Токсик

Юрий Ненев

Токсик

Глава 1

Уже как два месяца город находился в плену жары. Редко кто из старожилов мог припомнить, чтобы летняя температура поднималась выше тридцати градусов. Теперь всё иначе: «перестраивались» не только общество и страна, но и климат. Кооператор Роберт Иванович Леонов вышел из вестибюля станции метро «Московская». После прохлады подземки на него тут же обрушился тягучий летний зной. Он снял с себя пиджак, перекинув его через руку, ослабил галстук. Нужно только пробежать мимо назойливых уличных продавцов, распластавших возле вестибюля метро покрывала и картонки, с которых торговали кто чем: обувью, китайскими наручными часами, дешевой пластиковой бижутерией, резиновыми игрушками, какими-то халатами, носками, нижним бельём, мелкой домашней утварью. Можно было тут и отовариться агародниной с близлежащих дач: огурцами, недоспелыми помидорами, молодой, перепачканной в земле картошкой, луком, редисом, салатом, щавелем. Кто-то торговал даже целыми трехлитровыми банками красной и черной смородины.

Не по годам грузный, привыкший к малоподвижному образу жизни, Роберт уже обливался потом. На лбу выступили крупные соленые капли пота, которые стекали на ресницы, попадали на губы. Конечно, он мог воспользоваться автомобилем, но его машина находилась в ремонте. За последний месяц на его «девятку» цвета золотистого металлика покушались аж три раза: сначала хулиганы разбили ветровое стекло, затем ночью сняли два колеса, а на этот раз вскрыли капот и вытащили аккумулятор. После последнего инцидента Леонов обращался за помощью к участковому, написал заявление, начав опасаться происков конкурентов по бизнесу. Но никаких непосредственных угроз кооператор не получал, а милиция просто положила заявление в долгий ящик: времена такие – каждый день кого-то грабят, убивают, стреляют. Времени заниматься такими вещами, как расследовать кражи, просто нет. В нынешней обстановке это всё равно, что искать иголку в стоге сена. Да и кому интересны чаяния кооператора? Новые хозяева жизни, снимающие сливки, плавая в мутной, околокриминальной воде, ненавистны среднестатистическому советскому человеку, которого выдернули из комфортной среды существования, заставив буквально выживать.

Наконец, остановка общественного транспорта по сенью древесных крон. Дом, где жил Леонов, находился на другом конце Волгоградской улицы. Идти пешком – слишком далеко, а тем более, жара и лишний вес. На счастье Роберта довольно быстро пришел троллейбус. Леонов протиснулся в салон. Теперь нужно выдержать и доехать в толкотне и духоте до нужной остановки. Мужчина почувствовал дурноту, еще больше ослабил галстук, расстегнул воротник, и даже попросил пошире раскрыть форточку. Троллейбус добрался быстро. Леонов вышел на улицу, облегченно выдохнул. Теперь по жаре нужно перейти дорогу, обогнуть корпус дома, чтобы войти в свой подъезд. На это ему понадобилось около пяти минут: и вот, долгожданный дом с палисадником из слив, сирени и шиповника у подъезда. Отворив стеклянную дверь, он добрался до лифта и нажал кнопку вызова.

Отдышавшись в прохладе подъезда, он позвонил в дверь своей квартиры. На пороге его встретила молодая жена. В квартире тоже было жарко, поэтому на супруге из одежды был только тонкий шелковый халат нараспашку. Она уже ждала мужа, поэтому приготовила обед: борщ, бутерброды с жареной колбасой и луком, поставила на стол бутылку коньяка «Наполеон». Конечно, теперь этот марочный напиток, который еще недавно считался для советских людей признаком престижа, принадлежности к высокопоставленным партийным кругам, уже был не тот. Теперь не нужно было доставать редкий импортный напиток, поставляемый в СССР ограниченными партиями: по большей части его кустарным образом варили в соседней Польше, которая недавно прочно стала на рельсы рыночной экономики. Потом, пытаясь догнать поляков, «Наполеон» начали подделывать и новоиспеченные советские кооператоры. Однако, несмотря на это, этот коньяк всё равно пользовался повышенным спросом, стоил дорого, а для нуворишей, таких как Леонов, главное – не качество, а позерство.

Вымыв руки и лицо, Роберт сел за стол. Он жадно поглощал свой борщ, уплетал бутерброды, то и дело подливая в хрустальную рюмку свой коньяк. Жена не разделяла с ним трапезы: из-за жары есть ей не хотелось, да и вообще она имела привычку придерживаться диеты ради фигуры, которой сама же постоянно любовалась в зеркальные отражения, потому и ходила по квартире полуобнаженная.

После сытного обеда с изрядной дозой спиртного, Роберт Леонов решил принять ванну. Пока набиралась вода, он решил немного прилечь на диван и полистать журнальчик.

– Кристина…Кристина… – послышался натужный, запыхающийся голос мужчины. Перепуганная супруга мгновенно прибежала в комнату. Лицо мужа было бледным, кожа покрылась холодным потом. Он расстегнул свою рубашку, пытался приподняться, жадно глотая воздух. Роберт кашлял, сипло дышал, у него кружилась голова. Царапая волосатую грудь ногтями, он просил жену открыть окно настежь. Кристина – так звали жену Леонова, прежде чем исполнить просьбу мужа, набрала номер скорой помощи.

Это необычайно жаркое лето подкосило здоровье множества людей, особенно стариков. Скорая помощь, больницы и поликлиники едва справлялись с наплывом пациентов. На удачу Леонову, бригада прибыла в течение пятнадцати минут: вызов на адрес, где у тридцатипятилетнего мужчины развился сердечный приступ, был более приоритетным, чем умирающие старики.

«РАФик» тормознул у подъезда дома по улице Волгоградской. На седьмой этаж поднялся врач в белом халате и колпаке, держа в руке чемоданчик. Вместе с ним была фельдшер. Тем временем, состояние Роберта неуклонно ухудшалось. Он практически уже не говорил, лежа на подушках, втягивая воздух своим раскрытым ртом. Бригада скорой помощи, пыталась растолкать мужчину, но его состояние стало критическим. Доктор принялся прямо на диване проводить непрямой массаж сердца. Обливаясь потом сам, он практически пол часа продолжать «качать» синеющего на глазах больного, глаза которого начали закатываться. Не привели в чувство Леонова и уколы с адреналином, гормонами и кордиамином: тридцатипятилетний мужчина стремительно угасал. Рыдающая рядом жена причитала, сновала по комнате, упрашивала врача поскорее везти больного в больницу, одновременно опасаясь, что как только тот перестанет делать непрямой массаж сердца, то муж мгновенно умрет. По синюшным мраморным пятнам и мутным сухим склерам за полузакрытыми неморгающими веками, доктор понимал, что на этот раз бой со смертью он проиграл. Он еще минут десять продолжал массировать грудную клетку Роберта, пока диван, мягкая набивка которого мешала с достаточной силой реанимировать мужчину, не начал трещать. Разъяренный врач со злости сорвал с головы колпак и отхлестал мертвеца по лицу.

– Вероника Николаевна, несите сюда бланки для констатации…они в бардачке лежат в кабине водителя… – дал указание фельдшеру врач, севший на край дивана, подперев виски пальцами. Фельдшер Вероника Николаевна – женщина средних лет, обняла молодую рыдающую женщину, которая сегодня стала вдовой. Предложила успокоительных капель, потом направилась к лифту, выполняя приказ врача.

– Как вас зовут? Вы ему жена? – спросил врач девушку.

– Кристина Леонидовна. Я его жена, это я вызывала скорую. – ответила женщина, хлюпая носом.

– Примите мои соболезнования. Тридцать пять лет и приступ… Сам по себе знаю, что такое сердце. У меня порок, но коллеги сказали, что оперировать не имеет смысла – только хуже будет.

– Да он какой толстый был! Как на улицу выйти нужно, так сразу в машину садится. А тут в ремонт ее отдал: пешком пришлось больше ходить, и на общественном транспорте больше ездить. Сегодня пришел будто весь в мыле, еле дышал…

– Курильщик? – спросил врач, поглаживая свои темные усики над губой.

– Не курил, а толку? Другие вон: сигареты изо рта не вынимают, а здоровее лошади! – сетовала вдова.

– Это вы верно заметили: часто с этим сталкиваюсь – одни безбожно курят, и живут до девяносто лет, а другой по сигарете в день, или вообще не любитель табака – рак или инфаркт! Но лучше не курить: не надо искушать судьбу.

– И не очень уж пил. Разве что пиво каждые выходные …

– А вот это плохо. Самый вредный алкогольный напиток – он как смерть на цыпочках: вроде и мелочь, но здоровье губит только так. Иногда лучше пропустить рюмку водки или коньячку… а можно и бокал красного вина. Хотя, что я говорю: еще год назад мы маялись дурью, вырубая виноградники, тогда как народ травился черт знает чем – помоями, которые варили в подвалах. – эмоционально говорил врач.

– Доктор! Как вас зовут? – спросила Кристина, проникшаяся доверием к откровенному врачу, отчаянно пытавшемуся спасти ее мужа.

– Геннадий Викторович.

– Геннадий Викторович, хотите коньяку?

– Да уж ладно вам! – махнул рукой доктор.

– Прекратите доктор: сейчас тот самый момент, когда выпить не только можно, но и нужно. Хотя бы за упокой моего мужа. – пояснила Кристина. И они вместе с врачом обернулись на бездыханный труп Роберта, лежавший на диване с открытым ртом, страшно оскалившим зубы.

Женщина отправилась на кухню, где еще недавно обедал ее муж: на столе все также стояли грязные тарелки, открытый коньяк «Наполеон» и его рюмка, из которой он пил. Кристина взяла бутылку и вернулась в комнату, пройдя мимо ванной комнаты, где остывала вода, которой Роберт так и не успел воспользоваться. Она вытащила из серванта две хрустальные рюмки наполнила их марочным алкогольным напитком.

– «Наполеон»! – показала Кристина этикетку бутылку. Врач, пользуясь случаем отведать такую дорогую вещь, принял рюмку из рук женщины. В это время в квартиру вернулась фельдшер, а вместе с ней водитель машины скорой помощи, который нес металлические носилки и белую простыню. Кристина поняла зачем это нужно, и от ужаса столкнула рукой рюмку, из которой не успела выпить. Коньяк пролился на полированную поверхность шкафа и на палас, оставив темное пятно. Кристина пальцем стопы потрогала мокрое место, и тут же отдернула ногу.

– Мацерь радзимая! – воскликнул пожилой шофер, когда увидел для кого предназначались носилки. На его веку нечасто приходилось вытаскивать из квартир трупы молодых: в основном это были бабушки, или дедушки, как он сам.

– Геннадий Викторович! Опять машину с базы не дают: по рации только что с подстанцией связались – те говорят, чтобы тело мы сами везли в морг. – сообщала новость фельдшер Вероника Николаевна.

– А что там у нах случилось? – зевая, в полусонном состоянии переспросил врач.

– Да заявок на труповозки много: сейчас вон какая жара стоит – едва успевают покойников с адресов вывозить. По три часа люди ждут, а машина не едет. – объяснял шофер, говоря с заметной трасянкой. Доктор в это время заполнявший бланк констатации смерти больного, все больше зевал, и, прокашлявшись ответил:

– Милицию нужно вызывать.

– Гена, а, может без милиции? Сейчас придется два часа – не меньше ждать, пока они ехать будут. Помнишь месяц назад бабка от инсульта в квартире померла? Так милиционеры сказали, что дело житейское – поэтому не поедут. А мы и не ждали: быстро ее в морг, и на базу вернулись.

– Там-то бабушка была: восемьдесят восемь лет. А тут мужчина молодой – точно милицию нужно, или участкового хотя бы. – возразила фельдшер.

– А что он тут будет еще три часа лежать, а то и больше? Жара ведь: тухнуть начнет. – жаловался шофер, которому хотелось побыстрее уехать с адреса.

Кристина, будучи свидетелем разговора, сразу же удалилась в другую комнату, услышав нетактичный комментарий старика, про то, как протухают тела умерших.

– Геннадий Викторович, вы сами будете в милицию звонить, или хозяйка вызовет участкового? – спросила Вероника Николаевна. – Геннадий Викторович!

Врач завалился на бок, выронив из рук папку с бумагами, что-то бессвязно бормотал, водил по воздуху руками. Фельдшер бросилась на помощь, но не понимала, что происходит. Водитель дядя Юра что-то мычал, стоя позади, пока Вероника Николаевна не прикрикнула на него. На шум прибежала Кристина: теперь в этой же комнате ровно таким же образом, как и ее муж, умирал врач, пытавшийся его откачать. Водитель скорой побежал связываться по рации с подстанцией, чтобы сообщить о случившемся. Кристина, дрожащими руками нажимала кнопки телефона, делая вызов на скорую помощь. Фельдшер Вероника Николаевна расстегнула халат и рубашку лежащему на полу врачу, начала делать непрямой массаж сердца. Ей явно не хватало сил несмотря на то, что в случае с доктором, имелась твердая поверхность, облегчавшая проведение реанимации. Вероника Николаевна зажимала рот умирающему, делая искусственное дыхание, но Геннадий стремительно погибал. Еще немного, и на полу возле дивана с мертвым телом Роберта Леонова лежал еще один покойник – на этот раз врач скорой помощи.

Вернувшийся в квартиру водитель, закрыл лицо руками, потом сел на табурет, массируя рукой сердце. Фельдшер сидела в кресле и рыдала. Напрочь вышедшая из психологического равновесия Кристина набрала номер дежурной части милиции. Девушка находилась в таком шоке, что едва что-то новое могла объяснить, нарвавшись на грубость с другой стороны провода. Строгий металлический голос женщины-милиционера продолжал расспрашивать, пытаясь выяснить, что еще произошло в доме на Волгоградской улице, и зачем гражданка вызывает милицию, если рядом бригада скорой помощи? Кристина, сломленная несчастьем и грубостью тех, к кому она обратилась за помощью, бросила трубку телефона, и села на пол коридора, обняв руками колени.

Глава 2

Автомобиль на большой скорости несся по прямому, словно взлетно-посадочная линия Ленинскому проспекту. За рулем вальяжно развалился, крутя баранку пальцами левой руки, капитан Лукашевич. Автомагнитола оглашала салон пронзительными, кричащими мелодиями американской эстрады 60-70х годов. Старший лейтенант Сташкевич, опустив козырек, спасаясь от жгучего солнца, не поворачиваясь к Лукашевичу, с усмешкой произнес:

– Элвис, закинь меня домой, а дальше сам там разберись – я спать.

Вишневый Москвич 2141 действительно направлялся в Первомайский район города, где жил старший лейтенант. Рабочий день подходил к концу, когда опять что-то случилось – на этот раз именно в родном Сташкевичу районе. Причем выяснять обстоятельства произошедшего поручили не местному РОВД, а городскому управлению уголовного розыска. «Москвич» повернул с Ленинского проспекта на Волгоградскую улицу, и скоро оказался у подъезда злополучного дома. Там уже находились две машины скорой помощи, партульные сине-желтые «Жигули», белая «восьмерка» следователя Левадских, милицейский микроавтобус криминалистов. У входа в подъезд судачили люди, поглядывали на окна шестого этажа.

– Раз не подбросил меня до дома, то гони самую новую кассету, а не то, что мне каждый раз приходится слушать, когда я куда-нибудь еду с тобой. – Шутил над Элвисом Сташкевич. К слову об Элвисе, как его называют друзья и коллеги… Илья Лукашевич получил такое прозвище из-за своей особой любви к иностранной поп-музыке. Меломания была настолько прочно в нем, что едва ли найдется какой-нибудь исполнитель или песня, которая не была бы известна Лукашевичу. Ну, и конечно, если нужно достать редкую кассету или перезаписать что-то на пленку, то это в первую очередь к Элвису. Немаловажную роль для Ильи сыграло некое внешнее сходство с американским певцом – обаятельная улыбка, несколько грузное телосложение, вальяжная расслабленность. По характеру Илья был открытым, общительным и доброжелательным человеком, душой компании. А уж отбоя от представительниц прекрасного пола и вовсе не было. Вряд ли, увидев его, можно было заподозрить, что он работает в милиции: в восприятии обычного человека милиционер – это, как правило, сухой, грубоватый, резкий человек: ничего подобного в Илье не наблюдалось.

Поднявшись на этаж, оперативники тут же прошли в дверь открытой квартиры на шестом этаже. Им тут же преградил путь милиционер лет пятидесяти с седыми усами над губой:

– Кто такие?! – сурово спросил он, оглядев сверху до низу незнакомцев.

Лукашевич, усмехнувшись, не прекращая жевать жвачку, достал из кармана джинсов удостоверение. Его примеру последовал и Сташкевич.

– Участковый капитан Корбут. – с выражением извинения в глазах отдал честь милиционер, который не признал с первого раза своих. – Можно просто Вячеслав Збигневич.

Первое, что бросилось в глаза милиционерам, – это богатая обстановка квартиры. В каждой из трёх комнат были чехословацкие и румынские мебельные гарнитуры, забитые сервизами, бронзовыми статуэтками, всевозможными светильниками, сувенирами. В малых комнатах по настенному ковру, зал украшен оригиналами картин. Угловые диваны, велюровые кресла, отделанные деревянной инкрустацией, настольные вазы из натурального хрусталя, барный гарнитур на кухне, хрустальные люстры и ночники – вся эта роскошь была частью быта квартиры покойного. Также впечатляла и техническая сторона: электроника в квартире была сплошь импортная: японские и тайваньские телевизоры, видео- и аудиомагнитофоны, электронные будильники и море пленочных кассет, часть из которых были просто «болванками» для записи, и упакованы в прозрачную фабричную плёнку.

Далее участковый и находившийся здесь следователь Левадских ввели оперативников в курс дела. По квартире рыскали криминалисты. На табурете в кухне, поджав голые ноги, сидела убитая горем и страхом Кристина. Лукашевич и Сташкевич задали ей еще несколько уточняющих вопросов, после чего направились в комнату, где находились два трупа.

– Что скажете, Аркадий Николаевич? – спросил следователя Лукашевич.

– Что касается хозяина квартиры, то с ним более-менее понятно: грузный, на вид лет сорок если не больше, хотя по паспорту тридцать пять… плюс жара, физическая нагрузка, алкоголь незадолго до смерти принял: не удивительно, что сердце не выдержало. Но доктор! Вроде у него даже имелся порок сердца, как стало известно, но его смерть на фоне полного благополучия, буквально у тела больного. И все это в пределах примерно получаса.

– Никогда Геннадий Викторович на сердце не жаловался! Сколько с ним работаем, так если на больничный идет, то по простуде, а ничем серьезным он не болел. – объяснялся водитель скорой помощи дядя Юра.

– Подтверждаю! – выкрикнула фельдшер Вероника Николаевна, держась за притолку двери. – Даже у меня сердце давить начало от всего этого.

Пока второй скорой помощи давал какие-то таблетки фельдшеру-свидетелю, обсуждение продолжалось.

– А мне кажется это крайне странным. – заявил криминалист. – С чего бы у тридцатипятилетнего мужика вдруг за несколько минут отказало сердце? Для того, чтобы развился инфаркт, который мог бы убить в столь короткий срок, нужно, чтобы этот инфаркт был довольно обширным. Тогда что это было? Тромб оторвался?

– Или инсульт случился. – вставил свои пол копейки старший лейтенант Сташкевич.

– Не умирают так быстро от инсульта, молодой человек. Порой от этой хвори люди гаснут неделями. Разве что быстро убить может внутримозговое кровоизлияние, но и оно должно быть достаточно большим, чтобы за несколько минут свести человека в могилу.

– Тромб оторвался? – спросил криминалиста Элвис, заложив руки в карманы.

– Пожалуй, это самый реалистичный вариант. – ответил тот.

– После вскрытия узнаем. – подытожил Лукашевич, надув пузырь из жвачки.

– Но врач скорой помощи никак не вписывается в эту историю. Тоже молодой, нетолстый. Хоть и сердце больное было, но оно его не беспокоило. А умер он даже быстрее, чем Леонов. – рассуждал Сташкевич.

– Доктор ваш непьющий был? – окрикнул фельдшера капитан Лукашевич.

– Ни капли в рот! – ответила женщина, тяжело дыша, и хватаясь за грудь рукой.

Тут к оперативной группе подбежала Кристина, теребя завязки пояса халата.

– Я дала врачу выпить немного коньяка – буквально одну рюмку… за упокой души Роберта…

– Какой еще коньяк?! – в один голос всполошились Лукашевич и Сташкевич. Они пошли вслед за Кристиной в кухню. Там осталось все нетронутым с того момента, когда хозяин квартиры Леонов сел обедать. Жена показала оперативникам на откупоренную бутылку коньяка «Наполеон». Увидев элитный марочный напиток, милиционеры даже переглянулись.

– И много у вас «Наполеона» в квартире? – спросил капитан, увидев, что под окном стоит целая коробка с различными алкогольными напитками, рядом мешок с сахаром, а столешница кухонного гарнитура сплошь завалена жестяными банками с кофе и чаем. Практически все домашние хозяйства имели подобные запасы: сахар, кофе, чай, стремительно исчезнувшие с прилавков магазинов, нужно было брать про запас, иначе в следующий раз их могут «выбросить» в продажу только через два или три месяца. Но если рядовые советские граждане могли взять столько, сколько полагается по талону, то в квартире кооператора дефицит исчислялся коробками и мешками.

– Достаточное количество у нас коньяка, вина, бренди и шампанского. Но, кажется, это единственная бутылка «Наполеона». – ответила девушка. Старший лейтенант Сташкевич присел на корточки возле коробки с напитками, принялся перебирать их, но других бутылок с французским коньяком не находил.

– Я не из коробки брала: бутылка стояла вот тут – на подоконнике. Я думала, что Роберт специально его сюда поставил, чтобы на видное место… вот я и открыла…

– Костя, смотри отпечатки на бутылках не смажь. – предостерегал Сташкевича Лукашевич.

– Думаете, я Роберта отравила?! – возмутилась Кристина.

– Отравила?! А кто вам, Кристина Леонидовна, сказал, что гражданина Леонова отравили? Или вам что-то известно? – настороженно спрашивал капитан Лукашевич. В эту минуту в коридоре послышался шум и стоны. Фельдшер Вероника Николаевна тяжело дышала, кашляла, жаловалась на боль в пояснице: с ней происходило тоже самое, что с Леоновым и врачом скорой помощи Соколовым.

– Кто еще кроме вашего мужа и врача пил этот коньяк?! – резким тоном спросил Кристину Константин Сташкевич.

– Никто… я себе тоже налила, но опрокинула рюмку… – ответила девушка, прижавшись спиной к стене, заметив на себе хмурый взгляд серо-голубых глаз из-под белесых, едва заметных бровей.

– Илья! Эта квартира отравлена! Нужно вызывать службу химической и радиологической защиты… немедленно! – завопил следователь вместе с криминалистами.

Всполошившийся участковый Корбут, сорвав с головы фуражку, расчесывая рукой вспотевшие волосы, начал командовать эвакуацией.

– Из соседних квартир тоже эвакуируем?

– Весь этаж. И стояк тоже: вдруг токсин через вентиляцию проник. – приказывал следователь Левадских.

– Покажите этот бокал. – приказал Лукашевич. Кристина проводила оперативников в комнату, и показала пустую рюмку с остатками коньяка.

– Костя! Илья! Что вы тормозите? Немедленно покидаем квартиру и подъезд. Гражданку тоже побыстрее выводите! – торопил следователь.

Уже внизу Лукашевич и Сташкевич сидели в салоне «Москвича», раскрыв двери, и нервно курили: сегодня раньше времени уйти домой никак не получится. У подъезда дома царила суета: эвакуируемые жильцы паниковали, толпились в дверях, причитали. Участковый капитан Корбут безуспешно пытался успокоить граждан, надрывая голос, но очевидно, его никто не слушал. Зато медики сумели стабилизировать состояние фельдшера Вероники Николаевны – это была единственная хорошая новость. Старший лейтенант Сташкевич подошел к медицинскому фургону скорой помощи, залез на подножку, и спросил женщину:

– Вероника Николаевна, вы ничего не пили и не ели в той квартире? Вас ничем не угощали?

– Нет. – ответила женщина.

– А доктор Соколов и ваш водитель? Ничем не угощались?

– Товарищ милиционер, ей сейчас нужен покой: пообщаетесь с ней позже. – прогоняли медики Сташкевича.

– Мы с Юрием Викторовичем ничего не пили и не если. А вот Геннадий Викторович остался внутри – может, что-то и было, но мы не видели.

– Прекратите сейчас же! Вам русским языком было сказано не тревожить больную! – напирал на Сташкевича врач, но Константин отмахивался рукой.

– Буквально последний вопрос, Вероника Николаевна, и я от вас отстану: вы делали вашему доктору искусственное дыхание?

– Конечно! А как же!

– Исчезните отсюда немедленно! – врач скорой помощи не выдержал, и оттащил Сташкевича от машины.

– Эй ты, коновал! Руками меня только не трогай: с представителем власти имеешь дело! – накричал на врача Константин.

– Баран! – бросил напоследок врач, и захлопнул дверь медицинского «РАФика», после чего машина стала разворачиваться в сторону выезда из придворовой территории.

Сташкевич вернулся к «Москвичу» капитана.

– Она сама не пила коньяк, но делала врачу искусственное дыхание. Если там был яд, то фельдшерица просто облизнула губы доктора. Концентрации вещества оказалось недостаточно для того, чтобы убить, поэтому женщина легко отделалась. – делился впечатлениями Константин.