Белая ворона

Я, находясь в каком-то тумане от этого разговора, еще ничего не соображая, подала ему свою. Но стоило мне встать, как напряжение лопнуло, и я, не выдержав, дико засмеялась. Князь меня поддержал. Вот так, всего парой фраз, он стер мою боль. Или, по крайней мере, на время ее сместил. Или сместил не боль, а мое внимание к ней, но в любом случае мне стало легче.

Пока мы шли до трапезной, я невольно для себя открыла одну истину: «Уныние непозволительно! Что бы ни случилось – смейтесь! Судьба опешит и не сделает вам ничего дурного». Во всяком случае, я очень хотела, чтобы эта выведенная мною истина была таковой.

За завтраком отец объявил, что сегодня мы всей семьей отправляемся в гости к нашему горячо любимому дядюшке Гансу. Первой моей мыслью было, что именно у дядюшки отличный сад, в котором можно спокойно, не попадаясь никому на глаза, провести время с князем. Но когда он отказался от этой поездки, ссылаясь на дела, в моей голове вдруг промелькнуло странное понимание. Я первым делом подумала о князе. Почему? Ответ был очевиден – я влюбилась. Дура! Я всегда была уверена, что кому-кому, но мне никогда не было суждено влюбиться. А тут на тебе! И самое главное, я и сама не поняла, как это случилось. Я даже не поняла, откуда во мне такая уверенность, что это именно «любовь», но ничем другим я не могла объяснить колотящееся сердце и постоянно цепляющиеся за князя мысли.

Доехав до дядюшки и выслушав, как мои сестры и кузины обмениваются наигранными комплиментами и выражают столь же наигранную признательность, я, коротко поклонившись, поприветствовала всех одновременно. Кузины меня сторонились. Впрочем, вся эта неприязнь была попросту заимствована у моих старших сестер, на которых кузины так стремились быть похожи. С дядей у нас были совершенно иные отношения. Я уважала его за живой ум, он меня – за стремление к знаниям и любовь к книгам, которую никак не мог привить своим дочерям. Оба мы об этом знали и не старались наигранно показывать этого. Незачем.

Первым делом, зайдя в дом и поприветствовав тетушку (которая, как бы ни была любезна, на самом деле не нуждалась во мне ни капли), я спросила, свободна ли библиотека. Получив положительный ответ, я поинтересовалась, можно ли взять книгу и почитать в саду. Мне разрешили. Через полчаса я выбрала интересующую меня литературу – записки одного северного путешественника – и отправилась в сторону своей излюбленной беседки.

День прошел до одури скучно и буднично. Я не могла сосредоточиться на книге и часто ловила себя на том, что засмотрелась на какую-нибудь бабочку или заслушалась пением птиц. В замок мы вернулись к ужину.

За трапезой отец объявил, что через три дня он устраивает бал, на котором пожелал бы видеть князя почетным гостем. Все взглянули на него, ожидая ответа. Он провел в голове какие-то подсчеты и сказал, что успеет вернуться из поездки за день до бала. Позже, у подножия лестницы, я спросила у него, куда он направляется, и, получив лишь краткое объяснение «по делам», поняла, что он не хочет об этом говорить.

Следующие несколько дней были для меня скучны и серы, как дождь, льющий за окном. Во дворце было много предпраздничной суеты, а выбраться наружу не представлялось возможным. И я бы с превеликим удовольствием предпочла отсидеться эти дни, как обычно, в библиотеке, но моим надеждам не суждено было сбыться. Примерки, этикет, танцы и прочие хлопоты богатых людей, готовящихся к празднеству, не давали мне ни минуты покоя.

Все непременно повторяли мне, что на этом балу я должна блистать. Ведь это мой дебютный бал. И если поначалу я отнеслась к подготовке с привычным мне скепсисом и скукой, то вскоре даже начала получать от этого какое-то удовольствие. Новые знания, даже такой бесполезной науки, как танцы, не могли оставить меня равнодушной. А уж понимание, что совсем скоро я буду танцевать с Джорджем, и вовсе заставляло меня тренироваться усерднее.

Глава 3. Магнетта. Бал

Еще за день до бала южный дворец гостеприимно распахнул свои врата. На торжество стремилась вся ближайшая знать: дворяне, купцы и даже люди, не имеющие особых богатств, но состоящие на хорошем счету у короля, могли посетить столь радостное событие. Откровенно говоря, юг соскучился по праздникам за год траура по безвременно ушедшей королеве. Люди, спешащие на бал, казались россыпью драгоценных камней, сияющей в сокровищнице дракона. Каждый наряд был ярче предыдущего, и только королевская чета была облачена в белоснежные одежды с алым подбоем. Хозяева праздника на юге всегда надевают белое. Говорят, традиция существует для того, чтобы захмелевшие гости точно помнили, у кого они в гостях.

Я вместе со своей семьей стояла на тронном возвышении и приветствовала каждого прибывшего. Я была здесь впервые и совсем не чувствовала себя на своем месте. Таков дворцовый этикет нашей страны, и мне волей-неволей нужно было его соблюдать. Отец восседал на троне, словно древнее божество, облаченное в белую парчу и алый бархат. Каждый гость, особенно из тех, кто пришел на бал по политическим соображениям, старался перещеголять другого в изысканности комплиментов. Но уже к человеку двадцатому комплименты начали повторяться. Другая часть гостей, в основном неженатые юноши (но не всегда), строили глазки стайке прекрасных незамужних принцесс, стоящих по правую руку от короля. Прекрасные златовласые девушки делали реверанс, казалось, абсолютно синхронно. Я стояла чуть поодаль описываемой стайки, но тоже относилась к незамужним девицам. Правда, улыбки и заинтересованные взгляды получала куда реже. Страшная все-таки вещь – репутация, никакие старания портних, учителей и нянюшек ее не переплюнут. Так что меня опасались и обходили, несмотря на белое платье, собранное впереди брошью с рубином, и каскад темных волос, струящихся за спиной. Замужняя же наша сестра стояла по левую руку от отца со своим мужем, Великим герцогом. Время от времени она трогательно поглаживала свой живот, невольно акцентируя внимание на своем положении.

Так мы простояли около двух часов, пока в зал не вошел так рьяно ожидаемый мною гость. Князь прошел к нам и, поклонившись королю, заверил его в своей безграничной признательности за приглашение и в своем довольствии от празднества.

– Надеюсь, вы также найдете здесь и то, зачем приехали, юный князь, – с легким нажимом ответил ему отец.

– Конечно, мой король. Думаю, я уже нашел ее, но не хотел бы говорить об этом раньше времени, пока она сама не даст мне согласия, – сказал князь, и его серые глаза быстро метнулись ко мне и обратно.

– Разумеется. Веселитесь, юный князь, вы почетный гость на нашем торжестве, – отец поднялся с трона, давая знак музыкантам. – И вам я предлагаю честь избрать себе пару для первого танца.

Северянин ответил легким поклоном и быстро пошел в мою сторону. Вскоре рука, обтянутая в белую перчатку, была протянута ко мне. Сердце само по себе пустилось куда-то в бега, и догнать его я была не в силах. Потупив взор, я коснулась броши и провернула ее. Механизм тихо щелкнул, и платье, словно бутон, развернулось, выворачивая алый подпал. Теперь наряд был более открытым и лоснящимся, а алый цвет перекрывал даже сияние рубина на броши. Подняв голову, я увидела изумление во взгляде князя. Губы сами поползли в торжествующей улыбке, но я быстро вернула лицу мягкое выражение. Не хватало еще сплетен о том, что я околдовала северянина. Моя рука оказалась в его руке, и южный вальс, первый танец нашего королевства, взревел медью.

Мягкие движения, несложный рисунок почти народного танца и теплые серые глаза, так неотрывно, с жадностью глядящие на меня. Вот, пожалуй, и все, что я запомнила от первого танца, исполненного на своем дебютном балу. Первого танца, на который меня пригласил тот, кого я, кажется, люблю. За очередным поворотом князь прижал меня чуть сильнее и шепнул, что я очаровательна, а я лишь улыбнулась в ответ. Так, за танцем танец, за мелодией мелодия, мы протанцевали, пока я окончательно не устала. Видимо, с непривычки.

– Мне нужно выйти.

– Я провожу вас, – словно эхо отозвался князь и, прихватив пару бокалов вина, вышел следом за мной в сад.

Несмотря на позднюю ночь, сад сиял как днем. Множество фонариков и свечей были расставлены и развешаны везде, где только можно, и чуть-чуть там, где нельзя. Здесь тоже было немало народу, но это был мой сад. И я знала, где можно быстро спрятаться.

– Там так шумно! Давно я не была средь такого скопления разодетых дворян.

– Ну, в этом ведь и заключена суть балов, – подавая мне бокал вина и присаживаясь рядом на лавочку, скрытую в тени едва заметной беседки, сказал Джордж. – Завести как можно больше полезных знакомств, заключить парочку сделок и покичиться своим богатством.

– Правда? – с толикой коварства протянула я, отпивая глоток. Непривычное тепло разлилось по горлу. – И что, все по списку успели, княже?

– Вроде да, – с улыбкой ответил парень, но тут же немного меня поправил. – Правильнее было бы сказать «княжич», я все-таки еще не Великий Князь. Хотя и «княже» тоже можно.

– Я запомню, – кивнула я и отметила это у себя в памяти. – Ну, так что там с полезными знакомствами?

– Думаю, я завел парочку с южными торговцами, но, – Джордж слегка придвинулся ко мне, забирая мой бокал, – самое главное знакомство я получил раньше. Еще до объявления бала.

– А что насчет хвастовства своими богатствами? – тоже чуть придвинувшись, продолжила я.

– Главное богатство, – начал князь и заправил выпавшую прядь волос мне за ухо, слегка касаясь моей щеки пальцами, – я не выпускал из рук с первого танца.

Меня бросило в жар.

– А сделки? Успели? – голос был совсем тихим и немного хриплым.

– Нет, – его дыхание обожгло мои губы, и все мысли тут же куда-то испарились. – Но мне очень хотелось бы закрепить одну нерушимой печатью. Если ты позволишь, Магнетта…

Его губы коснулись моих, и что-то, казалось, навсегда щелкнуло во мне. Пропало все: время, место, даже я сама. Был только поцелуй. Мой первый и самый прекрасный поцелуй. Поцелуй, который превосходил все романы, прочитанные мною в библиотеке.

– Сир! – резкий голос слуги, зашедшего в беседку, мгновенно вернул меня в реальность. – Сир! Прошу прощения, но вам пора собираться в дорогу.

– Да, спасибо, – тихо ответил он и собрался встать.

– Что? Подожди! Оставь нас! – последнюю фразу я сказала пришедшему юноше, который не поднимал глаз.

– Конечно, Ваше Высочество, – парень раскланялся и ушел.

Я повернулась к князю.

– О чем он говорил? В какую дорогу? – обеспокоенно затараторила я, схватив парня за руку.

– Я уезжаю завтра на рассвете. Отец призывает меня на родину.

После этих слов во мне что-то рухнуло. Упало и разбилось с громким, оглушающим звоном.

– Но ведь на севере сейчас война… – медленно, словно сквозь вату, начала я.

– Да. Меня призывают как солдата, – подтвердил северянин.

Эта новость так меня потрясла, что меня перестали держать ноги, и я упала на лавку. До этого я и не заметила, что подскочила.

– Что с тобой, милая Магнетта? Ты выглядишь нездоровой, – забеспокоился князь.

– А если ты не вернешься? – ужасные мысли начали поглощать меня, заботливо укрывать, позволяя в них растворяться. – А если… а если я тебя не дождусь? Как я жить-то дальше буду?

– Ничего такого не случится, – сказал князь, но в голосе его слышалось предательское сомнение. – Север воюет далеко не первый год. И это не первая моя война, поверь. Но даже если что-то и произойдет, я знаю, ты…

– Нет! – выкрикнула я, перебивая Джорджа. Я не желала даже слышать о том, что его, возможно, не станет и что мне потом придется с этим жить. – Теперь нет. Я больше никогда не смогу жить как жила. Я хочу жить в мире, где есть ты. Мы. А если нас не будет, то какой смысл быть мне?

Эта мысль казалось мне такой очевидной. Зачем мне жить в мире, в котором мы не вместе, в котором нет этих серых глаз и горячих рук?

– Зачем мне жить в мире, где нет тебя? – уверенно закончила я уже вслух, смотря ему в глаза. Я знала, что сейчас говорю серьезно, и просто пыталась донести до него свою мысль.

– Нет, – шумно выдохнул Джордж и крепко прижал меня к своей груди, практически вдавив в себя. – Что бы ни случилось, ты должна жить.

– Зачем… – начала я.

– Замолчи! Магнетта, – сказал он и поднял мое лицо, держа его в ладонях и заглядывая в мое сердце. – Тебе всего шестнадцать…

– Мне уже семнадцать! – перебила я раньше, чем поняла, как по-детски это звучит.

– Ты еще совсем ребенок, – мягко продолжил Джордж. – Тебе еще многое предстоит узнать, многих потерять, но запомни: каждое мое мгновение на поле боя и каждую секунду моей жизни я буду думать о тебе. Отныне и навсегда. Дороже тебя у меня никого нет и не будет.

Я положила голову к нему на плечо и со слезами на глазах прошептала:

– Я буду молиться за тебя каждое твое мгновение на поле боя и каждую секунду моей жизни.

– Ты придешь провожать меня? – спросил князь.

– На рассвете?

– На рассвете, – повторил он.

И, на мгновение сильнее прижав меня к себе, отпустил. В эту ночь я так и не смогла уснуть.

Солнце сегодня всходило на удивление медленно, как будто пыталось оттянуть час неизбежной разлуки. Возле ворот стоял уже готовый к отъезду Джордж и перебирал шелковую гриву своего коня. Король давеча предлагал князю дождаться дня, когда все королевство с шумом и почестями сможет отправить его в дальнюю дорогу, но князь отказался. И единственной, кто пришел его провожать, была я. Простоволосая, в легкой накидке, надетой поверх сорочки, и в старых сапогах, шнурованных через раз.

Я обнимала князя и мечтала только о том, чтобы он остался, а лучше – чтобы война на севере кончилась, и он еще на скаку развернул коня обратно. Как глупо! А он… он целовал мои глаза и шептал, что скоро вернется и что ничего страшного не произойдет. Что он не сможет погибнуть, ведь знает – тут его ждут.

– Вот возьми, – сказала я и протянула ему простенькое колечко с маленьким камушком. – Оно будет беречь тебя. А теперь иди, – прошептала я. – Вскочи на лошадь и не оборачивайся…

– Я не обернусь, – сказал мне князь. – Потому что иначе я не смогу уехать.

Еще один долгий поцелуй, и вот он уже скрылся за холмом, а я только стояла на обочине и смотрела вдаль. Слезы, не переставая, текли по щекам, смывая дорожную пыль.

С тяжелым сердцем я поднялась в комнату и, не разжимая рук, стискивающих до белых костяшек шаль, села на кровать. Так я просидела, пока солнце не залило светом всю мою башню, а после и весь двор. Замок сегодня должен был проснуться позже обычного, так что нянюшки все еще не было. Я решила сама привести себя в порядок и начала разбирать волосы пальцами, как вдруг краем глаза заметила какое-то движение. Это было белоснежное перо, выпорхнувшее из моих волос и величаво опустившееся на пол.

«Наверное, это ветер вплел», – подумала я и подобрала его.

Рассматривая перо, я невольно улыбнулась собственным мыслям. Вспомнила одну из маминых сказок. О Белой Птице. В детстве я всегда поутру искала в голове белые перья, извещающие всех о моем превращении. Как глупо теперь об этом вспоминать. Я положила перо в шкатулку у кровати и продолжила разбирать кудри.

Собрав волосы, я подошла к двери, и только коснувшись ручки, окончательно поняла, что случилось. Он ушел. И ушел не куда-нибудь, а на войну. Есть тысяча причин, по которым он никогда не вернется. Тысяча причин, из-за которых я больше его не увижу. Осознание пронзило меня болезненной вспышкой, и я осела на пол, словно то самое перо, выпавшее из моих волос. Такое же безжизненное и бессмысленное без своего крыла.

Не знаю, сколько я не выходила из комнаты. Наверное, я пыталась переварить информацию. Всего за какие-то пару недель моя жизнь изменилась до неузнаваемости. Казалось, еще совсем недавно все, что мне нужно было, чтобы чувствовать себя если и не хорошо, то хотя бы сносно, – это новая стопка книг в библиотеке. А сейчас? Сейчас я смотрю в окно на дорогу, по которой уехал Джордж, и судорожно пытаюсь увидеть, как он возвращается. Но дни идут, а его все нет. А что, если его больше никогда не будет?

В груди что-то больно кольнуло, резко стало тяжело дышать. Примерно так же я ощущала себя, когда умерла мать. Я тогда тоже не понимала, что происходит, и все надеялась, что это какая-то ошибка. И что умерла какая-нибудь другая мама, не моя. Моя умереть просто не могла. Но если тогда это было просто долгое осознание, то сейчас меня мучает надежда. Надежда сменяется страхом, страх – безысходностью, и снова по кругу. Я не сплю и почти не ем. Не хочется. Вообще ничего не хочется.

– Магнетта? – тихонько постучав и скрипнув дверью, в комнату проскользнула Юнара. – Я принесла тебе немного пахлавы, ты ведь любишь ее?

В обеспокоенном голосе сестры сквозила неуверенность. Я никак не отреагировала. Пахлава? Когда-то любила, а сейчас в ней, как и во всем остальном, нет смысла.

– Тебе нужно хоть что-то поесть. Я слышала, слуги говорят, что ночью ты кричала.

Я вздрогнула.

– Тебе больно? Плохо? Объясни хоть что-нибудь, Магнетта, мы все волнуемся за тебя!

– Со мной все в порядке.

– Нет! – закричала Юнара. Это был первый раз, когда я слышала, как она кричит. – Нет, с тобой все совсем не в порядке! Ты такая со дня, как князь уехал. Мы все волнуемся за тебя, отец ходит чернее тучи, сестры как в воду опущенные. Мы переживаем, Магнетта! – сестра схватила меня за плечи и развернула к себе.

Я медленно подняла на нее глаза и заметила свое отражение за ее спиной. Осунувшиеся плечи, растрепанные волосы, бледные впалые щеки и темные, почти черные круги под карими, совершенно потухшими глазами. Юнара заметила мой взгляд и обернулась на зеркало.

– С тобой все не в порядке, сестренка, – прошептала она, и я заметила, что по ее щеке скатилась слезинка.

Юнара обняла меня за плечи, а потом, тряхнув головой, видимо прогоняя какие-то совсем уж дурные мысли, снова повернула меня к себе лицом.

– Ты ведь хочешь, чтобы он вернулся?

Я слегка дернулась. Вернулся? Да я мечтаю об этом каждое мгновение, когда меня отпускает страх, что он погибнет.

– Значит, ты должна быть готовой к встрече. Он должен вернуться к той, кого увидел на балу, а не к ее тени. Тебе нужно собраться, – сказала сестра и крепко обняла меня.

И от этого ощущения, что меня поддерживают, что за меня волнуются, я сломалась. Я вжалась в плечо сестры и разрыдалась. Я плакала долго, громко, и отчего-то после истерики мне стало чуточку легче. Мне впервые за эту неделю стало немного легче.

– Спасибо, – хриплым от слез голосом сказала я.

– Возвращайся к нам, Магнетта.

Она обняла меня еще раз и вышла из комнаты, оставляя за собой шлейф приятных духов. Да, она права. Я должна беречь себя ради него. Я обещала дождаться его, и я дождусь.

Пока я заплетала косу, доедая принесенную Юнарой пахлаву, я думала над тем, чем могу помочь северному фронту. И самое главное, как я могу узнать, что сейчас происходит с ним. Жив ли он, здоров ли? Интересно, могу ли я написать ему письмо?

Сегодня я наконец спустилась к ужину. Юнара первая встала из-за стола и обняла меня, следом за ней подошла и Сильвия с Хэйлой, гостившей у нас. Лишь Джина и отец остались сидеть за столом.

– Я рада, что ты наконец спустилась, – сказала Сильвия и улыбнулась мне.

Казалось, семья по-настоящему приняла меня. Я почувствовала себя нужной, любимой.

– Да, наконец-то, – раздался голос Джины. – У всех, конечно, бывают подростковые истерики, но ты, сестрица, закатываешь их с особым шиком.

– Джина! – оборвала сестру Сильвия и снова глянула на меня.

Вот только все ощущение «дома» с меня уже слетело. С чего это я решила, что меня тут любят, если до этого было не так? Нет, пара деньков взаперти не могла изменить мою семью. И меня тоже.

– Ничего. Джина имеет право думать об этом, как ей вздумается, – кротко отозвалась я, но тут же добавила: – Просто очевидно, что, уже давно миновав подростковый возраст, сестрица так и не влюблялась, бедняжка.

Огонь заплясал в небесных глазах старшей сестры, зубы сжались, а лицо побагровело. Она явно с трудом сдерживала гнев.

– Хватит, – поднял руку отец. – Я рад, что тебе лучше, Магнетта, но давайте не будем омрачать совместный ужин перепалкой.

– Верно, отец, давайте ужинать, – откликнулась Сильвия и подтолкнула меня к столу.

Меня немного беспокоило ее повышенное ко мне внимание и участие. Но я списала все на элементарную человечность, которая, надо признать, присутствовала в ней.

После ужина отец попросил меня задержаться, и уже вскоре мы остались с ним вдвоем.

– Присядь. – Я села напротив и опустила взгляд. Мне часто не хватало смелости смотреть отцу в глаза. – Итак, вы тайно встречались с князем.

Меня дернуло от формулировки. Это явно было сказано с осуждением.

– Мы…

– Не оправдывайся! Я отлично знаю, что это так.

– Вы не одобряете нашу связь? – прямо спросила я, на миг заглядывая в ледяные глаза.

– Я не одобряю твое своеволие, – строго ответил тот и продолжил: – Так наивно и безрассудно оставаться наедине с малознакомым мужчиной.

– Но я люблю его.

Я ждала, что после этой фразы отец разразится громом, но он лишь посмотрел на меня чуть менее холодно, чем обычно, тяжело вздохнул и сказал:

– Я вижу. Поэтому и волнуюсь. Любовь очень часто делает нам больно.

– Не все истории любви заканчиваются плохо, – возразила я.

– Возможно, – вздохнул отец и отвернулся к огню, играющему в камине.

Очевидно, он думал о своей истории, той, которая начиналась как сказка, а закончилась его личным адом. И мной, как вечным напоминанием его геенны. Через несколько долгих минут он вновь повернулся ко мне. Синие глаза привычно остыли.

– Я хотел бы поздравить тебя с твоим дебютом, – отец подал мне сверток, перевязанный ярко-алой лентой. – Дворяне прекрасно отзываются о тебе, и я тобой доволен.

Я слегка наклонила голову, принимая подарок и поздравления. А развернув сверток, обнаружила там шесть изящных ножей для метания. Отец часто дарил мне ножи, едва я начала проявлять интерес к этому искусству.

– В связи с этим я могу выполнить какую-нибудь твою просьбу. Прошу.

– Я…

– Только, – тут же перебил меня король, – Не проси меня поженить вас с князем.

Я так и не поняла, в шутку это было сказано или всерьез, но я и не собиралась просить о таком.

– Я хотела спросить у вас, чем мы можем помочь северному фронту?

– Ожидаемый вопрос. Мы уже занимаемся поставками провизии и кое-какого оружия.

– А люди?

– На фронт идут добровольцы.

– Почему мы не пошлем свои отряды, отец? – не понимая, чего мы ждем, спросила я.

– Потому что север воюет достаточно часто, и это не первая и уж точно не последняя их стычка с вольными народами, – я все еще не понимала, и отец продолжил: – Я не вижу смысла рисковать своей армией ради интересов другого государства. Прости, но я не буду посылать своих людей ради твоей влюбленности.

Я вспыхнула. Мне стало ужасно стыдно от той формулировки, что дал отец. Ведь по его словам получается, что я веду себя не просто глупо, а даже жестоко.

– Я понимаю, что нет смысла рисковать нашими людьми, – осторожно начала я, еще сама не понимая, куда веду. – Но почему тогда ты позволяешь нашим добровольцам ехать туда?

– Потому что это их право, – ответил отец.

– И что, любой может стать добровольцем?

– Только тот, кто действительно будет полезен северу. Я не хочу, чтобы от лица моей страны ехали бесполезные нахлебники.

В моей голове начала появляться идея.

– А как вы определяете, что человек полезен?

– Мы отправляем рыцарей и сестер милосердия, – пояснил отец. – Критерии разные. Для рыцаря это превосходное владение оружием, умение вести бой и, желательно, опыт. А для сестер милосердия – медицинские навыки и хотя бы начальное владение мечом.

– Зачем сестрам милосердия владеть оружием? – не поняла я.

– Чтобы защитить себя и не становиться обузой. Это очевидно, – развел руками отец. – На войне нет места человеку, который не знает, с какой стороны держать меч.

– А мои навыки бы подошли? – в лоб спросила я. – Да, я никогда не была особо сильна в фехтовании, однако с детства метаю ножи. И вы же сами знаете…

– Ты не пойдешь добровольцем, – тут же отрезал отец.

– Но я могла бы быть полезной!

– Не сходи с ума, Магнетта! – отчеканил король и встал, заканчивая наш разговор. – Не возвращайся к этому вопросу, тут нечего обсуждать. Если хочешь помочь своему князю, придумай что-нибудь другое.

– Могу ли я написать ему письмо? – торопливо спросила я, хватаясь хоть за что-нибудь.

Отец кивнул вполоборота и вышел из зала. А в моей голове уже начал зреть план.