Общие дети с нарциссом. Как выжить и не сломать их

Нарциссический родитель также часто присваивает успехи ребёнка. На уровне слов это звучит как: «Это всё благодаря мне»; «Если бы я тебя не отвёл(а)…»; «Если бы я не настоял(а)…»; «Я столько вложил(а), поэтому естественно…».

В социальных сетях это проявляется в бесконечных «отчётах»: диплом на фото – но текст весь про родителя, его усилия, его гордость, его идеи. Сам ребёнок превращается в аксессуар к этой истории, в картинку. Когда он подрастает, такие посты он читает как подтверждение того, что в его успехе ему отводится минимум места: «я – функция чужого величия».

Сложность для второго родителя (того, кто менее нарциссичен или не нарциссен совсем) в том, что противостоять витринному сценарию социально затруднительно. Любая попытка сказать: «Ребёнку тяжело», «нам нужно снизить нагрузки», «давай не будем выкладывать каждую его победу в сеть», – встречает сопротивление: «ты не хочешь ему лучшего», «ты ленивая/завидуешь/ничего не понимаешь», «ты портишь его будущее». Окружение чаще встаёт на сторону витринного родителя: «Он столько для ребёнка делает, а она всё недовольна», «Она толкает его вперёд, а он говорит – пусть играет».

В результате второй родитель может сам начать сомневаться: может, и правда «надо давить», «надо вкладываться», «в наше время тянули, а они нежные». Очень легко незаметно присоединиться к витринной логике и стать её частью, особенно если на кону стоит ощущение «давать ребёнку лучшее». Но цена – всё та же: ребёнок продолжает жить не как субъект, а как проект.

Важно уловить отличие: развивать ребёнка, поддерживать, поощрять его интересы – это не про витрину. Витрина – когда развитие подстраивается под картинку, а не под ребёнка. Когда цель – не «ему было лучше», а «про нас подумали хорошо».

Признаки витринного сценария можно коротко обозначить так: про ребёнка много говорят, показывают, хвалятся – но мало действительно слушают; при неудачах доминирует не печаль и поддержка, а стыд и злость; детские потребности (отдых, игра, спонтанность, безопасность) регулярно приносятся в жертву «важным возможностям»; границы ребёнка (не хочу фотографироваться, не хочу обниматься, не хочу выступать) не признаются значимыми; любовь и принятие в явном или скрытом виде ставятся в зависимость от успехов.

Часто дети, растущие в роли витрины, с детства умеют «переключать маски». Они прекрасно понимают, когда нужно быть «правильным» – с учителями, с родственниками, со знакомыми родителей. Они отыгрывают сценарий так, что взрослые умиляются: «Какой воспитанный», «какая умница», «какая звёздочка». Но дома (или в контакте с более безопасным взрослым) эта маска может спадать – и тогда проявляются: истерики «без причины»; агрессия на братьев/сестёр и животных; замкнутость, отказ от общения; соматические симптомы (живот болит перед школой, тошнота перед выступлениями, тики, бессонница).

Это не «неблагодарность» и не «испорченность». Это цена постоянной игры в персонажа, который нужен другим. Нервная система не выдерживает вечной готовности соответствовать.

Как это связано с темой книги – «как выжить и не сломать их»?

Во‑первых, нужно признать: если другой родитель нарциссен, ребёнок почти неизбежно будет частично превращён им в витрину. Вы не можете полностью отменить это влияние. Нельзя запретить нарциссу гордиться ребёнком, выкладывать фото, рассказывать о его успехах, записывать на кружки. И нельзя переубедить его в том, что критерии «успеха» должны строиться вокруг внутреннего благополучия ребёнка, а не вокруг чужих оценок.

Но вы можете стать для ребёнка другим пространством – тем, где он не витрина. Это не означает полного отказа от развития и достижений; это означает другой фокус: интерес к его чувствам, а не только к результатам; поддержка при неудачах, а не стыд; уважение его отказов («я не хочу выступать/я не хочу фотографироваться») там, где это не угрожает реальной безопасности; разрешение быть «обычным», «никаким», скучным, усталым, ошибающимся.

Во‑вторых, важно не поддаться на социальное давление. Да, нарциссический родитель в глазах многих будет выглядеть «героем» и «двигателем». Да, на его фоне ваша более мягкая, на первый взгляд менее амбициозная позиция может казаться «слабостью», «потакающим стилем». Но если вы видите, что ребёнку тяжело, что он увязает в роли витрины, ваша задача – не становиться ещё одним режиссёром в этом спектакле, а предложить ему выход хотя бы на одной сцене.

Это особенно критично в переходные возрастные периоды (7–8 лет, 11–13, подростковый кризис), когда ребёнок остро ищет ответ на вопрос «кто я?» и «для чего меня любят?». Если единственный голос, который он слышит, говорит: «тебя любят за успех, за соответствие, за картинку», – вероятность самоненависти и разрушительных сценариев резко возрастает. Если рядом есть другой голос: «ты имеешь ценность вне оценок», «мне важно, как ты себя чувствуешь», – у него появляется шанс построить внутри опору, не зависящую целиком от витрины.

В‑третьих, стоит быть внимательнее к себе. Витринная логика заразительна. Легко начать сравнивать своего ребёнка с детьми нарциссического родителя, ловить зависть («он же столько всего умеет»), стыд («мой не такой активный»), и из этого стыда – толкать своего в те же гонки. Важно различать: где вы действительно поддерживаете ребёнка в его собственных интересах, а где – бессознательно используете его для компенсации своих ран и конкуренции с нарциссом.

Способ проверить себя простой: задайте себе вопрос «что я буду чувствовать, если он/она бросит это и никогда не станет в этом лучшим/лучшей?». Если ответ: «Сначала будет жалко вклад и возможности, но я переварю, главное – чтобы он был жив и здоров» – вы, скорее всего, в контакте с ребёнком. Если ответ: «Это будет катастрофа, так нельзя, я этого не выдержу» – велика вероятность, что ребёнок уже частично стал вашей собственной витриной.

Ребёнок как витрина – это не только про собранные букеты и аплодисменты. Это про фундаментальное искажение его места в семье. Вместо того чтобы быть тем, о ком заботятся ради него самого, он становится тем, кто должен заботиться о чувствительности и имидже взрослых, прежде всего нарциссического родителя. Задача второго взрослого – увидеть это и хотя бы в одной части жизни ребенка вернуть ему право быть не витриной, а человеком. Даже если мир вокруг будет аплодировать витрине и не замечать того, что происходит за стеклом.

3.2. Ребёнок как мишень: критика, стыд и эмоциональное насилие

В нарциссической семье ребёнок может быть не только витриной, но и мишенью. Это две стороны одной медали: пока он украшает родителя и поддерживает его грандиозное Я, он «гордость» и «смысл жизни». Как только ребёнок своим поведением, чувствами, особенностями напоминает нарциссу о его собственной слабости, стыде и не идеальности, он становится объектом нападения. Тогда запускаются критика, стыжение и эмоциональное насилие – системное, многолетнее, часто невидимое со стороны.

Для нарцисса ребёнок – самый доступный адресат внутренней агрессии. Взрослых критиковать опасно: они могут ответить, уйти, отзеркалить правду. Ребёнок же зависим, слаб, нуждается в любви и защите. Он не уйдёт, не перекроет ресурсы, не подаст в суд, не скажет: «Со мной так нельзя». Именно поэтому в нарциссическом поле дети часто становятся теми, на ком «отрабатываются» все внутренние невыносимые чувства родителя: стыд, зависть, чувство собственной никчёмности, злость на мир, на собственных родителей, на бывшего партнёра.

Критика в такой системе не про развитие и помощь, а про разрушение и контроль. Снаружи она может выглядеть как «строгая требовательность», «воспитание характерa», «желание лучшего». Но если прислушаться, станет заметно несколько характерных признаков:

– она касается не действий, а личности ребёнка («ты ленивый», «ты тупой», «ты испорченная»); – она обесценивает любые успехи («ну и что, это не достижение», «любой бы смог»); – она не соразмерна ситуации (мелкая ошибка вызывает лавину обвинений); – она не признаёт возраст и ограничения («в твоём возрасте я…», «другие могут, а ты…»).

Ребёнок живёт как на экзамене: любое слово, любой взгляд, любая спонтанность могут стать поводом для «разноса». Критика становится фоном: «не так сидишь», «не так ешь», «не так говоришь», «не так смотришь», «не так думаешь», «не так чувствуешь».

Особенно разрушителен переход от конкретного поведения к тотальным выводам: «ты всегда всё портишь», «с тобой всегда проблемы», «из тебя ничего не выйдет». Внутри психики ребёнка формируется образ себя как изначально «не того». Тогда любое исправление конкретного поведения уже не даёт облегчения: если ты сам «плохой», как ни старайся, хорошим не станешь.

Стыжение – главный инструмент такой критики. Ребёнка не просто поправляют, ему дают почувствовать, что с ним «что‑то не так» в самой основе. Это делается: словами: «мне стыдно, что ты мой сын/моя дочь», «ты позор семьи», «из‑за тебя на меня смотрят, как на…»; интонациями: презрительная усмешка, закатывание глаз, тяжёлое вздохи вместо прямого диалога; сравнением: «посмотри на других», «посмотри на ребёнка моей подруги», «на тебя неприятно смотреть рядом с ними»; публичностью: выволочки при посторонних, «шутки» над ребёнком за столом, рассказы о его «косяках» друзьям, родственникам, учителям.

Для нарцисса стыд – самое невыносимое чувство. Он сам не может его пережить и «сбрасывает» на ребёнка. «Мне стыдно» незаметно превращается в «ты должен стыдиться себя», «ты источник моего стыда». Но ребёнок не может отделить: где про родителя, а где про него самого. Он внутренне соглашается: «Если мама/папа так чувствует, значит, я действительно стыдный». Так формируется яд токсического стыда – не за конкретный поступок, а за сам факт своего существования.

Эмоциональное насилие здесь – не отдельные вспышки, а стиль взаимодействия. Оно включает:

– постоянное обесценивание («никто не захочет с тобой дружить», «ты никому не будешь нужен», «кто тебя вообще терпеть станет»); – игнорирование чувств («перестань реветь», «тебе не больно», «ничего страшного», «не придумывай»); – переписывание реальности («ничего такого не было», «ты всё не так понял», «тебе показалось»); – угрозы: прямые («отдам в интернат», «выгоню из дома», «перестану оплачивать, и посмотрим, как запоёшь») и завуалированные («вот уйду я – посмотрим, что ты будешь делать»); – эмоциональный холод и отвержение («не подходи ко мне», «я не хочу с тобой разговаривать», «ты мне всё испортил»).

Особенно токсична комбинация: вспышка ярости + игнорирование. Сначала ребёнка «разносят», потом лишают контакта. Для зависимости от родителя это двойной удар: «я плохой и в то же время я один, никто меня не выдерживает». Чтобы вернуть хоть какую‑то связь, ребёнок часто готов взять на себя ещё больше вины: «я сам виноват, я действительно ужасный».

В нарциссической системе ребёнок может стать мишенью по нескольким причинам.

Он «не подходит под картинку»

Если ребёнок отличается от того образа, который родитель хочет демонстрировать (по характеру, внешности, способностям, здоровью), он провоцирует стыд. Например:

– тихий, застенчивый ребёнок в семье, где ценится яркость и «лидерство»; – ребёнок с особенностями развития или здоровья; – ребёнок, который не демонстрирует ранних достижений; – ребёнок, физически не похожий на родителя, особенно если это напоминает о «ненавистном» бывшем партнёре.

Тогда критика маскируется под «подгонку к норме»: «перестань стесняться, на тебя смотреть противно», «что ты как овощ», «соберись, ты же не инвалид», «ты как твой… (презрительно)». Внутренняя логика родителя: «если я переделаю ребёнка, я избавлюсь от своего стыда». На деле он только глубже вживляет этот стыд в психику ребёнка.

Он слишком хорошо отражает правду

Наиболее опасной мишенью часто становится ребёнок, который видит и называет вещи своими именами. Тот, кто говорит: «ты кричишь», «ты меня пугаешь», «ты обещал и не сделал», «это нечестно». Для нарцисса прямое отражение его поведения невыносимо: оно разбивает иллюзию безупречности. Такой ребёнок превращается во «врага» – его нужно «сломать», чтобы он перестал свидетельствовать о правде.

В адрес этого ребёнка чаще всего звучат фразы: «ты слишком чувствительный», «ты всё придумал», «ты манипулируешь», «ты меня провоцируешь», «из‑за тебя мне приходится…». Его заставляют сомневаться в себе до тех пор, пока он либо перестаёт верить своим глазам и чувствам, либо начинает бунтовать так, что его можно легко обесценить как «проблемного подростка».

Он «выбран» как козёл отпущения

В некоторых нарциссических семьях распределение ролей жёстко: один ребёнок – «золотой» (витрина, гордость), другой – «плохой» (мишень, источник всех бед). Плохому приписывают всё, что не устраивает родителей: «это из‑за тебя у нас скандалы», «если бы не ты, мы бы жили спокойно», «ты всё время что‑то ломаешь», «ты испортил мне жизнь».

Через такого ребёнка семья сбрасывает напряжение: на него можно кричать, его можно обвинять, им можно стыдить друг друга («смотри, чему ты его научил(а)»). Он становится контейнером для всего того, с чем родителям самим невыносимо иметь дело. Парадокс в том, что ребёнок, «назначенный» виноватым, часто особенно чувствителен и лоялен. Он будет стараться ещё больше, чтобы заслужить любовь, и тем глубже застрянет в роли мишени.

Эмоциональное насилие над ребёнком в нарциссической системе имеет несколько типичных форм.

«Воспитательная» жестокость

Крики, унижения, оскорбления подаются как необходимая строгость: «иначе он сядет на шею», «иначе вырастет никем». Родитель может говорить: «меня били – человеком вырос» и тем оправдывать словесные избиения и холод. На самом деле это трансляция собственной непрожитой травмы: быть униженным и не иметь права на защиту.

Фразы в этом регистре часто звучат так: «ты никто», «из тебя вырастет алкаш/шлюха», «тебя все будут использовать», «ты как твой тупой отец/твоя тупая мать». Интонация – презрительная, отталкивающая. Задача – «придавить» ребёнка настолько, чтобы он перестал проявляться как отдельный субъект.

«Шутки» и сарказм

Открытое насилие в обществе всё чаще осуждается, поэтому часть критики и стыда переезжает в «юмор». Над ребёнком постоянно подшучивают: про его тело, способности, страхи, ошибки. «Ну да, у нас тут звезда», «ты у нас чемпион по…», «главное – чтобы голова была, а ты носись дальше».

Когда ребёнок плачет или обижается, ему говорят: «что ты, не понимаешь шуток?», «обидчивый какой», «чувство юмора развивай». Таким образом его лишают права говорить: «мне больно». Он учится сомневаться в собственной реакции – и в будущем становится удобным объектом для людей, которые причиняют боль под соусом «юмора».

Молчаливое наказание

Одна из самых болезненных форм – лишение эмоционального контакта. Родитель может на дни и недели переставать разговаривать с ребёнком, смотреть на него, отвечать на вопросы. Формально всё «прилично»: нет криков, нет ударов. Но атмосфера – ледяная. Ребёнок ощущает: «я как будто не существую».

Для зависимости от родителя это почти невыносимо. Ребёнок готов на всё, чтобы вернуть хоть какой‑то отклик – даже если это будет крик. Внутренне он делает вывод: «чтобы меня не бросили, я должен быть удобным». Это глубоко укореняет страх отвержения и формирует в будущем склонность терпеть холод и пренебрежение от значимых людей.

Газлайтинг

Газлайтинг – это систематическое отрицание реальности ребёнка. Он говорит: «ты кричал на меня» – в ответ слышит: «я разговаривал нормально, это ты истеришь». Говорит: «мне страшно» – «не выдумывай». Рассказывает о боли – «ничего не было». Его воспоминания искажают: «ты всегда был проблемным», «в детстве ты нас мучил(а)», хотя факты говорят обратное.

Цель газлайтинга – разрушить доверие ребёнка к себе. Если он не верит своим ощущениям и памяти, им легко управлять. Нарциссический родитель выигрывает: «если ребёнок сомневается в себе, он примет мою версию за правду». Внутренний голос ребёнка глохнет, его место занимает голос родителя: «со мной что‑то не так, я всё воспринимаю неправильно».

Манипуляции любовью

Любовь подаётся как награда за правильное поведение и полное соответствие ожиданиям. Сегодня ребёнка обнимают, хвалят, проводят с ним время. Завтра за то же самое поведение его игнорируют или унижают – потому что у родителя другое настроение или он почувствовал себя оскорблённым. Ребёнок в смятении: «что я сделал не так?», «как мне сохранить эту любовь?».

Формируется навык постоянного сканирования родителя: «в каком он настроении?», «что ему сегодня нужно от меня?», «как мне не разозлить?». Это отнимает огромный ресурс и не оставляет сил на собственные желания и развитие. Личность ребёнка подстраивается под эмоциональные качели взрослого. Так вырастает человек, который во взрослом возрасте почти не знает своих потребностей, но идеально настроен на чужие.

Почему ребёнок остаётся в этой роли мишени?

Потому что у него нет альтернативы. Он не может выбрать других родителей. Он не может сказать: «так со мной нельзя». От того, любит ли его родитель и признаёт ли, зависит его базовое чувство безопасности. Поэтому, сталкиваясь с постоянной критикой и стыдом, он почти всегда делает один и тот же вывод: «дело во мне». Так легче выжить: если дело во мне, значит, я могу измениться, стать лучше и тогда, возможно, меня полюбят.

Второй родитель (если он менее нарциссен или вообще не нарциссен) часто сам ходит по краю. С одной стороны, он видит, как ребёнка ранят. С другой – находится под давлением: «ты ничего не понимаешь», «ты настраиваешь ребёнка против меня», «ты делаешь из него тряпку», «ты манипулируешь его чувствами». Плюс общество нередко встаёт на сторону «строгого» родителя: «надо же как‑то воспитывать», «в наше время никто с нами не нянчился – и нормальными выросли».

В результате второй родитель может:

– занижать серьёзность происходящего («ну да, он вспыльчивый, но не бьёт же», «ну да, кричит, но любит»); – сам подключаться к критике, чтобы «не провоцировать» нарцисса и «не разрушать семью»; – уходить во внутреннюю эмиграцию, оставляя ребёнка один на один с агрессором.

Для ребёнка это выглядит как подтверждение: «со мной и правда что‑то не так, раз оба так считают/молчат».

Что можно сделать в такой ситуации, если полностью изолировать ребёнка от нарциссического родителя невозможно?

Во‑первых, нужно назвать вещи своими именами внутри себя. Да, это эмоциональное насилие. Да, систематический стыд и критика разрушают ребёнка. От того, что нет синяков, это не становится «меньшим» насилием. Признание реальности – первый шаг к тому, чтобы вы перестали объяснять происходящее «характером», «менталитетом», «строгостью» и начали видеть цену.

Во‑вторых, ваша задача – стать для ребёнка тем взрослым, который:

– признаёт его чувства («я вижу, тебе больно», «я услышала, что он на тебя накричал»); – не обесценивает его опыт («ты не придумываешь», «то, что ты чувствуешь, важно»); – отделяет его личность от поведения («ты не плохой, ты сделал ошибку», «ты не ленивый, ты сейчас устал»); – даёт другой язык для происходящего («то, что он так говорит, неправильно, даже если он взрослый»).

Вы не сможете полностью отменить слова и действия нарцисса. Но вы можете добавить в мир ребёнка ещё один голос – ваш, в котором нет тотального стыда и уничтожения. Дети, у которых есть хотя бы один такой взрослый, гораздо легче справляются с последствиями эмоционального насилия.

В‑третьих, важно не становиться зеркальной противоположностью, движимой только чувством вины. Иногда, видя, через что проходит ребёнок, второй родитель начинает всё позволять, не устанавливать границ, бояться сказать «нет». Это понятно, но тоже небезопасно. Ребёнку нужны границы, только не разрушительные, а бережные и предсказуемые.

Разница такова:

– нарциссический родитель ограничивает из стыда и злости («ты меня позоришь»); – вы ограничиваете из заботы и ответственности («я не могу позволить, чтобы ты… потому что это опасно/разрушительно»).

Ребёнок очень чувствует разницу в тоне и мотивации. Ваша твёрдость может стать для него опорой, если она не переходит в стыд и угрозы.

В‑четвёртых, по возможности фиксируйте эпизоды эмоционального насилия: для себя, иногда – для специалистов. Записи фраз, описания ситуаций, реакции ребёнка помогут вам не сомневаться в собственном восприятии и при необходимости станут аргументами в общении с психологами, юристами, педагогами. Часто жертвы газлайтинга (и взрослые, и дети) со временем начинают сомневаться: «может, я преувеличиваю». Фиксация реальности возвращает опору.

И, наконец, важно помнить: ребёнок, который сегодня кажется «трудным», «агрессивным», «замкнутым», может быть тем самым ребёнком‑мишенью, который несёт в себе колоссальный запас боли и невыраженного протеста. Если рядом с ним будет хотя бы один взрослый, готовый видеть не только «поведение», но и рану, у него есть шанс вырасти человеком, который не повторит этот сценарий по отношению к своим детям.

Книга о «общих детях с нарциссом» именно об этом: вы не можете переписать характер нарциссического родителя, но вы можете перестать быть слепым свидетелем того, как ребёнка превращают в мишень. Ваша внимательность, названные словами вещи, маленькие, но последовательные акты защиты – это уже не «мелочи», а реальный вклад в то, чтобы он выжил и не сломался.

3.3. Ребёнок как союзник: треугольник «родитель – родитель – ребёнок»

В нарциссической семье ребёнок почти никогда не остаётся просто ребёнком. Его втягивают во взрослые отношения, заставляют выбирать сторону, делать «правильный» выбор лояльности. Так рождается устойчивый треугольник: родитель – родитель – ребёнок. В нём один взрослый (чаще нарциссический) использует ребёнка как союзника против другого родителя. Второй взрослый оказывается либо вытеснен, либо поставлен в позицию «врага». Сам ребёнок расплачивается тревогой, виной, путается в границах и ролях.

Для нарцисса союз с ребёнком – удобный способ решить сразу несколько задач: поддержать грандиозное Я («ребёнок на моей стороне, значит, я прав»); сохранить контроль над семьёй после разрыва или конфликта; подтвердить свою правоту в глазах окружающих («даже ребёнок понимает, кто хороший»); наказать и обесценить второго родителя.

При этом нарцисс почти никогда не признаёт, что вовлекает ребёнка во взрослый конфликт. Снаружи это подаётся как: «мы с ним всегда были особенно близки»; «он сам всё видит»; «она сама тянется ко мне, я же не запрещу ей любить»; «я просто честен(честна) с ребёнком».

Внутри же ребёнку переводят очень простое, но разрушительное послание: «если ты любишь меня, ты должен быть на моей стороне против него/неё». Так любовь превращается в оружие.

Треугольник может формироваться в разных контекстах – в браке, при разрыве, после развода, даже при редких встречах. Но везде просматриваются три опорные фигуры: «избранный» родитель (обычно нарциссический), «отодвинутый» родитель (часто менее нарциссический, более чувствительный) и ребёнок как связующее звено, которым манипулируют.

Типичные сценарии вовлечения ребёнка как союзника:

Эмоциональный супруг/супруга

Ребёнка ставят в позицию «маленького партнёра», с которым делятся тем, чем взрослому следовало бы делиться со сверстниками или терапевтом. Ему рассказывают: какой ужасный, жестокий, «психически нездоровый» другой родитель; как тяжело «мне с твоей мамой/твоим папой»; как «я один/одна всё тяну»; как «я терплю ради тебя».

Это сопровождается слезами, тяжёлыми вздохами, жалобами, иногда – совсем интимными подробностями. Ребёнок становится эмоциональным контейнером: на него сливают боль, обиду, злость, ощущение жертвы. Он чувствует: «если я сейчас не буду поддерживать, родитель разрушится». Так формируется ранняя псевдо взрослость – и мощная лояльность: «я должен его/её спасать».

«Напарник» в борьбе

Ребёнку поручают роль свидетеля и участника в борьбе с другим родителем. Его просят: следить и докладывать («посмотри, с кем мама разговаривает», «расскажи мне, что папа говорит обо мне»); высказывать «своё мнение» в ситуациях, явно не по возрасту («ты же видишь, как он с нами поступает?», «скажи судье, с кем хочешь жить»); поддерживать нарцисса при ссорах («скажи ему, что так нельзя со мной», «подтверди, что ты тоже так считаешь»).

По сути, ребёнка делают соучастником агрессии против другого родителя. Отказ воспринимается как предательство.

«Особое понимание»

Нарциссический родитель может формировать с ребёнком псевдо интимный микро союз против «глупого», «строгого», «нечуткого» другого взрослого: «Только ты меня понимаешь»; «Мы с тобой одна команда, а он/она против нас»; «Ты у меня единственный нормальный в этой семье».