МОЙВРАГ

Анастейша Ли

М̶О̶Й̶ВРАГ

Привет, меня зовут Софи, и практически все свои школьные годы я провела в постоянных страданиях. Я была белой вороной среди сверстников, и это не давало мне покоя. Меня высмеивали, делали из меня клоуна, и даже тот, кому я посвящала свои детские стихи, не замечал моих чувств. Он, Аким Зима, был для меня всем. Я помню, как тонула в его серых глазах, словно в бездонном омуте.Повзрослев, вместо очередного скучного стихотворения, я посвятила ему свою первую татуировку, надеясь, что она станет мостом к его сердцу, хоть на мгновение. Я мечтала о том, чтобы он увидел во мне не просто объект для насмешек, а человека, способного на настоящую любовь и искренние эмоции. Но, увы, мои мечты оставались лишь призраками в заснеженный день, а страдания продолжали преследовать меня, словно тень.Но теперь… Пришло время для маленькой расплаты, мой враг.

Анастейша Ли

Глава 1

Мне шестнадцать, и порой кажется, что весь мир настроен против меня. У меня короткие курчавые волосы, и я всегда находила общение с мальчиками более естественным, чем с девочками. Девчонки просто помешаны на моде, трендах и потных спортсменах, а я… я никогда не интересовалась этим. Хотя мои мама и отчим вполне обеспечены, но я не чувствую себя частью их мира. Мой отец ушёл из жизни, когда я была ещё совсем маленькой, и с тех пор мама построила новую семью, родив мне младшую сестру, которую они обожают. Я же остаюсь в тени, словно белая ворона, не вписывающаяся в их идеальный мир. Даже тот, кто все-таки смог завоевать моё сердце, смотрит на меня с отвращением, как на объект для насмешек. Но такова реальность, с которой мне приходится сталкиваться изо дня в день, лицом к лицу.

Как я влюбилась в Акима Зиму? Странная история. Я всегда была уверена, что спортивные мальчики меня не интересуют, они существую для глупых девочек, таких, как Ева и Катерина, мои одноклассницы, которые прохода мне не дают. В итоге… сама оказалась глупа.

У него темные волосы, чернично-серые глаза, словно… бездна, в которую мне приходится падать каждый будний день. Но куда еще ниже пасть? Если я каждый вечер то и делаю, что сошкребаю себя от замызганного жизнью асфальта. Все началось год назад на уроке физкультуры. Наши с ним классы соединили из-за нехватки преподавателей, и вот там я увидела его впервые: Красивый, смазливый потный спортсмен.

И мир… Мир словно замер.

И вот уже истощающе ревет будильник под моей подушкой. Его рев смешивается с голосом матери, которая то и дело твердит:

– Софи, ты опаздываешь в школу! – доносился голос мамы из кухни.

Я уже открыла глаза, но не спешила вставать. В нашем большом доме было много пространства, но я часто чувствовала себя здесь чужой. С трудом поднявшись с постели, я протёрла глаза, чтобы прогнать остатки сна. Быстро оделась в школьную форму: белая рубашка, серая юбка в светлую полоску и к ней жилетка с эмблемой нашей школы, она послушно ожидала меня на спинке компьютерного кресла, схватила свой черно-розовый рюкзак, обвешанный брелоками из аниме, и направилась к выходу из своей уютной, но до боли скучной комнаты. Мама не разрешает мне что-то менять в ней. Говорит: со своей квартирой сможешь делать все, что посчитаешь нужным.

Я всегда выделялась среди своей семьи: все они с темными волосами и светлой, почти прозрачной кожей, а я – белокурая, как будто пришла из другой вселенной, унаследовав черты отца.

На кухне меня встретила мама, отчим и сестра Василиса, сидящие за столом. Едва ли я спустилась с лестницы, как до меня донесся голос отчима, он, как и всегда, был погружен в свою утреннюю газету:

– Ты не собираешься завтракать?

– Я… я лучше поем в школе, уже опаздываю, – ответила я, схватив яблоко из плетенной фруктницы, которая стояла на мраморной столешнице, и выбежала из дома, оставив за собой семейный завтрак и недоумевающие взгляды родных.

Дорога до школы занимает у меня около пятнадцати минут, если идти быстро. Но сегодня я не торопилась, я чувствовала, что мне не стоит сегодня появляться там слишком рано. Но, к большому несчастью, в школу я успела вовремя.

Войдя в здание, я сразу ощутила знакомый запах – смесь пыльных книг и чего-то неуловимо грустного, как будто стены хранили в себе истории о потерянных мечтах и слезах учеников, которые когда-то здесь учились.

– О-о, смотрите, мышка пришла! Писклявая, мы думали, ты после вчерашнего не появишься ближайший месяц! – раздался насмешливый голос одной из моих одноклассниц Евы, старосты нашего класса и просто настоящей королевы школы, она, как и всегда, была окружена подругами, которые бегают за ней попятам, лишь бы их не гнобили. Я не стала обращать на них внимания и, опустив глаза в пол, прошла мимо. За спиной послышались шепотки и смешки.

Что было вчера? Честно, я уже не помню. Все издевательства смешались в один помойный комок, и уже трудно было выделить из всей этой каши что-то конкретное. Возможно вчера меня в очередной раз облили супом в школьной столовой… Или это было на прошлой неделе?

На лестнице, ведущей на второй этаж, стоял он – Аким Зима, тот самый, кто заполнил все мои мысли и стихи. Он был в окружении своих друзей, уже такими взрослыми, с их восемнадцатью годами за плечами. На его шее красовалась его первая татуировка: змея в форме бесконечности. Все девчонки, включая меня, мечтали привлечь его внимание. Внезапно взгляды парней упали на меня, и я почувствовала, как они фыркают, словно я излучала яд с каждым своим шагом. Но Аким смотрел на меня иначе – его взгляд был сосредоточенным, словно он пытался меня изучить.

Когда наши взгляды коснулись друг друга, я на мгновение потеряла равновесие и споткнулась о первую ступеньку. Смех раздался вокруг, и даже Аким не удержался от улыбки. Я, смущенная и растерянная, поспешила вверх по лестнице, стараясь скрыть свои стыд и печальные эмоции.

Вслед лишь послышалось:

– Воскресенская, ты там аккуратней, а то с резкими движениями от тебя ещё больше вонять начинает! – и снова смех эхом разнесся по коридору, пытаясь меня догнать. Учителя, проходившие мимо, начали шикать на них, но смех они сдержать не могли.

Я втянула голову в плечи, стараясь не обращать внимания. Слова, как обычно, резанули, но я уже научилась делать вид, что мне все равно.

В общем, день, как и все предыдущие дни до него, ожидает быть сложным. Но я справлюсь. Я ведь сильная. Я должна быть сильной. Иначе они меня сломают.

Вечером я вышла из школы и направилась к выходу, чувствуя, как тягость этого места наконец-то спадает с моих плеч. Вдруг за спиной раздался знакомый голос Акима. Он звал меня, используя все возможные прозвища, которые только мог вспомнить – «мышка», ‭«Воскресенье», и даже «Сью», потому, что я слишком кучерявая для этого общества. Я неохотно обернулась, стыдясь встречать его взгляд после того, как его друзья сегодня меня высмеяли на глазах у всей школы.

– Слушай, я не помню, как тебя зовут, честно… – начал он, и я почувствовала, как внутри меня что-то сжалось.

– Софи, – перебила я его, стараясь не выдавать своих эмоций и ни в коем случае не смотреть ему в глаза.

– А, точно, Софи. Я хотел бы извиниться за своих друзей. Знаешь, иногда они просто не думают, что творят, – продолжал он, и я заметила, что он избегает моего взгляда.

– Все впорядке, – пробормотала я, собираясь уйти, но он вдруг схватил меня за руку и тут же резко одернул свою, словно я его уколола ядовитым шипом.

– Подожди! – произнес Аким, его голос звучал немного грубо, как будто он боялся, что я просто так уйду и разрушу какой-то его план. – Я хотел бы проводить тебя домой, как знак извинения.

– Нет, ты что, над тобой тоже будут смеяться, – ответила я, пытаясь мысленно сложить пазл, но одной детальки все же не хватало. Что ему нужно? Правда, из чувства вины? Я ведь вонючка, заразная мышь, и… что еще про меня там придумали?

– Да брось, я ведь знаю, что нравлюсь тебе, – затем он приблизился так близко, что я смогла ощутить его теплое дыхание на своем лице.

Он наклонился надо мной, как непробиваемая скала, я впала в ступор, и едва он коснулся моих губ, из школы вылетели друзья Акима с дичайшим смехом, даже из окон школы повыглядывали посмотреть, что творится на улице. Не сдерживая слез, я выбежала из школьного двора, лишь бросив мимолетный взгляд на Акима, за спиной услышала скулящий смех парней и фразы:

"Зима, иди зубы почисть, а то подцепишь, что-нибудь."

"Как ты додумался ее поцеловать?"

"Сильно воняло?"

Осколки насмешек, как битое стекло, вонзились в самое сердце. Каждое слово – ядовитая стрела, пронзающая мою и без того израненную душу. Мир вокруг померк, превратился в размытую акварель, где я – одинокое пятно, выброшенное за край полотна. В голове пульсировала лишь одна мысль: убежать, спрятаться, исчезнуть.

Ноги несли меня прочь от этого кошмара, от этого зверинца, где я стала главным экспонатом, выставленным на всеобщее обозрение. Слезы обжигали щеки, словно кислота, разъедая последние остатки гордости. Я бежала, спотыкаясь, задыхаясь от боли и унижения, пока не рухнула на скамейку в ближайшем парке.

В груди клокотал вулкан, готовый извергнуть лаву отчаяния и злости. "Вонючка, заразная мышь" – эти слова эхом отдавались в моей голове, превращаясь в болезненный рефрен. Я чувствовала себя грязной, никчемной, достойной лишь презрения. Неужели я действительно настолько отвратительна? Неужели во мне нет ничего хорошего, ничего, за что можно было бы полюбить?

Через две недели Аким закончит одиннадцатый класс, а я… я останусь в этом убогом побоище еще на год. Вокруг меня все менялось, все двигалось вперед, а я словно застряла в этом бесконечном круговороте боли и разочарования. Сердце мое было разбито вдребезги, и казалось, что ничего уже не сможет его склеить.

Но даже в самой глубокой тьме всегда есть проблеск надежды. Где-то в глубине души, под толстым слоем отчаяния, тлела крохотная искра. Я часто ловила себя на мысли, что, возможно, когда-нибудь смогу выбраться из этой ямы, где так долго блуждала в одиночестве. Может быть, когда-нибудь я смогу снова увидеть свет, который когда-то казался таким далеким и недосягаемым.

Глава 2

Солнце едва ли пробивалось сквозь шторы, но даже его слабые лучи казались невыносимыми. Рука машинально потянулась к телефону, лежавшему на тумбочке. То, что я увидела на экране, словно ледяной водой окатило меня с ног до головы. Мир, казавшийся таким понятным и безопасным когда-то, в одночасье рухнул. Ненависть, злоба, отвращение – все это выплескивалось на меня из социальных сетей. Комментарии под фотографиями жгли хуже раскаленного железа. Впервые я ощутила такую всепоглощающую пустоту, такое горькое разочарование. В людях. В Зиме, который все это заварил. И, самое страшное, в самой себе.

Не раздумывая, я удалила аккаунт, словно пытаясь стереть и саму себя из этого кошмара. Спасением казалась лишь старая тетрадь в черной матовой обложке с изображением черепа. Мой дневник. Единственный, кому я могла доверить свои самые сокровенные мысли и тайны. Открыв чистую страницу, я попыталась написать, о чем я думаю в этот самый момент, но слезы застилали глаза, и буквы расплывались, превращаясь в неразборчивую кашу.

В этот момент дверь скрипнула, и в комнату вошла мама. Инстинктивно я захлопнула тетрадь и спрятала ее под одеяло, словно это был какой-то запретный плод досягаемый только для меня.

– Софья, ты не идешь сегодня в школу? – спросила она ласково, словно боялась переступить через мои грани.

– Мам, у меня очень живот болит, могу я остаться сегодня дома? – слезливо попросила я, ухватившись за живот.

– Ну, ладно уж, – произнесла мама, в глазах у нее мелькнули досада и недоверие. – Но мы сегодня едем в больницу, уж больно часто у тебя болит живот.

Я замерла переваривая услышанное, больница? Именно сейчас? Разве она не видит, что у меня глаза на мокром месте? Разве в нее не вонзаются осколки моего разбитого сердца?

Ох, мама, если бы ты знала, что мне может помочь только один врач, и это психолог. Я понимаю, что мой мозг уже не справляется со всем этим абсурдом, который нарекают "жизнью". Кажется, в свои шестнадцать, я испытала уже все, чего не испытывали некоторые взрослые. И этот живот, он болит не от съеденных вчера чипсов и бутербродов по утрам, а от всего того, что я ношу в себе. От страхов, от разочарований, от непонимания. Больница не поможет, мама. Мне нужен кто-то, кто поможет разобраться в этой каше, что варится у меня в голове.

– Хорошо, мам, если тебе так будет спокойней…, – согласилась я, не в силах сопротивляться. Тем более, моя мама – железная леди, противостоять ей – равно жесткому выносу мозга. Мой мозг и без того через чур страдает в последнее время. И эти комментарии озлобленных подростков, которые стоят буквально перед глазами: "грязная мышь", "как Аким мог поцеловать сифилисную, то есть – тебя?" или "навечно одна". Значит, меня никто и никогда не сможет полюбить. Как больно это осознавать, но еще больнее понимать, что вечно у меня живот не может болеть. Рано или поздно мне предстоит снова посмотреть в лицо этим вандалам чужих жизней.

Когда мама вышла из комнаты, я похлопала себя по щекам, чтобы убедиться, что я уже не сплю и это все случилось в реальности, когда до меня дошло, что это действительно не сон, я нехотя вылезла из под одеяла, в последнее время у меня и правда сильная слабость, возможно, провериться мне и правда не помешает. Из шкафа я достала голубые рваные джинсы и белый топ-футболку. Посмотрев на свой расплывающийся живот, я стянула с себя топ и выкинула в окно, достала из шкафа аккуратно-сложенную футболку оверсайз цвета черной "варенки". В ней мне было гораздо комфортней.

– Мам, я готова… – произнесла я, как только спустилась вниз со ступенек, и вдруг мой взгляд замирает на Василисе, которая с жадностью поедает мои бутерброды с семгой и дольками черри. – Ты что, это мама мне приготовила! – вызверилась я на сестру. – Ты вообще, кашу ешь по утрам!

– Мама сказала, что у тебя с сегодняшнего дня диета.

– Ну ты, мелочь, смотри не тресни! – ответила я грубо, оперевшись на спинку барного стула в позе "нападающего".

– Да, Софи, тебе стоит есть меньше сухомятки, в конце концов, тебе шестнадцать и уже должна учиться следить за фигурой и за собственным здоровьем! – влезла в нашу дискуссию мама. Ключи от машины брынькнули у нее в руке.

Обида сдавила горло, и я чувствую, как тяжело дышать. Больно осознавать, что собственная мать, вместо поддержки, между строк пытается навязать мне еще больше комплексов, чем я сама себе их придумала. Каждое её слово, каждый взгляд словно подчеркивают, что я не соответствую каким-то идеалам, которые существуют только в её голове.

Вокруг меня постоянно звучат голоса, которые пытаются внушить, что со мной что-то не так. Друзья, знакомые, даже случайные прохожие – все словно согласны с тем, что я должна быть другой. Но может быть, проблема не во мне? Может, это они не могут принять меня такой, какая я есть? Или у них у самих куча комплексов, которые они пытаются перекрыть за счет других?

Я начинаю задумываться, почему так важно соответствовать чужим ожиданиям. Почему я должна подстраиваться под стандарты, которые не имеют ничего общего с моей истинной сущностью? Я хочу быть свободной от этих навязанных комплексов, хочу научиться принимать себя и свои недостатки. Возможно, именно в этом и заключается настоящая сила – в умении быть собой, несмотря на мнение окружающих.

– Ты готова? Пора ехать, – продолжила мама.

– А я остаюсь без завтрака? – удивленно спросила я.

– Софи, вдруг тебе нужно будет сделать УЗИ или гастроскопию, а у тебя полный желудок дряни, – заботливо произнесла мама, словно не пыталась унизить меня еще минуту назад. – В конце концов, я составила тебе чек-ап, который мы должны успеть пройти до вечера.

Я закатила глаза, чувствуя, как внутри закипает раздражение. Как можно так легко переключаться с заботы на упреки?

– Класс, приятного аппетита, сестра! – выпалила я, бросив озлобленный взгляд на Василису, которая, казалось, наслаждалась этим спектаклем. Она только усмехнулась в ответ, будто подливая масла в огонь.

В такие моменты мне хотелось просто уйти, закрыться в своей комнате и не слышать ни одной из этих «заботливых» фраз. Но вместо этого я осталась стоять, сжимая кулаки, и пыталась не поддаваться на провокации.

Я плюхнулась в машину, утонув в прохладной коже сиденья маминой красной Audi. Майская жара обжигала даже сквозь стекло, поэтому первым делом я потянулась к кнопке кондиционера. Спасительная прохлада мгновенно начала заполнять салон, и я выдохнула с облегчением.

Но мама выключила кондиционер с сопутствующей фразой, как только присела на водительское сиденье:

– Ты хочешь себе еще и почки застудить? – прозвучало в качестве приговора. – Я не включала в твой сегодняшний чек-ап нефролога!

Я закатила глаза. Ну конечно, как всегда. Единственным утишением осталось смотреть в окно на мелькающую за стеклом жизнь. На жизнь, которая, казалось, буквально вязнет в этом сером городе, как муха в паутине.

Сквозь стекло я наблюдала за прохожими, которые спешили по своим делам, не замечая, как серые облака нависают над городом, как будто предвещая нечто недоброе. Внутри меня тоже что-то сжималось, как будто я сама была частью этой паутины, запутанной и беззащитной.

Оказавшись в больнице, мне и правда поставили приговор: сколиоз и небольшое защемление нервов. Врачи говорили о необходимости лечения, о том, как важно заботиться о своем теле. Но я знала, что причина моего состояния не только в физическом здоровье. Это было следствием постоянного стресса, который я испытывала из-за школьного буллинга. Каждый день, выходя из дома, я надеваю свой "панцирь" – защиту от насмешек и унижений. Но этот панцирь оказался слишком тяжелым, и теперь он давит на меня, вызывая боль и дискомфорт.

– Я же говорила, я же чувствовала, что с тобой что-то не так! С этого дня занимаешься спортом и никакого фаст-фуда! – ворчала мама, но именно сейчас ее голос казался таким глухим и далеким, словно она говорила сквозь прожженную вату.

– И всего-то, небольшое искревление спины, – ответила я в свою защиту, мой голос содрогнулся, но мама меня как-будто все равно не слышала. Все твердила про неврологов, корсеты и медикоменты.

Записала меня к массажисту, теперь два раза в неделю, после школы, я буду ездить до ворчливой старухи, которая будет с помощью волшебства сморщенных рук, вырвнивать мне мою спину. Ну, хоть какой-то плюс от этого сколиоза.

Глава 3

Шесть лет спустя.

Сегодня день, когда я снова возвращаюсь в город, который был мне чужд всё моё детство, решила дать ему последний шанс полюбиться мне. Все это время я училась в лучшем ВУЗе, пыталась жить самостоятельно и склеивала свое сердце по крупицам.

Я приехала на вокзал и снова вижу эти пыльные улицы, серые, до уныния, электрички, которые невольно заставляют поежиться от одного их однообразного вида. Отчим уже поспешил найти мне работу в своём кафе, теперь я официантка, видимо, большего я не заслуживаю, не смотря на высшее образование. Внутри уже складывается впечатление об этом городе, как общий гештальт. А ведь я нахожусь здесь буквально пять минут.

За эти шесть лет я не приезжала ни разу. Меня не то, чтобы сюда не тянуло. Меня воротило от этого места. Каждый переулок этого города пропитан разочарованием… В людях.. В Акиме… В самой себе. И даже моя собственная комната, увенчанная подростковыми плакатами, перестала быть для меня укрытием. Убежищем от этой боли.

С моей сестрой Василисой мы за шесть лет практически не общались, сухо переписывались в социальной сети, хотя ей сейчас ровно столько же, сколько было и мне, когда мой хрупкий мир втаптывали в грязь. Казалось, я должна её понимать, как никто другой, но она вызывает у меня только раздражение и жалость.

А вот приехал и дядя Саша. Язык не поворачивается называть его папой. С тех пор как они с мамой поженились, я ни разу его так не назвала. Мне было сложно принять его в нашу семью, из-за этого у нас с мамой происходили частые споры: она не понимает меня, а я до сих пор не поняла её, хотя мне уже двадцать два. Дядя Саша вышел из машины, чтобы помочь мне погрузить чемоданы в багажник, и сухо спросил между делом:

– Как доехала? – он бросил на меня быстрый взгляд и захлопнул багажник.

– Всё хорошо, только устала с дороги, – пробормотала я, присаживаясь на заднее пассажирское сиденье.

Он хмыкнул, как будто это было ожидаемо, и продолжил свою, как будто заранее заготовленную речь:

– Завтра твой первый рабочий день. Можешь лечь спать, чтобы не обслуживать столики, как сонная муха. В кафе главное: скорость и умение общаться с людьми, Софи. – Он завел мотор и тронулся с места, а я смотрела в окно, наблюдая, как город проносится мимо.

– Я понимаю, – ответила я, стараясь сосредоточиться на его словах. Волнение смешивалось с усталостью, и я знала, что мне нужно быть на высоте. Завтра начнется моя новая жизнь официантки в задрыпанном кафе, и эта мысль нагнетает до дрожи в пальцах. Я представляла себе, как буду носить подносы с горячими блюдами, улыбаться посетителям и пытаться быть вежливой с хамами и мужланами, которые будут пытаться ухватить меня за ягодицы.

Вот она – моя жизнь, такая, какой я себе ее и представляла. И это не про глянцевые обложки и идеальные картинки из Pinterest. Это про судьбу официантки, с колеченным прошлым, которая так и не смогла найти свое место на этом полотне.

По дороге я перебирала объявления со сдачей квартир и студий. Жить с мамой, отчимом и сестрой уж точно не входило в мои планы. Сохранила несколько понравившихся вариантов. Завтра после работы заскочу на одну студию. И, Надеюсь, мне не придется искать свое укрытие слишком долго, иначе я снова уеду, и уже никто не уговорит меня вернуться обратно.

***

Утро. Меня разбудило обжигающее солнце, впивающееся в закрытые веки: жалюзи были приоткрыты, и солнечные лучи проскальзывали сквозь них. Я спустилась вниз, на кухню. В воздухе стоял аромат венских вафель и свежесваренного кофе.

– Доброе утро! – прозвучал бархатистый голос мамы, стоявшей у плиты. Я робко кивнула в знак приветствия и расплылась в улыбке.

– С приездом, сестра! – радостно воскликнула Василиса. – Я уже убегаю, мам, сегодня у меня репетиция, – сказала она, жуя только что испечённую вафлю. На Василиске была: белая блузка с пышным воротником и коричневая юбка. Она мне напоминала одну из тех крутых девчонок, которые так досаждали мне в школьные годы. Мы с ней безумно разные и, может быть, поэтому никак не можем найти общий коннект.

– Репетиция? – спросила я в недоумении. Мы с сестрой настолько редко общаемся, что я не знаю о ней ничего.

– Да, Василиса ходит в театральную студию, репетируют сейчас пьесу "Маленький принц", ты не знала? – ответила мама, ненароком вызывая у меня чувство вины. – Вы же переписывались.

– Нет, – сухо произнесла я, переваривая новую информацию о своей сестре.

– Ладно, всем пока, я убежала! – пробормотала Василиса и, прихватив свою кожаную школьную сумку, выбежала за дверь. В этот момент я ощутила на себе сверлящий взгляд моей мамы.

– Присаживайся, будем завтракать, – наконец выдавила она.

Я послушно присела, отодвинув массивный стул, обитый дорогим велюром дымчатого цвета. Вся кухня была выполнена в минималистичных серо-белых оттенках. Обеденный стол был белым и укрыт жидким стеклом.

Мама поставила тарелку с венскими вафлями в центр стола, налила мне кофе в кружку и заправила его тонкой струйкой сливок. Я снова почувствовала себя чужой в этом доме, слишком грязной для этого белоснежного замка.

– Я вчера вечером нашла пару квартир, сегодня после работы хочу заскочить. – начала я запинаясь, словно слова застревали в горле, образовывая плотный комок.

– Ты можешь оставаться здесь сколько угодно, Софи, – пробормотала мама, присаживаясь на стул рядом. Она смотрела на меня с таким теплом, как не смотрела никогда.

– Нет, не хочу вас обременять…

– Софи, – перебила меня мама, положив свою руку на мою и слегка поглаживая, – я приму любое твоё решение, но знай: ты нас не обременяешь. Едва мама успела закончить свою речь, в кухню влетел отчим со словами:

– Позавтракала? Обувайся скорей, отвезу тебя на работу, а сам – по делам. – Он поцеловал мою маму в макушку, и направился к выходу.

– Да, дядь Саш, я уже готова, – пробормотала я, не отрывая взгляда от мамы.

– Вот куда-то спешишь, дочка даже кофе отхлебнуть не успела! – Послышалось бурчанье мамы за нашими спинами, после чего мы вышли за дверь.

В отношениях мамы и отчима чувствовалось какое-то явное напряжение. Словно они устали друг от друга, от этой вечной спешки и подражания чужим успехам. Хотелось бы мне спросить: мам, какова богатая жизнь с человеком, который тебя недооценивает?