Сражение

– Патрон живо! – гаркнул бронебойщик, протянув руку с открытой ладонью к своему напарнику, а глазами высматривал в окне уже близко рычащие машины противника.

Танки осторожно подкрадывались к позиции людей (один чуть впереди и правее) и были уже метрах в двухстах. Задний танк, с низкой угловатой башней, асимметрично расположенной на кургузом корпусе, не имел пушки и был вооружен только пулеметами. Он вполне мог быть командирской машиной. И Хорнунг это взял на заметку. «Командирский» танк короткими очередями «прощупал» один подозрительный окопчик, в ту же сторону пальнула пушка первого танка. Затем головной танк вильнул влево, словно его притянуло магнитом, и покатил прямехонько на дот.

Рядовой Зальц, обливаясь потом, наконец-то припер нужные боеприпасы, грохнул их об пол, с натугой подвинул этот не большой, но очень тяжелый ящик к самым ногам своего командира. Торопливо зачерпнул в горсть крупные увесистые патроны, один сунул в требовательную руку бронебойщика, остальные ссыпал на полку, расположенную как раз под окном.

Хорнунг вложил в приемник патронов толстенький длинный патрон с черно-красной окантовкой (вероятно, бронебойно-зажигательный) и, закрыв затвор, дослал маленький снаряд в ствол. По-видимому, ружье было готово к выстрелу, в чем Хорнунг до конца не был уверен. Но он все же прильнул плечом к прикладу как можно плотнее, памятуя, что первобытные ружья имеют очень сильную отдачу, и, прищурившись, взглянул поверх длинного ствола, совмещая прицельную планку с мушкой.

Танк, поблескивая на солнце отполированными траками гусениц, резво приближался. Вдруг он ударил по тормозам, клюнул носом и остановился, покачиваясь на амортизаторах. Тонко запели сервомоторы привода поворотного механизма башни. Морда «зверя» повернулась и уставилась на человека черным глазом ствола. Человек, все еще не до конца верящий, что происходящее – не сон, а самая что ни на есть жуткая явь, ответил тем же движением ствола своего оружия: направил его в подбашенную коробку. Вертикально стоящий броневой лист был более уязвим, чем скошенные углы башни и прочие места танка, пока не доступные для поражения.

– Ну стреляйте же, ради Бога! – взвизгнул помощник, приседая на корточки и хватаясь руками за голову.

– Не имею права. Мы не должны поддаваться на провокации, – чувствуя свою ответственность, веско сказал Хорнунг, почти не разжимая зубов и с ненавистью глядя на пятнистый силуэт, контуры которого размывались и дрожали в восходящих потоках горячего воздуха. – Вот когда он выстрелит пер…

Танк выстрелил. Дот содрогнулся от удара снаряда, пришедшегося по касательной, и на головы людей посыпалась тонкая цементная пыль.

– Ну, зараза, ты сам напросился, – прохрипел Хорнунг, когда откатилась волна взрыва, и нажал на спусковой крючок.

«Ду-дут!» – выстрел сильно, до звона, ударил в уши. Приклад чувствительно толкнул в плечо. Эхо звука тотчас было задавлено низким сводом помещения. Хорнунг видел, как взметнулось облачко именно в том месте, куда он целился. По броне скользнула черная змейка трещины и по ней забегали голубовато-белые светлячки.

Танк яростно зарычал мотором и как бы отпрыгнул назад, разворачиваясь. Но замер. Откуда-то из-под днища волнами хлынул смолянисто-черный дым.

Второй танк, «командирский», развернув башню на 180 градусов и поливая наобум окрестности из обоих пулеметов, поспешно уносил гусеницы от греха подальше. Поднятая им желто-бурая пыль почти совсем скрыла его из вида.

– Беги, беги, – добродушно прорычал бронебойщик. – Не трону. И передай своим, что мы парни серьезные и в обиду себя не дадим.

Зальц подлетел к своему командиру на крыльях восхищения и, тычась грудью в его крепкое плечо, заорал:

– Капитан! Как вы здорово врезали этому гаду! По сопатке ему, по сопатке! – Он хлестко бил кулаком в свою ладонь, а из выпученных трагически-восторженных его глаз, как горох, катились крупные слезы, и он умолк, захлебнувшись в волнах и соплях патриотического экстаза.

4

Едва смолкли патетические вопли штурмана, как танки вновь пошли в атаку. Ликование защитников по поводу маленькой, но победы, сменилось ужасом. Впрочем, Хорнунг отнюдь не обольщался на этот счет. Как он и предполагал, противника не смутил один кем-то с перепугу подбитый танк, и он пойдет до конца. Настоящую массированную танковую атаку можно сдержать только очень большими силами и мощным вооружением. Во всяком случае, двум гражданским, не обученным военному искусству, вооруженным, чем бог послал (а Бог, как правило, посылает самый минимум), следующего боя не выдержать. Разве что случится чудо. Разверзнутся небеса, и космический рефери вмешается и отменит этот неравный поединок за явным преимуществом хозяев планеты. Хорнунг и его команда с радостью отдадут все лавровые венки победителям. Только бы их оставили в покое, разрешили бы починить корабль и улететь отсюда без человеческих потерь.

Вот о чем думал капитан под сложный аккомпанемент музыки войны. Гудели моторы, дрожала земля, звякали патроны, сложенные на полке. Зубы штурмана выбивали мелкую дробь. Хорнунг сжал челюсти до боли, чтобы ненароком не опозорить себя таким же непотребным для командира и мужчины звуком.

К доту подползали, маневрируя на местности, семь танков. Остальная армада почему-то медлила. Видимо, они все-таки еще не располагают данными о численности защитников и не хотят рисковать. А может, забавляются, сволочи. Или это их всегдашний тактический прием: входить в сражение постепенно, вести, так сказать, разведку боем; наращивать мощь удара раз за разом, пока силы неприятеля не иссякнут.

Боевые машины придерживались определенного порядка. В центре, построившись в виде усеченной пирамиды, катили четыре легких танка. Их не очень-то надежные фланги прикрывали по одному тяжелому броненосцу с мощной артиллерийской установкой. Фронт возглавлял еще один бронированный монстр, выкрашенный в черно-зеленые защитные цвета. Он шел, не прячась за рельеф местности, шел открыто, нагло, надеясь на свою несокрушимую броню. Он рычал мотором, как хозяин боевых полей, с полной уверенностью, что все живое и неживое будет уничтожено его мощной пушкой и попадет под его ужасные гусеницы.

Хорнунг взял с полки мини-снаряд и зарядил свое бронебойное ружье. Силой воли он подавил в себе чувство вялой безнадежности и вызвал освежающий прилив боевой злости. Враг дорого заплатит за свою победу. Номер первый поймал в прицел квадратную башню головного танка. Нет, подумал первый, его броню не пробить. И опустил длинный ствол ниже. Он целился в сверкающие сегменты гусениц, которые взметали сухую пыльную землю этой жалкой планетки.

Бум-бум! – громыхнуло вдали. Танки открыли огонь. Хорнунг торопливо выстрелил. Промах. Зато противник нанес серьезный удар. Бункер содрогнулся до основания от взрывов снарядов. Защитники едва не оглохли. Пыль застлала видимость. Пыль снаружи и внутри помещения, скрипела на зубах, разъедала глаза. Едва ветер снес в сторону серовато-желтую муть, Хорнунг вновь выстрелил в железного лидера. На этот раз боец дождался, когда танк остановился после того, как въехал на горку. Остановка была очень краткой, всего лишь на пару секунд. Но Хорнунгу хватило времени навести ствол в самое уязвимое звено боевой машины – место скрепления траков. Острое зрение капитана звездолета не подвело. Ду-дут! – толчок в плечо, бронированный плевок во врага. Есть! Металлическая змея рванулась кверху и безвольно опала, сложившись звеньями. Обнаженные катки, как культи инвалида, продемонстрировали свою беспомощность. Взметая пыль уцелевшей гусеницей, танк завертелся на месте, недовольно рыча мотором на предельных оборотах.

Остальные нападавшие танки открыли бешеный огонь по бункеру. Дот вздрагивал после каждого попадания, как больной в предсмертных судорогах. По стенам зазмеились трещины, посыпались отломившиеся куски бетона. Тяжелый танк с левого фланга переместился в центр, закрывая брешь в ударном бронированном кулаке, которым враг хотел измолотить стойких бойцов.

– Возьми пулемет и коробку с патронами к нему, и уносим отсюда ноги! – скомандовал помощнику Хорнунг, стараясь перекричать адский грохот боя.

– Куда!? – завопил Зальц, прижимая пулемет к груди, как мать прижимает любимого ребенка.

– Вон! Наружу! Патроны не забудь! – Хорнунг вытягивал из бойницы ружье и лихорадочно рассовывал бронебойные мини-снаряды по многочисленным карманам своего комбинезона.

Зальц искал и не мог найти ящика с патронами, потому что неотрывно глядел в смотровую щель. На них с большой скоростью наезжал легкий танк, вооруженный необычной пушкой – маленькой и с раструбом. Штурман нутром почувствовал, что сейчас случится нечто страшное. И сразу под руку ему попала плоская металлическая коробка с уложенной в ней лентой с патронами. Это было то, что нужно.

Они выскочили из умирающего дота, жалея его едва ли не как гостеприимного хозяина, давшего приют и защищавшего гостей до последней возможности. Капитан бежал впереди, согнувшись под тяжестью бронебойного ружья, которое он нес на плече. Зальц семенил следом, втянув голову в плечи так, чтобы она не маячила над бруствером. Приклад пулемета норовил попасть между ног, коробка с лентой била по колену. Штурман вынужденно бежал зигзагами, насколько позволяла ширина траншеи. На голове у него, надетая заблаговременно, прыгала и била по темечку стальная каска. Молодец парень. Действует по уставу, хотя никогда его не читал.

Капитан не потерял еще надежду как-нибудь ускользнуть от туземцев. Он надеялся, что траншея поможет выйти из зоны сражения. Ведь окопы тянутся в разные стороны на довольно значительное расстояние. Если придерживаться определенного направления, никуда не сворачивать, то наверняка скоро можно уйти достаточно далеко от места боя. Но, к сожалению, траншея, по которой они бежали, заворачивала только в сторону противника. Пришлось отказаться от этой идеи. Сближаться с противником по личной инициативе не входило в планы капитана Вёльда Хорнунга.

Заняв новую позицию, расчет увидел, как жестоко расправился враг с их временным убежищем. Танк с раструбом подкатил к раздолбленному снарядами доту и с расстояния двадцати метров выпустил тугую, закручивающуюся струю огня, метко угодив прямо в бойницу. Помещение захлебнулось пламенем, излишки которого вырвались из всех возможных щелей и пробоин. Потом повалил густой черный дым. Все что могло гореть там – загорелось. Горели деревянные ящики, может быть, даже горело железо. Потом рвануло так, что остатки дота влетели как стартующий корабль. Огнеметный танк, не успевший отойти на безопасное расстояние, был перевернут мощной ударной волной взрыва, и он сам запылал как свечка. Ошеломленные люди не видели гибели машины, уткнувшись лицами в землю на дне траншеи. Лишь когда грохочущая волна ушла к горизонту, они высунули из окопа испачканные носы. Лица их были так же черны, только зубы сверкали и вокруг глаз белели пятна – следы инстинктивного зажмуривания: негатив страха.

Два танка на левом фланге – ближайшие – заметили передислоцировавшегося противника и соответственно скорректировали свое наступление. Развернувшись, они понеслись на новые позиции людей. В ста метрах от траншеи, в которой обосновался расчет Хорнунга, параллельно тянулась точно такая же. Это вселяло надежду, что препятствие хотя бы на короткое время задержит машины. Эх, был бы ров поглубже, а главное, пошире…

Танки въехали на косогор, вершину которого оседлали наши стойкие бойцы. И действительно, прежде чем переехать траншею, грохочущие железяки сбросили скорость и стали маневрировать в поисках узкого места. Бдуф! Гельмут Зальц вздрогнул от выстрела своего капитана, давно ожидаемого выстрела и все же неожиданного. Задний танк остановился и медленно-медленно стал съезжать правой гусеницей в траншею, все сильнее накреняясь, потом задымил, словно невидимый экипаж зажег сигнальный огонь. Второй танк тоже шедший параллельно траншеи, развернулся, покачиваясь, перевалил препятствие. Грунт просел под его гусеницами, но бруствер выдержал нагрузку.

– Ну куда тебя черти несут? – прорычал Хорнунг, загоняя заряд в патронник и клацая затвором. – Дерьмо на колесиках. Я ж тебя продырявлю, как консервную банку…

Танк, это чудо допотопной техники, въезжал на высотку, вращая высокой круглой башней в поисках, куда бы пальнуть. Грохнул с протяжкой длинный ствол бронебойного ружья, взметнулась пыль вблизи дульного тормоза, словно бичом протянули бедную землю. Получив удар в лоб, танк прекратил атаку, попятился, стал съезжать с косогора все быстрей, пока не въехал задними концами гусениц в траншею. Корма танка осела, передние концы гусениц взметнулись, и танк встал “на попа”. Ужасно непристойная поза для боевой машины. Хорнунг витиевато выругался и, не целясь, всадил еще один заряд в открывшееся днище. Внутри танка грохнуло, повалил дым – черный, жирный, – стелясь по земле. Хорнунг вдруг испытал острую жалость к беспомощной машине, как к живому существу, испытывающему боль. Танк предсмертно рычал, судорожно вращая гусеницами. Это было жалкое зрелище.

– Я одно не пойму, – выкрикнул Зальц, сдвигая тяжелую каску на затылок, – где у них экипажи? Почему они не покидают горящие машины?

Может быть, военный кодекс чести не позволяет, – ответил Хорнунг, устало откинувшись, с чувством хорошо проделанной работы. – А может, они автоматические… Хотя, судя по примитивной конструкции, вряд ли.

Зальц вытер со лба пот (размазал грязь по лицу), нахмурился, вглядываясь в сторону противника. Танки рычали в отдалении, самозабвенно утюжили траншеи в том месте, где стоял дот. Бессмысленная, тупая злоба руководила ими. Кому и зачем это нужно? Марсианин немецкого происхождения Гельмут Зальц понять этого не мог.

5

Супермеханик Байрон Фалд закрепил последний узел конвектора и вытер с лица трудовой пот. В «магнитке» была адская жара. До разгонной камеры четвертого блока он так и не добрался. Пришлось все сворачивать в быстром темпе. Приказ капитана – закон для подчиненного. Каким бы идиотским он не казался, его надо исполнять. Но в данном случае очевидно, что Хорнунг прав. Всему экипажу и кораблю грозит серьезная опасность. С туземцами надо держать ухо востро. Никогда не знаешь, что им придет в голову. То они лезут обниматься, то норовят отрезать тебе уши, снять скальп или вообще оторвать голову. Извечная проблема, неразгаданная тайна: «За что аборигены съели Кука? Молчит наука», так поется в старинной русской песне. А туземцы этой захолустной планетки имеют в своем боевом арсенале кое-что помощнее стрел и копий. Даже сюда, в тесное пространство двигательного отсека, отделенного от внешнего мира двумя слоями губчатого титанита плюс внешняя обшивка, глухо доносится канонада боя. Видать, нашим ребяткам туго приходится. Надо идти выручать парней. Да, влипли мы в историю. А все этот долдон Люпсик Блум, инспектор хренов, маленькая сволочь. Как все коротышки, страдает острым ущемлением самолюбия, выражающемся обычно в повышенном чувстве ответственности, как всегда понятом превратно. Если выцарапаемся отсюда, подкараулю его в баре да ка-а-а-к!.. врежу ему промеж его маленьких глазок все, что о нем думаю… Жаль, но мерзавец не посещает мужские заведения, лелеет свою язву.

Огорченный супермех вышел из отсека, привычно зацепив головой низкую притолоку люка. Понастроили курятников. После пассажирского лайнера, где он служил в свое время, построенном на верфях Земли, с присущей землянам размахом – просторными каютами и вспомогательными помещениями – теснота центаврианского грузовоза ощущалась весьма болезненно.

Если бы не болезнь жены – редкая форма аллергии на земную атмосферу – Байрон Фалд ни за что бы не уволился с земного космофлота и не переселился бы на Бету Центавра. Спору нет, там и атмосфера чище, экология сбалансирована, чудесный климат, но все какое-то чужое, выхолощенное, официальное. Одно слово – Столица. Одних инспекторов – как собак нерезаных, хоть отстреливай…

Фалд на минутку зашел в свою каюту на всякий случай попрощаться с женой и детьми. Они встретили его с застывшими улыбками на лицах, освещенными ласковыми лучами Беты. Супермех взял с полки обрамленную фотографию. И сейчас же голография ожила. «Привет! – сказала жена и помахала рукой. – Как служба?..» «Здравствуй, папочка!» – пискнула шестилетняя дочь Люси. «Салют, отец!» – пробасил двенадцатилетний сын Румб.

– Здравствуйте и прощайте, – сказал более чем обычно мрачный Фалд и вернул фотографию на место. Сегодня долгих разговоров не будет, хотя встроенный в рамку интеллектуальный чип позволял вести длинные, вполне осмысленные диалоги с изображенными.

Он поднялся в рубку, включил тестовые программы проверки двигательных систем, включил обзорные экраны. Слушая доклад программы, осмотрел местность. Бой продолжался. Фалд тормознул камеру внешнего обзора в самом батальном месте, приблизил изображение, включил фильтры, потому что ни черта не было видно из-за дыма пожарищ. Цвета стали неестественными, зато картина боя видна как на ладони. Там и сям, как мертвые жуки, в неестественных положениях застыли подбитые машины туземцев. Черные дымы тянули свои щупальца в низкое небо. Молодцы Хорнунг и Зальц! Чем это они их? Неужто бластерами? Да они просто герои! Только вот и аборигенам воинственного пыла не занимать. До двух десятков танков продолжают атаку. Следом за ними, под прикрытием бронированных корпусов машин бегут пешие воины в форме песочного цвета с черными полосами. Супермех повел камерой и поймал место, где засели капитан и штурман. Ребята держаться и даже раздобыли оружие! Хип-хоп ура! Но положение их критическое… Возможен захват корабля… Я, конечно, не самурай, как мой приятель Момото Катава, харакири себе делать не стану, но враг дорого заплатит, если сунется сюда…

– Ну вот, Гельмут, – сказал Хорнунг, вылавливая из кармана очередной патрон и загоняя его в казенник, – настал твой звездный час.

– Вы хотите сказать предсмертный? – вяло отозвался Зальц.

– Ты же хотел пострелять? Сейчас тебе такая возможность представится.

– Когда это было? И разве я мог представить, что все так обернется…

Лицо штурмана осунулось и казалось изможденным. Или это от грязи? В этой каске он похож на гитлеровского солдата, подумал капитан. На гитлеровского солдата, который перепуган до смерти и больше не хочет воевать.

– Но стрелять тебе все равно придется. На нас движутся пешеходные… то есть пешие войска. Вон они в камуфляже!

Бегут, подумал Хорнунг, глядя на поджарые, гибкие фигурки в полосатых комбинезонах. Хищно пригнувшись, хитрыми зигзагами они бежали между танками. Какая нужда гонит их на верную смерть? Быть может, жажда приключений? Интересно, что чувствуют люди, надев такую форму? Небось, считают себя героями. Лихими парнями. Барсами пустыни, тиграми боевых полей или еще как-нибудь… Идиоты!

– Номер второй! Слушай мою команду! Отсекай пехоту!

– Как отсекать?! – заволновался номер второй.

– Огнем!

– Стрелять что ли?! Я не могу! Я не хочу!.. Ведь придется убивать…

– Ну тогда убьют нас.

Птью! Птьюх! – птичкой пропели пули, выпущенные из оружия пехотинцев. Еще три пули зарылись в бруствер, подняв фонтанчики пыли. Хорнунг съехал в траншею, придерживая рукой приклад ружья. Стрелять становилось все трудней, а танки надвигались. Один уже полз в двухстах метрах. Баздахнула его пушка, просвистел снаряд и разорвался где-то сзади, но очень близко. Земля комками и пылью посыпалась в траншею.

– А-а-а! – в голос заплакал штурман, поднял пулемет и бросил его на бруствер.

Лента уже была заправлена. Коробка объемистая, надолго хватит. Может быть, еще и останется. После смерти стрелка. Зальц передернул затвор, щека коснулась теплого металла, пахнущего смазкой. Скоро он станет горячим от огня. От огня, который пустит кровь тем, бегущим полосатикам. Да, подумал Зальц, это не люди, это полосатики, мерзкие ублюдки!

Ду-ду-ду-дут! – пристрелочная очередь. Порция свинца улетела в бегущего врага, потом пулемет загрохотал почти без перерыва, утробно, мощно: Ду-ду-ду-ду-ду.... Отдача слилась в сплошные удары в плечо, сотрясая тело Гельмута Зальца, словно кто-то тряс его, пытаясь разбудить от страшного сна, вытащить из этого кошмара. Но дурной сон продолжался. И был весьма реален.

Хорнунг поднялся в рост, припал к прицелу, выстрелил. Консервная банка, снабженная гусеницами, остановилась, повернула морду в сторону. Дымит, подлая! Еще одним врагом меньше!.. Но силы слишком неравны. Два тяжелых танка давят вспученную землю железными когтями гусениц совсем рядом и ничем их не остановить. Две бронебойные пули, выпущенные из ружья бронебойщика, не причинили им никакого вреда. И пехота наседает, но Зальц еще держится, хотя каску уже потерял, и вся правая щека залита кровью.

– Гельмут! Ты ранен? – кричит капитан, оставил бесполезное ружье, кинулся к штурману.

– Не смертельно! – отзывается напарник.

Он крепко прикипел к пулемету. Лента с отстрелянными гильзами деловито выползает из казенника с другой стороны, как телеграфная лента с рапортом о количестве убитых и раненых врагов.

Навалилось что-то огромное, тяжелое, дышащее смрадом. Белый свет погас, посыпалась земля. Хорнунг упал на дно траншеи. Носком сапога поддел ноги стоявшего Зальца, и тот тоже свалился рядом вместе с пулеметом. Пронесло! В траншею свалилась бронебойное ружье, искореженное до неузнаваемости. И тут же вторая махина накрыла их. Прогрохотали гусеницы совсем близко от головы капитана. Хруст бревен осевшей траншеи, как хруст костей. И снова свет!

– Зальц!

– Здесь я!

– Они хотят раздавить нас как тараканов!

Хорнунг выхватил бластер, автоматически ставя его на полную мощность. Выстрелил в разворачивающуюся корму танка. Импульс ослепил глаза, точно вспышка магния. Хорнунг запоздало зажмурился, пригнул голову. Наверху рвануло, наверное, взорвался боезапас. Выглянул. Сквозь черно-зеленую муть видно: танк без башни лежит вверх гусеницами, горит яростным пламенем. Второй танк, видя участь первого, не решился на повторную атаку, широким полукругом объезжал их, на дистанцию прицельного выстрела.

Зальц снова был за пулеметом, придавил пехоту к земле и не дает подняться. Пока держимся, держимся, подумал Хорнунг, но скоро оборона наша падет. Теперь это совершенно ясно. Восемь тяжелых танков на двух безоружных человека – это перебор. Нам пока везет только везеньем новичка. Но недолгая эта фортуна.

И случилось чудо, которого так ждал Хорнунг. Молния Юпитера ударила в тыл наступающей танковой колонне, и содрогнулась земля, и раздался оглушающий взрыв. Еще одна молния ослепила глаза. И опять точное попадание. В центр, в самое скопище рычащих машин. Огонь, грохот, летят по воздуху разорванные части бронированных монстров.

Не сразу капитан догадался, что бьют с корабля. В бой вступил супермех Байрон Фалд. Переведя на ручное управление, он открыв огонь из корабельной противометеоритной пушки. Еще один импульс высокотемпературной плазмы поразил врага. Огненный шар вспучился над полем. Брызги расплавленного металла взметнулись во все стороны, железные потроха, объятые пламенем, нехотя падают на землю. Все горит. Все что может и не может, но горит. И это было страшно.

Капитан и штурман припали к земле, во все глаза смотрели, как бьют врага, еще недавно бывшего таким наглым, а теперь улепетывающим на предельной скорости. Пехота тоже дала деру. Зальц с удовольствием отбросил, ставший ненужным пулемет.

– Ай-яй-яй! – покачал головой Хорнунг, – как же это я про нашу пушечку забыл? Молодец Фалд! Спасибо, выручил.

– Да… весьма кстати… – улыбнулся Зальц, и лицо его вновь стало круглым, – мы уж не чаяли выбраться отсюда живыми.

– Как твоя рана?

– Пустяк, только кожу содрало.

– Тогда поковыляли домой. Пулемет можешь взять с собой, заслужил. Кровью.

– Спасибо, кеп, мне теперь он и даром не нужен. Смотреть на него не могу.

6

Когда они, усталые до полусмерти, дотащились до корабля, Фалд уже поджидал их. Он стоял, опершись плечом о посадочную опору. Спокойный, как всегда.

– Страна приветствует своих героев! – сказал он, подняв руку на манер древних римлян.

Супермех заботливо усадил раненого штурмана на ступеньку трапа и принялся оказывать первую (она же и последняя) медицинскую помощь. Рана и впрямь оказалась пустяковой, но мудрый Фалд щедрой рукой намотал на голову раненому три фута бинта. Повязка выглядела солидно, что должно было импонировать молодому мужчине, воину, побывавшему в сражении.

– Поразительно, как вы легко отделались, – все удивлялся супермех.

– Я бы так не сказал, – устало ответил Хорнунг, закуривая вторую, дневную, сигарету. – В физическом плане, возможно… а в моральном… Еще неизвестно, как это аукнется на психике…

Капитан, конечно же, имел в виду психику самого молодого члена экипажа. Но Зальц был снова весел и здоров. Захлебываясь словами, он рассказывал Фалду о деталях сражения. Хорнунг слушал вполуха, курил и думал, что, наверное, придется писать рапорт о случившемся…