Наследница Оммёдзи

– Дайте ей с собой что–то тёплое, – Фаина подала мой кардиган. Она согласилась с моим решением, потому что была уверена в моей невиновности, и потому, что видела взгляд Титова.

Майор не надел на меня наручники. Он взял кардиган из рук Фаины, тяжелая шерсть на мгновение заслонила свет, а затем его тепло опустилось на мои плечи. Его руки остались лежать поверх ткани. Он аккуратно направил меня в сторону лифта.

Выходя из парадной, я почувствовала, как земля уходит из–под ног. Не тепло, не темнота – вакуум поглотил сознание. Я рухнула в ничто.

Сильные руки подхватили меня на лету. Пахло ветром, сигаретным дымом и кожей. Потом – едкий, бьющий в мозг запах нашатыря, выдернувший меня из пустоты обратно в кошмар.

«Поспи». Его голос был плоским и холодным, как лезвие. Приказ. На заднем сиденье я прикрыла глаза и в бессилии уронила голову ему на плечо. Он не отстранился. Не сдвинулся ни на миллиметр. Только тихо приказал Колышкину: «Садись за руль». Слёзы полилились из глаз нескончаемым потоком. Прорвало. «Тёма, Тёмочка, родной…Прости меня…Прости… Почему? Почему я не уговорила тебя ехать со мной?!» – чувство вины пожирало меня, я казалось, вези они меня прямо на расстрел – я буду покорно ждать приведения наказания в исполнение.

Машина остановилась. Я открыла глаза, подняла голову и увидела в зеркале заднего вида взгляд молодого парня, полный презрения и злобы. Его веснушчатый нос и рыжеватые кудряшки никак не сочетались с тем демоном, что сидел у него внутри.

– Где Бо? – я вдруг вспомнила, что малыш остался совсем один, он мог видеть смерть своего друга, он и сам мог пострадать.

– Бо? – переспросил Титов.

– Собака! У Тёмы есть собака, помните? Он там совсем один! – голос срывался, подступала истерика, – скажите Пал Иванычу, чтобы он его нашёл!

– Позвоню, – отрезал Алексей, – выходим.

Я шла по какому–то коридору, по карой–то лестнице, потом снова коридор. Нет, это не тюрьма, это какое–то учреждение. Титов механически усадил меня на диван и отошёл. Колышкин молча стоял над душой и сверлил меня взглядом.

Из кабинета напротив вышла женщина, подошла к Семёну, что–то шепнула ему на ухо.

– Что ночью привезли?

– Ну они сказали дольше уже не могут держать, либо к вам, либо отпускать…

– Да веди, и за этой потом посмотри, чтобы не смоталась…Титов не велел пристёгивать…

Спустя несколько минут та же женщина прошла мимо, ведя за собой странную процессию. Впереди – молодой парень в очках, его голова была туго перетянута бинтами. За ним – совсем юная, почти ребенок, девчонка с разбитой в кровь губой. Замыкал шествие мужчина лет шестидесяти, от которого за версту несло кислым перегаром. Мужчина посмотрел на меня в упор. Его глаза, мутные и подернутые пеленой, вдруг округлились. Но я не увидела в них привычной, до боли знакомой брезгливости. Вместо нее в его мигающем взгляде вспыхнуло нечто острое, живое. Надежда? Он будто хотел что-то сказать, губы дрогнули, но женщина рывком потянула его за рукав, и он, споткнувшись, поплелся дальше. Но на пороге кабинета он обернулся и посмотрел на меня еще раз и почтительно кивнул головой, словно старой знакомой. Они зашли в кабинет, дверь за ними захлопнулась, и я разглядела надпись на табличке: «Старший следователь. Майор Титов А.Д.»

Вскоре мимо прошел и он сам. Не глядя на меня. Словно я была всего лишь еще одним делом. Еще одной уликой. Он остановился на секунду и поставил большую чашку чая на деревянный подлокотник дивана. Затем так же стремительно скрылся в своем кабинете.

Не знаю сколько времени прошло с того момента. Чай давно остыл, а я спала, вымотанная событиями, убитая горем, одинокая и жалкая. Сквозь сон услышала гулкий стук шпилек по лестнице. В другом конце коридора появилась эффектная женщина. Высоченная блондинка, словно вышла из кино. Платина волос, полные алые губы, обрамляющие белоснежные зубы, ноги от ушей…Она завораживала одним своим видом. Яркие красные лодочки и почти мужской костюм в стиле чикагских гангстеров начала прошлого века, делали её образ просто блистательным, незабываемым. Я чуть было не раскрыла рот. Она прошла к кабинету Титова, одарив меня мимолётным, но тёплым взглядом, и не постучавшись зашла за дверь.

Через пятнадцать минут громких, но невнятных разговоров, она так же впечатляюще вышла. Я уловила только последнюю фразу:

– Вы рядом Титов, только вам бы развернуться на сто восемьдесят, – она произнесла её тоном, в котором было больше стали чем у Титова, больше, чем у трёх Титовых…

Следом за ней из кабинета вышла странная троица и все вместе они направились на выход. Теперь уже каждый из них пялился на меня как на музейный экспонат. Девчонка остановилась и опустила глаза на мой кулон, она было сделала ко мне шаг и протянула руку, но блондинка схватила её за ухо, как нашкодившего ребенка и потащила к выходу.

– Да отпустииии! – визг юной бунтарки прозвучал, где-то на лестнице. Они ушли, оставив непонятное впечатление, может они так бурно отреагировали на мою внешность? Почему эта девочка так посмотрела на кулон? Я автоматически коснулась его рукой. На месте. Или они просто чокнутые?

Дверь отворилась.

– Одинцова, зайди, – гаркнул Семён.

Я поднялась и медленно прошла к дверям кабинета. Яркие лампы ударили по глазам, проморгавшись, я села на стул, отставленный майором. Он убедился, что я села и сразу отошёл к окну.

– Алина расскажи по порядку, где ты была последние двое суток, – спокойно начал Титов. Колышкин достал протокол допроса и приготовился вести запись.

Я подробно рассказала всё с момента нашего последнего…Господи! Последнего разговора с Тёмой. Я больше не услышу его голос. Никогда. Слушали молча, не перебивая. Семён строчил протокол не поднимая головы. В завершении я сказала:

– Я его люблю… Он мне как брат…, – я вдруг поймала себя на мысли, что всё ещё говорю о нём в настоящем времени. – Его больше нет… – снова заплакала.

В полной тишине раздался громкий звонок телефона. Титов с каменным лицом подошёл и взял трубку:

– Аид? Не спишь? А, спасибо большое, но я не имел ввиду ночью. Спасибо за оперативность. Ну что там?

Прошла минута. Алексей молчал и кавал головой. Мы с Колышкиным уставились на него, ждали реакции.

– Это точно? Нет, не сомневаюсь. Понял. Спасибо, – он медленно положил телефон на стол. Взял со стола протокол, который так тщательно составлял Колышкин и сел передом мной на корточки. Я почувствовала, как все еще не просохшая юбка сарафана прилипла к ноге и вздрогнула. Титов верно решил, что меня одёрнуло от его присутствия. Он виновато посмотрел на меня снизу вверх.

– Алексей Дмитриевич, что там? – Семён прервал наш немой диалог.

– Экспертиза установила точное время смерти Артёма – между 20:30 и 21:30. Без пятнадцати девять я сам видел тебя в центре города у паба. Ты гуляла вместе с крёстной. Как и сказала…

Семён застыл с открытым ртом. Я плакала, не отрывая глаз от майора, а тот, сидя напротив меня рвал протокол на мелкие кусочки, которые тихо ложились на мои колени.

– Простите меня, Алина. Давайте я отвезу вас домой.

– Спасибо, но я лучше на такси.

Титов отстранился. Встал и отошел.

– Прощайте, – сказала я и вылетела из кабинета.

Титов снова смотрел в окно, нет он смотрел в своё отражение. Он выдохнул: «Она не виновата. Я был прав. Я в ней не ошибся». Он корил себя за ту боль, что причинил мне, за свой холод, за недоверие… «Я идиот».

Колышкин встал. Его взгляд скользнул по клочкам бумаги на полу – жалким остаткам его поспешных суждений, разбившихся о железную логику фактов. Он молча закурил и встал рядом с Алексеем, плечом к плечу. Впервые за долгое время они смотрели в одну сторону. Чувство стыда жгло изнутри, точно кислота. Он был готов сломать жизнь человеку, лишь бы поскорее закрыть дело. А его напарник, грозный майор Титов… его напарник оказался человечнее.

– Мир не делится на чёрное и белое, Семён, – почти шёпотом сказал Титов, не отрывая взгляда от ночного города. – Отправляйся домой. Выспись.

– Я всё понял, товарищ майор. До завтра.

Титов наконец повернул голову и встретился с ним взглядом. В его обычно холодных глазах читалась не привычная строгость, а усталая твердость.

– Завтра, Семён, – сказал он тихо, но уверенно. – Завтра мы начинаем всё с начала. И мы во всём разберёмся.

ГЛАВА 9. ЗОЛОТАЯ ГОРА.

***

Мушка только начал подметать пол от осколков разбитой чашки, как снова услышал звук бьющейся посуды. Фаина завернула в пакет две белые кружки, на которых вчера гадала о будущем крестницы, и с силой ударила об пол.

– Накаркала, старая дура! Ну зачем я взялась за это гадание! Это я виновата!» – она всё причитала и причитала. – Михаил, собирайся! Поедем за ней! Я разнесу это управление в щеки, но ребенка своего заберу!

– Фаина, – супруг давно так её не называл, – успокойся, они во всём разберутся и отпустят её. Если что, мы поедем завтра утром. Я позвоню Михельсону – он прекрасный адвокат. Пусть он там всё разносит. А сейчас мы просто наломаем дров. Глядишь, сами будем ночевать в отделении полиции.

Фаина посмотрела на мужа исподлобья, точно раненый зверь, потом выдохнула:

– Ты прав. Миша, есть у нас коньяк? Надо мальчика помянуть…беда какая…

Они стали пить коньяк и снова вспоминали, но уже не весело, как накануне, а с тяжёлой горечью, растекавшейся по сердцу.

Я же вышла из здания управления. Глубокая ночь. Фонари освещают набережную Мойки и её темные воды. Куда? Домой? Как? Как я теперь смогу зайти в дом, где оборвалась жизнь моего единственного друга. К Фаине? Я и так заставила их переживать, не хочу опять втягивать их в свои проблемы.

Я сидела на лавочке возле управления и смотрела на луч фонаря, в котором, как в аквариуме, кружились пылинки. Вдруг шум. Повернула голову. Чуть поодаль стояла странная троица и их шикарная спутница. Они шумно спорили. Потом разошлись, махнув друг на друга руками. Девчонку с разбитой губой пришлось оттаскивать от блондинки. Я чувствовала её злость кожей.

Компания втиснулась в ржавый салатовый «Матиз» с надписью «Доставка суши», задняя дверь отворилась, я услышала: «Нэко! Иди сюда, зараза жирная!». Из тени вальяжной походкой вышел огромных размеров кот и ловко вскарабкался на сиденье. Дверь захлопнулась. Я впомнила Булгакова. Ну точно – Бегемот, только рыжий…а эти трое? Коровьев, Азазелло и Гелла? Хм, не удивлюсь…

«Матиз» тронулся, блондинка напрягла плечи, закинула голову назад и выругалась, потом резко развернулась и направилась прямиком ко мне. Я инстинктивно вжалась в скамейку: «А это видимо Воланд, в женском обличье…»

Она подошла, села рядом, достала длиннющий мундштук, тонкую сигарету и закурила. Дым заклубился в прохладном ночном воздухе.

– Я Мила, – пауза, – не знаешь куда тебе идти? К Фаине точно не надо, ещё хвостов притащишь. Поедем со мной.

– Простите, но я вас не знаю. Кто вы? Каких ещё хвостов?

– Мила.

– А поподробнее можно? Согласитесь, нелепо ехать куда–то с незнакомым человеком.

– А у тебя много знакомых осталось? – её голос прозвучал не грубо, а констатирующе. – Артёма больше нет, к Фаине ты не хочешь…

– От-куда в-вы…– я опешила. По спине пробежала дрожь.

– Поехали. По дороге расскажу, – она встала и направилась к парковке.

– Никуда я с вами не поеду, я не знаю, кто вы, чем вы занимаетесь.

– Я знаю твоего отца, Алина. Поехали.

Я метнулась за ней, схватила за рукав.

– Пожалуйста! – мольба в моём голосе была такой отчаянной, что она остановилась. – Расскажите… Он жив? Он где–то здесь?

Мила нажала на кнопку автомобильного брелка. Моргнули фары новой блестящей Ауди. «Сколько такая стоит? Больше, чем вся моя жизнь…» – промелькнуло в голове. Мила открыла пассажирскую дверь, приглашая меня сесть. Я согласилась. Она элегантно обошла машину и села на водительское сиденье.

– Ты не голодна? Суши любишь?

– Люблю…–прошептала я автоматически, – расскажите про отца!

– Тогда поедем, только путь неблизкий, как раз всё успею рассказать.

– Подождите, пожалуйста… я хотела задать единственный вопрос! – Решила рискнуть ещё раз…

– Подожди – можно на «ты», – перебила она и улыбнулась. На её лице не было ни единой стервозной черты, из голоса пропал металл, она смотрела на меня ласковым взглядом, – спрашивай.

– Он жив? Вы…ты же сказала «знаю», а не «знала». Значит он жив?!

Мила завела двигатель. Ровный гул заполнил салон.

– Не придирайся к словам – тихо сказала она, плавно трогаясь с места и погружая нас в ночь, – Это только всё усложняет.

И, не отрывая глаз от тёмной ленты дороги, Мила начала свой рассказ…Её голос изменился, стал глубже, будто вбирая в себя эхо из другого времени.

***

Посёлок Золотая гора. Приамурье. 1980–е годы.

– Ох и морозец там! Завтра пойдём быстренько, а то задубеем! – звонкий девичий голос влетел в небольшую избу.

Краснощёкая девушка, вся запушенная инеем, точно снегирь, зашла в жарко натопленное помещение. Стряхнула снег с валенок и с грохотом поставила на пол туристический рюкзак.

– Заходи скорее. Минус двадцать всего. Это еще не мороз, – раздался спокойный мужской голос из глубины помещения.

Действительно. Эта зима в Приамурье выдалась довольно тёплой, по тем дальневосточным меркам. Однако, сильный снегопад и ветер с вершин Тукуринги заставляли группу, собиравшуюся в зимний поход, готовиться основательно.

Их было семеро. Все – комсомольцы, опытные туристы-спортсмены, проверенные в походах не одним трудным маршрутом. Именно этот опыт стал решающим, когда комсомольская организация поручила им особую задачу: пройти зимний маршрут высокой категории сложности и обеспечить сопровождение иностранного учёного. Специалист по фольклору и верованиям народов Дальнего Востока, японец по происхождению, должен был провести полевые исследования в удалённой деревне. Задача была не только спортивной, но и политически значимой – культурный обмен и налаживание дипломатических отношений.

Воздух в избе был густым от запаха сушёной травы, мокрой шерсти и дыма.

Главный в группе – Павел Воронов. Высокий, поджарый, с внимательным напряжённым взглядом. Он сидел, прислонившись к притолоке печи, на коленях у него была разложена карта, испещрённая пометками. Собранный, как пружина. Именно он поднял глаза на вошедшую девушку, и в его взгляде читалась тяжесть двойной ответственности: и за своих ребят, и за «гостя», чьё пребывание здесь было определено на самом высоком уровне.

– Рита, иди грейся, чай заварил, – его голос был ровным, но нотки волнения всё же пробивались, через его рисованное спокойствие, – Где остальные? Собрание на семь, а уже десять минут восьмого.

– Бегут, Паша. Женя с Женечкой у фельдшера были, проверяли медицинскую укладку. Миша с Витей опись по продуктам делали.

– А Герман? – Он оторвал взгляд от карты и посмотрел на Риту, ожидая, что тот самый Герман, где–то снова дрыхнет.

– Ты что, Паша, он тоже идёт. Керосин выпросил и флягу спирта! – Рита, прекрасно знающая характер Германа, заверила руководителя группы, что все заняты делом и он, на этот раз не отлынивает.

Герман Кузнецов не был разгильдяем – он был гением. Гением выживания. Его природный дар, позволявший вывести группу из любой чащи, разжечь костёр под ливнем и вытащить людей из бурной реки, по его глубокому убеждению, давал ему полное моральное право считать подготовительную возню ниже своего достоинства.

Спустя пять минут в избе собрались все. Ребята расселись вокруг грубого стола, над которым уже вилась струйка пара от чая. Начался детальный разбор маршрута. Сегодня утром они добрались на грузовике до села Золотая Гора – последнего клочка цивилизации на их карте. Сюда же завтра должен был прибыть тот самый японец, учёный из страны, казавшейся такой же далёкой и нереальной, как Луна. Отсюда и предстояло стартовать.

Женя, большой любитель запретных плодов, уже припахал пачку открыток и набор значков в надежде «выфарцевать» у заморского гостя что–нибудь эдакое – кассету с диковинной музыкой или электронную безделушку.

Маршрут пролегал вдоль заснеженного горного хребта Тукуринга, к истокам реки Хаимкан. Именно там, в глухой таёжной чащобе, затерялась деревушка, чьи немногочисленные жители, как ходили легенды, всё ещё хранили древние обычаи и верования. Население её таяло с каждым годом, и именно это побудило японских коллег направить официальный запрос – успеть задокументировать и сохранить уходящую на глазах историю малых народов.

Павел начал по списку:

– Рюкзаки у всех упакованы, вес в норме? Морозостойкая плёнка есть?

– Так точно! – хором отозвалась половина группы.

– Аптечка у кого? Женя, твоя ответственность.

– У меня. Проверил, всё по списку.

– Продукты распределены? Миша, Витя, ваша работа.

– Всё разложили по пайкам. Хватит на две недели с запасом.

– Герман, твои задачи. Топоры, пила–ножовка, ремонтный набор, верёвки?

– Всё в порядке, Паш. Я, как швейцарские часы. – обычно расслабленный, как кот, Герман был на удивление хмур и неестественно бледен.

– Что с тобой? Ты сам не свой? – Женечка развернула его за плечо и заглянула в глаза. Парень показался ей бледным. – Ты не заболел?

– Да нет, так живот прихватило маленько. Отлежусь пройдёт. – отмахнулся он, но в его голосе не было привычной уверенности.

– Ха! Гляньте, ему бы отлежаться! Гера, ты еще ничего себе не отлежал?! – засмеялся Миша – главный шутник и заводила.

– Ха–ха, завидуй молча, – наигранно весело парировал Кузнецов. Павел настороженно оглядел друга:

– Да уж иди полежи, что–то ты зелёный какой–то. А у нас по маршруту участок очень сложный будет. Перевал с буреломом. Всё время в гору, спуск по сыпучке, а потом река. Можно, конечно, обойти, но это еще три дня, не меньше.

– Мы и так гружёные под завязку, – вступил в разговор молчаливый Виктор, – чего гляди ещё шмотки японца этого на себе попрём!

– Ага, или его самого! – Гера попытался пошутить, но сморщился от резкой боли. Он поднялся, не разгибаясь до конца, словно таская на плечах невидимую тяжесть.

– Не боись, Пашка, и не в такие места ходил! –буркнул он и, пошатываясь, направился в соседнюю комнату.

Дверь прикрылась. Щёлкнул выключатель. И в наступившей тишине отчётливо прозвучал скрип пружин кровати.

Ребята встревожились, но руководитель группы их успокоил, заверив, что завтра Герман будет, как огурчик. Они еще немного поболтали и разошлись. Перед серьёзным походом надо было хорошо выспаться и набраться сил.

Павел погасил свет, оставив лишь тусклый огонёк настольной лампы в зелёном абажуре, достал из нагрудного кармана фотографию улыбающейся белокурой девочки шести лет. Он с большой нежностью посмотрел на фото:

– Не грусти, Милка. Две недели и папка вернётся. Будем ёлку наряжать. А ты пока слушайся бабушку.

Ночью Воронов проснулся от сдавленного стона, доносящегося с соседней кровати. Он вскочил, включил свет и увидел скорчившегося Германа, всё его тело свело сильным спазмом. Лицо завивал пот, а пальцы впились в правый бок, словно пытались вырвать боль.

– Гера! Ты что?! – Павел сорвался с кровати. – Держись, я за фельдшером!

– Острый аппендицит, – уже через несколько минут констатировал фельдшер, опускаясь на корточки рядом с койкой. – Срочно в больницу. Я водителя подниму. Через десять минут едем.

– Не–е–ет… – прохрипел Герман, пытаясь приподняться. – Отлежусь… Завтра маршрут… Я должен…

Новая волна боли скрутила его, не дав договорить.

– Завтра ты на тот свет отправишься, если сейчас не прооперируют, – фельдшер говорил резко, без обиняков. – До райцентра недалеко, но надо поторапливаться!

– Слышишь, Герман?! Поезжай, даже не вздумай упрямиться! – Павел метался у кровати, сжимая и разжимая кулаки. Он чувствовал себя абсолютно беспомощным. – В следующий раз! В следующий раз обязательно пойдём вместе!

Павел проводил машину и вернулся в дом. Попытался было уснуть, но мысли о друге не позволяли, он волновался: успеют ли довезти, как пройдёт операция и как теперь быть со сложнейшим участком, ведь вся надежда была на опыт и талант Германа.

***

Утро настало незаметно. Ребята вновь собрались у руководителя похода. Услышав новость все испугались не на шутку. В дверях появился фельдшер. Шесть пар глаз уставились на него, выпытывая ответ.

– Прооперировали, всё хорошо, пока лежит в реанимации под наблюдением. Перитонита не удалось избежать, уж больно по дороге трясло. Но прогноз хороший. Вернётесь с похода – ваш Герман будет как новенький.

Фельдшер вышел. Рита развернулась обратно к столу и угрюмо проговорила:

– Ребята, давайте никуда не пойдём! Я боюсь без Германа. Давайте перенесём на месяц!

Миша фыркнул. Он сидел, развалившись на лавке, но в его позе читалось то же напряжение, что и у всех.

– Ага, сейчас японец приедет, а мы его обратно развернём, скажем, возвращайся, дорогой товарищ через месяц.

– А я вот с Риткой согласен, оно нам надо? – Витя прошёлся глазами по товарищам в поисках поддержки. Сладкая парочка Женя и Женечка воздержались от высказываний синхронно пожав плечами.

Павел медленно поднялся. Его лицо было серьёзным, а взгляд твёрдым. Он обвёл всех взглядом, заставляя замолчать.

– Товарищи. Да, Герман – большая потеря. Но давайте вспомним, зачем мы здесь. Это не просто поход. Нам партия и комсомол доверили дело международного значения. Мы – лицо нашей страны перед иностранным специалистом. Мы должны показать, на что способны советские туристы: на дисциплину, выучку и взаимовыручку.

Он сделал паузу, давая словам проникнуть в сознание.

– Нас шестеро сильных, подготовленных спортсменов. Неужели мы признаёмся, что вся наша сила держалась на одном человеке? Или мы без него не мастера, что ли? Мы справимся. Мы обязаны справиться. И опозориться я никому не позволю!

В дверь постучали. Пора выходить – иностранец прибыл.

Группа в полной готовности выстроилась у избы, когда к обочине, поднимая облако снежной пыли, подкатил грузовик. Из кабины, вежливо кивнув водителю, вышел высокий молодой человек. го внешний вид был настолько безупречен, что на фоне ребят в простецких телогрейках, свитерах ручной вязки и списанных армейских штанах он выглядел как посланник из будущего.

На нём был пуховик из шуршащей, непродуваемой ткани нежно-серого цвета. Под ней угадывался тонкий, но тёплый свитер из мериносовой шерсти. Штаны не были ватными – они напоминали лыжные, облегающие, с непромокаемыми манжетами внизу, предотвращавшими набивание снега. На ногах – высокие технологичные ботинки для зимнего трекинга с рифлёной подошвой и системой креплений, неизвестной советским туристам.

На груди – компактный японский фотоаппарат в защитном чехле. Нейлоновый рюкзак с продуманной системой стяжек. Один только странный свёрток из потёртой старой ткани с какими-то подвесками, вороньим пером и баночкой зелёного стекла, выделялся из футуристичного образа японского гостя.

Женя от изумления разинул рот.

– Вот это упаковка! – прошептал он. –Мало я матрёшек взял… мало… – Он уже предвкушал, как будет обменивать дешёвую сувенирку на эти диковинные вещи, пока ещё наивно веря, что этого парня можно развести так же легко, как и любого заезжего туриста.

Девочки же обомлели от его инопланетной красоты: несмотря на холод он был дез головного убора, только в капюшоне, из–под которого на плечи спадали длинные иссиня– чёрные волосы. Глаза – цвета сибирской ночи, беспросветные и глубокие, черты лица острые, точёные. Рита влюбилась мгновенно и бесповоротно, а Женечка перевела глаза на своего Евгения и печально вздохнула.

Японский гость подошёл к группе. Наступила неловкая пауза, которую нарушил Павел, сделав шаг вперед. Он выпрямил спину, стараясь выглядеть достойно.

– Здравствуйте. Павел Воронов, руководитель группы. Добро пожаловать в Золотую Гору.

Японец ответил ему вежливым, но неглубоким поклоном. Движение было отточенным и неестественным для советских ребят.

– Токугава Эйдзоку. Благодарю за возможность присоединиться к вашему походу. – Его русский язык был почти безукоризненным, лишь легкий акцент и слишком правильное произношение выдавали в нем иностранца. Взгляд скользнул по остальным членам группы, холодный и оценивающий. – Надеюсь, мое присутствие не доставит вам неудобств.

– Не волнуйтесь, справимся, – поспешно сказала Рита, всячески стараясь поймать его взгляд.

Эйдзоку медленно повернул голову в ее сторону. Казалось, он не столько смотрел на нее, сколько изучал, как биолог изучает редкий экземпляр насекомого.

– Без сомнения, – сухо парировал он, и Рите стало не по себе.

В этот момент вперед выскочил Женя, широко улыбаясь и протягивая заранее приготовленный сувенир – деревянного медвежонка.

– А это тебе, товарищ иностранный гость! От чистого сердца! Знак дружбы между народами! У нас, знаешь, традиция такая – новичков одаривать! – Он сиял, уже предвкушая, какую технологичную диковинку он получит в ответ.