Ты мой сон

Ты мой сон

Галина Беляева

Жизнь в целом никогда не принимает смерти всерьез. Она смеется, пляшет и играет, она строит, собирает и любит перед лицом смерти. Только тогда, когда мы выделяем один отдельный акт смерти, мы замечаем ее пустоту и смущаемся.

Р. Тагор

© Галина Беляева, 2025

ISBN 978-5-0068-6015-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

I глава

Я летела над домами и над кронами деревьев, рассматривая крыши и трепет темной листвы. Вот пролетела школу и рассмеялась ненароком, заметив, что сверху ее здание напоминает коротконогого паучка. А вот кафе «Добрая тетушка» все обрамлено огоньками, словно под Новый год. Дом Сони, моей подруги. В ее окнах уже погас свет. Было бы забавно залететь к ней. Хотя не стоит. Пусть спит. А вот плохо освещенную дорогу пересекает какой-то пьяный мужчина, так похожий на нашего учителя по физкультуре. Я снова рассмеялась, когда он неуклюже завалился на бок. Отдавшись эмоциям, я чуть было не сбила ворону, летевшую по своим делам и никак не ожидавшую увидеть в небе меня. Везет ей: у нее есть крылья. Она может летать в любое время, не то что я – во сне. Да, я спала! Я полностью отдавала себе отчет в этом. В конце концов, люди не умеют летать… а жаль… это так приятно – оттолкнуться от земли и взлететь, ввысь, к звездам, раскинув руки как крылья, утонуть в удовольствии, даруемом невесомостью.

Сон неожиданно прервался.

Я открыла глаза, уставившись в звездное небо. Вот это да! Звезды? Откуда они на моем потолке? Почему так холодно? Я все еще сплю? Черт подери!

В одно мгновение в моей голове родилось огромное количество вопросов, так и оставшихся без ответа. Спрашивать где я не имело смысла: я и так видела. Не могла понять лишь одного – как сюда попала, и почему лежу на сырой земле рядом с какой-то вовсе не знакомой мне могилой. Да, это было кладбище. А вот засыпала я в своей теплой постельке. Странно.

Я села и осмотрелась. Страха не было, лишь легкое головокружение и… удивление.

Ночь была светлая, и я ясно могла видеть каждый куст, памятник, оградку. Я знала это место. Редко здесь бывала, но знала. Мои бабушка и дедушка похоронены в другой стороне кладбища, потому-то мне и без надобности было посещать этот островок безмятежности, находящийся поодаль от основного скопления могил. Этакий полуостров.

Осмотр также показал, что я одна! Ни одной живой души поблизости. Тогда как я сюда попала? Кто-то принес меня? Не сама же я пришла? Хотя… отчего ж не сама? С детства страдающая сомнамбулизмом, я вполне могла сделать это сама. Но кладбище не близко от дома… Да и почему именно сюда? Я ломала голову над вариантами, которые, похоже, сводились к одному. Я в очередном приступе лунатизма пришла ночью на кладбище и улеглась рядом с… я попробовала прочесть имя на памятнике, хотя ночью это не очень получалось. Тогда решила проследить расположение выбитых букв руками, положив их на холодный мрамор. Руки и немного привыкшие к темноте глаза дали первый ответ: «Солодов Виктор Борисович». Его имя ни о чем мне не говорило, как и годы рождения и смерти. Виктор, как оказалось, умер пятнадцать лет назад в возрасте восемнадцати лет. Прискорбно. На памятнике была еще какая-то длинная надпись, но ее я читать не стала, решив, что сделаю это в другой раз и в светлое время суток.

Я села, прислонившись спиной к памятнику, размышляя, каким путем лучше выходить с кладбища. Первый путь – по основной тропе, по направлению к Царским воротам (так называют основной вход старики). Путь весьма неблизкий. Второй – через заросли, короткий, но малоприятный. Хотя если преодолеть его бегом… А в каком виде я попаду домой после такой пробежки и карабканья через кладбищенскую ограду? Итак, придется красться и залазить в дом через окно, надеясь не быть замеченной родителями или соседями, что равносильно (они много болтают). Наверняка, мама подумает, что я убегала на свидание… Да, на глаза лучше не попадаться.

Я поднялась и, собрав всю волю в кулак, сделала первый шаг по направлению к Царским воротам. Внезапно мне стало так страшно, что я отскочила назад к памятнику, будто тот мог меня защитить.

Я тряхнула головой, стряхивая с себя страх, и вдруг… он ушел, сам собой. Я вновь почувствовала себя сильной и смелой. Словно кто-то успокаивал меня. Или что-то. Хотя бояться, по-моему, нормально в такой ситуации, ненормально другое – из ниоткуда взявшаяся уверенность в себе и прилив сил. А может, я просто слишком долго сидела или лежала около этой могилы. И потому подсознательно не боялась быть рядом с ней, в то время как окружающие кресты и памятники стали чем-то инородным, пугающим, злым. Я снова встала, прошла пару метров и поймала себя на мысли, что уверенность уходит из меня. Темные тучи страха ползут в душу, холодя ее. Я еще раз взглянула на могилу Солодова. Отчего-то одна она казалась мне не жуткой при свете звезд, напротив, словно от нее исходил свет, тот самый, которого мне сейчас не хватало.

Глупая птица выпорхнула из куста сирени, напугав меня. Я дернулась, и это усилило мою уверенность, что я должна как можно скорее уйти, пока какая-нибудь полевка не довела меня до инфаркта. Я направилась к выходу, смело шагая вперед по протоптанной узкой дорожке. И как только вышла за ворота кладбища, кинулась бежать со всех ног, не оборачиваясь. Не помню, что бы раньше я так быстро бегала, может быть, однажды, в детстве, когда нас с подругой застала соседка в момент кражи слив из ее сада.

Отлично понимая, что в моем положении лучше красться дворами, а не бежать стремглав по освещенной улице, я не могла себе позволить снова уйти в тень из-за непроходящего волнения. Мне лишь оставалось надеяться, что ночная улица не преподнесет сюрприза в виде одинокого путника, либо компании молодых людей, либо страдающей бессонницей старушки, сидящей у окна. Очень не хотелось, чтобы завтра обо мне поползли слухи. Тем и не привлекательны маленькие городки: в районе, где ты живешь, обычно все друг друга знают, там нет секретов, и, едва заметив, еще не успев правильно понять ситуацию, запросто могут сделать весьма неприглядные выводы. История о ночном бегстве в пижаме разлетится с добавлением красок и действующих лиц. Попробуй потом оправдайся хождением во сне.

Я пробежала мимо дома Сони. Совсем недавно видела его во сне. Наяву он так же тих. Его миниатюрность и шикарные клумбы просто излучают уют. Я позавидовала подруге, спящей сейчас в своей комнате.

Завернув за угол, я резко остановилась из-за странных голосов. Четверо парней – у каждого по пиву в руке – прикалывались друг над другом, смеялись и пинали алюминиевую банку на освещенной площадке рядом с кафе. Теперь я даже знала кто это. Несмотря на их кажущуюся безобидность, я все равно решила обойти компанию, чтобы избежать лишних вопросов.

Срезая путь по темной улочке, я, видимо, разбудила пару-тройку собак, и меня сопровождал их эстафетный лай.

Да, здесь трудно остаться незамеченной, хоть ползи.

Наконец, я вышла к школе и теперь шла вдоль забора, оборачиваясь и прислушиваясь. На мгновение мне показалось, что кто-то идет следом, но это оказалось лишь плодом моего воображения, которому сегодня простительно все. Реальным был только собачий лай вдалеке.

Как и предполагалась, в дом я лезла через окно. И сразу решила закрыть его, опасаясь следующего приступа лунатизма. Опыт показывал, что я запросто могу отправиться на прогулку и во второй раз, потому решила подстраховаться.

Этот недуг – лунатизм, или, как оно правильнее, сомнамбулизм – одолел меня еще в далеком детстве. Уже тогда я попугивала родителей, появляясь у них в комнате ночью. Иногда стояла возле кровати, смотря на них широко раскрытыми глазами, хотя и ничего не видящими. Я ходила по комнатам и могла лечь где попало, но очень редко выходила на улицу. Порой мама ловила меня в таком состоянии и укладывала обратно в постель, не разбудив при этом. Я была послушна, хотя могла спустя время снова подняться. Как бывает в таких случаях, я этого не помню. Что поделать? Болезнь! Раньше считали, что на ходящих во сне воздействует лунный цикл, потому-то их и прозвали лунатиками. По-моему, дословно это переводится как лунное безумие. Выходит, так оно и есть. Какой человек в своем уме пойдет ночью на кладбище, чтобы просто полежать. Да, уж! Правда, раньше врачи уверяли маму, что это пройдет и как любую детскую болезнь, я перерасту и эту. Пока не получается, хотя встаю я теперь гораздо реже.

Я засыпала с мыслью, что возвращалась почти тем же маршрутом, которым и «летела» туда, теперь я знала куда «летела». И очень надеялась, что этой моей вылазки туда и обратно никто не заметил.

II глава

– Ты в школу собираешься? Будильник прозвонил полчаса назад, – услышала я голос мамы, доносящийся из коридора, и вскочила как ужаленная.

С полминуты я сидела на кровати, уставившись в точку, вспоминая странный сон, а потом, взглянув на запертое окно, снова рухнула на подушки.

Это было взаправду: я ходила во сне и даже ушла на кладбище. Жуть!

Я обхватила голову руками, желая сжать ее до такой степени, чтобы можно было выдавить воспоминания о прошлой ночи.

– Так ты встаешь или нет? Завтрак стынет! Останешься голодной!

– И в школу пойдешь пешком, – добавил отец. – Я через полчаса выезжаю.

Убедительные доводы.

– Рита! – крикнули они разом, и я ринулась в ванну.

Ах да, Рита – это я. А если полностью – Долгих Маргарита, ученица одиннадцатого класса школы №2 города Усмани. Да, глубокая провинция, хотя с приходом нового мэра наш город начал интенсивно отстраиваться, стал заметно чище, появились фонтаны, аллеи. С каждым годом здесь все приятней находиться.

По последней переписи, население города едва превышает 18 тыс. человек. Большую часть города до сих пор занимают частные сектора, в одном из них стоит дом моей семьи. Здесь я живу с самого рождения. Мои родители тоже местные. Мать – Нина Михайловна, бухгалтер на табачной фабрике. Отец – Сергей Сергеевич, главный инженер там же. Это чуть ли не единственное действующее производство в Усмани, потому иметь постоянную работу тут – уже везение.

На ходу допивая чай и пихая в рот бутерброд с маслом, я влетела в машину. Отец галантно подал носовой платок, чтобы я могла утереть губы, и предложил жвачку.

У ворот школы меня уже ожидала Федулова Соня. Мы дружим с ней с третьего класса. Она замечательная подруга. Самая отзывчивая и понимающая. С такими, как она, можно идти в разведку. Она никогда не предаст, и даже если в чем-то не одобрит, то, по крайней мере, не осудит.

Мы с ней контрастно смотримся вместе. Она, голубоглазая длинноволосая блондинка, и я, кареглазая брюнетка со стрижкой каре, чуть выше ее ростом.

В нашем классе одна она для меня позитив, потому как класс наш, мягко говоря, недружный. В нем каждый сам по себе и в отдельности зол на остальных. Есть в нем две эффектные подружки-стервы, считающие себя центром земли, готовые подставить друг друга в любой момент. Имеется парочка замарашек, над которыми те издеваются. Также есть красавчик, по которому сходят с ума все девчонки средних классов. Остальные – тусклая толпа, к которым, наверное, отношусь и я.

Я неплохо учусь, то есть не отличница, конечно, но все равно довольно хорошо, как и Соня. Я уважаю точные науки, но вот уделять им должного внимания не получается: мешает лень. Однако мои скромные способности позволяют держаться среди хорошистов, а выше я и не стремлюсь, что не может не злить маму. Она считает, что меня у науки отняла любовь, пустая, глупая и ни к чему не приводящая. Я с этим не согласна, но маму не переубедить: она-то помнит, что когда-то я училась лучше.

А любовь моя, собственно, не столь великая. Просто мальчик из параллельного класса – Рыбин Максим. По внешним данным он больше бы подошел Соне, которая, кстати, никогда и ни с кем не встречалась. У него светлые волосы, голубые глаза, средний рост. Его главные интересы – спорт и механика. Кроме того, у Макса много друзей. Среди прочего, он не просто мой первый парень, он мой первый мужчина, да и я первая у него, хотя он никогда в этом не сознается. По большей части мы встречаемся в школе и в лучшем случае поцелуемся где-нибудь под лестницей, во избежание посторонних глаз. Подобные отношения устраивают нас обоих, потому как не отвлекают от занятий. Вот и нет стремления ничего менять. Да и стоит ли?

Для моих родителей, например, вообще неприемлем факт моих романтических отношений с кем-либо. Когда изредка Макс заходит за мной, чтобы пригласить на прогулку или на дискотеку, мама каждый раз делает вид, будто видит его впервые. Отец же ведет себя более адекватно, даже руку ему жмет, но вот смотрит при этом так, словно старается прочесть мысли.

Его родители в этом смысле больше похожи на нормальных. С виду они приветливы и добры ко мне. Мне кажется, я им нравлюсь. Почему бы и нет? У них уже есть двое взрослых дочерей, живущих отдельно, потому они умеют найти правильный подход к девочкам.

Весь учебный день я думала, что произошло прошлой ночью. К счастью, сегодня учителя меня решили не спрашивать, а то вполне могла бы схлопотать пару элегантных стройных птиц в дневник за невнимательность.

Соня сразу обратила внимание на мое настроение и старалась не докучать школьными новостями.

В перерыве между последними уроками, я все же решила рассказать ей о причине своей апатии. Та долго хлопала огромными ресницами, в изумлении глядя на меня, открыв рот. Она, конечно, знает об этой моей «хвори», не раз мы вместе смеялись над рассказами мамы о моих похождениях. Тогда это забавляло подругу – не более. Она никогда не считала лунатизм полноценной болезнью, а теперь… просто не находила слов. Чтобы усвоить все сказанное мною, ей понадобилось минуты три-четыре. А как только она смогла говорить, предложения по предотвращению моих походов посыпались из ее рта, как из рога изобилия. Первое – соорудить баррикады вокруг кровати. Второе – намочить прикроватный коврик. Холодная мокрая ткань могла бы разбудить меня. Третье – запереть все окна и двери и рассказать о «лунном бодрствовании» родителям. Она также предложила остаться со мной, но я видела, что ночь с лунатиком ее пугает. Все равно я была тронута такой заботой.

Строить баррикады и запираться я не собиралась. Я не так часто хожу во сне, чтобы прибегать к подобным ухищрениям. Это удивило Соню. Для нее, боящейся кладбища даже днем, будто оно чертями кишит, лучшим вариантом было запереться в погребе на последующие несколько месяцев, чем опасаться возможности снова проснуться возле чьей-то могилы. А когда я сообщила ей, что хочу сходить на кладбище, чтобы взглянуть на могилу того мальчика уже не в темноте, та и вовсе начала меня отговаривать. Ей это показалось блажью, а мое ночное предпочтение – случайностью. Она попыталась посмеяться, что даже во сне я не завалилась досыпать возле какой-нибудь бабули, а выбрала молодого человека. Но это был смех сквозь опасение.

Может, Соня и права, но я твердо решила все же сходить туда. Не знаю, зачем. Просто так. Любопытство.

После уроков Соня побежала на хореографию, которой занималась уже несколько лет. Она долгое время пыталась уговорить меня составить ей компанию, но напрасно.

Я же встретилась с Максом за школой, где он играл в футбол, украв его на пару минут у команды. Мы обмолвились парой слов, поцеловались, что вызвало гул возбужденной толпы футболистов. А потом я направилась по своим делам. Никто не знал по каким – и слава богу.

Несмотря на решительный настрой, у кладбища я по непонятной причине запаниковала и несколько минут простояла как вкопанная перед воротами. Наконец, собравшись силами, я вошла внутрь. Проследовав знакомой дорожкой, я оказалась у могилы. Теперь я своими глазами могла видеть того, с кем рядом спала этой ночью. С фотографии на меня смотрело красивое лицо молодого парня, щурящегося от порыва ветра, что было видно по беспорядочно свисающей на лоб челке. Фотография была сделана то ли весной, то ли осенью: парень был одел в пальто с приподнятым воротником. Соня могла бы мной гордиться. Пожалуй, даже во сне я не теряю чувства вкуса. Под фотографией были выбиты строки неизвестного поэта, которые гласили:

Уйдешь, когда-нибудь и ты,

ничто не вечно под луною,

придешь ко мне, я буду ждать,

я здесь… но сердцем, я с тобою.

По моей спине мелкой дрожью пробежал холодок, и поначалу я решила уйти, и даже сделала пару шагов назад, но потом… меня словно что-то подтолкнуло. Подойдя, я присела на корточки рядом с могилкой, уставившись на фото.

– Ну привет, – произнесла я, не зная, как еще можно начать подобный разговор. – Меня зовут Рита. Извини за то вторжение, я не хотела… честно… Я ведь не побеспокоила тебя? А как тебя зовут? Ах, да… Виктор. Точно. Я не знаю, кто ты Виктор, и ты, похоже, мне тоже ничего о себе не расскажешь… Да-а-а. Та-ак… Я почувствовала себя идиоткой, говорящей с пустотой. Ну да ладно. Никто же не слышит.

Я обернулась по сторонам, чтобы убедиться в этом.

– Вообще, я не вваливаюсь вот так к посторонним людям без приглашения. Это у меня было впервые. Надеюсь, это не войдет в привычку. – Я хлопнула себя по коленкам. – Ты мне веришь? Это правда! Я серьезная девушка. У меня парень есть. Он… классный.

Я глупо хихикнула.

– Ты ведь не считаешь меня ветреной только потому, что я немного полежала рядом? Я нечаянно к тебе забрела. Просто ходила во сне. Честно-честно. Так что будем считать нашу встречу ошибкой, – иронизировала я.

Следующую минуту я сидела молча, просто глядя на мальчика с фото.

– Знаешь, я пришла извиниться, ну и посмотреть на тебя… А ты милый – молчишь, слушаешь внимательно.

Я и впрямь чувствовала себя неловко, и, если честно, боялась быть замеченной кем-то из знакомых. Решила не задерживаться.

– Пока. Я ухожу. Ты не желаешь со мной разговаривать… Больше не приду, – пообещала я. – А ты красавчик, было бы здорово, если бы ты был жив. Хотя у нас все равно бы ничего не получилось, ведь тебе было бы аж тридцать шесть. Вау… Ладно, заканчиваю нести бред. Я пошла.

Когда я уходила, возникло странное предчувствие, голос которого я решительно подавила. И так же, как и ночью, удаляясь от его могилы, ощущала нарастающее волнение. Странно. Всю дорогу домой я думала, что Соня была права. Не стоило туда ходить.

Следующей же ночью, мне приснился еще более странный сон. Ощущения были невероятно реалистичными. Я лежала в постели и вдруг почувствовала, как кто-то убрал волосы с моего лица. Холодные пальцы скользнули по щеке, задержались на подбородке и спустились вниз по шее к груди. Там осторожным движением, они приподняли мой кулон в виде сердца, а потом опустили обратно.

Я хотела открыть глаза, но не могла: веки были необычайно тяжелы. Где-то на уровне подсознания, всплыли воспоминания о моей суеверной тете. Подобное она сваливала на проделки домового. Я вся напряглась. Попыталась крикнуть, но не получилось. Сердце так громко стучало, что отдавалось в ушах гулким эхом. Я уже перестала ощущать чье-либо присутствие рядом, а страх все не проходил. Тем не менее проснулась я лишь утром, под звуки будильника, как всегда сопровождаемые мамиными предупреждениями. Голова болела, и осталось неприятное ощущение ото сна.

Этому сну, который кошмаром можно было назвать лишь с натяжкой (мне снилось и пострашнее), я решила не придавать значения.

III глава

Прошла пара недель с того самого дня, точнее ночи, когда я ходила во сне. Ничего существенного за этот период не произошло. О случившемся тогда я решила попросту забыть, не зацикливаться, да и кому хочется вспоминать о подобных ночных похождениях. Так правильнее. Но я все равно помнила. Мне регулярно об этом что-то напоминало – или кто-то – даже Соня, которая поддерживала меня в стремлении все забыть.

Однажды она рассказала мне историю, которую поведала ей некогда бабушка. Это было после того как она узнала от меня, в каком именно месте кладбища покоится Виктор Солодов.

– Это место погребения самоубийц и безбожников, – сказала Соня. – Этот островок когда-то не был частью кладбища. Могилы, расположенные там, находились вообще за воротами. Там их и хоронили – тех, кто решил свести счеты с жизнью либо предал свою веру. Позднее кладбище расширилось, старый забор сгнил, а новым обнесли все, не выбирая. Да и нет сейчас такого, чтобы кого-то хоронили за оградой. Сейчас это место уже почти слилось с основным кладбищем, но это не исключает вероятности, что Виктор лежит там по собственной воле. Глубоко верующие все еще хоронят там нестандартных покойников. Присмотрись. Обычно родственников хоронят в одном месте. Ты видела такую фамилию рядом? Нет? Делай выводы! Ты сама не можешь иметь к нему никакого отношения. И посещать его тем более не стоит.

Солодовых и впрямь рядом с ним не было, я бы обратила внимание.

Я сидела молча. Самоубийца – это не укладывалось у меня в голове. Как можно, при такой внешности, будучи совсем молодым… Странно. Очень странно. Но доводы Сони были более чем убедительны.

Так или иначе, я решила: мне все равно, кем он был и что сделал со своей жизнью. В любом случае, он сам это выбрал. Странно, что именно он стал моим выбором во сне.

«Забыть! Забыть!» – твердила я себе. Больше так далеко во сне я не уйду.

Но потом мне приснилось, что стою я на подоконнике и смотрю на звездное небо. Отталкиваюсь ногами и взлетаю. И тут я резко проснулась. Словно мой мозг почувствовал опасность и отдал приказ к пробуждению. Я лежала в постели, что очень порадовало, но на ногах были тапочки, что очень настораживало. Потом долго не могла уснуть. Сердце так и норовило вырваться из груди: стучало, как барабан. Я с трудом позволила себе расслабиться и снова провалилась в сон.

А время шло. В жизни происходили малозначительные события, которые тем не менее легко завладевали моими мыслями. Я уже больше думала о новом знакомстве Сони с молодым человеком на автобусной остановке. Тот пригласил ее на свидание. Однако оно с грохотом провалилось. Парень оказался не самых высоких моральных принципов. А после того, как Соня сделала ему замечание, даже провожать ее не пошел. Рыбин пообещал надрать ему при встрече уши.

Так, понемногу я отдалялась от того дня, который уже не казался чем-то особенным. Я и впрямь начала забывать о полетах во сне. И чувствовала себя прекрасно, пока однажды еще один сон не напомнил мне о них.

Я стояла у могилы Солодова и читала вслух выбитые на памятнике стихи:

Уйдешь, когда-нибудь и ты,

ничто не вечно под луною…

Я замолчала, а мужской голос за моей спиной продолжил:

Придешь ко мне, я буду ждать,

я здесь… но сердцем, я с тобою.

– Красивые, – похвалила я неизвестного поэта, все еще не поворачиваясь к своему внезапному собеседнику. – А кто их написал?

– Я и написал, – ответил голос у самого моего уха.

Холодное дыхание колыхнуло волоски у меня на виске. Я замерла. Страх словно парализовал, когда я поняла, кто стоит за моей спиной. Это был покойный. Всем нутром почувствовала это.

– Тебе они нравятся? – спросил он.

– Д-да, – промямлила я, продолжая во все глаза смотреть на памятник.

– Хорошо.

Еще минута остолбенения – и я резко повернула голову, желая встретиться лицом к лицу со своим страхом, но… никого не было рядом.

Я открыла глаза среди ночи, и странные слезы хлынули из глаз. Уткнувшись в подушку, я пыталась заглушить рыдания, возникнувшие совершенно произвольно и нежелающие останавливаться.

Утром, рассматривая в зеркале свои опухшие веки, я так и не смогла найти ответа, чем была спровоцирована истерика. Хорошо, никого не разбудила. Мама, наверняка бы подумала, что виноват Макс. Почему-то она всегда считала его виноватым в моем плохом настроении.

Я рассказала Соне о сне, и она совершенно по-взрослому посоветовала мне заказать панихиду по усопшему. Пообещала ей подумать над этим. В храм я хожу исключительно перед праздником Пасхи для освещения кулича, да и то почти по принуждению Сони. Идти туда лишний раз желания у меня не возникло, даже по такому поводу, как ночные кошмары. Чужды мне церковные обряды, песнопения, проповеди. Будучи убежденной атеисткой, я всерьез не рассматривала варианты спасения собственной души посредством покаяния, смирения, всепрощения и прочего, прочего, прочего.

В этом мы с Соней расходились: она веровала истинно и глубоко. Я же не раз пыталась открыть ей глаза на то, что мир нельзя сотворить за семь дней, а женщину вылепить из ребра, но та была непреклонна. Молодец! Нельзя верить в бога наполовину, даже если в чем-то и сомневаешься. Она называла меня Фомой неверующим и уверяла: придет время, когда я изменю свое мнение. Ах, Соня. Она не знает, как на самом деле я хочу уверовать во все то, что с такой легкостью принимает она. Как хочу я ощутить чью-то незримую заботу о своей бессмертной душе и хрупком теле. Как хочу я ничего не бояться. Ощутить себя в центре сверкающей сферы, оберегающей меня от всего, что может причинить видимый и невидимый вред. Но когда я закрываю глаза, желая заснуть, то погружаюсь в иной мир, в котором жестокие игры моего подсознания вполне могут причинить мне любую боль, подвергнуть изощренным испытаниям, нагнать страх. В этом мире, я как никто одинока. Там нет бога. Там нет никого. Там я предоставлена сама себе. В этом мире меня никто не найдет и не сумеет защитить. Там бывает все: я висела на радуге, я рвала на лету персики с ветки, я плавала по озеру на огромном листе кувшинки, я видела парящих в небе дельфинов. И тот же сон, что даровал мне это прекрасное ощущение безмятежности, мог обернуться ночным кошмаром. Я падала в глубочайшие пропасти, я шагала по останкам людей, я искала дорогу из темного леса. Но все это лишь мелочи, по сравнению с тем, каким я стала кошмаром для собственных родителей, когда первый раз, спящая, вошла в их комнату, сжимая в руках задушенного котенка. Это было мое первое и последнее убийство во сне, хотя откуда мне знать наверняка. Лунатики себя не контролируют. Это мой крест, но нести его приходится не мне одной. Но от этого он не становится легче, а тут еще и этот случай с кладбищем. Об этом родители не узнают. Их радует, что я не ходила во сне уже полгода.