Становление. Путь по юношеству

Но тут он сам себя прервал, отошёл от Лёньки на пару шагов и, глубоко вдохнув, замолчал.

В комнате повисла гробовая тишина. Лёньке казалось, что в ней даже стал слышен звон какого-то одинокого комара.

Помолчав пару минут, папа уже более спокойно, но всё ещё укоризненно произнёс:

– Какой же ты отвратительный в таком виде. Маленький и ничтожный, – и, сплюнув в сторону, продолжил: – Ни одна девчонка с тобой таким, – он с презрением ткнул пальцем в лоб Лёньку, – не захочет иметь ничего общего.

Там, на брёвнах, Лёньке казалось, что он смотрелся героем, сильным и мощным парнем, а тут от папиного тычка он чуть ли не улетел в угол комнаты.

Но добило Лёньку не то, что возмущённо высказывал в лицо ему папа, а добили его простые и спокойные слова, произнесённые папой уже более спокойно:

– Знала бы мама, какая мерзость тут находится, она бы в жизни о тебе не побеспокоилась. Ведь она собрала для тебя подарочек, заботясь о том, что её бедному Лёнечке без свежих овощей тут ой как трудно. Что у него тут наступит цинга и авитаминоз.

И папа, горько усмехнувшись, достал из своей походной сумки свёрток и положил его на стол.

– Ты посмотри, что она тебе приготовила? – уже спокойным голосом продолжил говорить он. – И мне приказала ничего самому не есть, а привезти всё своему старшему сыночку. Вот, всё это собрала для тебя мама! – уже горестно заключил он и развернул свёрток.

А там лежали свежие огурцы, зелёный лук, редиска и помидоры. Хоть и была середина августа, но здесь, на Золотой Горе, такое богатство редко у кого можно найти, если не считать тех, кто имел парники. Да, некоторые местные жители могли себе такое позволить, но студенты питались только теми консервами и крупами, что продавалось в приисковом магазине. Свежих овощей туда не завозили. На огородах, конечно, сажали картошку, но её местные жители ещё не выкапывали и берегли для предстоящей зимы.

Хоть Лёнька и находился в степени не лёгкого алкогольного опьянения, но он шестым чувством ощутил всю любовь и нежность мамы, переданную ему таким образом.

Его как из ушата облило. Папины слова, хоть и сказанные в гневе, он прекрасно понял, но тут до глубины души его за живое затронула мамина забота, таким наглядным образом лежавшая на столе.

Он тупо смотрел на эту небольшую кучку овощей и не знал, что об этом сказать.

Папа, наверное, понял его состояние, а может быть, оттого что ему надоело смотреть на омерзительный вид своего сыночка, презрительно произнёс:

– Всё, иди. Не могу я больше тебя видеть. Забирай всё это и катись! – указал он на стол.

Лёнька, сграбастав свёрток с овощами, постарался как можно быстрее исчезнуть с папиных глаз.

Его главной задачей сейчас стояло вернуться в барак и завалиться спать. Он чувствовал, что сознание постепенно покидает его, поэтому, выйдя из папиного домика, он в своём мутном сознании обозначил направление нахождения барака и двинулся туда.

Каким-то образом, чего сознание не зафиксировало, он оказался в бараке перед своей койкой, впихнул свёрток с овощами под неё и, плашмя завалившись и уткнувшись в подушку, провалился в темноту пьяного сна.

Очнувшись от забытья, он посмотрел в окно. На улице стояла кромешная темень, потому что фонарь, висевший над входом в барак, ещё не включили. В бараке стояла тишина.

Встав, Лёнька вышел во двор и, подойдя к умывальнику, долго пил холодную воду и поливал ею голову.

Напившись, он осмотрелся. Вокруг стояла абсолютная тишина, только со стороны, где находился клуб, едва слышалась музыка. Наверное, по случаю воскресенья там сегодня проходили танцы.

Почему-то захотелось пойти к папе и поделиться с ним тем, что он почувствовал после нелицеприятного разговора с ним и получения маминого подарка.

Ещё неверными шагами он направился к гостиничному домику.

Путь к нему проходил мимо правления прииска, во всех открытых окнах которого в это позднее время горел свет.

Подойдя к правлению, Лёнька услышал громкий голос папы. Скорее всего, это мало походило на голос, это больше смахивало на гневный рык разъярённого зверя.

Подойдя поближе к окнам и прислушавшись, он понял, что это папа так долбал и директора прииска, и всех остальных присутствующих комнате.

Лёньке как-то раз пришлось находиться в ней, но тогда изгалялся начальник прииска, но по сравнению с услышанным сейчас, то напоминало лишь детский лепет.

Папа, не стесняясь в выражениях, громогласным голосом высказывал всё, что он думал и чего достойны, присутствующие перед ним личности. Из комнаты нёсся его громоподобный голос, да с такими выражениями и переливами речи, в которых почти отсутствовали слова нормативной лексики.

Тот папин недовольный рык, что Лёнька иной раз слышал дома, походил только на трель соловья по сравнению с тем, что сейчас выливалось на головы лодырей, бездельников и ещё каких-то категорий людей, синонимы которым в русском языке абсолютно отсутствовали.

Дома папа никогда не пользовался ненормативной лексикой, воспитывая своих сыновей как культурных и интеллигентных людей, а тут этой интеллигентностью даже отдалённо не попахивало, поэтому Лёнька, не решаясь попасть и под эту раздачу, потихонечку отошёл от окна и вернулся в барак.

Свет перед бараком уже горел и, зайдя в него, Лёнька обнаружил, что парни после дня рождения вернулись.

Черпак, подойдя к Лёньке, залихватски хлопнул его по плечу:

– Чё, Лёнь, попало тебе от бати? – Самодовольно рассмеявшись при этом.

– А ты чё думал, рассусоливать он со мной будет, что ли? – недовольный таким ударом, огрызнулся Лёнька, стряхивая с плеча руку Черпака. – Слава богу, что башку не открутил, вовремя я от него смылся.

– Смылся! – расхохотались парни, а Саша к этому добавил: – Видели мы, как ты там смывался. Ножки-то краковяк выдавали! – и все парни от его слов громко рассмеялись.

А что оставалось отвечать им, когда голова ещё гудела, что пустой жбан, а все движения заторможены и вялы? Поэтому что-то доказывать парням смысла никакого не имело, а у Лёньки только и хватило сил, чтобы бросить в их сторону:

– Да заткнулись бы вы все, и так без вас тошно, – чем вызвал новый взрыв хохота подвыпивших парней.

– А ты похмелись, – ехидно посоветовал, подняв голову с кровати, рыжий Борька. – Они с собой принесли. У них ещё осталось.

– Да пошли вы с вашими советами. – Лёньке вообще расхотелось говорить о чём-либо с парнями, и, раздевшись, он завалился спать, не обращая внимания на продолжение приканчивания припасов, принесённых со дня рождения.

Глава седьмая

Зато утром после обычной команды Зиновия Лёнька бодро подскочил, а парни с опухшими физиономиями еле-еле добрели до умывальника, а потом и до столовой.

Как обычно, грузовик забрал студентов и повёз их по рабочим местам. Половину он высадил около последнего установленного столба, а остальных развёз на ямы для будущих столбов.

Рабочий день прошёл в обычном режиме. Лёнька, пересилив вялость, оставшуюся после вчерашних возлияний, бодро выкопал первую яму и, проходя мимо Женьки, ещё не закончившего копать свою яму, поддел того:

– Чё, Жень, Бодун Петрович выходит?

– Да пошёл ты… – только и ответил тот, высунув из ямы потное и измазанное землёй лицо.

Но Лёнька, довольный, что поддел главного насмешника, пошёл копать очередную яму.

Сегодня работа у него спорилась. То ли от вчерашнего нагоняя, то ли от того, что он постоянно думал о справедливости папиных слов.

Поэтому после работы, когда их привезли на прииск, он захотел увидеть папу и поговорить с ним. Нет, не о том, что он такой никчёмный и ничтожный, а о своих делах и проблемах, но это ему сделать не удалось. Папа уже уехал и, как сказал один из прорабов в управлении, куда Лёнька зашёл спросить про него:

– Батя твой уехал на Дамбуки, бошки отсекать тем, кто там ещё живой остался. У нас, слава богу, они ещё на плечах.

Встреча с папой поменяла отношение Лёньки и к работе, и к жизни в отряде.

После работ у Лёньки появилась выносливость к нагрузкам, стойкость к перенесению трудностей, но он чувствовал, что надо ещё и ещё добиваться совершенствования своей физической формы. Несмотря на все нагрузки, пластика в движениях и дыхалка начали пропадать, и он захотел их восстановить, чтобы осенью принять участие в соревнованиях на первенство города и области, где ему очень хотелось занять призовые места. Поэтому Лёнька решил вечерами бегать по въездной дороге на прииск.

Дорога сначала вела в сопку, а потом петляла вдоль ручья, уходя в тайгу. Лёнька знал, что на ней хорошо выкладываться, совершая рывки и ускорения. Сил теперь хватало и на бег. Если после первого дня на ямах он себя ощущал как выжатый лимон, то теперь энергия в нём била через край. И ему её хотелось куда-то деть. В училище он бы пошёл в спортзал, а тут приходилось только бегать.

После возвращения с работы он переодевался и убегал за прииск, чем вызывал у парней постоянные насмешки. Они, покуривая у бараков или столовой, постоянно отпускали в его адрес какие-нибудь колкости, касающиеся его психической неполноценности или того, что без женского внимания у него крышу снесло.

Девчонки в столовой относились к Лёнькиному увлечению бегом спокойно. Они кормили его, когда он прибегал и мылся после пробежек. И так получилось, что Лёнька всегда ужинал последним, в одиночестве, но зато всегда помогал девчонкам в мытье посуды, кастрюль и уборке самого помещения столовой. Этим он вызывал недовольство студентов, всё больше и больше «шутивших» над ним. Иногда это происходило жестоко, но Лёнька старался не обращать внимания на соревнование студентов в остроумии.

Хоть студенты и отдалились от него, но одиночества он не чувствовал, ему хватало того общения, что он получал с ними во время работы, или общения с девчонками после рабочего дня.

А однажды, проболтав с девчонками почти час, он вышел на главную улицу прииска и встретил Ритку. Ему в тот вечер захотелось посмотреть, какое кино сегодня закрутят в клубе, и он шёл, думая о чём-то своём, когда неожиданно услышал девичий оклик.

– Лёня, – раздался с другой стороны улицы тонкий и звонкий голос, показавшийся ему знакомым.

Услышав своё имя, он сразу же обернулся в сторону этого голоса.

Напротив него стояла группа приисковых ребят школьного возраста. Трое парней и две девушки. Одна из них показалась ему очень знакомой, только он никак не мог вспомнить, где же он её видел…

Но только пристальнее приглядевшись удивился, обнаружив, что симпатичная оформившаяся девушка, стоящая напротив него, когда-то бегала по прииску Комсомольский худышкой в замызганном ситцевом платьице, висевшим на ней как на пугале, и только торчащие в разные стороны косички напомнили ему прежнюю Ритку.

– Ритка, ты, что ли? – непроизвольно вырвалось у него.

– Ага, я. – Приветливо улыбнулась ему Ритка. – Что? Не признал, что ли? – От своей откровенности Ритка зарделась и попыталась спрятаться за одного из парней.

Но Лёнька так поразился неожиданной встречей, что перестал замечать всё вокруг. Он вплотную подошёл к парню, за которого пыталась спрятаться Ритка и отодвинул его в сторону.

– Вот это да! – восторженно вырвалось у него. – Вот это встреча! Ты как здесь? Я уже больше месяца тут работаю, а тебя ещё не видел! Куда ты пряталась?

На Лёньку смотрели уже не прежние хитрющие глаза худенькой девочки, готовой сорваться в любой момент или сделать очередную пакость. На него смотрели глаза девушки, в которых проглядывало любопытство и стеснительность.

– А мы только вчера из Зеи приехали. В лагере там были, – пояснила она, указывая на стоящих рядом ребят. – До школы-то немного осталось, вот нас и развезли по домам, – продолжила говорить она, но уже не писклявым голоском прежней Ритки, а бархатистым голосом зрелой девушки.

– Так что? Ты теперь здесь живёшь? – Лёнька поразился не встречей с Риткой, а переменами, произошедшими в ней. – А как же Комсомольский?

– Из Комсомольского мы в прошлом году переехали сюда в Золотую Гору. Старый дом мы бросили, а здесь в Золотой Горе нам дали новый дом. – Ритка показала в сторону новых домов на окраине прииска, отличавшихся от остальных светлым цветом брёвен. – А ты чё это, со студентами тут работаешь? – как всегда, резко переключившись, тут же задала вопрос Ритка, в котором Лёнька почувствовал её прежний интерес ко всему, что происходит вокруг.

– В стройотряде вместе с ними работаю, – только начал отвечать он, как тут же Ритка засыпала его вопросами, без которых Ритка не была бы Риткой.

– Чё, тоже студент, чё ли? – она с хитринкой рассматривала Лёньку.

– Нет, не студент, – возразил он.

– Как не студент? А чё тогда с ними вместе работаешь? – не отставала Ритка.

– Так получилось. Отпуск у меня. – Лёньке не очень-то хотелось вникать в такие подробности, потому что рядом стоящие ребята развесили уши от нескрываемого любопытства.

– Чё получилось-то? – всё напирала Ритка. – Какой отпуск? Чё? Целый год работал, а в отпуске опять работать? – и она посмотрела на ребят, рассмеявшихся от её шутки.

– Нет, не работал, – попытался прояснить Лёнька эту неясность. – Учусь я.

– Да ты чё? – откровенно удивилась Ритка, и Лёньке действительно вспомнилась та прежняя неугомонная девчонка, которой везде и до всего есть дело. – И где же, если не секрет? Чё? Тоже доктором захотел стать? – Ритка от любопытства даже вышла из-за спины парня, за которую только что пряталась.

– Не угадала, – улыбнулся Лёнька. – Доктором я не хочу быть.

– Так на кого же ты учишься тогда? – от полученных ответов Риткино любопытство ещё больше разгоралось.

– В мореходном училище учусь я. – Это Лёнька произнёс уже гордо.

– Чё? На моряка выучишься, чё ли? – по ноткам разочарования в Риткином голосе чувствовалось, что она всего ожидала от Лёньки, но только не этого.

– Ну конечно, моряком я буду. – Лёнька начал развеивать Риткины сомнения.

– Капитаном, чё ли, будешь? – от удивления Риткины глаза чуть ли не округлились.

– Нет, не капитаном, – успокоил её Лёнька. – Механиком я на пароходах буду.

– А-а-а, – почувствовалось разочарование в Риткином голосе. – Было бы лучше, если капитаном, – мечтательно протянула она.

– Что это вам всем капитаны дались? – в Лёнькином голосе проскользнуло раздражение, на которое Ритка тут же среагировала:

– Ну, механиком так механиком. – Пытаясь сбить возникшую напряжённость в разговоре. – Но капитаном было бы лучше. – Она при этом даже причмокнула краешками губ.

– Почему лучше? – не понял её Лёнька.

– Они всегда в красивой форме, в больших фуражках с кокардами и с биноклями не шее, – Ритка мечтательно задрала глаза к небу и сжала губы.

– Нет, я решил стать механиком, – опроверг её мечты Лёнька.

Но тут парень, которого Лёнька отодвинул рукой, вновь встрял перед ним.

– Слышь, механик, – нагло начал он, – а давай-ка отойдём в сторонку, – неопределённо кивнул он головой куда-то в сторону. – Разговор тут до тебя есть один.

Лёнька окинул взглядом пацана, появившегося перед ним, и отступил на шаг, чтобы получше оценить этого задиристого петушка.

Перед собой он увидел щуплое создание, от которого за версту несло табачным перегаром, чесноком и какой-то сивухой.

– Петька! – тут же вынырнула из-за его спины Ритка. – Не лезь ты к Лёньке! Он у нас на Комсомольском в партии работал! Я же тебе рассказывала!

– Да помню я, что ты про него базарила, – развязно, через губу начал Петька, – но побазланить мне с ним надоть. А то тут эти городские много из себя что-то корчить стали.

Лёнька с удивлением смотрел на это тщедушное создание, которое и одной соплёй можно перешибить. Он только смерил задиристого Петьку ироничным взглядом и мирно согласился:

– А что? Можно и побазарить. Пошли, – кивнув в сторону, куда указывал Петька.

Ритка попыталась схватить Петьку за рукав рубашки, но тот выдернул руку из её цепких пальцев со словами:

– Да не переживай ты за него, Рита, поговорим мы просто. Бить я его не буду, ну а если не поймёт чего, то тогда и объяснить кое-что доходчиво можно, – и, криво усмехнувшись, посмотрел на ещё двух пацанов, стоящих рядом.

От его слов те, напыжившись, развернули плечики и тоже сделали несколько шагов в сторону Лёньки.

Видя, что пацаны настроены воинственно, Лёнька мирно согласился:

– Поговорить можно.

Ему очень не хотелось затевать драку, тем более с пацанами с прииска. Ему и так хватило драк в парке Свободного в начале отпуска и продолжения их здесь он очень не хотел.

– Пошли, отойдём, – мирно добавил он и, развернувшись, перешёл на противоположную сторону улицы.

Отойдя с десяток шагов, он резко повернулся к пацанам и уставился на Петьку:

– Ну, и в чём проблема? Чё ты там хотел узнать?

В голосе Лёньки не чувствовалось ни капли страха или смятения, поэтому наглость следующих за ним пацанов заметно поубавилась, а их вид стал не таким напыщенным и агрессивным. Только Петька ещё хорохорился:

– Если я тебя ещё раз увижу возле Ритки…

Он ещё не закончил, как Ленька ухмыльнулся и, сплюнув на дорогу, так же развязно прервал его:

– И чё тогда будет?

– А чё будет, то будет. – Петька тоже сплюнул на дорогу. – Размажем тебя с твоими студентами, вот то и будет. И вообще, забудь про Ритку. То, что ты работал на Комсомольском и знал её, это ничего не значит. Теперь она наша и ты губу на неё не раскатывай.

Как не хотелось Лёньке затевать свару на ровном месте! Так ему здесь спокойно жилось, а тут на тебе! Тем более, кроме любопытства, он к Ритке больше никакого чувства не испытывал и ему было абсолютно безразлично, кто там за Риткой ухаживал, чья она там была и кто на неё какие виды имел. Поэтому он так же спокойно, не обращая внимания на агрессивный тон Петьки, ответил:

– Чё мне делать и как себя вести, я сам за себя решу. И когда мне с Риткой говорить и что мне с ней делать – это тебя не касается. Как она захочет, так и будет. Понял?! – И, на последнем слове повысив голос, Лёнька сделал движение корпуса в сторону Петьки, от которого тот невольно отстранился. – Вот так-то лучше будет. – И, закончив говорить, Лёнька прошёл мимо Петьки, грубо задев того плечом в сторону стоявших невдалеке девчонок.

– Лёня, – попросила его Ритка, когда он к ней подошёл, – ты только не обижайся на Петьку. Он у нас в интернате самый задиристый. Но он добрый. Он зря в драку не полезет.

– Видел я, как он не полезет, – уже дружелюбно усмехнулся Лёнька. – Да и ты не переживай. Всё же нормально.

– Да, Лёнечка, всё хорошо. – Ритка ласково посмотрела на Лёньку. – А если хочешь, то пошли с нами в клуб. Кино сегодня будет.

– Да нет, – начал отказываться Лёнька. – Дел у меня сегодня много осталось, да и устал я что-то. Отдохнуть мне надо. Наработался я сегодня. Да и поздно уже. Пойду я лучше посплю.

– А-а, – поняла его Ритка. – Ну, тогда ладно, – и, как бы извиняясь, продолжила: – Ну и мы тогда пошли. Хорошо?

– Конечно, идите, – понял её Лёнька и, передумав идти в клуб, повернул к бараку, но тут же обернулся на голос Ритки:

– В гости-то зайдёшь?

– Зайду, – утвердительно ответил он на Риткино предложение. – А чего не зайти-то? Только куда?

– А вон тот новый дом, что предпоследним стоит, – показала Ритка на дома, стоящие в конце улицы.

– Хорошо! – принял её предложение Лёнька. – Обязательно зайду. – И, подумав, решил: – Завтра же и зайду. Ведь завтра же воскресенье. У нас будет выходной.

– Хорошо, – радостно подтвердила Ритка. – Я тебя ближе к вечеру ждать буду.

– Договорились, – подтвердил Лёнька и пошёл к своему бараку.

На следующий день во второй половине дня после пробежки у Лёньки появилось свободное время, и он решил сходить к Ритке.

Дом, на который она указала, находился недалеко от их барака, поэтому путь до него занял не больше пяти минут.

Взойдя на внушительное крыльцо, он громко кулаком затарабанил в массивную деревянную дверь, из-за которой послышался далёкий Риткин голос:

– Кто там? Входите!

Толкнув дверь, он вошёл в дом, сразу оказавшись в большой полутёмной прихожей, скорее всего используемой как кладовая, потому что на полках, расположенных вдоль стен, чего только не стояло.

Не обратив внимания на беспорядок в прихожей, он прошёл дальше и, с трудом приоткрыв такую же массивную дверь, обитую утеплителем, оказался в большой и светлой комнате.

Бревенчатые стены ещё излучали смолянистый запах свежего леса. В комнате стоял жуткий беспорядок. То тут, то там виднелись разбросанные вещи, какие-то коробки и ящики. Через два больших прорубленных окна в левой стене комната хорошо освещалась лучами вечернего солнца, а в правой стене Лёнька увидел две двери, ведущих в смежные комнаты.

Но Лёнька не стал обращать внимание на всё это, потому что из-за большого стола, сделанного из добротных отполированных досок, поднялась Ритка.

Он сразу заметил, что девушка рада его приходу. Ритка радостно улыбнулась и приветливо предложила:

– Садись, Лёня, – показав на одну из массивных скамеек, стоящих вдоль стола. – Ты всё-таки пришёл, – радостно произнесла она, но тут же озаботилась: – А если Петька заявится, что делать будешь?

Не ожидая такого вопроса, Лёнька удивился:

– Да ничего не буду. Поговорю с ним. Он что, с тобой вместе учится, что ли?

– Нет, – мягко улыбнулась Ритка. – Мы учились в одном интернате в Зее, а сейчас он закончил восьмой класс и поступил в техникум в Благе. Я тоже в следующем году туда поступать буду, – пояснила она.

– Понятно, – протянул Лёнька, не зная, о чём дальше вести разговор. – Значит, учиться дальше решила?

– Ага, – согласно закивала Ритка. – У нас все девчонки после восьмого класса решили кто в техникум идти, а некоторые даже в медучилище. Медсёстрами будут, – но тут же переключилась на другую тему: – А ваши парни из стройотряда на самом деле врачами будут?

– Будут, – подтвердил Лёнька.

– А какими? – глаза Ритки при этом аж засверкали от любопытства.

– А кто его знает, какими. Я об этом их не спрашивал. – Лёнька пожал плечами.

– А зря. – В голосе Ритки почувствовалось неприкрытое разочарование.

– Чё зря? Что не спросил или что не знаю? – не понял её Лёнька.

– Что не спросил. А то, как было бы интересно нашим девчонкам рассказать про них.

– Да успеешь ты рассказать ещё. Приходи к нам завтра вечером к бараку, я тебя с ними познакомлю, и ты всё тогда узнаешь, что тебе надо. Может быть, и не в техникум поступать будешь, а ещё два класса закончишь и в мединститут поступишь. – Лёнька с интересом посмотрел на Ритку, как она отреагирует на его предложение.

– Да ты что? – Ритка с испугом замахала на него руками. – Куда мне! Я доктором не смогу быть. Это же сколько надо знать, чтобы людей лечить? – в её словах прозвучало столько наивности и непосредственности, что Лёнька от этого рассмеялся.

– Да научат тебя там всему, – успокоил он её, справившись со смехом. – Главное – чтобы знаний у тебя хватило поступить, а там уже и научат всему. Я ведь тоже не знаю, что такое работа механика на пароходах. Но этому меня учат, и я уже начал понимать, что это такое.

– А это не страшно – в море-то плавать? – Ритка, как всегда, моментально забыла, о чём только что говорила и её уже интересовало совсем другое.

– А чё страшного-то в этом? – не понял её Лёнька.

– Ну, как же, – принялась она объяснять. – Пароход плывёт по морю, а под ним та-акая глубина, что аж дух захватывает. Я вот в Зейском море плавала, так на глубину даже боялась заплывать. Так мне было страшно. – От своих воспоминаний Ритка даже выпучила глаза. – Мало ли что на дне находится. Ты же не видишь, что там есть. А в море на глубине и акулы, и киты, а дна вообще не видно!

Лёнька от её рассуждений рассмеялся, потому что Риткино любопытство и страхи напомнили ему прежнюю озорную девчонку с прииска Комсомольского, расположенного на реке Хугдер, а всеми местными жителями гордо именуемый, как Комсомольск-на-Хугдере.

Но Ритка, как и прежде, быстро сменила тему разговора:

– А Сашка-то где? Тоже куда-нибудь поступил? Или что ещё делает?

– Про Сашку знаю только то, что он, как только закончил школу, уехал к дядьке на Сахалин. Не видел я его в этом году.

– А Ленка? Она чё? – осторожно задала очередной вопрос Ритка.

– У! – Лёнька в восторге поднял указательный палец над головой. – Ленка поехала во Владик и поступила на журналистку. Глядишь, когда-нибудь и пропишет в книжках, как мы с тобой её доставали на Комсомольском.

От Лёнькиных слов Ритка рассмеялась, но тут же, сделав серьёзное лицо, уже пониженным голосом спросила:

– А с отцом-то её что произошло? Говорили, что суд над ним был здесь, в Золотой Горе.

– Да, суд был, – уже печально продолжил Лёнька. – Только меня на него родители не пустили. Но я слышал, что дали ему восемь лет. Наверное, – Лёнька грустно вздохнул, – сидит где-то.