайте!..

Военный городок, выражаясь официальным языком, разделен на две зоны: служебно-казарменную и жилую зону, между которыми – обыкновенный пустырь, именуемый футбольным полем и небольшая спортивная площадка, на которой можно было позаниматься в свободное от службы время; там же проводятся занятия и зачеты по физической культуре.

Общежитие – деревянный барак, как форпост между зонами; подмазанный и подкрашенный, доставшийся по наследству от химиков, и, видимо, именно этот объект имел в виду Донсков, когда говорил о развертывании собственного строительства.

Есть еще чайная, с красивым названием «Ромашка», недавно отремонтированная, то звеном капитана Чекалина было единогласно решено: в город ездить только по делу. Завтрак, обед – в лётной столовой, а ужин – в свободное от службы время, можно перекусить в чайной, как очень скоро, в меру определенных причин, такой распорядок стал постепенно меняться.

– Я немного удивлен, – сказал Кулеша, когда они расстались с командиром полка и его женой, зашли в кафе. – Ведь давно можно было как-то подладиться под местное начальство, чтобы нормальное общежитие построить… Да и химики хороши: говорят, что этот барак уже при них имел очень плачевный вид.

– Да, химики, в этом деле, немного спасовали, – поддакнул Прохор

– А зачем это надо было химикам?.. – засмеялся, окончательно воспрянувший духом Воронцов. – Они – народ, в основном, женатый, большинство живут в городских квартирах. До них на этом месте планировали разместить такой же полк, вроде нашего полка – 51-го… Говорят, не получилось из-за разногласий на верху – правда, этого точно никто не знает. А вот химикам, действительно, повезло больше других. Теперь они базируются рядом с АЭС – так ближе, случай чего… Да и городок наш – не ахти!.. Комполка прав, и я с ним вполне солидарен. – Воронцов довольно усмехнулся: – А вот в чайной, – если вы заметили, – стало намного лучше с ассортиментом, когда в нее стал заглядывать подполковник Брыкайло… Георгий Валентинович. Да и сама Нина Ивановна – заведующая, как будто еще больше похорошела за последнее время.