СЕРБ

Ляйсан Файзуллина

СЕРБ

Роман написан в рамках «Издательской программы Таврида.АРТ»

Аннотация

В романе «Серб» рассказывается о Драгане – успешном журналисте федерального канала, который каждый день освещает радостные события, маскируя глубокую травму. В детстве он пережил бомбардировки Белграда в 1999 году и потеря отца, после чего переехал с матерью в Москву. Задание подготовить репортаж к 25-летию трагических событий становится для него испытанием: герою предстоит встретиться с демонами прошлого. Через историю Драгана автор раскрывает судьбы целого поколения, пережившего войну, и показывает, как детские травмы влияют на взрослую жизнь. Книга о том, как найти силы жить, несмотря на неотступное прошлое.

ГЛАВА I

– Три, два… – секунда растянулась. – Один.

Тихий голос:

– Поехали.

Два шага – и он в кадре: силуэт с широкими плечами. Позади него переливались купола Василия Блаженного: красные, зелёные, золотые. На миг его взгляд задержался на них – и снова к тексту.

За оператором толпились туристы. Всё затихло.

И он продолжил:

– Вся страна празднует Масленицу, и это народное гулянье, которое объединяет поколения, – артикулировал он, – В столице с 11 по 17 марта пройдёт ежегодный фестиваль «Московская Масленица 2024». Гости смогут погрузиться в мир русской культуры, услышать любимые мелодии в исполнении народных инструментов.

Он вдохнул – и дрожь ушла, оставив холодную ясность. Речь лилась ровно, но он не чувствовал её своей. Запись удалась с первого дубля. Звук был чистым, темп точным. Эта безупречность напоминала манекен: красивая, но лишённая дыхания.

И всё же… Можно расслабиться.

Привычным взмахом он дал знак оператору Мише закончить съёмку.

– Серб, – произнес Миша, убирая камеру, – Материал готов.

«Серб». Челюсти сжались. А на нёбе – другое: «Драган. Драган. Драган».

– Осталось смонтировать. А ты, Серб, какой-то грустный! Ты всегда грустный! – заметил Миша, снимая камеру с штатива. – За столько лет работы ни разу не видел тебя веселым. Пойдем, проветримся?

Драган чувствовал тоску постоянно, начиная с 1999 года. Он не видел смысла искать слова, чтобы объяснить её причины. Когда люди задавали вопросы о его состоянии, он не был уверен, делают ли они это из вежливости или ему это только кажется.

Он не мог вспомнить, когда его улыбка была искренней. В памяти сохранились только моменты из детства. Во взрослой жизни улыбка стала для него привычным действием: он автоматически улыбался на работе, в транспорте и при общении с незнакомыми людьми.

– Нет. Спасибо, Миша. Я устал. – его слова прозвучали заунывно, рука бесцельно поправила волосы.

– Ну, как знаешь, – бросил он равнодушно, – дело твоё.

Драган стоял на краю тротуара, наблюдая за тем, как уходит Миша. Он удалялся, становясь всё меньше, и наконец слился с безликим потоком людей.

Задумался: «Что делать?»

Драган брёл по Варварке, а в голове стоял гул. Каждый шаг ввинчивался в асфальт: метро всё не приближалось, дорога тянулась. Он проскальзывал между людьми, нырял в подворотни, пытаясь раствориться в гуле города – заглушить мысли, стать тенью, исчезнуть.

Яркая вывеска стрелкового клуба «Fireline» резанула глаза неоновым светом. Что-то давнее дрогнуло внутри.

«А почему бы и нет?» – подумалось ему.

Тир стал для Драгана причалом ещё в подростковом возрасте. Вместе с друзьями они копили каждую копейку, мечтали о том часе, когда наконец смогут сделать первый выстрел.

За входом открылась комната. В дальнем углу – стойка со стеклянной витриной. В ней размещался арсенал. Револьверы и винтовки отсвечивали блеском.

– Добрый вечер, – раздался голос девушки.

– Добрый, – ответил Драган и невольно засмотрелся на ее черты.

Его зацепили детали, спорившие между собой. Две фиолетовые пряди по бокам дерзко нарушали симметрию. Волосы не стремились к порядку – жили своей жизнью. Серёжка в носу молчала, но её безмолвие было манифестом. А ещё – кожа: тёплая, плотная, как полированное дерево. Не гармония. Честность.

Она заметила его взгляд и спросила:

– Чем помочь?

– Мне бы хотелось пострелять, – сказал Драган, стараясь не выдать волнения.

– На какое время?

– На тридцать минут.

– Пойдёмте, – жестом пригласила девушка, и Драган последовал за ней.

Её пальцы скользнули по серебристой ручке. Дверь упёрлась, не желая впускать. После второго рывка поддалась со скрипом. А за ней – тир.

Стены поглощали свет. Пол из мраморного камня ловил отблески. Вдоль дальней границы зала выстроились картонные мишени, их края испещрены выбоинами от пуль.

Воздух сгустился от запаха оружейной смазки и едкой гари пороха. В углу тихо гудел вентилятор, разгоняя душный воздух. За перегородкой раздавалось поскрипывание – кто-то чистил ствол.

Пройдя мимо перегородки, они подошли к тележке, где в строгом порядке лежали защитные очки, наушники и три пистолета Макарова.

– В первый раз? – спросила девушка, не отводя взгляда.

– Нет, – коротко ответил Драган.

– Нужен инструктор?

– Нет, спасибо.

– Тогда подпишите, – она протянула два листа.

Драган взял бумаги. Взгляд скользил по строкам, но мысли крутились в другом ритме: «Я беру на себя ответственность…» – машинально вывел он подпись.

Пальцы подрагивали – не от слабости, а от напряжения. Девушка заметила это, сдержанно улыбнулась уголком рта, но промолчала. Её движения были отточены: забрала листы, развернулась, и каблуки простучали по твёрдому полу.

Драган надел очки и наушники. Металл пистолета «Baikal 442» лёг в ладонь тяжестью знакомого веса.

Он отключил предохранитель. Метка в конце зала ждала его решения.

Вдох.

Выдох.

Плавное нажатие на спуск.

Первый выстрел ударил по нервам. Тело отреагировало раньше разума: по мышцам прокатилась волна, не боль и не удовольствие – чистое, концентрированное ощущение бытия. Воздух тут же наполнился едким ароматом пороха, а перед глазами расплылось полупрозрачное облако.

Через несколько секунд зал вздрогнул от очереди выстрелов. В наушниках звуки трансформировались: не просто грохот, а глухой, ритмичный пульс. Дым плотным туманом заполнял зал, размывая границы между целью и реальностью, и с каждым новым выстрелом всё свелось к одному: точка прицела, спуск, пульс, слившийся с темпом стрельбы.

Полчаса растворились в стрельбе – остались чувство удовлетворения и лёгкая усталость. Пальцы ещё дрожали, не желая отпускать напряжение, а сердце стучало, разгоняя горячую волну по жилам.

Звук голоса прорвался сквозь гул выстрелов, заставив его вздрогнуть.

– Ваш сеанс стрельбы закончен, – тихо произнесла девушка, приоткрыв дверь.

Драган так увлёкся, что минуты слились в одно целое. Он хотел продолжать – чтобы каждая пуля, вылетая из ствола, уносила с собой тяжесть невысказанных слов. Но её голос, тихий и настойчивый, разорвал этот ритм. Он выдернул его из омута стрельбы – к миру, где не было мишеней, только будничная реальность, которую он избегал. Свежий воздух из приоткрытого окна манил прохладой, суля глоток передышки.

Стемнело.

Прозрачный вечерний воздух наполнил лёгкие, и город задышал, окутанный огнями. Тени от неоновых бликов дёргались на асфальте, а гул машин стелился по улицам, убаюкивая.

«Мне нравится ночная Москва, – промелькнуло в сознании. – Хорошо бы провести ночь, наблюдая за этой красотой».

Раздались оглушительные звуки – бах-ба-бах… бах-ба-бах…

Драган испуганно вздрогнул – и время рвануло назад, в детство, где взрывы заглушали фейерверки. Пульс участился.

Этот город с его жизнью казался одновременно притягательным и пугающим. Драган сжал кулаки до побелевших полумесяцев на ладонях и подумал: «Как просто раствориться в этом калейдоскопе огней и звуков».

ГЛАВА II

Серая предрассветная дымка прокралась в комнату, выдернув Драгана из кошмара. В сознании ещё звенели сирены, мелькали размытые фигуры врачей, а перед глазами стояли носилки, накрытые простынями.

Он резко открыл глаза, содрогнувшись. Тело дрожало, а сердце колотилось так, что, казалось, готово было пробить рёбра. Короткие каштановые волосы, склейки от холодного пота, прилипли к коже. Глаза цвета коньячного бриллианта устало смотрели в тусклый свет лампы.

Бессонница редко настигала его, но в эту ночь не отпускала до рассвета. Спасением стал отцовский дневник. Рука сама потянулась к тумбочке, пальцы нащупали шершавую кожу обложки, знакомый рельеф. Драган схватил потрёпанный дневник – последний осколок отцовского тепла. Он вдохнул запах старой бумаги и кожи.

И погрузился в строки.

«24 марта 1999 года

Обычное утро: запах свежезаваренного чая, звон посуды. За столом – моя семья. Невена разливает чай, Драган уплетает cicvara1. Он сегодня в ударе – без умолку болтает о футболе. Оказывается, его назначили капитаном школьной команды! Сердце забилось чаще от тепла: мой мальчик растёт настоящим лидером.

Невена молчит, задумчиво глядя в окно. Знаю, её мысли где‑то далеко – в школе, с её учениками. Вчера она рассказывала о предстоящей экскурсии в Военный музей. Я всё прокручиваю её слова в голове: «Дети должны знать историю…»

Пока Драган описывал вчерашний матч, я машинально записал пару фраз в блокнот. Пальцы сами тянутся к ручке, когда думаю о работе. Как странно: две жизни – семейная и журналистская – переплетаются в моей голове.

Смотрю на него и думаю: ещё вчера он боялся мяча, а сегодня ведёт команду к победе. Хочется верить, что эти моменты останутся с нами навсегда.

P.S. Ах да, kifla2 (любимый сладкий пирожок Драгана)! Не забыть купить по дороге домой. И дописать сюжет для вечернего выпуска…»

Драган любил их маленькую двухкомнатную квартиру. Хотя она и тесной была, но утром в неё проникал свет. В его комнате у окна стоял деревянный стол со стулом, а у правой стены – кровать, украшенная наклейками с Матеем Кежманом.

Каждые выходные Драган с нетерпением ждал матчей с участием кумира. После одного из таких матчей он впервые попросил отца купить ему футбольный мяч. Вскоре записался в школьную команду – и, к собственному удивлению, стал её капитаном.

Его любимым местом для уединения был шкаф. Там, среди аккуратно сложенных вещей, он чувствовал себя в безопасности – как в крепости, где можно перечитать старые комиксы или помечтать о футболе.

Вторая комната была общей. Здесь размещались гостиная, спальня родителей и столовая. Каждое утро его будил аромат cicvara или proja3, разливающийся по квартире.

В центре комнаты стоял круглый стол, а между двумя окнами напротив двери стояли старинные немецкие напольные маятниковые часы. Их неторопливый бой наполнял квартиру спокойствием. По вечерам этот мерный стук маятника дарил Драгану ощущение умиротворения.

Часы напоминали ему башню из детских сказок: высокая, строгая форма, узкие «окна» циферблата. Дедушка привёз их после войны, и Драган верил: в их механизме спрятаны истории, которые никто уже не расскажет.

Когда Драгану было три года, он как‑то спросил маму:

– Мам, а дедушкины часы похожи на башню?

Невена улыбнулась. Её взгляд скользнул к часам. Высокая, строгая башня с маятником‑шпилем…

– Да, сынок, ты прав.

Она обняла сына, начала сказку. Голос звучал тише.

«В далёком королевстве жила принцесса. Старик с глазами, как две чёрные дыры, запер её в башне из стекла и тени. Но принцесса не плакала. Каждую ночь она плела из лунного света нити – тонкие, как паутина, – чтобы сплести лестницу к свободе.

Однажды юноша, который боялся темноты, услышал её шёпот. Он не взял меч. Взял флейту. И когда он заиграл мелодию, которую колдун забыл в детстве, стены башни дрогнули.

Принцесса открыла дверь, и они вышли в рассвет. У подножия башни они посадили сад. Каждый цветок в нём был историей их спасения».

Слова Невены оживали в воображении Драгана. Он видел, как принцесса выглядывает из окна башни, ожидая отважного спасителя.

Звонок вернул его в реальность.

– Доброе утро, Серб. Приезжай в офис – появился срочный репортаж.

– Но у меня же выходной! – с раздражением ответил Драган.

– Знаю, но нужно срочно обсудить детали.

Он вздохнул, посмотрел на часы:

– Доберусь только через три часа.

– Буду ждать, – коротко отрезал начальник и отключился.

Квартира‑студия Драгана в Чертаново казалась тесной. Внутри умещались небольшая кухня, диван, письменный стол – где он писал репортажи. Ещё был обеденный уголок. На подоконнике пылился диплом Союза журналистов России.

Единственное окно выходило во двор. Старые рассохшиеся рамы не давали воздуху проникнуть в комнату. В помещении стоял запах пыли.

«Нужно что‑то менять», – подумал Драган, оглядывая жилище.

На кухонном столе ожидала памятная кружка – мамин подарок из первого класса. Когда‑то белоснежная, теперь на ней едва угадывался портрет футболиста Кежмана. Драган взял её в руки. Аромат свежезаваренного Nescafé перенёс его в 1999‑й.

В памяти ожили утренние сцены: семья за круглым столом – Милош, Невена и он, юный Драган. Тишину нарушали звон посуды и стук ложек. После завтрака Милош уходил на работу в «Радиотелевидение Сербии», а Драган с Невеной отправлялись в школу. Их путь пролегал мимо многоэтажных домов и уютных кафе.

Особенно выделялось «Kafana Question Mark». По утрам её столики занимали весь тротуар. Студенты спорили о политике, пожилые люди пили чай, влюблённые молчали, не замечая никого вокруг.

После уроков Невена и Драган шли в церковь Ружица. Сорок минут пути – время для разговоров о школе, о футболе и его друзьях.

Вход в храм украшали две скульптуры: сербский король Стефан Душан в парадных доспехах и отважный пехотинец времён Балканских войн, застывший в вечной страже. Внутри внимание Драгана притягивали люстры из гильз, сабель, штыков и артиллерийских снарядов. В полумраке они казались осколками войны, превращёнными в свет.

Вечерняя служба наполняла храм тишиной, которую нарушали шёпот молитв и треск свечей. Мужчины стояли справа, женщины – слева. Отблески пламени дрожали на старых стенах, воздух был густым от запаха ладана.

Когда заканчивалась проповедь, наступал момент причастия. Алтарник передавал диакону священный сосуд с антидором, и тот раздавал его прихожанам. В тот момент, как очередь доходила до Драгана, по телу разливалось тёплое покалывание, каждая клеточка наполнялась покоем. В притворе зажигали свечи. Каждый огонёк был молчаливой просьбой или благодарностью.

Выходя из храма, Драган вдыхал прохладный воздух. Где‑то рядом, за поворотом, пахло ужином.

Ужин для семьи Драгана – традиция. Он ждал вечеров, когда мама готовила ђuvеć4. Всегда после прогулки уже с порога чувствовался аромат тушёного мяса и овощей.

Он не отрывал взгляда: щелчок шкафчика, плавные движения рук над овощами. Спустя время кухня дышала родными запахами, а самые обычные продукты обретали смысл – становились строками их семейной хроники.

«24 марта 1999 г.

Пропустил ужин. Стыдно. Невена так ждёт, так старается с ђuvеć, а я не пришёл.

Завтра поговорю. Обязательно. Нужно всё рассказать».

Ужин проходил в тишине. Каждый звук раздавался ясно: позвякивание ложек, тиканье часов, дыхание.

За столом сидели двое – мать и сын. Третье место, отцовское, пустовало.

Драган незаметно наблюдал за матерью. Её улыбка скрывала тревогу – а руки подрагивали, когда она поднимала ложку. Пальцы едва касались края тарелки.

После еды мама включила сериал «Эсмеральда», который начинался ровно в 20:00. Обычно она жадно следила за сюжетом, а сегодня наблюдала отстранённо: образы проплывали мимо, не оставляя следа в душе. В углу экрана появился мигающий значок самолёта, и воздух разорвали пронзительные сирены.

Драган бросился к окну.

В небе расцвёл огненный цветок – точь‑в‑точь как на обёртках старых фейерверков, что они с отцом запускали на Новый год. Только теперь этот цветок не искрился, а корчился в судорогах, разбрасывая клочья тьмы. «Как сгоревшая бабочка», – подумал Драган, и от этой мысли внутри всё сжалось. Позже отец сказал: снаряд попал в военный аэродром. Драган зажмурился, и перед глазами всплыло футбольное поле – там, где они с Николой гоняли мяч.

Прижавшись к груди матери, он чувствовал, как она дрожит. Сердце Невены билось всё чаще, пытаясь обогнать торопливый бег стрелок старинных часов. Драган крепче обнял маму, зажмурился, считая про себя: «Jedan, dva, tri, četiri, pet, šest, sedam, osam, devet, deset»5.

«Я просто не буду думать об этом. Подумаю позже. Всё будет хорошо. Отец скоро придёт», – повторял он про себя.

Невена превратила обычный шкаф в убежище. Застелила дно мягким матрасом, положила подушку, постелила простынь и приготовила фонарик. В этом укромном месте, где пахло свежестью чистого белья, он наконец смог перевести дух.

Набирая номер телеканала, где работал муж, она мысленно повторяла: «Только бы ты был жив». Услышав знакомый голос, хриплый от сигаретного дыма, она закрыла глаза, с трудом выдохнула и медленно опустилась на стул.

Отец вернулся в два часа ночи. Грохот бомб продолжался до четырёх утра.

Утро принесло другую атмосферу. Невена молча разливала чай, Драган рассеянно ковырял ложкой остывший kačamak6, а Милош погрузился в записи дневника.

Этот день стал для Драгана иным. Впервые он шёл в школу после ночных бомб. «Страшно, не хочется идти, но нужно», – думал он.

Отец торопливо направился к остановке, оглядываясь по сторонам в ожидании автобуса. Невена с сыном шли к школе. Шестьсот метров растянулись в его сознании до нескончаемой версты.

Добравшись до школы, Драган с облегчением выдохнул и улыбнулся: «Ты в порядке!»

Двухэтажное здание из красного кирпича. Главная лестница вела к массивным дверям с латунными ручками. Ему нравилось заходить через парадный вход – не потому, что мама работала учительницей, а потому что школа была для него вторым домом. Одноклассники стали ему как братья и сёстры, а учителя – как родители. Здание напоминало их квартирку: те же тёплые стены, тот же запах чистоты и уюта.

Резкий сигнал школьного звонка заставил его сердце стиснуться.

Урок математики начался в тишине. Одноклассники, обычно шумные и оживлённые, сидели неподвижно, обмениваясь тревожными взглядами. Кто‑то нервно теребил край рубашки, кто‑то грыз ручку, а кто‑то машинально рисовал каракули в тетради. Напряжение в классе нарастало с каждой секундой.

Лиляна Милич, их учительница математики, вошла в класс с улыбкой. Но, заметив притихших учеников, не смогла скрыть удивление. Она медленно подошла к столу, положила журнал и, слегка нахмурив брови, спросила:

– Ребята, я точно в тот класс попала? Что случилось с вашим весёлым и озорным классом? Где ваши улыбки, где ваши шутки?

В ответ – неловкое молчание. Одни неуверенно пожимали плечами, другие, опустив головы, разглядывали узоры на партах, а кто‑то смотрел в окно, за которым виднелось безоблачное небо.

Урок тянулся медленно, проходя в тишине, которую нарушал размеренный голос Лиляны Милич. Ребята не могли отвлечься от тревожных мыслей, которые мешали им сосредоточиться на теореме Пифагора, как бы они ни пытались.

Минутная стрелка ползла по циферблату, отмечая конец математики. Начался урок английского языка. Невена едва успела раскрыть учебник, как пронёсся вой сирены оповещения. Звук был такой силы, что сама школа содрогнулась до фундамента.

Драган оцепенел, чувствуя, как кровь отступает от лица. В классе повисла тишина, нарушаемая прерывистым дыханием одноклассников. В их раскрытых глазах читался страх.

Невена, обычно спокойная и уверенная, стояла бледная. Её руки, всегда твёрдые и надёжные, теперь дрожали. На мгновение она застыла, инстинктивно спрятав руки за спину.

– Ребята, быстро на выход! Всем в подвал! – её голос, мягкий и мелодичный, звучал резко и напряжённо. Драган видел в её глазах тот же страх, что и у детей.

Староста класса Никола действовал на адреналине:

– Что непонятно?! Быстро все в подвал! Шевелитесь!

Ученики, ещё минуту назад такие разные, двигались как единое целое – растерянные и напуганные. Поток детей помчался к выходу, оставляя позади парты и учебники.

Свет погас.

Коридор без окон казался бесконечным тоннелем, где единственный ориентир – шершавая стена. По бокам высились стеллажи с комнатными растениями.

Они двигались на ощупь, прижавшись к стене. Драган замыкал цепочку из учеников. Периодически оборачиваясь, он видел тьму позади.

«Мне страшно, очень страшно», – думал он.

Пробираясь через повороты тёмного коридора, они наконец увидели слабое мерцание впереди. Это оказался Стефан, учитель физкультуры, – он держал свечу и вёл их к укрытию в подвале. Преодолев три лестничных пролёта, они оказались в просторном помещении с серыми бетонными стенами.

Серые стены квартиры заставили очнуться. Пот струился по спине, пропитывая одежду. Он быстро стянул промокшую футболку и бросил её на диван. Следом полетели шорты, едва не запутавшись в ногах. Торопливо натягивая джинсы, он чувствовал, как ткань скользит по разгорячённому телу.

Свежая футболка принесла облегчение прохладой. Её мягкая ткань холодила кожу, возвращая чувство собранности. Куртка, небрежно накинутая на плечи, завершила эту смену одежды.

Входная дверь с грохотом захлопнулась за спиной, и он резко содрогнулся. Руки машинально полезли в карманы джинсов. Холодная пустота. «Чёрт!» – ключи от старого «Москвича» остались на тумбе, в спешке о них забыл. Торопливым шагом он вернулся обратно. Пальцы левой руки крепко сжали ключи, прохладный металл остудил кожу.

Оставалось последнее – посмотреть в зеркало. Старая примета никогда его не подводила. Отражение встретило усталым взглядом. Растрёпанные волосы, но в глазах – решимость. Он кивнул себе, подтверждая важное решение, и вышел, на этот раз не забыв взять с собой ключи.

Двигатель ожил после третьей попытки, и Драган включил магнитолу. Знакомые аккорды «Bajaga»7 и его песня «Ruski voz»8 наполнили салон автомобиля. Музыка сопровождала путь до работы, настраивая на день.

«Voz, pospani voz za Harkov, Gomelj, Lenjingrad

Znam kako je noćas dalek Beograd».

«I u pismu jedina tuga što me razbija.

Nije votka rakija, mada noćas udara

Tuga mi je velika, velika ko Rusija»9.

«Странно, доехал без пробок», – с удивлением отметил Драган, паркуя машину.

Работа журналиста на федеральном канале не знала выходных – ни на минуту нельзя было отключиться от новостей. Поначалу он плутал в коридорах телецентра, как в лабиринте Минотавра: каждый поворот таил неожиданность – то дверь без таблички, то лестница, ведущая в тёмный закуток за декорациями.

Теперь он мог пройти здесь, не глядя на указатели – по запаху кофе из буфета, по гулу студий, по едва уловимому скрипу старых полов. Лабиринт больше не пугал: он превратился в привычную среду, где каждая трещина в стене, каждый поворот и каждая скрипучая дверь стали частью его ежедневного маршрута. Он знал, где притаилась тишина монтажной, где бурлит жизнь новостной редакции, а где прячется тихий уголок, чтобы на минуту закрыть глаза и собраться с мыслями перед новым забегом по этому нескончаемому пути.

Тихо приоткрыв дверь, Драган притих на пороге. Андрей Александрович стоял у окна, спиной к нему. В лучах солнца его лысина ловила свет. Драган невольно улыбнулся: в этой позе начальник напоминал шимпанзе – полненький, с лопоухими ушами, волосатыми руками в закатанных рукавах.

Но улыбка погасла, когда взгляд упал на стол. Фарфоровые собаки в строгом ряду – как караул на страже забытых воспоминаний. А рядом фото двух лабрадоров: чёрного и рыжего. Точно таких же, как в питомнике в Белграде…

Драган машинально достал «Dirol», сунул две подушечки в рот. Едва мелисса коснулась языка, он чихнул:

– Апчхи‑апчхи!

Андрей Александрович медленно повернулся. Его маленькие синие глаза впились в Драгана:

– Здравствуй, будь здоров, Серб. Присаживайся.

Прозвище кольнуло, но он смолчал. «Серб» приклеилось к нему в первый рабочий день, когда на вопрос о национальности он ответил «серб».

– Нужно снять репортаж в Белграде. Двадцать пять лет со дня бомбардировок.

Время остановилось.

В ушах зазвучал далёкий гул, запах антисептика смешался с запахом гари. Он вспомнил: пыль на зубах, крики, руки, тянущиеся из‑под обломков.

– Я… отлучусь, – выдавил он, прижав руку к груди.

Не рассчитав высоту, он рванулся к двери – лоб врезался в притолоку. Боль вспыхнула, но не заглушила воспоминаний. Он бежал по коридору, не видя ничего. Влетел в туалет, ударил плечом о дверь.

Вода из крана обрушилась с грохотом. Он погрузил ладони в ледяную струю, затем провёл мокрыми пальцами по лицу. Холод пробирал до костей, но не мог остудить пожар внутри. В зеркале – чужие глаза, слишком большие, полные немого крика.