Железный гомункул

Павел Шушканов

Железный гомункул

Монолиты

Привыкшим к роскошным отелям островов Близнецов на западном побережье Нового Габриила делать решительно нечего. Хотя и этот островок, иронией странной географии Европы расположенный в самом центре океана, вдали от других обитаемых земель, не лишен своего минутного очарования. Только лишь минутного: приложив ладонь к глазам от ослепительного солнца, вы будете смотреть, как удаляется дирижабль, скрываясь в низких облаках, затем прибой швырнет вам в лицо горсть соленой воды, а ветер попытается сорвать шляпу. И это будут первые и, пожалуй, единственные ваши приключения на острове. Если, конечно, вас не пустят к Монолитам.

Ашан Сибар прибыл на остров не за видами скалистых пляжей и не за очаровательной, хоть и жирноватой стряпней. Он хотел большего и был сильно разочарован. Он положил путевой блокнот на стойку клерка с такой силой, что оттуда, прямо из-под кожаной пряжки, выпали сложенное вчетверо письмо, билет на воздушный корабль и две фотографии. На одной сквозь разрывы в пелене облаков виднелась оконечность острова, а на ней, окруженные водой и скалами, словно выдавленные из каменистой земли черные иглы монолитов. Клерк таможенной службы устало вздохнул, собрал фотографии, даже не взглянув на них, и примостил поверх изъеденного солью переплета.

– Что-то еще?

– Да, представьте себе! Я все еще хотел бы взглянуть на то, для чего пересек половину мира в трясущемся холодном дирижабле.

Клерк кивнул, поставил печать в бланк прибытия с пометкой «гостевой доступ» и скрылся в подсобке за узкой дверью, оставив вместо себя фуражку. Сибар с минуту смотрел на латунную кокарду, затем вполголоса выругался и опустился в кресло для прибывающих. Таковых тут было не больше дюжины. Одно занимал он, а другое девушка в клетчатой куртке с фотоаппаратом в загорелых пальцах без колец. Новый Габриил – не слишком популярное место.

– Оставьте его в покое, – тихо сказала она, не отрываясь от камеры. Фотоаппарат щелкал рычажками и шуршал плотным кожухом. – Вы должны были знать их правила заранее, отправляясь сюда.

Сибар раздраженно выдохнул, почувствовав, как горячее дыхание обожгло губу.

– Я надеялся на более теплый прием. И менее идиотские законы. Особенно здесь, на краю земли.

– Вот именно потому они и идиотские, – девушка оставила в покое камеру, повернула к нему веснушчатое лицо и мягко улыбнулась. Она была похожа на тех девушек, которых не замечают в гимназии, а потом отчаянно пытаются дарить им знаки внимания на встречах выпускников. – В концеконцов, гостевой доступ на остров – тоже прекрасно, куда лучше транзитного. Тогда вы вообще не могли бы высунуть носа из гостиницы, а так почти весь остров в вашем распоряжении.

– Две трети острова, – напомнил Сибар.

– Верно. Но всегда можно чуть-чуть смухлевать.

Она поднялась и пошла к выходу. Сибар еще некоторое время злился, глядя в потолок, и мял в руках миграционный бланк, но пустой зал с таким же пустым окошком отвечал ему равнодушной усталостью.

Девушку с фотоаппаратом он догнал почти на середине железной лестницы, ведущей к деревеньке на утёсе. Заметив или услышав преследование, она остановилась и принялась ждать, опираясь на перила и сложив за спиной руки. Позади нее бушевал океан и горланили птицы. Дирижабль давно превратился в рыжую точку среди облаков.

– Мое имя Иванна Ио, – сказала она, перекрикивая шум ветра. – Если вы спешите ко мне, это эта информация будет ценной.

Сибар остановился в паре шагов от нее и оперся руками на коленки, пытаясь восстановить дыхание.

– Курение конкордийских сигарет не идет вам на пользу, – заметила она. – К тому же это ужасно незаконно.

– И дорого, – добавил Сибар. – Иванна – имя красивое и редкое.

– Обычное, не подлизывайтесь, – она, приложив руку к глазам, покусывала губу и явно спешила. – Послушайте, если вы собираетесь напасть на меня и сбросить со скалы, то давайте поживее разберемся с этим. Но учтите, я буду сопротивляться. Если же вам нужен проводник, то мои услуги страшно недорогие – два коктейля и приятная беседа, которую я могла бы стащить, выдать за свою и использовать в книге.

– Вы писатель?

– А вы?

– Почти. Я журналист. И мне нужно написать годную статейку о Монолитах, которых я теперь не увижу, как собственного затылка.

– Так давайте я расскажу вам. И даже постараюсь не сильно усыпить вас своей болтовней.

***

Бар выглядел самым обычным на вид, только без кучи дешёвой рекламы, заказанной у какого-нибудь местного художника-алкоголика. Вместо неё на стекле пытался зазывать пивом и формами давно ставший винтажным выцветший плакат. От девушки на нём остались только глаза, а от её груди вообще ничего не осталось. Бармен поставил на стойку на удивление зелёный коктейль, словно нарисованный поверх серого дня, и стакан морса, наградил Сибара неодобрительным взглядом и забрал конкордийские франки без лишних вопросов.

– Вы не пьёте? Завязали, как уважающий себя старый пропойца-журналист с шрамами на душе и теле?

– Нет. Просто жарко.

– Тогда мы обязаны вернуться сюда ещё раз.

Информации от Иванны было немного, кроме той, которой Сибар уже располагал. Новый Габриил был самым дальним островом от всех кипящих жизнью и цивилизацией мест Европы. Его не касались ни войны Конкордии и Близнецов, ни торговые махинации кланов Архипелага, ни пропитанные наукой и чудесами город Жерло и окрестности. И тем не менее они не были дикарями. Ничего подобного жарким культам Нордмаунта и их же диким обычаям. Новый Габриил оказался заурядным островом, настолько удаленным и не нужным никому, что собственная власть и таможня никого тут не удивляли. Сюда был проложен единственный воздушный маршрут, не слишком надёжный и верный расписанию, но не прерывающий рейсов, наверное, с тех самых времён, как Новый Габриил вообще возник – чудовищных размеров астероид, опущенный в бушующие волны океана. Поговаривали, что тут древние боги-земляне намеривались создать новый архипелаг в противовес северному, но солнечные шторма и гибель почти всего флота переселенцев нарушила их планы.

– Интересный факт. Тут почти не было Тёмных времён. Островитяне занимались сельским хозяйством, принимали не как мифы или сказки, и уже тем более канонические тексты, судовой журнал ковчега, доставившего первых переселенцев сюда, а как инструкцию по выживанию и довольно скупую, хоть и забавную историю о гибели Древней Земли. Когда сюда пришли учёные из города Жерло, бороться с мракобесием им не пришлось. Говорят, что даже флот капитала Лагранжа делал тут остановку, но не более чем на пару дней.

– А что насчёт монолитов?

Сибар отпил кислый морс и оценил оставшееся его количество в кружке. Иванна потягивала коктейль не спеша и изредка поглядывала на часы.

– Ничего особенного. Просто девять высоких каменных шпилей на другой части острова. Возможно, у того астероида была странная структура, а может древние поселенцы построили их для каких-то своих нужд и совершенно остыли к ним. В любом случае, я могу легко описать их вам: примерно тридцать конкордийских метров или семь с половиной квартов, если вы с севера. Построены из монолитных блоков, вырезанных, видимо, из скальных пород. Они не строго вертикальные и слегка искривлены к востоку, кроме самого крупного монолита, указывающего на юг. Внутри они полые. В отношении трёх из них это установлено точно, другие – неизвестно. Проход к ним строго запрещён, даже для местных. Запретная зона начинается примерно в ста метрах от кольца монолитов. Туристы могут полюбоваться с площадки на скале, но это если есть полный доступ, а не гостевой, как у вас.

Сибар залпом отпил половину кружки.

– Ну спасибо! Я-то уж было решил, что вы меня утешаете.

– С чего бы мне делать это? Вы даже ещё не купили мне второй коктейль. А мы, между прочим, договаривались.

Сибар усмехнулся и протянул хмурому бармену ещё полфранка.

– Он мне не нравится, – сказал Сибар вполголоса. – Наверняка агент внутренней полиции, приглядывает за туристами.

Иванна расхохоталась и едва не облила клетчатую куртку.

– Вы слишком мнительны, дорогой почти коллега. Я вам советую снять приличный номер и лечь спать, а утром я зайду за вами и проведу для вас небольшую полутайную экскурсию, идёт? Вам нельзя подходить к монолитам ближе, чем на полкилометра, но мы это чуть-чуть поправим, – она подмигнула, подчёркивая серьёзность своего обещания.

– И во что мне это обойдётся?

Подняв стакан, Иванна покрутила его перед своим вздёрнутым носиком.

– Думаю, ценник на мои услуги и так понятен.

***

Отель оказался вполне сносным. На острове все сносное – именно такое слово можно применить ко всему, от барных закусок и местного вина до работы почты и чистоты пляжей. Сибару выдали одно полотенце и стакан. Последний он тут же наполнил северным бренди из пузатой бутылки, извлеченной из чемодана. Полотенцем завесил окно, из которого и так не было видно ничего, кроме душной ночи, угла кирпичного дома и темных скал. Под лампочкой жужжали назойливые мухи.

Сибар разложил на шатком столе путевой блокнот и россыпь заметок и газетных вырезок вперемешку с мутными черно-белыми фотографиями. Быстро привел все в нужный ему порядок. Беглого взгляда на этот упорядоченный хаос хватило бы, чтобы понять – все, что тут есть, каждая строчка и каждый снимок касаются Нового Габриила и монолитов, в частности.

Сибар выудил из-под кремовых страниц записной книжки свежую вырезку.

«Информация о пострадавших в результате оползня на восточном побережье Нового Габриила по-прежнему не уточнена. Прибывшие к месту происшествия жандармы Конкордии, находившиеся на курортном лечении на острове в тот момент, говорят о как минимуме шестнадцати пострадавших, среди которых трое погибли, и один человек значился на момент окончания восстановительных работ безвестно пропавшим. В то же время, согласно публикации о происшествии в «Западной палитре» – еженедельном издании острова, оползень не принес существенных разрушений, а жертв среди граждан нет. В качестве доказательства предъявлены обновленные списки переписи департамента…»

– Чертовы пьяницы не могут ничего довести до ума! – Сибар плеснул в горло полстакана виски и вытащил еще два документа. Один – снова вырезка об оползне, но из другого журнала, другой – официальный протокол жандармерии.

Речь шла о банальном, в общем-то, деле. Обычная детская шалость – игра в прятки в месте, недостаточно огороженном для того, чтобы в него не смогли проникнуть двое мальчишек лет десяти и девочка годом младше. Вопрос о старом доме на окраине леса решался слишком долго, обветшание перекрытий и стен происходило быстрее. Когда испуганный ребенок прибежал в поселок и сообщил, что обвалилась часть стены, стало понятно, что счет идет на минуты. Дети оказались в затопленном подвале под обломками. По сведениям очевидцев – туристов, разобрать завал удалось только к вечеру. Местные городовые быстро оттеснили зевак, но все же им удалось рассмотреть, как из подвала выносят два тельца без каких-либо признаков жизни. Составлявший протокол жандарм Конкордии не был допущен ни к месту завала, ни в поселок на следующее утро, но ему удалось хитростью проникнуть в сельскую школу и поговорить с поваром школьной столовой, притворившись поставщиком круп. Оказалось, что все ученики на своих местах и в списки завтракающих и обедающих детей не вносилось никаких изменений. Он продолжил наблюдение за школой и даже сумел сфотографировать девочку, удивительно похожую на пострадавшую при обвале, но был замечен охраной и в тот же вечер выдворен с острова.

– Чертовщина!

Сибар разогнул затекшую спину и потер шею рукой. За занавешенным окном шумел теплый ветер. Новый Габриил был аномалией Европы. На этом летящем вокруг планеты шарике воды с мелкими вкраплениями островов не было льдов, но и знойных тропиков тоже. Обычно прохладные ветра обдували такие же прохладные волны. Новый Габриил словно врезался между двумя теплыми течениями и не знал ни холодных муссонов, ни ледяных волн. Тут царили приятные дни, душные ночи и изредка выпадали теплые дожди.

Голос бренди внутри сказал, что клерки погранично-таможенной службы могут идти к черту. Сибар натянул куртку и вышел под ночное небо. Планета – а Сибар одним из очень немногих называл ее настоящим названием – Юпитер, возвышалась над спокойной линией моря яркой медной горой. Чуть выше беззвучно плыл дирижабль, едва различимый среди звезд.

Сибар представил, что Иванна где-то тут, в этом маленьком отеле, облаченная только в полупрозрачное платье стоит под потоками теплого душного бриза. От нее пахнет морской солью. Наваждение! Он потер шершавыми ладонями лицо, взглянул на подсвеченную единственным фонарем лестницу вниз к пробою и мокрым камням. Никого, разумеется. Иванна спит сейчас в своей постели, обнаженная на смятых влажных простынях.

– Я слишком пьян! – сознался сам себе Сибар. Но когда это мешало работе?

Спустившись к морю, Сибар долго смотрел на волны. Затем, закатав штанины, побрел вдоль берега к высоким скалам.

Ему всегда казалось, что правила маленьких островов – нечто вроде древнего кодекса обычаев, которые соблюдаются лишь по инерции с незапамятных времен. Он понял, что ошибся, заметив двух вооруженных людей. Не трехзарядники, а паровые ружья Габбена, способные очередью прошить что угодно с расстояния в кватрум. Узкую дорожку к монолитам сквозь скалы заливал свет газового прожектора. Стараясь не привлекать внимания, Сибар направился в сторону моря неровным шагом. К счастью, плавать ночью пьяным и тонуть местными законами разрешалось вполне.

Невысокие волны били в грудь, но дно под ногами оказалось песчаным без острых камней. Сибар надеялся обогнуть мыс и найти другую тропу, может, менее удобную, но и не так яростно охраняемую. Но цепочка фонарей уходила в скалы все выше и выше, а над их острым гребнем торчал древним клыком ближний монолит. Засмотревшись на него, Сибар не сразу почувствовал удар. Поток воды сбил его с ног и погрузил под волны. Тягун! Отчаянно барахтаясь, он пытался встать на ноги, но мощное подводное течение толчками волочило его по дну все дальше в море. В какой-то момент он понял, что в его легких больше нет воздуха, только соленая вода.

Он очнулся на плоском валуне и тут же скрючился от резкой острой боли, которая, впрочем, сразу отступила. Белело небо. Высокий берег, изрытый норами неизвестных птиц, говорил о том, что он в паре кватрумов от того места, где его затянул в море тягун. Чертов виски и чертов остров!

Он взглянул на свои руки, покрытые сетью розовых царапин. Знатно протащило по дну, но каким-то чудом он выжил. Сибар взглянул на свои ноги и грудь и закричал.

***

– Готова поспорить, что ты никогда не пил «Соленый бриз» с ледяными камешками, – в дверь просунулась тонкая рука со стаканом, затем сама Иванна, гибкая как огонь и благоухающая мятой. Впрочем, запах мяты мог исходить и от стакана.

– Я не пью с утра, – просипел Сибар, запахивая халат.

– Потому и выглядишь так дерьмово. Собирайся, я обещала тебе экскурсию, и я проведу тебе экскурсию.

Пока Сибар натягивал брюки цвета мокрого песка, Иванна без интереса ковыряла ногтем заметки на его столе.

– Новая статья? Я думала, о нашем острове исписано уже все, что можно.

– Всегда есть, где покопаться при желании.

Туристическая тропа вела серпантином на плато, где кованое полукольцо огораживало смотровую площадку. В середине пути Иванна аккуратно потянула Сибара в сторону, в расщелину между скалами. Когда-то очень давно добрый человек выбил тут ступени, давно скругленные дождями, но держа за отвесную скалу спуститься можно было, хоть и не без труда. На мгновение в расщелине мелькнули черные гиганты, протянутые в небо искривленные пальцы. Величественные и нереальные, они захватывали дух. Но Иванна вела дальше вниз. И наконец они оказались на небольшой площадке, высеченной в скале.

Смотрового поля тут не было видно – его закрывала изогнутая часть горы, зато вид на долину открывался великолепный. Черные исполины казались царапинами на зелено-голубом пейзаже острова и в то же время удивительно дополняли его. Монолиты. Сибар подумал о том, что отдал бы даже паршивую статуэтку с золотым пиром, выданную властями Близнецов за серию статей о боевом флоте, лишь бы прикоснуться к нереальному черному камню.

– Вы можете трогать их когда угодно, верно? – спросил он.

Иванна усмехнулась, но не ответила. Она достала зеленую бутылку и два фужера из наплечной сумки.

– Знаю, еще не обед и не вечер, но, думаю, повод подходящий.

Сибар смотрел на ее тонкие, но сильные руки. Принял зеленовато-белый напиток с черными икринками в глубине. На вкус как крепкий, но сладкий ром.

– Расскажи мне о них. Ты знаешь больше.

Иванна села на край площадки и свесила ноги в пустоту.

– Они были тут всегда. Потом пришли мы и дали им имя. Вот это Струна. Она всегда поет на рассвете, когда ее нагревают лучи солнца на рассвете. Долгий протяжный звук. Говорят, так пели цетусы на Древней Земле – исполины океанов. А вот это Часовой. Его тень в течение дня касается острием каждый из монолитов. А прямо перед тобой Мизинец. Самая маленькая башня из всех и, увы, единственная поврежденная землетрясением. Одна ее стена треснула, но отсюда не видно…

– Черта с два!

Иванна подняла на Сибара огромные зеленые глаза. На ее лице читался немой вопрос.

– Я не идиот, Иванна! Совсем не идиот. Я очень хороший журналист и могу сложить пару фактов, чтобы получился третий. Ты рассказываешь мне то, что обычно говорят туристам. Я знаю это, я уже был в составе группы, но под другим именем в прошлом году. Ты делаешь вид, что показываешь мне больше, чтобы скрыть настоящую правду. Что это? Это храмы, идолы, боги, которым вы поклоняетесь. Вроде тех водных богов на Нордмаунте? Что они дают вам, кроме бессмертия, Иванна?

Иванна поднялась, подошла ближе и положила ладони на грудь Сибара. Затем медленно пуговица за пуговицей начала расстегивать ее, и Сибар понял, что не может сопротивляться. Скоро показались свежие шрамы – кольца и полукольца, будто от огромных присосок, следы инъекций чем-то предназначенным для протыкания кожи, почти зажившие порезы.

– Они ползали по мне. Я видел их!

– Потому что ты умер, – она пожала плечами и бросила ему скомканную рубашку. Он едва поймал ее на ветру. – Мы живем тут сотни лет. Живем в достатке и покое, живем без страха умереть или остаться голодными. На ежегодный праздник Улова рыба сама заполняет лагуну, а земля всегда щедра. И все благодаря им, – она кивнула на монолиты. – Нет, ты неправ. Это не идолы, не храмы и не боги. Это город, Сибар. Просто город. Наши предки приспосабливали Европу под себя, когда Земля гибла, сделали ее вполне пригодным для жизни местом. Но кое-кто еще захотел найти тут свой дом и остаться незамеченным. Просто жить в сторонке на дальнем острове в симбиозе с нами и нашим маленьким мирком. Кто это был? Может, гости с других звезд, корабль которых повредили бурные солнечные ветра, может, обитатели другого мира, но наши соседи по Солнцу. Это не важно и никогда не будет важно. Они спасли тебе жизнь, и ты оставишь их в покое.

Ее голос завораживал своей чистотой и спокойствием, и внутренней уверенностью в том, что все будет именно так.

– Как ты заставишь меня уйти?

– Они дают нам многое. Например, кое-что для забвения от дурных воспоминаний, – Иванна подняла фужер.

Сибар взглянул на остатки своего напитка с черными зернышками внутри.

– Я вернусь! Я вспомню! – яростно просипел он.

Иванна улыбнулась и ничего не ответила. Она слышала все это не раз.

***

Дирижабль неспешно набирал высоту. Гудели моторы. Новый Габриил лежал зеленым пятном среди теплого небесно-синего океана.

– Газету?

Сибар было отказался, но потом остановил стюарда за локоть и все же взял свежий номер. Выглянул в иллюминатор.

– В первый раз у нас? – дружелюбно спросил стюард, разливая по стаканам теплый чай. – И как вам?

– Пиво паршивое.

Сибар смотрел на удаляющийся остров. Черные монолиты, казалось, указывали прямо на него, пока один за другим не растаяли в дымке облака.

Стюард пожал плечами.

– А где ваш багаж?

– Я был без багажа.

Железный гомункул

Маран погиб очень не вовремя. В день экзамена по вычислительной механике, на который я возлагал большие надежды. В тот день произошло много событий, будто призванных отвлечь меня от очень важного: от попытки переступить с младшего, презираемого всеми курса на ступень теоретиков и получить специальность, чего мне не удавалось сделать уже четыре раза подряд. В море Кракена бушевала война за горстку пустых, вылизанных волнами скал, и ее отголоски долетали до Архипелага. Раненый боевой дирижабль желтой тучей пересек небо над городом, бросая тени на черепичные крыши, и завис у шпиля ратуши, но мне не было до этого никакого дела. Чего нельзя было сказать о декане Керце, прошедшем с полдюжины морских и воздушных битв, прежде чем осесть в пыльных залах Меридианной Академии. В год, когда я был еще вольным слушателем, он читал лекции о машинных алгоритмах поверх четырех десятков голов и пресекал любые замечания о том, что машинам не место на войне, а мы лишь попусту тратим время, пытаясь сделать их умнее. Он закатывал рукав пиджака и показывал обрубок предплечья, на котором каким-то чудом ему удавалось крепить часы. А дальше приходилось послушать еще раз историю о том, как, казалось бы, «бесполезная машина» противника скорректировала огонь по позиции и наградила его воспоминанием о летящем в лицо осколке.

На экзамене декан Керц был в том же пиджаке и все так же покачивал полупустым рукавом, сутуло разглядывая корешки книг в лаборантском шкафу. Из четырех десятков голов осталась лишь одна – моя, полная надежд на то, что пятая попытка сдать переводной тест будет удачной. Я принес исчерканный бланк, воткнутый между страниц зачитанной вдоль и поперек книги, с пометками о неудачных попытках и выдавил из себя подобие жалкой улыбки. В костюме было душно, а ворот рубашки впивался в горло – и то и другое мало на размер, но роскоши купить новую форму я себе позволить не мог. Ручеек отцовских денег иссяк уже после второго экзамена. Оставалось лишь надеяться на удачу, остатки памяти после бессонной ночи и забывчивость Керца. Но тот только устало покачал головой и указал на дверь. О том, что Маран погиб и все экзамены отменили, я мог бы узнать, если бы общался в тот день хоть с кем-то в Академии, кроме книг.

С Мараном я был почти что знаком и презирал его чуть меньше остальных. Однажды он сунул мне скомканный черновик, проходя вниз мимо моего стола, и плевок в гордость вкупе со способностью читать чужой почерк, позволили мне удовлетворительно закончить курс. Я благодарно кивнул ему в тот день, подошел поговорить, твердо намереваясь подарить ту бутылку конкордийского вина, присланную братом, которую берег на радостный повод, но Маран лишь рассеянно постучал меня по спине и сжал губы в подобие сочувствующей улыбки. Второй раз я сделал попытку заговорить с ним недели за две до его внезапной смерти. Он запрашивал довольно редкие книги, которые по случайному совпадению оказались у меня. Архивариус отказалась принять два ветхих томика, сказав, что Маран болен и вряд ли придет за книгами сам, и назвала мне номер комнаты.

Во время каникул крыло пустовало, но в комнате Марана горел свет, и я был готов поклясться, что слышал голоса: слабый, но явно мужской и еще один, едва различимый, странно делающий промежутки между словами. Я постучал, и голоса стихли. Затем приоткрылась дверь, и в проеме показалось очень бледное и раздраженное лицо, покусанное, как мне показалось роем насекомых – на высоких залысинах Марана краснели свежие язвочки. Он молча взял книги, высунувшись глянул в конец коридора и снова уставился на меня, а затем торопливо прикрыл дверь. Я успел увидеть залитый тусклым янтарным светом лампы угол комнаты со сваленными книгами и десяток расставленных в беспорядке реторт на настенной полке. Из сломанного радио свисали провода.

Говорили, что Маран умер во сне. Но по слухам, жужжащим среди старших и младших курсистов, которые я впитывал жадно, нарочно медленно проходя мимо перешептывающихся компаний, нашли его утром на полу возле двери. Рукой он, казалось, тянулся к ручке, другую же, израненную, прижимал к груди. Страшный беспорядок царил там, где жил до того один из лучших учеников Керца.

Неизвестно, так все было или нет, но, когда я попал в комнату Марана, там уже было пусто. И даже часть разбросанных и разбитых вещей успели прибрать или выкинуть. Я попросил коменданта дать ключ, сославшись на то, что в комнате остались мои книги. Они были мне действительно нужны, но не так, как желание побыть в окружении, среди которого мозг юного парнишки сочинял равно как программный код для арифмометров, удивлявший потом учителя, так и милые стишки, читаемые вслух обитательницами восточного крыла. Как не поверить в бредни одного старого ученого, говорившего, будто окружение и геометрические линии стен способны через зрение менять синапсы мозга? Комендант замешкался, но все же дал мне ключ, убедившись, что констебль и его помощники закончили осматривать помещение.