Так бывает: суета перед Рождеством

Мари Квин

Так бывает: суета перед Рождеством

Глава 1. Польза перьев марабу, нехватка бюджета и призрак прошлых отношений

Порой мне казалось удивительным, как песни, которые ты включаешь из года в год, тебе не надоедают. Может, у мотивов Фрэнка Синатры такая же магия, как у маленького черного платья Коко Шанель? Это просто классика, понятная всем, и не стоило искать тайный смысл. В любом случае это было и не столь важно. Снег выпал, Рождество приближалось, голова болела от необходимости покупать подарки и домашнего задания курсов по французскому языку (рано или поздно, если я не сбегу в Париж, то попаду туда по работе!). А я включила традиционный «Let It Snow!», вешала гирлянду, любуясь перьями марабу цвета фламинго, которыми были отделаны рукава и штанины моей пижамы, и ждала возвращения Норвуда, который уже второй день задерживался, проводя какие-то собрания для усиления обеспечения безопасности во время праздников.

Еще в списке всего удивительного был факт, как можно привыкнуть к человеку. И как квартирный вопрос в Нью-Йорке сближал. Тянуть одной квартиру на Манхэттене было тяжело, а у Норвуда заканчивался срок аренды. В его переезде ко мне не было ничего романтичного. В будни он и так постоянно оставался у меня, выходные я часто проводила у него. Фактически мы и так шли к совместному проживанию, и просто поняли, что мне нет смысла искать соседку, а ему продлевать аренду квартиры.

И вот декабрь наступил, переезд Норвуда был в разгаре, а я с большим воодушевлением, чем обычно, украшала квартиру, чувствуя большую интимность от осознания, что в будущий год мы войдем, живя вместе.

Закончив с гирляндой, я включила ее и еще шире улыбнулась, когда комната заполнилась мягким серебряным светом. Оставалось лишь зажечь свечи, не подпалив перья на рукавах, и можно было идти со спокойной душой варить какао. Или глинтвейн. Или все вместе. Порой так сложно решить сладкого ты хочешь или алкоголя…

В квартире вдруг раздались шаги, послышался шум, из-за чего я сразу обернулась. Снимая пальто, Норвуд заглянул в гостиную и тут же улыбнулся.

– Привет, – поздоровалась я и вернулась к миссии зажечь свечу, но не поджечь себя. – «Хартли Паблишн» надежно защищен? – по-доброму усмехнулась. Свеча загорелась, а я почувствовала ненавязчивый мускатный аромат с нотками выпечки. Отлично, теперь мне хочется еще и ореховый пирог.

– Привет. Да, пока главный нарушитель порядка украшает квартиру, – вешая пальто, усмехнулся Норвуд.

– Вот только не делай вид, что тебе не нравится секс в твоем кабинете, когда я забываю или теряю пропуск. Особенно после того, как я дала зайти сзади, – с важным видом парировала. – Может, это вообще твоих рук дело. Я не могу так часто косячить.

– Я бы не опустился так низко, – подходя ближе ко мне, твердо произнес Норвуд.

Я знала, что это так. Понимала, что с самостоятельной работой стилиста и разъездами по всему Манхэттену из-за этого стала еще более рассеянной, но не хотела в это верить окончательно. Норвуд мягко улыбнулся и, положив руки мне талию, притянул ближе к себе. От него веяло прохладой с улицы, и я невольно поежилась, но все равно дала себя поцеловать.

– Я не дождалась тебя и поужинала, – через пару секунд пробормотала куда-то ему в свитер. – Но могу быть милой и разогреть ужин для тебя.

– Буду очень признателен, – ответил Норвуд, ослабляя хватку.

– И важный вопрос: какао или глинтвейн?

– Я бы выпил, – немного подумав, ответил Норвуд. Я согласно кивнула, но в глубине души понимала, что наверняка этим вечером выпью оба напитка.

***

Глинтвейн был сварен, Норвуд поел. Мы уселись на диван, чтобы что-нибудь посмотреть, но до просмотра сериала так и не дошло. Видимо, мое рождественское настроение, помноженное на алкоголь, сделало меня более игривой. Усевшись на колени Норвуда лицом к нему, я обхватила его ногами и принялась рассказывать последние новости, вдыхая вкусный аромат мяса, которое он ел на ужин, и глинтвейна.

– … так что мы превысили бюджет, поэтому рождественский корпоратив будет в редакции. На самом деле мы часто превышаем бюджет. Мне даже не одобрили ассистента осенью, как ты помнишь. Но мы все решили. У нас будет вечеринка в стиле двадцатых. С одной из прошлых фотосессий в стиле спикизи1 осталось много всего.

Туфли с каблуками-рюмочками, вечерние платья с бахромой и бисером, длинные нитки жемчуга, боа, закрученные локоны, заниженная талия, шелковые чулки, блестки… У меня перехватывало дыхание от эстетики стиля двадцатых. От предвкушения, как будет украшена редакция.

– Я уже отложила себе платье, перчатки. Купила подходящие подвязки и чулки… – проводя пальцами по груди Норвуда, соблазнительно прошептала я, наклоняясь к нему ближе.

– Чулки? – скептически переспросил он, чем немого убил настроение.

– Тебе не нравятся чулки на мне? – с игривым укором спросила я, стукнув его в грудь.

– Нравятся. Но еще больше мне нравится, когда ты одета по погоде.

Эта интонация Норвуда все еще оставалась для меня загадкой. Он вроде и смеялся, при этом было и что-то серьезное в голосе. Из-за этого казалось, что и говорил он не в шутку.

– Зайдешь к нам? – тише спросила я, проводя пальцами по груди, и наклонилась к уху. – Снимешь их с меня, а потом я переоденусь во что-то теплое, – касаясь мочки губами, прошептала я и нежно поцеловала Норвуда в сгиб шеи.

Он откинул голову назад, а я отстранилась. Даже через ткань футболки ощущался жар его тела, а тренировочные домашние штаны совсем не скрывали стояк. Запоздало я поняла, что перья на рукавах тоже можно использовать, чтобы подразнить еще больше, и довольно улыбнулась.

– Найду тебе подтяжки, шляпу. Будет немного утрировано, но тебе пойдет, – рисуя на груди Норвуда воображаемые подтяжки, протянула я, добравшись до резинки штанов. – Я уже представляю, как это будет.

– Меня должно напрягать, что ты так заводишься, когда речь идет о том, чтобы одеть кого-то? – все той же непонятной мне интонацией спросил Норвуд.

Я лукаво улыбнулась и закусила губу, нарочито задумавшись над его словами. Признаться, я действительно испытывала чувство упоения, когда продумывала чей-то образ, видела в нем историю, понимала, как его дополнить. И совершенно неважно шла речь о пафосном приеме или повседневном капсульном гардеробе. Струны моей души играли, и от этого хотелось творить дальше.

– Я в основном работаю с женщинами, так что… – невинно протянула я.

Норвуд хмыкнул, покачал головой, но его взгляд пылал. Я почувствовала, что он сильнее сжал талию, не давая мне больше возможности безнаказанно просто ерзать на нем, но я и ничего не имела против такого расклада.

– Нахалка, – отозвался Норвуд с такой нежностью в голосе, что я не сразу поняла, как на это следовало реагировать. – Я ждал чего-то вроде: «Нет, Эйден, меня заводит только с тобой!», а она с женщинами работает.

– Но ведь так и есть… – плохо сдерживая смех, ответила я и поцеловала, не давая ответить на это что-то еще.

К счастью, Норвуд уже давно был настроен не на разговоры. Приоткрыв рот, он дал мне возможность углубить поцелуй, и, не теряя времени даром, я коснулась своим языком его, обхватила лицо ладонями и, щекоча перьями, медленно спускалась к шее.

Пальцы Норвуда стали расстегивать мне рубашку, и это мне понравилось не очень. Нехотя прервав поцелуй, я облизнула его нижнюю губу своими губами и сделала небольшой вдох.

– Оставь мне перья!

Лишь произнеся вслух, я поняла, как это странно звучит, но мозг уже не напрягал себя подбором слов. Затуманенный взгляд Норвуда стал более озадаченным и, решив больше не пользоваться словами, я запустила руку ему в штаны.

На ощущения от полноценного секса было желание, но не было сил. Рабочий день, предрождественская суета, тело, расслабленное горячим глинтвейном. Хотелось ласки, нежности и любви без лишних телодвижений, но я уже понимала, что мое раззадоривание Норвуда не останется безнаказанным, если я сейчас чего-то ему не дам.

Расстегнутая рубашка немного спала с плеча, но это было вовремя. Обхватив член, я поняла, что перья тоже касаются его, повторяя мои движения, и ослабила хватку, еле касаясь рукой плоти, но продолжая щекотать ими.

– Пенелопа, твою мать!

Я искренне надеялась, что ощущения от этого приятные, но решила действовать наверняка. От мыслей, возбуждения, представления, что чувствовал Норвуд, меня и саму накрыло. Ладони взмокли, щеки горели. Взяв член в кулак, я принялась быстрее двигать ими, в глубине души надеясь, что все это не займет много времени. Хотелось просто улечься на Норвуда, обхватить его руками, ногами и лежать, ощущая обнаженной грудью его горячее тело, радуясь пижаме, перья на которой покорили меня с первого взгляда, и засыпать под ненавязчивый свет гирлянды и аромат специй в воздухе.

Чем это было: убитым бытом и переездом духом романтики или отголосками усталости? Разбираться мне не хотелось. Рука стала уставать, но главным было, что член Норвуда увеличился, головка набухла, а я вскоре могла просто улечься на него и исполнить свое желание.

Еще несколько движений. Влага. И долгожданная развязка. Норвуд откинул голову, что-то простонав, а я не придумала ничего лучше, чем воспользоваться ситуацией и вытереть руку о его штаны.

Через пару секунд я слезла на диван и просто улеглась на Норвуда, приводя свой план в исполнение. Объятия не заставили себя ждать и, закрыв глаза, я пробормотала:

– Я люблю тебя.

Не знаю, членораздельно ли я сказала, но надеюсь, что Норвуд уже научился различать мои подобные интонации. Он нежно поцеловал меня в макушку и прижал к себе еще сильнее и тоже сказал слова любви.

– Я полежу пять минут, а потом… – зевок заставил потерять мысль, но, кажется, Норвуд ее уловил. По крайней мере, именно так я расценила его «хорошо»: – продолжим что-нибудь, – все-таки договорила я.

Следующие воспоминание – звонок телефона Норвуда и понимание, что я уже лежу в кровати под теплым одеялом.

– Спи, Пенни, – прошептал Норвуд. – Я скоро тоже лягу.

Трель звонка прекратилась, а я, повернувшись набок, удобнее устроилась, закрыла глаза и, видимо, снова провалилась в сон.

***

Пусть я знала Норвуда уже достаточно долго, меня по-прежнему удивляло, что он уходил на пробежку утром, если была такая возможность. Мне, человеку, который с трудом просто просыпался и собирался на работу, считая успехом, если по пути ничего не было разрушено в суете сборов, это казалось невероятным. Как и то, что он просыпался всегда достаточно рано.

Стоя около зеркала, я в очередной раз пыталась избавиться от этой мысли и решить, в чем ехать на работу. Пушистое сиреневое платье-свитер, подпоясанное красивым кожаным ремнем с круглой большой пряжкой, или красный свитер, рубашка с объемными рукавами, чтобы игривые манжеты выглядывали из-под него, и атласная юбка с еле заметным блеском в честь приближающегося Рождества? К какому настроению я сегодня ближе?

– У тебя телефон разрывается.

Я не обратила внимания, что Норвуд подошел ко мне, но от его слов и приходящих уведомлений мне стало немного тревожно. Так настойчиво пытаться связаться с утра мог только Оливер. И если он это делал, то что-то явно плохо шло.

Неуверенно принимая телефон, я открыла переписку с ним и включила голосовое сообщение:

«Себастьян сливается. Его оскорбило что-то, и он хочет переделать вещи, которые уже обещал нам. Я сейчас поеду к нему, чтобы достучаться, что у него и так все прекрасно, а у нас нет времени ждать. Все на тебе, дорогая. Я уже уехал. И надеюсь, ты слушаешь это, поднимаясь к нам. Ты справишься. Люблю».

От Оливера было еще четыре голосовых сообщения, и я боялась их слушать, понимая, что дальше наверняка он будет говорить о фотосессии, который должен был руководить, планерки и еще тысячи и одной вещи, которые так и сыпались под конец года.

– Успеешь собраться минут за десять? А лучше за семь, – повернувшись к Норвуду, спросила я. – Или мне «Убер» вызвать?

– Я – да, а ты?

Вопрос резонный. Он уже умудрился сходить на пробежку, принять душ и позавтракать, а я так и стояла в пижаме с одеждой в руках, не зная, что на себя надеть, и безумным взглядом.

– А у меня нет выбора, – снимая рубашку, заявила я и потянулась к платью-свитеру.

Итак, Пенни, тебе надо взять рюкзак, косметику, попробовать накраситься в машине, почистить ботинки и что-то сделать с волосами. Еще найти чертовы плотные колготки и желательно надеть их перед выходом. И ничего не перепутать.

Мы стояли на очередном светофоре, когда я пыталась подвести глаз и остаться с ним. Голос Оливера доносился по громкой связи, поскольку, чтобы успокоить дизайнера, кто-то должен был успокаивать самого Оливера по дороге в Слипи-Холлоу2. Честь выпала мне, но я уже привыкла к этому. Как и к тому, как резко он перепрыгивает с одной темы на другую.

Мне даже стало интересно, как этот разговор воспринимал Норвуд. За пять минут Оливер проклял Себастьяна, оценил его дизайнерский талант, пожаловался, что не сможет спокойно реагировать на фильмы Тима Бертона ближайший год, но отметил их мрачность, которая сейчас резко контрастирует с его рождественским настроением, дал пару наставлений по поводу фотосессии и мягко, как добродушный дядя, вдруг спросил:

– А вы что планируете на Рождество?

Эмм… Я убрала карандаш от лица и озадаченно посмотрела на Норвуда, так как мы этот вопрос еще не обсуждали.

– А у тебя есть предложения? – вопросом на вопрос спросила я, так и не дождавшись ответа, и заметила, что Норвуд больше заинтересовался нашим трепом. По его внимательному виду я догадалась, что он не хочет упустить возможность, когда нужно будет вставить свое слово.

– Я остаюсь в этом году в Нью-Йорке и устраиваю званый ужин у себя. Если у вас еще нет планов, то…

Я слушала Оливера, но внимательно смотрела на Норвуда. Часть его внимания явно переключилась с управления машиной на нас. Он кинул быстрый взгляд на телефон, но, видимо, быстро понял, что Оливер и так узнает о том, что он скажет.

– Эмм… Пенни, ты вчера уже заснула, когда я разговаривал с родителями. Они собираются приехать на праздники, остановятся у Кайла, хотят повидать внуков. И нас тоже пригласили на Рождество.

Я уже по первой половине ответа догадалась, что собирался сказать Норвуд, и почувствовала оцепенение, когда он замолчал. Семейный праздник с его родителями, с которыми я еще не знакома, братом, невесткой и племянниками – ожидаемо, учитывая, что на день Благодарения он ездил к моей семье в Коннектикут, и мы съезжались, но мне все равно стало сложнее дышать от волнения.

– Понял, не смею соперничать, – отозвался Оливер, вернув меня в реальность.

Я закинула карандаш в рюкзак и улыбнулась Норвуду.

– Собирался сказать за завтраком, но… – усмехнувшись, протянул он, кивнув на телефон.

– Но Себастьян всем нам нарушил планы! – негодующе вставил Оливер. – Если что, Пенни, ты обеспечиваешь мне алиби. Как обычно.

– Как скажешь, – с улыбкой отозвалась я, постепенно вспоминая процесс дыхания и стараясь не думать о том, чем закончилось мое последнее знакомство с родителями своего мужчины.

Я не ожидала, что эта новость так поразит меня. Что почти выбьет почву из-под ног, подбрасывая флешбэки ужина с родителями бывшего. Из последних сил я старалась сохранить нормальное выражение лица, чтобы не вываливать на Норвуда весь ворох беспокойства, пока не разберусь с ним сама, как столкнулась с другой проблемой на турникете.

Норвуд уже приложил свой пропуск, прошел и, не скрывая гадкой улыбки, смотрел за моими бессмысленными попытками найти в рюкзаке то, чего там быть не может.

– Он остался в сумке, – почти беспомощно протянула я, надеясь, что это мне как-то поможет.

– Просто объясни мне, Пенни, как ты можешь контролировать ваше безумие на работе, но не можешь делать то же с собой.

Норвуд спросил с таким искренним интересом, что я и сама всерьез задумалась над этим. Как я могу держать под контролем фотосессии, помнить все нюансы общения с творческими личностями и клиентами, знать все бренды и помнить, что с ними нужно делать, но полностью упускать из жизни важные мелочи вроде чертового пропуска?

– Это баланс Вселенной? – предположила я. – Если я буду контролировать себя, как свою работу, то моя голова взорвется?

Норвуд хмыкнул, я продолжала стоять около чертового турникета, понимая, что теряю время, которого и так нет. Но больше себя мне стало жаль нового охранника, молодого парня, который сидел перед монитором, перед своим начальником и явно понимал, что от него требовалось что-то делать со мной.

– Мисс Браун действительно здесь работает, – вдруг заговорил он, демонстрируя Норвуду монитор.

Мне стало смешно, что охранникам уже даже не требуется мое имя, чтобы пробить его по базе. Хотя, может, сложно не запомнить девушку, с которой твой начальник постоянно приезжает и уезжает. И которая создает пробку около турникета.

Норвуд усмехнулся, смотря на мое лицо на мониторе, а потом ухмыльнулся, с азартом смотря на меня. И эту еле заметную сальную ухмылку в сумме со взглядом я уже знала хорошо.

– Не сегодня. Оливер. Аврал, – твердо заявила я. – Можно я уже войду в здание, пока не случилась катастрофа? Пожалуйста.

Норвуд кивнул головой охраннику, давая понять, чтобы тот пропустил, а я, не теряя больше даже секунд, помчалась к лифту, но Норвуд преградил мне путь.

– Спасибо, – поблагодарила я, надеясь, что именно в этом причина очередной заминки.

– Мы к этому вернемся, – усмехнулся Норвуд. В такой его предупредительно-ироничной интонации было что-то. От этого я ощущала приятную дрожь по всему телу. Словно в ожидании чего-то долгожданного и хорошего.

– Не сомневаюсь, – нарочито обреченно ответила я, и, о чудо, Норвуд сделал шаг в сторону, освобождая мне путь.

***

Очевидный плюс моей работы – во время нее забываешь обо всем, уходя в другой красивый мир, где важны совершенно другие вещи. Ты концентрируешься на тканях, фасонах, аксессуарах, том, как все это будет смотреться на снимках, мыслях, можно ли что-то сделать лучше и нужно ли за этим к кому-то обращаться.

Когда ближе к вечеру у меня образовался пятиминутный перерыв, я пошла в лобби, чтобы купить кофе и, может, имбирное печенье причудливой формы, которое тоже стали продавать ближе к Рождеству, и вдруг увидела Оливера в очереди.

– Пенни, – радостно отозвался он, когда мы встретились взглядами. – Что тебе? Я-то я забыл…

Мило улыбнувшись остальным в очереди, я пролезла к Оливеру, стараясь игнорировать гневные взгляды. Но что поделать? Кто упустит такую возможность?

Вскоре мы с ним сидели за столиком. Я грызла свое печенье, слушая о его поездке, но мысли стали возвращаться к родителям Норвуда. Люди из Вермонта. Отец – инженер, мать – ветеринар. Ничего общего с родителями Джека и Верхним Ист-Сайдом, но почему-то спокойствия это не прибавляло.

–… и у меня просто ужас от этого. Какое-то чувство дежавю. Мы с Джеком тоже жили вместе, все было нормально, он знал мою семью, мы строили планы, а потом «бам». И…

Когда Оливер спросил, что меня беспокоило, я сразу все выложила, понимая, что мне это жизненно необходимо.

– И ты боишься повторения? – уточнил Оливер с таким удивлением в голосе, словно я спросила чушь.

– Наверное, – пожав плечами, ответила я и отпила кофе. Мне самой хотелось знать, почему меня так накрыло от этого. Моральная травма, которая так до конца и не прошла?

– Брось, Пенни. Эйден не Джек. Мужчина, а не мальчик. И он тебя обожает. Даже если что-то пойдет не так, то он будет придерживаться своего выбора, – уверенно ответил Оливер.

В глубине души я понимала, что Оливер прав, но противный осадок прошлых отношений так и отравлял настоящее. От пожирающего чувства дежавю перехватывало дыхание и цепенело тело. Я знала: у меня много недостатков, которые внимательная женщина заметит сразу. Как я оказалась недостаточно привилегированной для Верхнего Ист-Сайда, так могу оказаться и недостаточно нормальной для обычной жизни, которой жил брат Норвуда, его родители. Которую наверняка пророчили и ему.

Но оставалось лишь есть печенье, пить кофе и стараться успокоиться, веря, что, может, хоть в этот раз все пройдет нормально.

Глава 2. Гордость восемнадцатилетней Пенни, разговор за утренним кофе и блестящее условие

Стоило войти в квартиру, как я почувствовала мясной аромат. Желудок сразу же скрутило голодным спазмом, а рот наполнился слюной. Кто бы мог подумать, что я была так голодна. Все-таки переживания действительно все выносят на задний план. Сняв куртку и скинув ботинки, я пошла на запах и увидела, что Норвуд ужинал.

– Ты раньше, – обрадовавшись, констатировал он, замерев с вилкой около рта.

– Оливер отпустил, – вдыхая аромат так, словно этим можно насытиться, ответила я. – Он почему-то всегда такой энергичный после поездок. Наложишь мне тоже, пока я руки мою?

– Да, давай.

Норвуд взял в рот кусок мяса с вилки и, активно жуя, поднялся. Сделав глубокий вдох и стараясь отогнать все тяжелые мысли, я направилась мыть руки. Часть меня понимала, что напавшая на меня паника не стоит такого внимания, но ведь и тогда я не думала, что возникнут какие-то трудности.

Так, Пенни, хватит!

Эта мысль прозвучала в голове довольно громко. Даже воинственно. И перед тарелкой я села шумно. Даже слишком, учитывая, как удивленно Норвуд на меня посмотрел.

– Разобрались с вашим Себастьяном? – усмехнулся он, отрезая очередной кусок мяса.

– Да. Все в порядке. Тяжело с ними, творческими людьми. У нас еще все завязано с рекламодателями и прочим. Очень тяжело вносить изменения. Особенно в последний момент, – беря вилку, ответила я и снова вдохнула аромат. – Боже, как же вкусно это пахнет, – нарезая мясо, не удержалась я и, занося вилку ко рту, продолжила: – А у тебя что интересного?

– Все обычно, – сдержанно ответил Норвуд. – Мы живем спокойнее вас.

– Полагаю, что к счастью для «Хартли Паблишн», – по-доброму усмехнулась я и посмотрела на Норвуда, ожидая подтверждения. – Кстати, завтра на работу я поеду позже.

– Только пропуск возьми, – сухо заметил Норвуд. – Серьезно, Пенни, я подарю тебе ленту с держателем для него.

Интонация прозвучала жестче обычного, и я виновато потупила взгляд. Здравый смысл подсказывал, что у Норвуда свои порядки, отчеты и проблемы на работе, и моя забывчивость из забавной становится все более напрягающей и раздражающей.

– Извини. Я не хочу доставлять тебе проблем, но…

Лишь сильнее сжав вилку, я поняла, что паника накрывала меня все больше. Это проклятое дежавю, нарастающая нервозность из-за встречи с его родителями, этот чертов пропуск… Захотелось чем-то укрыться, спрятаться от этого, но я продолжала есть.

– Просто будь внимательнее, ладно? – мягче продолжил Норвуд.

Я снова кивнула. В другой день я бы отнеслась к его недовольству явно проще, но сегодня это только подлило масла в огонь. Аппетит снова пропал, но я продолжала монотонно пережевывать пищу, понимая, что мне надо поесть сегодня что-то, кроме салата и имбирного печенья.

***

Мягкий свет гирлянды, коробка с украшениями, мысли, как красивее украсить квартиру, пижама, которая так радовала все эти дни: я пробовала отвлечься на одно из самых светлых мгновений декабря, но выходило с трудом. Даже снег, большими хлопьями падающий за окном, не добавлял баллов настроению, хотя немного отвлекал. И, залипнув в очередной раз на кружащиеся снежинки, я игралась с тряпичным платьем на елочной девочке-игрушке и не сразу заметила, что Норвуд сел на пол рядом со мной.

– Все нормально?

Сейчас в его голосе было столько искренней заботы, что мне захотелось прижаться к нему ближе, но я просто кивнула, расправляя девочке-игрушке платье, бережно проводя пальцами по складкам на нем.

– Ты так притихла после ужина.

По обеспокоенному взгляду Норвуда я уже понимала, что он спросит дальше, что немного переживал, не перегнул ли палку, говоря слишком строго, как и положено человеку на его должности.

– Я просто очень устала сегодня, – с улыбкой заверила я. – Все нормально.

Норвуд с легким недоверием продолжал смотреть на меня, и, не придумав ничего лучше, я опустила голову, сосредоточив взгляд снова на тряпичном платье и множестве ленточек, из которых был сделан пояс на нем.

– Помнишь, я рассказывала тебе, что в школьные годы помогала маме в театральном кружке с костюмами?

Пора говорить о чем-то другом, пора взять себя в руки, Пенни. Почему-то упрямо не хотелось признавать тот факт, что я немного выбита из колеи собственными мыслями. Может, просто надо с ними переспать, а наутро все станет немного лучше?

– Да, помню.

Норвуд протянул ноги, удобнее сев, видимо, поняв, что мы застряли здесь надолго. Я передала ему игрушку, которую так и теребила в руках.