Меченый злом

Слова Габриэля звучали буднично, почти равнодушно, но у Марины было какое-то странное чувство. Это была не тревога, а понимание какого-то несоответствия в происходящем. Все события были связаны какой-то невидимой нитью, конец которой она не то что не могла поймать, она его не видела, но знала, что он есть.

Марина и Габриэль вышли из церкви.

– Я что тебя позвал-то, – начал он. – Вчера я разговаривал с женой убитого Петру Ионеску. Она приедет на выходных, привезет мне дневники мужа. И если ты хочешь с ней поговорить, можешь прийти ко мне в лавку, когда она приедет.

Марина остановилась, переваривая слова Габриэля. Имя Петру Ионеску прозвучало, как удар по стеклу, хрупко, но с многозвучным эхом.

Глава 8. Свидетель

– Дневники? – переспросила она, будто не поверила.

– Да, – кивнул Габриэль. – Говорит, он всё записывал. И не только про архив. Про село, про людей, про то, что его тревожило. Может, там есть что-то, что объяснит, почему его убили.

Марина почувствовала, как внутри что-то ёкнуло. Дневники – это не просто записи. Это взгляд. Это страхи, догадки, возможно, имена. Это немой свидетель.

– Она согласна говорить?

– Не знаю, – пожал плечами Габриэль. – Но если кто и сможет её разговорить – это только ты. Только не дави. Она не из тех, кто сразу всё выкладывает.

Марина кивнула. Ветер прошелестел по площади, и церковь за их спиной, с её прихожанами и проповедями, казалась уже далёкой, как сон.

– А откуда такие познания про её разговорчивость? – спросила она, стараясь, чтобы голос звучал нейтрально, но взгляд выдал недоверие.

Габриэль замялся, потом выпрямился и ответил спокойно:

– Она – моя бывшая жена.

Марина замерла. Слово «бывшая» прозвучало как щелчок, от которого треснула стеклянная стена, которую она сама поставила между собой и Габриэлем. Он не женат. Он свободен. И всё, что она так долго держала внутри, – взгляды, случайные прикосновения, то странное тепло, которое появлялось рядом с ним, – вдруг стало другим. Не запретным. Просто – возможным.

Она почувствовала, как внутри всё всколыхнулось. Не резко, а как вода, которую долго держали в берегах, а теперь отпустили. Но вместе с этим появился страх. Потому что теперь не было оправданий. Не было стены. Только она и он. Марина отвела взгляд, будто боялась, что Габриэль увидит её состояние. И всё же – в груди стало легче. Тревожно, но легче. Как будто что-то, давно спрятанное, наконец, позволили назвать своим именем.

– Конечно, я приду поговорить с ней.

– Да. И будь готова. Она не верит, что это было просто случайное убийство. Говорит, Петру знал слишком много, и его убрали.

– Посмотрим. А где живёт глава администрации, я хотела бы поговорить с его дочерью.

– Не стоит. Ты же понимаешь, какой резонанс будет. Наш местный «папарацци» моментально в газетёнке выложит что-то. Давай лучше так – Мариана частенько наведывается в мою лавку. Я выставлю на сайте объявление о новых товарах, она точно придёт. Только скажи, что мне узнать у неё надо.

… Марина сидела в тёмной комнате архива видео-наблюдений, где единственным источником света был экран старого монитора. Она перематывала запись с камеры, установленной на повороте, ведущем к монастырю. Время – Вальпургиева ночь.

На экране мелькали тени деревьев, редкие фары машин, и вдруг – мотоцикл. Он подъехал к повороту в 01:58 и остановился. Марина пододвинулась к экрану. Человек в длинном плаще снял шлем и надел вместо неё висевшую на шее шляпу. Марина остановила запись и увеличила изображение. Габриэль. Запись пошла дальше. Мужчина оглянулся, и исчез за деревьями, ведущими к вершине. Марина замерла. Перемотала дальше. 04:03 – тот же мотоцикл. Габриэль возвращается, спускаясь с горы. Он идёт медленно, не смотрит по сторонам и не оглядывается. Садится на мотоцикл и уезжает. Это означало, что он провёл более двух часов на вершине, потому что другой дороги от монастыря нет. С другой стороны обители – обрыв. Марина откинулась в кресле, сердце стучало громче, чем звук вентилятора. Она облегчённо выдохнула. Габриэль не мог убить историка. Довольная, она вернулась в кабинет полицейского участка.

– Слушайте, Сута! – сказала Марина, входя в кабинет сельского полицейского, расследующего дело. – А что там за шабаш был в ту же ночь, когда убили историка?

Ион откинулся на спинку стула, махнул рукой, будто отгоняя комара.

– Да молодёжь гуляла, – ответил он. – Вечеринку устроили. Пива, вина – сколько влезло. Песни, танцы, ну и под каждым кустом «трахи-бахи».

Марина прищурилась.

– И кто-то из них мог быть рядом с фонтаном?

– Теоретически – да. Но начальник полиции отправил туда наряд, чтобы порядок соблюдали. Так что, если кто и видел что-то – это либо наши, а они ничего не видели, либо те, кто слишком был пьян, чтобы помнить.

Он замолчал, потом добавил:

– Хотя, знаете, инспектор Санду, один из патрульных говорил, что видел на горе мужчину в черном длинной плаще и шляпе-ковбойке, а лицо у него было закрыто платком или балаклавой. Не из тусовщиков. Стоял у монастыря и смотрел, не двигаясь.

Губы Марины тронула легкая улыбка и она подумала: «Ну что ж г-н Валариу?! У вас двойное алиби».

– А! Забыл сказать вам, следователь, – остановил уходящую из кабинета Марину сельский полицейский. – Сержант Попеску, что был в наряде у монастыря, рассказал, что у одного из шабашников был костюм «Дракулы», а во рту челюсть с клыками. Я послал дежурного за этим новоявленным графом.

Марина остановилась в дверях и почувствовала неприятное ощущение в солнечном сплетении, будто слова Иона коснулись не её ушей, а живота.

– Костюм Дракулы? – медленно поворачиваясь переспросила она, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. – И клыки?

– Ага, – кивнул Ион, почесав затылок. – Говорят, эффектный был. Плащ до земли, глаза подведены, и эта челюсть – как настоящая.

Марина нахмурилась.

– Допросите его «с пристрастием», припугните, если понадобиться. Если что-то будет необычное в его рассказе, зовите, я буду у выделенном мне кабинете. Наконец-то из архива прислали дело двадцати семилетней давности. Интересно посмотреть.

“Дело №47. Год 1998”. Пальцы Марины перебирали бумаги старого дела, пока взгляд не остановился на странной записи, затесавшейся между протоколами.

«Свидетель: Флорин Колдару, кузнец, 40 лет…

… Двадцать семь лет назад.

Флорин Колдару был человеком, которого в селе называли просто – Кузнец. Не по профессии, а уважительно, как по званию. Ему было около сорока пяти, но лицо его казалось старше – не от возраста, а от огня. Кожа загрубела за годы у наковальни, а руки были такими, что они могли согнуть подкову. Он ходил медленно, говорил редко. В его голосе был металл – не громкий, но весомый. Волосы – тёмные, с проседью, как пепел на углях. Флорин жил на краю села, в доме, где стены пропахли железом и дымом. Говорили, что он умеет ковать не только замки и решётки, но и чуть ли не подковать блоху следом за русским Левшой.

Узнав о странной смерти своего приятеля Лучиана Валариу и его жены Илоны, Флорин пришёл в полицейский участок дать показания, которые, на его взгляд, могли пролить свет на несчастье.

Его встретил слишком уж молодой следователь из Брашова, приехавший во Флорешти расследовать это дело. С аккуратно зачесанными волосами и в строгом костюме он выглядел в участке, как инородное тело. Флорин отметил это про себя, но виду не подал. Его усадили в кабинет и предложили кофе, от которого он отказался. Следователь представился. Кристиан Албу.

– Господин Колдару, мы знаем, что вы были знакомы с погибшими. Любая информация может быть полезна, – начал Кристиан, глядя на кузнеца поверх очков. Флорин кивнул, устраиваясь на стуле.

– Лучиан был моим другом. Хороший был человек. Илона – тихая, добрая женщина. Не знаю, кто мог пожелать им зла, – произнес Флорин, его голос звучал приглушенно, как будто он сдерживал рык.

– Вы заметили что-нибудь необычное в последнее время? Может быть, кто-то им угрожал? – продолжал следователь.

Флорин нахмурился, вспоминая.

– Да нет. Я пришел, потому что у меня есть информация. Это был конец марта, – начал кузнец, – число не помню, но в тот вечер «Динамо (Бухарест) играло с нашим «Брашовым». Я злился, что посмотреть не могу, заказ был срочный. И вдруг дверь скрипнула, как будто её открывали с осторожностью, или кто-то просто хотел заглянуть. Я даже подумал, что это ветер. Обернулся. На пороге стоял человек. В плаще. Лицо скрыто капюшоном. Он сказал, что ему надо железная челюсть с клыками. А голос у этого господина был такой неприятный, пробирал до костей, такой …, – кузнец не мог подобрать слово, – густой, что ли.

– Вы спросили, зачем этому господину эта штуковина? – спросил следователь.

– Я кузнец, а не следователь, – усмехнулся мужчина. – Мне платят – я делаю. Я, г-н полицейский, видел много странных заказов на своём веку – кресты, руки, даже маски. Так что челюстью меня не удивишь, особенно накануне «Ночи ведьм».

– Как выглядел заказчик? – Беря ручку и склоняясь над блокнотом, спросил следователь Албу.

– У него была борода, и капюшон скрывал верхнюю половину лица. А голос – противный, как будто раскаты грома.

– То есть вы бы его не узнали, если бы увидели снова? – спросил Албу.

Флорин посмотрел на него. Долго. Потом сказал:

– Я бы узнал походку.

Следователь отложил ручку. Походка, значит. Это кое-что, хотя и немного». Он прикинул в уме вероятности, сколько людей в селе ходят так, что это бросается в глаза?

– Опишите походку, – попросил следователь, стараясь сохранить нейтральный тон.

Флорин задумался, нахмурив брови. Видно было, как в его голове идет сложная работа по восстановлению картины прошедших событий.

– Он… как бы пружинил, когда шел. Знаете, как боксеры делают, когда на ринг выходят. И еще – кольцо. Когда он передавал мне деньги, я заметил на его руке массивное кольцо из потемневшего серебра. На нём – дракон, а вместо глаза – красный камень.

Полицейский агент из города задал еще несколько уточняющих вопросов, стараясь вытянуть из Флорина максимум информации. Каждая деталь, даже самая незначительная, могла оказаться ключом к разгадке. Но кузнец больше ничего по существу рассказать не мог.

Марина перечитывала показания, как будто пыталась выковать из слов форму, которая ускользала.

«Железная челюсть. С клыками.»

Звучало как безумие. Как фрагмент из дешёвого готического романа, а не из полицейского протокола. Но в контексте тех смертей это было не просто деталью. Это могло быть ключом. Она представила: ночь, туман, фонтан. Жертва с ранами на шее, которые судмедэксперт назвал «нехарактерными». И никто этим даже не занялся. Свидетеля признали невменяемым и отправили в психиатрическую клинику. Кузница сгорела через неделю после допроса. Челюсть не найдена. Про кольцо ни слова. Заказчик не установлен. А смерть, одна списана на «сердечный приступ», другая – на самоубийство. Дело закрыто. Точка. Папка пролежала в архиве двадцать семь лет. А челюсть – возможно, всё ещё где-то в селе. Подумав об этом, Марина поёжилась.

Она взяла телефон и позвонила Габриэлю. Он долго не отвечал, и только она хотела отключить телефон, услышала на другом конце немного недовольный: «Слушаю», словно говорящего отвлекли от чего-то очень важного.

– Я перезвоню, если ты занят, – как бы извиняясь, сказала Марина.

– Да я на сайт выставлял новый товар. Так сказать, делал «ловушку» для Марианы Димитреску.

– Дочери главы администрации? – уточнила Марина.

– Хм, для неё родимой, – хмыкнул Габриэль.

– Я подумала: может, мы завтра в Брашов съездим в лабораторию, попробуем воссоздать кольцо.

– Без проблем. Я закрою магазин на инвентаризацию, это будет логично после сообщения о новых товарах.

– Стратег, – усмехнулась Мариана. – Тогда утром я за тобой заеду.

– Давай на мотоцикле?! – предложил Габриэль. – Если не боишься, – добавил он с какой-то хитринкой в голосе.

– Можно, – согласилась молодая женщина. – Но я всё равно к тебе приду. Если отец узнает, что я на мотоцикле, его кондрашка хватит.

Марина, заглянув в кабинет «сельского Пуаро» Иона Сута, вопросительно кивнула. Полицейский ответил, что парень принёс челюсть с собой. Она оказалась пластиковой, приобретённой на AliExpress7[1] , о чем свидетельствует банковская трансакция и почтовая квитанция.

Проходя по коридору участкового участка в приподнятом настроении, она бросала взгляды на двери. Надпись на одной заставила её остановиться – начальник полиции села Флорешти комиссар Кристиан Албу. Она смотрела, будто перед ней не дверь, а призрак. Внутри что-то ёкнуло. Она вспомнила строки из архивного дела: «Следствие приостановлено за недостатком улик» и подпись – К. Албу. Тогда – младший инспектор. Сейчас – комиссар. Марина почувствовала, как в груди вспыхнуло непонимание и недоверие. Почему комиссар при первой встрече ничего не сказал о совпадениях?!

Глава 9. “Дракон с красным глазом”

Дорога вела их сквозь холмы. Габриэль сидел уверенно, руки на руле, взгляд – вперёд, но иногда – на Марину в зеркале. Она сидела на заднем сидении, прижавшись к спине Габриэля, и чувствовала, как с каждой минутой её тревога растворяется в ритме дороги. Его спина была тёплой, надёжной, как щит, за которым можно спрятаться от всего – от расследования, от прошлого, от собственных сомнений. А у Габриэля каждое её прикосновение отзывалось странным чувством во всем теле, которое он не позволял себе назвать. Он привык быть один. Привык к тишине, к ночным дорогам, к тому, что рядом – только ветер. Но сейчас – ОНА. И в этом было что-то неожиданно правильное. Потому что всё, что он пытался удержать внутри годами, – боль, вина, память – рядом с ней куда-то отступило. Дорога петляла, мотоцикл ревел, и они оба ловили себя на одном и том же желании – чтобы поездка не заканчивалась…

Лаборатория находилась в подвале старого корпуса университета, где стены были выкрашены в серый цвет, а воздух пах пылью, озоном и кофе. Марина и Габриэль вошли в один из кабинетов. На столе стоял сканер высокого разрешения, рядом с ним – специалист в очках, молодой, с немного нервными движениями. Заметив вошедших, мужчина улыбнулся и, поприветствовав их, сразу перешёл к делу, словно у него не было времени на рутинные разговоры «ни о чём».

– Расскажите, – сказал он, склоняясь над экраном. – Как выглядело кольцо?

Габриэль медленно выдохнул. Он закрыл глаза, как будто вытаскивал образ не из памяти, а из видения, которое повторяется годами с завидным постоянством.

– Серебро. Потемневшее, как будто старое. Дракон – не китайский, не сказочный. Европейский, геральдический. Сжатый, мускулистый. Крылья – расправлены, голова – в пол-оборота, и у него виден только один глаз, вместо которого красный камень. Не рубин. Глубже. Как кровь, но не свежая, а старая, тёмная.

Техник начал моделировать. На экране – сначала контур, потом текстура, потом свет. Марина смотрела, как из слов рождается форма. Кольцо появлялось, как будто его вспоминала сама машина.

– Гравировка? – спросил специалист.

– Да, – сказал Габриэль. – На ободке. Узоры. Как сплетение. Почти кельтское, но… не совсем.

Когда изображение завершилось, никто не говорил. В комнате повисло гробовое молчание, даже машина не издавала ни звука.

Габриэль стоял, не двигаясь. Это было то самое кольцо, что он видел на руке, державшей его в ту ночь, когда были убиты его родители. Марина смотрела на экран. Внутри – дрожь от возбуждения.

– Можем распечатать 3D-модель? – спросила она.

– Да. Но вам стоит знать: такие кольца не делают просто так. Это часть чего-то. Ордена. Круга. Тайной структуры, – говорил лаборант, распечатывая картинку с кольцом.

Поблагодарив лаборанта, Марина и Габриэль вышли из лаборатории и направились в кабинет к лингвистам. Оставив им "Летопись" монастыря, Марина пригласила Габриэля к себе домой.

– Нет смысла ехать в архив, – объясняла она. – Всё можно посмотреть в интернете, в Каталоге старинных ювелирных изделий. У меня есть специальный доступ к нему.

Марина жила в старом доме на улице Сфорий, одной из самых узких и самых загадочных в Брашове. Дом был двухэтажным, с облупленной штукатуркой цвета охры, коваными решётками на окнах и виноградной лозой, которая цеплялась за балкон, будто пыталась заглянуть внутрь. Её квартира находилась на третьем этаже, под самой крышей. Скошенные потолки и деревянные балки на нём создавали ощущение, будто она жила не в городской квартире, а в уютном деревенском доме. Окна выходили на черепичные крыши и башню Чёрной церкви. В квартире запах старого дерева смешивался с ароматом, периодически выпускаемым автоматическим спреем. Обитый бархатом диван у стены, напротив камин, книги на высоких стеллажах. На каминной полке – мелочи, каждая из которых имела свою историю: бронзовая фигурка ворона, привезённая из Сигишоары; детская фотография Марины с отцом, фотография молодой улыбающейся женщины, на шее которой подвеска тоже с вороном.

Габриэль, увидев количество колец в Каталоге, присвистнул от удивления. Здесь были кольца всех эпох, стилей и намерений – от простых обручальных до тех, что явно несли в себе ритуал, власть или проклятие. Одни – с гладкими поверхностями, как будто их носили монахи. Другие – с гравировками, настолько сложными, что казались языком, забытым до рождения письменности. Были кольца с гербами, с символами, с камнями. Он листал изображения, и каждый раз внутри что-то дрожало от страха за то, что среди сотен форм, металлов и камней он пропустит то, что ему надо.

– Вот оно, – сказал он наконец, остановив прокрутку. – Почти. Дракон немного другой… бескрылый какой-то и цвет камня…, не знаю, похож, ну…, может, у убийцы он был глубже. Но структура – та же.

Марина наклонилась ближе и прочитала: «Кольцо, принадлежащее тайному братству «Порог обвитых», действовавшему в Восточной Европе в 19 веке. Она быстро забила название в поисковик. «Одно такое кольцо было найдено в Праге в 1893 году, – читала она текст. – Оно символизировало трансформацию и власть над жизненной энергией».

– Правдоподобно, – сделала она заключение. – Вопрос только в том, как подобное кольцо попало в Карпаты?

– А что у нас с ужином? – Вдруг не к месту спросил Габриэль.

– Сейчас что-нибудь приготовлю, – заикаясь от неожиданного вопроса, ответила Марина.

– У меня предложение получше. Я приглашаю тебя в «Le Petit Bistro».

– Ты серьёзно? – спросила она, прищурившись. – Ты знаешь это место?

Он кивнул небрежно, как будто это было очевидно. – Там тихо и всё располагает к разговорам по душам. И вино хорошее.

Марина рассмеялась – не громко, но с оттенком удивления.

– Я думала, ты питаешься в придорожных забегаловках. С пивом и картошкой.

– Я умею удивлять. Особенно тех, кто думает, что знает меня. Только сначала в магазин одежды. Не могу же я появиться в приличном месте как специалист по оккультизму и вампирированию.

… Внутри французского ресторана было тепло, пахло розмарином и цитрусовыми. Габриэль в тёмно-синем костюме, идеально сидящем на плечах, белой рубашке и узком, чуть смещённом, как будто нарочно, чтобы не быть слишком правильным, галстуке цвета вина, выглядел не нарядным, а опасным. Опасность эта исходила не от его внешнего вида как такового, а скорее от той уверенности, с которой он держался, и от пронзительного взгляда серых глаз, словно сканирующего собеседника на предмет уязвимостей. Когда Марина впервые увидела его в таком прикиде, она на мгновение не узнала его. Он двигался спокойно, уверенно, без показной важности. Как человек, который не просто надел костюм, а умеет быть в нём. Ни тени скованности, ни желания произвести впечатление. Марина смотрела на него, и в её взгляде было удивление, почти недоверие.

Сама она надела элегантное маленькое чёрное платье, которое не кричало о себе, но говорило всё. Ткань – матовая, с лёгким бархатистым отблеском, облегала фигуру без вызова, но с достоинством. Платье открывало ключицы, как будто приглашало к разговору, но не к прикосновению. На запястье – тонкий золотой браслет в виде змейки с одним изумрудным глазком и в тон камню, серьги в ушах. Волосы – собраны небрежно, с одной выбившейся прядью. Габриэль смотрел на неё, но в его взгляде не было восхищение, это скорее было принятие. Марина, заметив его взгляд, слегка улыбнулась.

– Не думай, что я всегда такая, – сказала она.

– Я думаю, независимо от одежды, ты всегда – настоящая, – ответил он.

Они сели у окна, и Марина всё ещё не могла поверить, что он – тот самый Габриэль – с мотоциклом, татуировкой, со шрамом на руке и с прошлым, которое не отпускает.

– А ты умеешь носить это, – сказала она, когда он сел напротив.

– Я умею быть разным, – ответил он с лёгкой улыбкой. – Но не всем это нравится.

Она хотела спросить, где он научился – в приюте, в монастыре, в лесах-полях или на улицах? Но промолчала.

Они пили Pinot Noir из Бургундии и разговаривали обо всём – о книгах, о музыке, о страхах. И ни одного слова не было о событии, которое сблизило их.

Марина смотрела на Габриэля поверх бокала, слегка прищурившись. – Ты ведь мог бы быть кем угодно. Почему эзотерическая лавка? Почему травы, амулеты, эти… странные вещи?

Габриэль не ответил сразу. Он откинулся на спинку стула, провёл пальцем по краю бокала, как будто искал в нём нужные слова.

– Меня забрали в приют, когда мне было десять, – сказал он наконец. – Он был при церкви в Фэгэраш8[1]. Каменные стены, холод, молитвы по расписанию. Там не учили жить. Там учили – молчать.

Марина не перебивала. Он говорил тихо, но в голосе было что-то, что нельзя было не слышать.

– В церкви был один монах, отец Илларион, он не говорил о грехе. Он говорил о добре и зле. Он учил нас, сирот, смотреть в суть вещей, а не на обертку. Говорил, что черное и белое редко бывают такими уж чистыми, а правда всегда где-то посередине, в серой зоне. Отец Илларион читал нам легенды и сказки. Не назидательные притчи, а именно легенды, связанные с нашим краем, и сказки, полные волшебства и приключений. Он говорил, что в сказках зашифрованы ответы на самые важные вопросы.

– И что ты вынес из этих сказок? – тихо спросила Марина.

Он невесело усмехнулся.

– Что добро не всегда побеждает. Что зло бывает очень сильным и коварным. И что иногда, чтобы победить зло, приходится самому запачкать руки. Но отец Илларион учил еще одному: что даже если ты запачкал руки, главное – не дать тьме проникнуть в твое сердце. Он говорил, что сердце – это последний рубеж. А из практических знаний – мы собирали зверобой, сушили корень валерианы, учились различать запахи. Траволечение, аромотерапия и чтение знаков. Это не про магию и суеверие. Просто – мы учились видеть то, что другие пропускают. Когда я был там, я думал, что всё это – глупость. Но потом… потом я понял, что люди приходили в лавку травника при церкви не за товарами. Они приходили, когда не знали, куда ещё идти. И тогда я решил вернуться в своё родное село и открыть свою лавку. И если я могу дать людям хоть что-то – настой, амулет, слово – значит, я не зря вышел из тех стен в церкви в Фэгэраш.

Марина смотрела на него, и в её взгляде было … уважение. Потом Габриэль замолчал. Он не смотрел на неё прямо – только иногда, когда думал, что она не заметит. А она – замечала. И не отворачивалась.

Они сидели напротив друг друга, музыка звучала негромко, но Марина не слышала её – она слушала, как Габриэль молчит. Разговор иссяк, но не потому, что им нечего было сказать. Просто слова стали лишними. Он провёл пальцем по краю бокала, она поправила прядь волос, и в этих движениях было больше, чем в любом признании.

– Ты всегда так смотришь? – спросила она, не улыбаясь.

– Только когда не хочу, чтобы человек уходил, – ответил он.

Марина почувствовала, как внутри что-то ёкнуло. Не в сердце. Не в разум. Где-то между. Наверное, в горле. Потому что ей показалось, что стало нечем дышать, что сердце бьются так сильно, что отдаются именно в горле. Она потянулась за бутылкой, чтобы налить себе вина именно в тот момент, когда к ней потянулся и Габриэль. Их пальцы случайно соприкоснулись. И оба не отдёрнули руку. Просто остались – в этом касании, в этом мгновении, где всё было ясно и понятно. Им не надо было говорить: «Ты мне нравишься». Не надо было спрашивать «Что дальше?» Они просто находились в одном пространстве, в одном взгляде, в одном дыхании…

… Марина проснулась ночью. Рядом посапывал Габриэль, запрокинув руки за голову, словно беззаботный, довольный ребёнок. Его лицо казалось почти молодым – без складок между бровями, без тени под глазами. Он дышал ровно и глубоко, как будто впервые за долгое время позволил себе расслабиться. Она смотрела на него и думала о том, что «не было бы счастья, да несчастье помогло».