Очнувшись

Кристина Солт

Очнувшись

Эхо забытого города

Пролог

Время – это река. Так говорят поэты. Они ошибаются. Время – это не река, плавно текущая из прошлого в будущее. Время – это старый, запыленный чердак, забитый вещами, которые когда-то были кому-то дороги. Оно не течет. Оно просто есть. Все и сразу. А мы, словно слепые котята, ползем по одной-единственной половице, не в силах поднять голову и увидеть, что рядом, в шаге от нас, лежат другие мгновения, другие жизни, другие мы.

Иногда, очень редко, кто-то находит дверь. Ключ. Старую видеокамеру. И тогда половицы трещат, пыль взмывает к потолку, и слепой котенок проваливается в другое время, в другую жизнь.

Меня зовут Алексей Соколов, и я нашел такую дверь. Я провалился. И эта история о том, как я пытался спасти свою мать, а нашел любовь, которую невозможно было ни сохранить, ни забыть.

Часть 1: Пыль на объективе

Глава 1

Москва давила. Она давила серым, низким небом, мокрым асфальтом, отражающим неоновые вывески, и тишиной в квартире, которая еще полгода назад была наполнена жизнью. Мамы не стало в апреле. Рак, который врачи называли редким и агрессивным, съел ее за год. И теперь я, двадцатидвухлетний студент-айтишник, остался вдвоем с отцом в трехкомнатной квартире, где каждый угол кричал о ней.

Отец, Дмитрий Соколов, известный в своих кругах инженер-физик, ушел в работу с головой. Он всегда был немного отстраненным, погруженным в свои формулы и чертежи, но мамино присутствие делало его мягче, человечнее. Теперь он превратился в тень, скользящую из кабинета на кухню и обратно. Мы почти не разговаривали. Горе замуровало нас в отдельных кельях, и мы не знали, как пробить стены.

В одну из суббот отец, не глядя на меня, бросил через плечо: – Леша, надо бы разобрать мамины вещи на антресолях. Шкаф освободить.

Это прозвучало как приговор. Разбирать ее вещи означало признать, что она не вернется. Никогда. Я молча кивнул и, взяв стремянку, полез наверх, в царство пыльных коробок и забытых воспоминаний.

Там было все: старые елочные игрушки, мои детские рисунки, подшивки журнала «Наука и жизнь», которые читал отец. И среди всего этого хлама – тяжелый, обтянутый кожзаменителем кофр. Я с трудом стащил его вниз. Внутри, на ложе из красного бархата, лежала она. Видеокамера «Panasonic M7». Огромная, плечевая, как у заправского телеоператора из девяностых. Рядом – стопка видеокассет формата VHS-C.

Я помнил эту камеру. Отец купил ее в середине девяностых, когда они с мамой были еще совсем молодыми. Она была его гордостью, стоила безумных денег. На этих кассетах было все мое детство: первые шаги, утренники в саду, поездки на дачу. Но были там и кассеты, снятые еще до моего рождения.

Я вытащил одну из них. На наклейке маминым каллиграфическим почерком было выведено: «Калинов Мост. Лето 1996».

Калинов Мост. Городок в нескольких сотнях километров от Москвы, откуда мама была родом. Она часто рассказывала о нем: о тихой речке, о старом парке с деревянными скульптурами, о своей лучшей подруге Марине.

Я спустился вниз. Отец сидел на кухне, уставившись в чашку с остывшим чаем. – Пап, смотри, что нашел. Он скользнул взглядом по камере, и в его глазах на мгновение мелькнула тень боли. – Да. «Панасоник». Твоя мать любила, когда я ее снимал. Говорила, что я делаю из нее кинозвезду.

Я подключил камеру к старому видеомагнитофону, который чудом сохранился в стенке. Вставил кассету. Экран телевизора зашипел, заплясали помехи, а потом…

Потом я увидел чудо.

На экране появилась девушка. Невероятно молодая, с копной вьющихся русых волос, в простом ситцевом платье. Она смеялась, щурясь от солнца. Моя мама. Елена. Ей было всего двадцать. Она была живая. Такая живая, что казалось, можно протянуть руку и коснуться ее.

Рядом с ней стояла другая девушка, темноволосая, с озорными искорками в глазах и чуть вздернутым носом. Она что-то увлеченно рассказывала, жестикулируя. Это, должно быть, была Марина. А за камерой слышался голос молодого отца, его смех.

Они были на берегу реки. Солнце заливало все вокруг золотым светом. Они были счастливы.

Я смотрел, не в силах оторваться. Вот они едят мороженое в парке. Вот танцуют на какой-то летней дискотеке под открытым небом под доносящийся из динамиков хит «Иванушек». Вот просто сидят на лавочке и болтают.

Я перематывал, смотрел, снова перематывал. В какой-то момент я нажал на паузу на камере, а не на пульте видеомагнитофона. Изображение замерло. Мама смотрела прямо в объектив, и ее улыбка была такой теплой, такой настоящей.

Я коснулся пальцами экрана видоискателя камеры. Внутри что-то загудело, как старый трансформатор. Комната поплыла. Голова закружилась, свет померк, и я почувствовал, как меня тянет вперед, вглубь этого маленького черно-белого экранчика.

Последнее, что я помню – это ощущение падения и запах цветущей липы.

Глава 2

Я очнулся от того, что кто-то тряс меня за плечо. – Парень, ты живой? Эй!

Я открыл глаза. Надо мной склонились два лица. Одно – моей мамы, Елены. Молодой, двадцатилетней, с веснушками на носу, которых я никогда не видел на ее взрослых фотографиях. Второе – той самой темноволосой девушки с кассеты. Марины.

– Кажется, в себя приходит, – сказала Марина, и ее голос был точь-в-точь как на записи. – Ты откуда такой взялся? – спросила Лена, с беспокойством глядя на меня. – Прямо с неба свалился.

Я сел, озираясь. Я лежал на траве, на том самом берегу реки из видеозаписи. Солнце светило по-настоящему, в лицо дул теплый летний ветерок, пахло речной водой и цветами. Рядом стоял мольберт с незаконченным пейзажем. Мама в юности увлекалась живописью.

Моя одежда. Джинсы-скинни, футболка с принтом из «Rick and Morty», кроссовки. Все это выглядело здесь до смешного чужеродно. Девушки были одеты в легкие платья, на ногах – простые сандалии.

– Я… я… – язык не слушался. Что я мог им сказать? Что я их сын и друг, который родился через несколько лет? Что я прибыл из будущего на старой видеокамере?

– Он, наверное, с турбазы соседней, – предположила Марина. – Перегрелся на солнце. Как тебя зовут-то, космонавт?

«Космонавт». Почти в точку. – Алексей, – выдавил я. – Я… заблудился.

Лена недоверчиво хмыкнула. – Заблудился? В центре городского пляжа? Странный ты. И одет… модно как-то. Не по-нашему. Ты не из Москвы, случайно?

Москва. Единственная зацепка. – Да, из Москвы. Приехал к родственникам… погостить. – А мы тебя раньше не видели, – Марина прищурилась, изучая меня. В ее взгляде было любопытство, а не подозрение. – Ну, раз ты Алексей из Москвы, то будем знакомы. Я – Марина. А это моя лучшая подруга, будущий великий художник, Лена.

Лена покраснела и толкнула ее в бок. – Перестань.

Я смотрел на маму. На ее живое, смущенное лицо. Слезы подступили к горлу, и я с трудом их сглотнул. Я должен был держаться.

– Очень приятно, – сказал я, поднимаясь на ноги. Голова все еще немного кружилась. – Так где твои родственники-то живут? – не унималась Марина. – Мы тут всех знаем. Может, подсказать?

Я запаниковал. Я не знал ни одного адреса в этом городе. – Улица… Зеленая, – брякнул я первое, что пришло в голову. – Хм, Зеленая… – протянула Марина. – Есть у нас такая. На другом конце города. Ну что, Лен, проводим гостя? А то он опять где-нибудь заблудится.

Лена кивнула, и они начали собирать вещи: мольберт, краски, покрывало. Я стоял рядом, чувствуя себя полным идиотом. В кармане завибрировал телефон. Я судорожно вытащил его. Сети не было. Конечно. Какие сотовые сети в 1996 году в провинциальном городке? Но сам факт наличия у меня этого устройства мог вызвать слишком много вопросов. Я быстро сунул его обратно.

Мы пошли по тропинке вдоль реки. Город Калинов Мост был именно таким, каким я его представлял по маминым рассказам. Невысокие домики, утопающие в зелени садов, пыльные улочки, редкие «Жигули» и «Москвичи» на дорогах. Из открытых окон доносилась музыка – что-то из репертуара группы «Комбинация».

– Так ты надолго к нам? – спросила Марина, идя рядом. Она была чуть ниже меня ростом, и мне приходилось слегка наклонять голову, чтобы видеть ее лицо. – Не знаю, – честно ответил я. – Наверное, на все лето. – Отлично! – обрадовалась она. – А то у нас тут скукота. Дима вон в армию собирается, Лена целыми днями со своими красками возится. Будет с кем на дискотеку сходить.

Дима. Мой отец. Значит, он еще не ушел в армию. Я пытался вспомнить их историю. Они начали встречаться как раз перед его уходом.

Мы шли, и девушки болтали о чем-то своем, время от времени втягивая меня в разговор. Я отвечал односложно, боясь сболтнуть лишнего. Я был в прошлом. В настоящем, живом прошлом. И рядом со мной шла моя мама, молодая и здоровая. И мысль, которая до этого казалась безумной, теперь оформилась в четкий, ясный план.

Врачи говорили, что мамина болезнь была генетической, но ее развитие спровоцировал какой-то фактор в молодости. Возможно, стресс, возможно, неправильное питание, возможно, какая-то забытая травма. Если я здесь, значит, у меня есть шанс. Шанс найти эту причину. И устранить ее.

Я изменю прошлое. Я спасу свою маму.

Часть 2: Цвета лета

Глава 3

Мы дошли до центральной площади с неизменным памятником Ленину и фонтаном. Девушки остановились. – Ну, вот, – сказала Марина. – Отсюда прямо по этой улице, до самого конца. Там и будет твоя Зеленая. Не потеряешься? – Нет, спасибо, – кивнул я. – Спасибо, что проводили.

Лена улыбнулась мне той самой теплой, знакомой улыбкой. – Да не за что. Ты если что, обращайся. Мы тут каждый день гуляем. – Мы будем на речке завтра, в это же время, – добавила Марина с хитрой ухмылкой. – Если захочешь найти нас.

Они помахали мне и пошли в другую сторону. Я остался один посреди чужого и одновременно до боли знакомого мира.

Первая проблема: где жить? И на что жить? Я похлопал себя по карманам. Смартфон, кошелек. В кошельке – несколько тысяч рублей образца 2020-х годов и банковские карты. Бесполезный мусор.

Нужно было найти ночлег. Я побрел в указанном направлении, на мифическую улицу Зеленую. Городок был небольшим, и я действительно скоро увидел табличку с нужным названием. Улица состояла из частных домов с палисадниками. На одном из заборов висело объявление, написанное от руки: «Сдаю комнату».

Это был шанс. Я постучал в калитку. Мне открыла пожилая женщина в платке, с добрыми, но проницательными глазами. – Чего тебе, милок? – Здравствуйте. Я по объявлению. Комната еще сдается? – Сдается, – кивнула она. – А ты кто таков будешь? Не местный, видать. – Алексей. Из Москвы приехал, на лето. К дальним родственникам, но у них тесно, вот ищу жилье.

Легенда пока работала. Баба Нина, как она представилась, провела меня в дом. Мне досталась небольшая, но чистая комнатка в пристройке с отдельным входом. Условия были спартанские, но меня это устраивало. Оставался вопрос денег.

– Баб Нин, – я набрался смелости. – У меня с собой только новые деньги, крупные. Здесь их, наверное, не примут. Может, у вас найдется какая-нибудь работа во дворе? Дрова поколоть, огород вскопать? В счет оплаты. Она смерила меня оценивающим взглядом. – Руки-то не белые, вроде. Работать умеешь? – Умею, – соврал я. Чему-нибудь да научусь.

Так я обрел крышу над головой и легальный статус «московского студента, подрабатывающего у старушки». Вечером, сидя в своей каморке, я впервые за день смог спокойно все обдумать.

Видеокамера. Она осталась там, в будущем. Как мне вернуться? И смогу ли я? Я нажал на несуществующую кнопку паузы в воздухе. Ничего не произошло. Значит, механизм работает только при физическом контакте с камерой. Я застрял здесь до тех пор, пока не пойму, как устроен этот перенос.

Но это было не главным. Главное – мама. Я должен быть рядом с ней, наблюдать, слушать. Понять, что пошло не так. И для этого мне нужно было подружиться с ней и ее компанией.

На следующий день я снова пошел на речку. Они были там. Лена рисовала, а Марина читала какую-то книгу в яркой обложке. – О, космонавт вернулся! – поприветствовала меня Марина. – Нашел свою Зеленую? – Нашел. Даже поселился там, – улыбнулся я. – У бабы Нины. – У бабы Нины? – удивилась Лена, отрываясь от мольберта. – Она же строгая такая. – Мы с ней договорились. Я ей по хозяйству помогаю.

Я сел рядом с ними на покрывало. Так началось мое лето в 1996 году.

Глава 4

Дни летели, похожие один на другой и одновременно уникальные. Я быстро влился в их небольшую компанию. Через пару дней к нам присоединился и Дима – мой будущий отец.

Видеть его таким было невероятно странно. Не солидным инженером с сединой на висках, а долговязым, немного неуклюжим парнем в вытянутой футболке. Он был по уши влюблен в Лену, но ужасно стеснялся этого. Все его попытки поухаживать выглядели нелепо и трогательно: то принесет ей букет полевых ромашек, которые тут же рассыплются, то попытается сделать комплимент ее рисунку, но вместо этого выдаст что-то про «интересные цветовые решения».

Лена в ответ лишь посмеивалась, но я видел, что его внимание ей приятно. А вот Марина… Марина смотрела на меня.

Я чувствовал ее взгляд, когда думал, что она не видит. Она наблюдала за мной с нескрываемым интересом. Ей нравилась моя непохожесть на местных парней. Я говорил немного иначе, двигался иначе, мои шутки были ей не всегда понятны, но неизменно вызывали смех.

Однажды вечером мы вчетвером сидели у костра на берегу реки. Дима пытался играть на гитаре что-то из Цоя, получалось не очень. Лена смотрела на огонь, о чем-то задумавшись. – Леш, а расскажи про Москву, – попросила Марина, подсаживаясь ко мне ближе. От нее пахло дымом и чем-то сладким, цветочным. – Какая она? – Большая, – усмехнулся я. – Шумная. Много людей, машин. Все куда-то спешат. – А ты? Ты тоже спешишь? – Я стараюсь не спешить, – ответил я, глядя в ее глаза, в которых отражались языки пламени. – Хочется успеть заметить что-то важное.

Она понимающе кивнула. – Я тоже так думаю. Все говорят: надо уезжать из нашего болота, в Москву, в Питер. А мне здесь нравится. Здесь речка, лес. Здесь… спокойно. – Иногда спокойствие – это самое главное.

Мы помолчали. Дима затянул новую песню, на этот раз что-то лирическое. Лена прислонилась головой к его плечу. Я почувствовал укол странной ревности. Не как сын, а как… наблюдатель, который видит зарождение чего-то важного и прекрасного.

– Они будут хорошей парой, – тихо сказала Марина, словно прочитав мои мысли. – Да, – согласился я. – А ты? – она посмотрела на меня в упор. – У тебя есть девушка в Москве?

Вопрос застал меня врасплох. В моей жизни, в будущем, были какие-то увлечения, но ничего серьезного. Вся моя энергия уходила на учебу и помощь маме, когда она заболела. – Нет, – я покачал головой. – Нету.

Она улыбнулась, и мне показалось, что в этой улыбке было облегчение.

В тот вечер, возвращаясь домой, я впервые поймал себя на мысли, что думаю о Марине не как о «маминой подруге». Я думал о ней как о девушке. О красивой, умной, интересной девушке, которая сидела рядом со мной у костра, и от близости которой у меня перехватывало дыхание.

Я гнал эти мысли. У меня была миссия. Я здесь, чтобы спасти маму. Романтика – это последнее, о чем я должен думать. Особенно романтика с кем-то из прошлого, что могло породить непредсказуемые временные парадоксы.

Но сердце не хотело слушать доводы разума.

Глава 5

Мои наблюдения за мамой не давали никаких результатов. Она была абсолютно здоровой двадцатилетней девушкой. Веселая, активная, правильно питалась (насколько это было возможно в девяностые), не имела вредных привычек. Я расспрашивал ее о детских болезнях, о травмах – ничего серьезного. Я был в тупике.

Единственное, что ее беспокоило – это предстоящий уход Димы в армию. Они все больше времени проводили вместе, и было очевидно, что это уже не просто дружба.

Однажды я застал ее в парке одну. Она сидела на скамейке и выглядела расстроенной. – Привет, – я подсел рядом. – Что-то случилось? Она вздохнула. – Диму через две недели забирают. А он… он до сих пор ничего не сказал. – А что он должен сказать? – осторожно спросил я. – Ну… – она покраснела. – Ты же видишь. Мы… мне кажется, я ему нравлюсь. И он мне тоже. Но он такой нерешительный. Я боюсь, что он так и уедет, а я останусь в неведении. Два года ждать – это так долго.

Я смотрел на нее и видел не свою будущую мать, а просто влюбленную, растерянную девчонку. – Может, ему просто нужен толчок? – предложил я. – Какой толчок? Не мне же первой ему в любви признаваться!

В тот вечер я подкараулил Диму у его дома. – Дим, привет. Поговорить надо. Он напрягся. Мое «московское» происхождение и легкая дружба с девушками, видимо, вызывали в нем некоторую ревность. – О чем? – О Лене, – сказал я прямо. – Ты ей нравишься. Очень. Но ты тормозишь, и она из-за этого переживает. Скоро армия. Ты собираешься ей что-то сказать или так и уедешь молча?

Он смотрел на меня, хлопая глазами. – Откуда ты… – Это неважно. Важно то, что ты упускаешь свой шанс. Она будет тебя ждать, я уверен. Но она должна знать, что ждет не зря.

Он ничего не ответил, просто развернулся и ушел. Я уж было подумал, что только все испортил.

Но на следующий день Лена и Дима пришли на речку, держась за руки. Они светились от счастья. Лена подбежала ко мне, когда Дима отошел за водой. – Спасибо, – прошептала она. – Это ты с ним поговорил, да? Я лишь улыбнулся. – Я просто сказал ему то, что он и так знал, но боялся признать.

Марина, наблюдавшая за этой сценой, подошла ко мне. – Ты у нас прям амур-сводник, – усмехнулась она. – А себе невесту еще не присмотрел?

Она стояла совсем близко. Ее темные волосы растрепал ветер, а в глазах плясали смешинки. И я понял, что проигрываю свою битву с собственным сердцем. – Присмотрел, – вырвалось у меня раньше, чем я успел подумать. Ее улыбка стала шире. – Да? И кто же эта счастливица?

Я не мог сказать ей правду. Не мог сказать, что это она. – Это секрет, – я отвел взгляд.

Но она все поняла. Я видел это по тому, как дрогнули ее ресницы и как легкий румянец тронул ее щеки.

Глава 6

Романтическая линия моей жизни развивалась стремительно, вопреки всем моим планам. Мы с Мариной стали проводить все больше времени вдвоем. Иногда мы просто уходили от Лены и Димы, которым хотелось побыть наедине, и бродили по улочкам Калинова Моста.

Она показывала мне свои любимые места: старую заброшенную водонапорную башню, с которой открывался вид на весь город; тихую заводь на реке, где цвели кувшинки; маленький книжный магазин, где пахло старой бумагой и пылью.

Она много рассказывала о себе. О мечте стать журналистом и уехать в Питер. О родителях-инженерах, которые хотели, чтобы она пошла по их стопам. О том, как она боится не оправдать их надежд.

А я слушал и понимал, что влюбляюсь все сильнее. В ее смех, в ее серьезность, в то, как она морщит нос, когда задумывается.

Однажды мы сидели на той самой водонапорной башне и смотрели на закат. – Леш, ты такой… загадочный, – сказала она вдруг. – Ты почти ничего о себе не рассказываешь. О своей семье, о друзьях в Москве. Такое чувство, что ты появился из ниоткуда.

Я похолодел. – Почему ты так говоришь? – Не знаю. Просто… чувство. Ты вроде бы здесь, с нами, но в то же время где-то далеко. Как будто у тебя есть какая-то тайна.

Я молчал. Что я мог ей ответить? Она вздохнула и прислонилась головой к моему плечу. – Не хочешь – не говори. Просто знай, что… что ты мне небезразличен. Совсем.

Мое сердце забилось как сумасшедшее. Я повернул голову и встретился с ней взглядом. Ее губы были так близко. Я больше не мог сопротивляться.

Я наклонился и поцеловал ее.

Это был нежный, неуверенный поцелуй, но в нем было все: и накопившееся напряжение, и страх, и невероятная нежность. Она ответила мне, и мир вокруг перестал существовать. Был только закат, высота и тепло ее губ.

Когда мы оторвались друг от друга, она прошептала: – Я так долго этого ждала.

Я обнял ее, и мы сидели так, пока последние лучи солнца не скрылись за горизонтом. Я был счастлив. И одновременно я был в ужасе. Я влюбился в девушку из прошлого. Я нарушил главное правило путешественника во времени, даже не зная, есть ли оно.

Чем это грозит? Изменит ли это будущее? Мое будущее?

Но в тот момент, обнимая Марину, я не хотел об этом думать. Я просто хотел, чтобы это мгновение длилось вечно.

Часть 3: Трещина во времени

Глава 7

Проводы Димы в армию превратились в большой праздник. Его родители накрыли стол во дворе своего дома, собрались все друзья, родственники. Играла музыка, взрослые говорили тосты за будущего защитника Родины, а мы, молодежь, держались своей компанией.

Лена не отходила от Димы ни на шаг. Она то смеялась, то плакала, и он неловко гладил ее по волосам, обещая писать каждый день.

Мы с Мариной сидели чуть поодаль, держась за руки под столом. После нашего поцелуя на башне все изменилось. Мы стали парой. Это было негласно, но очевидно для всех. Мы не афишировали свои отношения, но и не скрывали их.

Вечером, когда гости начали расходиться, Дима отвел Лену в сторону. Я видел, как он что-то говорил ей, а потом надел ей на палец тоненькое колечко. Это было его обещание.

Марина вздохнула, глядя на них. – Красиво, правда? – Очень, – согласился я. – А ты… ты ведь тоже уедешь в конце лета, – сказала она тихо, и в ее голосе прозвучала грусть. – И что потом?

Этот вопрос висел между нами с самого начала. Что потом? Я не знал. Я не мог обещать ей ничего. Я не мог сказать: «Я из будущего, и когда я выполню свою миссию, я исчезну». – Марина, я… – Не надо, – она приложила палец к моим губам. – Не говори ничего. Давай просто… давай просто будем наслаждаться этим летом. А что будет потом – посмотрим.

Она была мудрее и сильнее меня. Она была готова жить настоящим, в то время как я был разрываем между прошлым, будущим и этим хрупким, украденным настоящим.

Мы гуляли до самого рассвета. Говорили обо всем и ни о чем. О книгах, о музыке, о мечтах. Я рассказывал ей о компьютерах и интернете, выдавая это за свои «фантазии» о будущем. Она слушала, раскрыв рот. – Ты был бы великим писателем-фантастом, – смеялась она. – Может быть, в другой жизни, – отвечал я.

Под утро, у калитки ее дома, она вдруг стала серьезной. – Леш, я хочу, чтобы ты знал. Что бы ни случилось, это лето… оно самое лучшее в моей жизни. Благодаря тебе. – И в моей тоже, – сказал я, и это была чистая правда.

Я поцеловал ее на прощание, и в этом поцелуе была вся горечь предстоящей разлуки, о которой знала она, и вся трагедия невозможной любви, о которой знал только я.

Глава 8

После отъезда Димы Лена немного загрустила, но наша с Мариной поддержка помогла ей справиться. Она с головой ушла в рисование и подготовку к поступлению в художественное училище.

Я же продолжал свое расследование. Я стал замечать мелочи. Например, Лена иногда жаловалась на головные боли после долгой работы с красками. – Наверное, от запаха, – отмахивалась она. – Растворитель такой едкий.

Я напрягся. Мог ли постоянный контакт с химикатами в плохо проветриваемом помещении стать тем самым триггером? В будущем ее болезнь поразила нервную систему. Это могло быть связано.

Я начал действовать. Под предлогом помощи я стал чаще бывать у нее дома, когда она рисовала. Я постоянно открывал окна, настаивал на перерывах, вытаскивал ее гулять на свежий воздух. – Леш, ты как мамочка-наседка, – смеялась она. – Что с тобой? – Просто забочусь о здоровье будущего великого художника, – отшучивался я.

Однажды произошел случай, который напугал меня до смерти. Мы гуляли втроем по старому парку. Там были древние, полуразвалившиеся карусели. Марина и Лена, смеясь, залезли на одну из них, на «цепочку». Я остался внизу. Они раскрутились, визжа от восторга.

И тут я увидел, что одно из креплений, на котором держалось сиденье Лены, проржавело и опасно накренилось. Еще немного, и оно бы не выдержало.

– Лена, прыгай! – заорал я, не помня себя от ужаса.

Они не сразу поняли. Карусель продолжала крутиться. Я подбежал и, рискуя попасть под удар, схватился за ее сиденье, пытаясь затормозить его. В следующий момент крепление с оглушительным скрежетом лопнуло.

Я успел подхватить Лену, и мы вместе рухнули на землю. Я сильно ударился плечом, но она была цела, отделавшись парой царапин и испугом.

Марина подбежала к нам, бледная как полотно. – Боже мой… Леша, ты… ты ее спас.

Я лежал на земле, тяжело дыша. Плечо невыносимо болело. Но это было неважно. Важно было то, что я чуть не потерял ее. Здесь. Сейчас. Из-за дурацкой случайности.