Постмодернизм за Чайным деревом надежды

Постмодернизм за Чайным деревом надежды

Анна Атталь-Бушуева

© Анна Атталь-Бушуева, 2025

ISBN 978-5-0068-5626-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Сборник фантастических психоделических поэм: «Постмодернизм за Чайным деревом надежды»

Пролог

Когда ты говоришь мне, что умер – то я не верю, потому что мёртвые не приходят средь бела дня. Они не прикладывают усилий, чтобы пронизать тебя свойским разговором о душе, а потом вспорхнуть, и как бы, притрагиваясь к прошлому – произвести всё новое и новое впечатление. Ты также замер в моём мозгу, чтобы прожить сегодня немного больше, чем можно прождать свою вечность в постмодернизме, а потом прослыть трогательным и сущим автором всей этой современности. Как будто и не было до тебя никого более терпимого и зрелого, а также не проходило внутри Чайного дерева, которое может обдать такой целебной полнотой в своём существе природного смысла. Оно существует сегодня между нами и ты не хочешь мне рассказывать о всей полноте серых дней. Ты просто лжёшь для этого, всматриваясь в небо, как будто оно стало уже на другой планете или заставило тебя поверить в несуществующие миры, где мы можем быть такими же мелкими и абстрактными фигурками времени. Как в шахматах или в другой ролевой игре, что не отнимет твоего сиюминутного времени, но и не смоет гротескного существования напротив сущности будущего. Когда бы знал эту сущность или был ей, но милая гостья превратилась в скелет и торжественно не хочет теперь ублажать тебя своими белыми костями мудрости.

Ты топчешься на преддверии бытия Сатурна и лжёшь своим прежним врагам, а они поглядывают не в твою сторону, чтобы припомнить обоюдное решение, в котором ты забыл свою самую главную роль в жизни. Быть может, она была актёрская или сложила пуд совести, направив твой верх эгоизма прямо на другую сторону планеты. Но всё же ты видишь и это опустошённое бытие, когда оно становится уже постмодернизмом. В таких же маленьких человеческих отношениях, соскальзывая в пустоту несовместимого ужаса прикосновения бытия лжи и глаз, которые ты видел в прошлом. Там они знали своё психоделическое зерно времени и тешили сквозной вход в другую параллельную реальность, но такую же незабываемую, чтобы не усложнять твой род иллюзий впереди самого себя. Когда я говорю тебе, что влюбилась или тешила свой мир на правильной половине частицы сердца – ты видишь уже космос не таким мрачным и трогаешь его руками нежности уже наоборот. В поэтической прелюдии или в слепом отражении свободы человеческого естества, как будто бы с тобой говорит всё то же время классики и не может больше утверждать, что ты попал в неблагоприятную клетку причитания мира. А мирское уже – не твоё, просто Париж стал маленьким, а Вашингтон уже не вдохновляет, но кроет матами, чтобы усложнить предрассудок бытия на другой части планеты Земля.

Ты вживаешься в свою повседневную роль и ласкаешь всё ту же психоделику, как фантастическое превозмогание утверждаемого тлена пародии жизни. Тлена пародии логики или проявления чёрного юмора внутри моды быть человеком. Так ты становишься постмодернистом и ждёшь свой последний пароход на большую землю. Ты видел её исторические корни, может она была в Африке или снимала твой вид на гордую камеру, но выше ты уже прыгнуть не можешь, а ждёшь, что станешь опытнее и приятнее для собеседника. Он так и щёлкает глазами внутри пародии твоего фантастического мира превозмогания самого себя, но ты всё время смеёшься. И ждёшь своей выгоды на построенной балке приобретаемой планетарной жизни, которой уже и вовсе нет. В ходе разговора ты отвёз меня на другую планету, она показалась намного уютнее самого сильного жара предположения быть любимой. Но оставаться в глазах собеседника всё такой же неимоверно глупой женщиной, чтобы нравиться более и более, а ещё лучше иметь способность к претворению чужих деланий по мановению щелчка пальцев.

По серому коридору ходит угрюмый утренний монстр и хочет быть любезнее, как никогда, но он ходит по планете Земля, а на Марсе причина тяготения стала бы внутри равнодушной раковины и смазала бы сотни таких же монстров внутри своего непокорного чувства приближения быть рядом с тобой. Твоя песчинка мозга попала на рупор такой эволюции и съела уже новое галактическое чудо, внутри которого и ты родился бы заново, а может стал кармической предопределённостью и вычиткой времени. В ней расположены все страхи и новые пересуды движения личности к своему космосу, но ты дрожишь от путеводной звезды, как непокорное животное и падший элемент направленного хаоса времени. Так долго ты жил и на этой планете, пока не встретил меня в белом чутье благородства и нежности, но с внутренней тягой к любовным романам. Всё также предполагая уметь из движения создавать необыкновенное чудо софистики или фантасмагоричное деление космоса на элементы твоей видимой зари повседневности жизни. В них таится такой же монстр и ждёт, что лето станет теплее, а Марс станет добрее к твоим ментальным сводам характера жизни человека или сходству с этой предполагаемой нормой жизни для себя самого.

Быть скелетным предрассудком из прошлого тяжело, но ты путешествуешь туда-обратно и видишь свою энергию космоса в руках. Она стала помогать тебе переживать тяготы этой никчёмной жизни, притворяясь – то Чайным деревом, то кактусом, но всё же в образовании человеческого эгоизма. Так твоя скелетная норма жизни стала почти готической и высит теперь новый предрассудок быть основой поколения роскоши землян. Когда они не смотрят тебе в лицо или не видят, что ты находишься им в пору уже происходящего космоса извне и видел всё это раньше, как бы описывая фантастику в голове. Этот парадокс никто не сможет разыграть или понять, но ты смотришь ему на плечи и стягиваешь новые ходы напротив движения человеческой сущности. Притворяясь образом джентльмена или тонким психоделическим орнаментом сквозного прохождения кванта любви прямо в чужое сердце. Когда оно опустошено или властвует не в твоём образе сознательной улыбки, но хочет претворить всё новые и новые грани миров на другой параллели космической энергии бытия, чтобы стать лучше и краше, как ты любишь или любил в прошлом.

Психоделика не властна над твоей угрюмостью жизни и не корит больше семейные отношения, в которых ты муж или любовник. Ты прячешься за шкаф и не смотришь на меня, когда я читаю свои фантастические поэмы. Ведь в них уложено всё то, что можно сказать о современном пребывании человека в небытие, но как бы сложив своё прошлое в небывалый круг предрассудка и видимой точности, наподобие рамки тщеславной болезни жизни. Ты болеешь этой жизнью и смотришь на отражение времени, а оно играет в глазах, как забытая пластинка и хочет согреть сильнее и сильнее внутри своей чёрной сущности забывания мира надежд. Всё это время ты ностальгируешь по тщеславию прожитой временем жизни и не смотришь на старое фото. Тебе уже всё понятно и вверено, как самый плохой сувенир внутри направленной логики быть землянином. Искать там пуд своей враждебности или иметь запоздалое поле суеверий, чтобы отгонять чёрных котов в самый неподходящий для этого момент жизни. Так ты ищешь сатиру или пробуешь себя позабавить на тонком чутье постмодернизма.

Ты стал пижоном, но ищешь фрустрацию в космосе, в дальней точке разворота любви, как будто знаешь, что она одна и до неё дотянуться очень сложно, но всё же возможно. Как и до поэм, написанных в стиле психоделической фантастики времени, внутри которых ты сам раскрываешь свои миры будущего наедине. Ты стал управлять автопилотом и твой космос раздвинул грани реальности, чтобы планеты выстроились в ряд софистической, сдержанной логики быть человеком. Смотреть прямо перед собой и объяснить политику этого сложного мира или его демократию на том конце галактики Млечный Путь, где тебе нравится больше всего. Там находится Плутон, в нём ты отражаешь свой мир бледной гордыни, но не забываешь, что зеркально и сам отражаешься в нём, как задуманный игрок времени в подлости быть современным гротеском. Ощущать свою необходимость и ходить постоянно по кругу вожделений, смертей и желаний, как будто эмоция стала маленькой мышкой прозрения. В белой паутине лёгкого дуновения ветра, соскальзывая по плотному смыслу твоей человеческой сущности и манеры говорить подобие на диалектах предков.

Искать там мнимый космос познания быть другим или нелюдью, но всё же, превратившись в белый скелет – лежать наподобие мумии, чтобы отражать свою свободу границы разумного. Того, что мы называем познанием и философией бытия, того, где ты вывел формулу личной психоделики и не старишь себя самого внутри громадного стиля формул и казусов проживаемой жизни. А она не смывает твою улыбку с постмодерна, как с лечебного Чайного дерева, в котором растворяются все твои страхи и переживания мира необычного внутри. Поэтому ты не умер, а только видишь надежды за своим Чайным деревом и наслаждаешься его свободой, как природным опахалом внутренней мудрости и жаждешь стать более игривым в личном сознании быть человеком. Как будто искать себе волшебное средство и предлагать уже новые виды нонконформизма на пути идеалов стать лучше и понятнее в своём блуждающем космосе Вселенной. Где ты вышел сам, как белая мышь из непроглядного тона элегантности личной психоделики, но ждёшь свой вечный символ любви, когда он откроет тебе сущность необозримого стиля внутри фантастического представления о мире логики жизни.

Ровесник на сухой земле

В один неровный час – ещё изношен,

Шатаюсь между странной – мостовой,

Шагая по песку из ниши – брошенных,

Культурой озабоченных – волков.

Я нем, как рыба, втопленная в яму,

Когда никто не видит нос – вокруг,

Что стал живой я в сердце – между правом

И там исчез из нищенства – и мук,

Всё также прибавляя в весе – дружбы,

Играя в почерк смелых – дураков,

Что был один не нужен им, как парус

От внемлющих к искусству там – волков.

Певец на слабой ноше – перед эго,

Я спел сегодня в куче – облаков,

Всё зная в сердце скорбно – теорему,

Что выживут не все, а только – ком

На горле – с каждым именем признает,

Что выше нет потребности – играть

В ту низменную горечь, где летает

Твой видимый соперник – будто Бог.

Он также крут под ветром – перемены,

Он выжат в поле видимых – идей,

Но прям со свету не пройдёт – измены,

Не выдернет иллюзии там – мне.

Он может умер сам, но не по плахе

Сегодня крикнет в путь – святой рубахе,

Что мы могли друзьями быть – отныне,

Как ветер дружбы – приготовив имя

И прочее – для личности идей,

Воздав им точный почерк – от людей,

В пустыне иль в заказнике – под час,

Где мой устал там дом – на этот раз.

Я думал было мало толку – в сердце

Искать здесь дам – в предчувствии идей,

Искать людей – в парящем идеале

Нетронутых доселе роком – дней,

Но Астрид мне искала – лишь манеру,

Что жили мы богато в том – одни

Под пасмурным началом – идеалов

На той земле, где Давенпорт – в тени.

Мой дом стоял, а рядом – автострада,

Ведущая под сердцем – в никуда,

Там, где иллюзий нет и нет – разлада

В блестящих слову мыслях – на звезде,

Искать и думать в качестве – уюта,

Что я сегодня болен – для людей

Своей работой к личности – негодной,

Но также музыкант в пустыне – модной

Развалины прелюдий в дар – страстей.

До города так далеко – садиться

И ехать в поздний мрак – судьбе назло,

До мысли, от которой – возродиться

Мне в качестве серьёзном – не дано,

Но выход мой под песни – для начала

Мне вытерпел тот счастья – приговор

И начал я серьёзно думать – к праву,

Что жил я недостойно, словно – вор.

Крадущий сердце в зависти – на топь

Иллюзий долгих, чтобы убегать

От слову, мелкой участи – тогда,

Где дамский трепет мучает – меня,

А часть любви возложена – увы,

На бледных, как фантазия – людей,

Любовниц к цели личности – моей,

Что нет им меньше пропасти – отсюда

Блистать лишь в зале, подождав уму —

То странное под вечер – к одному

Искусству жизни, думая – простить

Тот опыт современности – грустить,

Что был я просто музыкант, когда б

Мой славный в том отец – меня учил

Искусству образцового – конца,

Чтоб выдержать ту жизнь и – до ума

Дойти – под верх циничного потока.

Когда уже немного стало – вдоль

Любви твоей – прилично от порога,

Когда в ужимках низменного – в дрожь

Ты любишь лишь естественный – упрёк,

Мандраж свободной толики – лететь

По краю современности, чтоб млеть

От тысячей свободных глаз – вокруг,

Что ниже посторонних рек и – мук

Мне снова задают ту хворь – от судеб.

Хоть Давенпорт любил и так – меня,

Мне приходилось ездить – на годах

В другой там город, чтобы – угадать

Свой прежний австралийский – диалект,

Свой тонкий юмор, чтобы пропустить

Стаканчик, новый с женщиной – пока

Она садится мне в машину – словно

Там хочет оказаться – на боках.

У каждой воли был я – не один,

Но думал всё об Астрид, что – в неё

Влюбился зря, где мыслями – блудил

И брезжил светом – утреннего дня,

Покрыв свой ад наместником – игры,

В которой нет начала и – конца,

Но есть иллюзий долгий – переход

От музыки – за древностью востока.

Я был немного умным, чтобы жить,

Немного хлипким в качестве – себя,

А новая гитара всё – брюзжала,

Что встретит форму личности – в себя,

Как хрупкий господин – судьбе ища

Ту присказку – за длинные огни,

Где нет мне места лучшего, чтоб мчать

По светлой автостраде и – бренчать,

Зажав сегодня виски в край – рукой,

В другой любви, что обоюдна – мне

И сделает там тонкие – глаза,

Забыв – про личный пафос от себя.

Я жил так долго, в детстве – на кону

Мне было нужно выиграть – войну

С тем зверем в притче страха и – меча,

Что больше буду сердцем – я кричать

И меньше выжимать – себе под нос

Иллюзий близких в роли – по любви,

Но буду думать женщинам – у рта,

Что мне сегодня в личности – годны

Они – как перепонка сладкой ваты,

Как странный шорох – возле бытия,

Где нет мне тонкой мудрости – объятой

Свободой жизни – в качестве ножа.

Так думал я и ехал в том – в машине,

Любуясь лишь песком – пока на сне,

Любуясь мелкой впадиной – отныне

Той дерзости, что жить, увы, нельзя

Мне в той оправе бледного – устоя,

Как рыцаря – под медленный прогресс,

Что может выгну я тот вид – на пламя

И выйду в цели времени – на вес —

Ещё один искусством – спозаранок,

Где лучше буду жить, судьбе ища

Ту наглости причину, что не сгину

Я в морге жизни этой – так крича.

Любил лишь вой сирен и – белый ветер,

Который по пустыне шёл – вокруг,

Любил гитару в нежности – от чисел,

Где мне неясно будоражат – мрак

Одни итоги – в качестве презрения,

Что благ я нынче сам – не перевёл

Себе – на счёт от нервности одной,

Куда ушёл – под жаждой неземной

И выть хочу на свете этом – сам.

Спускался ветер по пустыне – мне,

Провёл он дым, как памятник вине

И стало внутрь прохладно, что итог

Упрёка старой сказки – между строк,

Где главный рыцарь едет – побеждать

Всю хворь морали низменной – беды,

Зажав в руках бутылку – из вины

И пропасть лучшей сказки – до войны.

Приехал в клуб и там сыграл, как надо,

Потом пошёл в кафе и выпил – сам,

Чтоб честность хоронить свою – в уме

И дёргать мысли – в каждой темноте

Иллюзий старых, чтобы – обогреть

И сон прощальной выемки – за пасть,

Что мог бы я пропасть, но не хотел

Сегодня думать о плохом, а пел,

Заняв немного лучшего – в рубахе.

Ко мне там подошёл – какой-то тип,

Сказал, что он ремесленник – на свод

Морали долгой – будоражить порт

Второй весны – над призраком чужим,

Над тем, что был он странным и – глаза

Казались мне издёвкой – для души,

Казались лишь ровесником – от дам,

В которых я влюблялся – на тиши

Своей работы творческой – от сил

И форм идей строптивых, что ожил

Я в мире этой пройденной – игры,

Но будущим не грезил – для себя.

Представился Лука он и – задел

Мне след гордыни мысли – от того,

Что был он там ровесником – в глазах,

Казавшись старым очень – на виду.

Такое сходство обратило – в топь

Мне к этому предчувствию и – такт,

Что нужно быть внимательнее – мне,

Знакомясь здесь с людьми – наедине.

Но этот лишь Лука – страдал огнём

И всё хотел понять, что я – играю,

Давая мне советы – перед сном,

Что делать в жизни лучше – от того,

Что спал я сам и мне теперь – ещё

Придётся в странном образе – вести

Ту редкую примету, чтоб – расти

В уме свободы, словно – человеком.

Он нравственно советовал мне – пить

Сегодня бросить, чтобы покорить

Мой дух упрямый – ежели вокруг

Мне нет системы ценностей, а друг

Один – и может к мысли подвести

Ту старую фатальность, чтобы ждать

Отныне цепь вопросов и – ожить

Для дам серьёзных в теле, где они

Нам будут притворяться – белым сном

Из сердца современности, чтоб плыть

По стороне обратной – за поклон

Иллюзий ныне творческих – на том.

Сказал и как обрезал, будто – я

Уже и слышал мысли – здесь к уму

Похожие, чтоб выть опять – на раж

В вопросах жизни также, где пойму

Я прелесть философии – от той,

Которую внушает мне и – волк,

В приличности – взирая между строк,

Что манит мне в вопросах он – и Бог

Страдает в сердце от любви – внутри.

Лука работал в мастерской, а там

Давал советы людям – каждый день

И выжат был прилично сам, когда

Состарился он внешне – без того,

А я певец и просто – музыкант

Не старился от жизни этой – всё,

Водил лишь женщин в прелести – на тот

Остаток формы лучшей, где и грот

Мне стал сегодня – обоюдной маской.

Беседа вышла в форменный – тупик

И виски стало накрывать, как миг

Фантазий дерзких в прелести – ума

Под тонкой струйкой фобии – зерна,

Что мы друг друга не могли – узнать,

Но что-то пробежало, как вопрос

По схожести формальной – будто рос

Я с ним внутри там – на одной земле.

Сухой, как ломтик чая – на столе,

Пока он не нажал на воду – в мифах,

Сухой, как стёртый ветер – на поре,

Что дождь несёт, но не приводит сам

Иллюзии – близ старости к уму,

А только водит за нос – потому

Людей – и стынет в космосе за мир,

Где нет ему остатка – справить пир.

Покорно допивая виски – в том

Я вышел лишь из бара, как домой

Добрался на попутке – между тем

И всё там рассказал я Астрид – телом,

Но вышло мне немного жаль – нутро,

Что больше нет иллюзий – на огне

Мне жить в пустыне мира и – искать

Свой фатум современности – блистать

Сегодня, как великий лишь артист.

Пустил слезу и что-то – пронеслось

Мне в метре форм иллюзий – на уме,

Пустил ещё и стало вновь – темно

В глазах вокруг искусственных – давно.

Тогда решил я жизнь – переменить

И сам я переехал в город, где

Там Кэтрин стал основой – на угле

Обдумывать то миром – превосходство

И брать сегодня счастье – под вину,

Что жил серьёзно может – потому

Я брошенным источником – чудес,

А стал внутрь игроком, поняв к лицу,

Что мне немножко жаль – свои года,

Что я провёл и Астрид – не больна,

Ни мной, ни старой личностью – в душе.

Спасался я как мог, но жив – в огне

Не прошеной скульптуры – от потуг,

Я стал сегодня на квартире – вдруг

Искать в себе опричников и – жить,

Как могут быть в мужчине – города

Той волей страсти в умыслах, когда

Твой бар – уже напротив от уюта,

А место совершеннее, чем – утро,

Чем жил ты сам в пустыне – изо льда.

Ходил кругами и развёлся – в том,

Остался я один, как личность – ли,

Но в стержне после облака – ещё

Не слаженной обыденности – выть,

Нажав на тормоза – подняв в окно

Вопросы спелой силы – между стен,

Что мог бы я быть правом – для себя

И раньше – в этом прихвостне проблем.

Иду и замираю в каждый – сон,

А дух пустыни прочитает – склад

Моей любви обыденной, что – рад

Я быть теперь обычным, как и он,

Искать свободу в женщинах, пока

Они искали на углах там – кров

И думали, что в личности – я Бог

Иль им ровесник в мысли – на коне.

Зашёл в свободный бар и там – вишу,

Не делаю упрёков – просто ржу,

Что ад внутри кровавый – между дел

И поздней аллегорией – в пробелах,

Что нужно мне реальность – передать,

А может переделать – во стократ,

Нажав на новый выдох – между лет,

Чтоб личностью остался и там – рад.

Ко мне присел Лука и видел – я,

Что мысли собрались – под облака,

Он думал в чём-то странные – пути,

Что нужно мне искать работу – при

Своей любви – от жизни между тем,

Лишь выбрав стиль прилежнее – для дам,

Наивно так посматривая – вдаль

Морали рук тяжёлых – от тоски.

Работа, как таинственный – паук

Сегодня может гложет – от разлуки,

А завтра в привилегии – от черт

Я буду видеть общество – в себе

И этим предлагать ещё – дожди,

Чтоб снова оросить знакомый – путь

К своей любви по музыке – вдохнуть

Особенное чувство – в этом стиле.

Ходил по кругу мыслей и – зашёл

Опять в тупик – иль заведённый мне