Тульпа

Тульпа

Мary Raven

© Мary Raven, 2025

ISBN 978-5-0068-5599-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Тульпа

1.Вондер

– Сколько раз я тебе говорила: вылезай уже из своей скорлупы! – голос Тени режет, как холодный скальпель. – И перестань тратить силы на то, что не в твоей власти.

Я отворачиваюсь. Спорить бесполезно – она всё равно задавит фактами, как танком. Стоит мне только начать формулировать мысль, у неё уже готов контраргумент. Она как будто видит моё будущее, а я всё ещё барахтаюсь в настоящем, путаясь в собственных эмоциях.

Каждый наш спор начинается одинаково: я строю в голове убийственные аргументы, уверена, что на этот раз прижму её к стенке… а потом реальность швыряет меня лицом в асфальт. И да, угадайте, кто снова прав.

Кто она такая? Иногда мне кажется, я знала ответ. Когда-то. Теперь – нет. Осталось только осознание: её не существует.

Нет, я не псих. У меня нет справки, нет таблеток, нет дурных привычек. Мне шестнадцать. Я обычная. Та, мимо которой ты проходишь, даже не заметив. Может, мы уже стояли вместе в очереди за кофе или на остановке, и ты даже не вспомнишь.

У меня обычная жизнь. Скучная до зевоты – если бы не одно «но». Я живу с ней. Всегда.

Тень – моя тульпа. Что-то вроде воображаемого друга… только гораздо хуже. И серьёзнее. Она родилась в моей голове, из моей фантазии и упрямого любопытства. Такая реальная, что иногда я теряю границу между нами.

Никакой мистики. Просто когда-то я заигралась. И создала её.

Она вся в чёрном. Длинное лёгкое платье, прозрачные рукава, как из секонд-хэнда или магазина с неформальной одеждой. Густые волосы до пояса, струятся, как чернила в воде. Иногда, когда она поворачивается ко мне спиной, я вижу бант на затылке – чёрный, как асфальт после грозы. Его края шевелятся. На одном – гримаса, как у маски театра ужаса. На другом – приветливая улыбка. А третий вообще уставился на меня глазами. Настоящими.

Сегодня она снова стояла в углу. В том самом, куда меня в детстве ставили за «плохое поведение». Стена там всегда пахла сыростью, а от пола тянуло холодом.

Тень повернулась. Её одежда, причёска, бант – всё как всегда ясно, как под прожектором. Но лицо… Лицо ускользало. Стоило мне сосредоточиться – и в голове что-то «съезжало», подобно картинке в старом телевизоре. Иногда оно расплывалось, иногда пряталось за невидимой вуалью, оставляя только призрачные очертания изящных черт. А порой не оставалось ничего – только чёрная воронка, тянущая взгляд внутрь.

Но голос… Голос я слышала всегда. Чётко. Разборчиво. Он был моим. До последней интонации.

Сейчас я вспоминаю нашу историю с самого начала, до мельчайших деталей. Я не знаю, кто такая Тень, но прекрасно помню день, когда она появилась.

Мне было двенадцать. Мы с нашей хулиганской стаей снова шли на заброшку. Наш «алтарь» – кусок кирпичной стены от развалившейся многоэтажки – торчал среди колючих кустов, окружённый грудами веток и камней. Казалось, сам двор пытался спрятать его от чужих глаз.

Мы сложили из кирпичей подобие трона для каждого. Сидя на нём, можно было чувствовать себя жрецом, читающим заклинания, или вожаком банды, которая плевала на все правила.

Там мы снимали идиотские ролики – до слёз смешные для нас, но слишком рискованные, чтобы сливать в сеть. Родители бы втащили так, что никакое «проклятие» не показалось бы страшным. Там же мы травили друг другу дикие истории и делились «секретными» знаниями, взятыми из интернета, словно это был контрабандный товар, добытый в обход всей системы.

В тот день Алиса прислала в наш чат сообщение с грифом «секретно»: всем срочно собраться, у неё есть информация, от которой мы будем в шоке. Обычно такие вбросы мы удаляли сразу, на случай если за нами уже следит ФСБ. Или хотя бы родители, обеспокоенные тем, что мы вообще имеем смартфоны.

Была осень, самое начало учебного года. Я торопливо запихнула руку в болтающийся рукав сиреневой куртки и соврала маме, будто иду к Алисе зубрить математику перед гипотетической контрольной, о которой «забыла». Мама поверила. Врать я умею с детства – с талантом и артистизмом. Сейчас Тени это, мягко говоря, не нравится.

Для правдоподобности я прихватила тетрадь, ручку и конфеты – якобы «угостить Алису». Мама осталась довольна. Наверное, даже немного гордилась моей учебной инициативой.

А я радовалась, что мир можно обмануть – если подобрать правильные слова и вовремя улыбнуться.

В тот вечер собралась вся наша гоп-компания – шесть человек: три девчонки и три пацана. «Трое на трое» – так нас называли в школе, будто мы участвовали в каком-то местном «Бое без правил». Мы же величали себя клубом активистов. Не отличники, зато пытливые умы с жаждой знаний и доступом в Интернет. Мы постоянно вляпывались в истории, которые сами же и придумывали. Наш любимый вопрос звучал как вызов реальности: «А что будет, если?..»

Пока другие дети коллекционировали наклейки или пятёрки, мы коллекционировали последствия. Взорванная в мусорке петарда во время урока? Легко. Листовки с позорными историями про учителей и учеников? Было. Но всё это оказалось лишь разминкой. Настоящее «если» случилось позже – и разделило мою жизнь на «до» и «после».

Честно? Лучше бы мы так и остались мелкими пироманами и сказочниками.

Автором большинства наших баек была я. Я могла загнать любую чушь так убедительно, что даже наши скептики начинали переглядываться.

– Говорю вам, у директора нет сердца, – шептала я, нарочито страшным голосом, щёлкая карандашом по столу. – Только проводки и батарейка на девять вольт!

Кто-то прыснул, кто-то замер, но через минуту вся наша банда уже спорила, как проверить: разрезать галстук или подсмотреть под воротник пиджака.

Я подхватывала смех, крутилась в центре, сияла глазами и чувствовала, как мир готов слушать только меня. Тогда я была другой – дерзкой, смешливой, жадной до внимания. Жизнь ещё не успела меня приручить.

В тот самый вечер никто не опоздал – наоборот, все пришли раньше, будто мы собирались раскрыть государственную тайну. Когда я добралась до нашего «алтаря», компания уже мастерила новые сидушки из кирпичей: старые опять кто-то разломал. Конфеты, которые я принесла «для Алисы», исчезли в секунды – мне не досталось ни одной. Но я не расстроилась: дома целая ваза, а главное угощение вечера – вовсе не сладости.

Главное – новости Алисы. Я знала её с первого класса, но такой не видела никогда. Щёки горели, как после поцелуя с метелью, веснушки прятались под румянцем. Зелёные, хитро прищуренные глаза – как у кошки, замышляющей шалость. Волосы, обычно растрёпанные, собраны в высокий хвост, а поверх одежды – мешковатая кофта, похожая на самодельный плед.

Она сидела, обняв колени, и смотрела на нас исподлобья, точно готовилась выдать откровение вселенской важности. Мы притихли. Тишина густо повисла между кирпичами. Алиса гордо достала телефон, провела пальцем по экрану – и заговорила. Её звонкий голос ударился о бетонные стены и, став громче, отразился прямо в наших головах:

– Так, народ, – сказала она с лукавой улыбкой, – вы знаете, что такое тульпа?

– Что, блин? – Димка, её брат-близнец, прищурился. – Это что, новый вид вируса?

– Тульпа, – Алиса улыбнулась ещё шире, – это как воображаемый друг, только на максималках. Ты сам придумываешь всё: внешность, характер… всё. Каждый день пару часов думаешь о нём, представляешь с закрытыми глазами – и… он появляется.

– Алис, – перебил брат, – ты, случайно, не бабушкины таблетки нашла? А то она их уже второй день ищет.

В ответ кто-то прыснул, в углу зашелестели фантики.

– Да иди ты, – Алиса замахнулась на брата рюкзаком, но Марк перехватил её за руку. Она тут же осеклась и слегка смутилась.

– Пусть расскажет, Дим, – сказал Марк. Голос у него уже ломался, а белые волосы были собраны в хвост. Щёки покрылись лёгкой угревой сыпью. Он всегда был самым серьёзным из нас и умел вовремя тормозить наши безумные идеи. Возможно, не раз спасал нас от серьёзных проблем.

– Так вот, – продолжила Алиса, – я прочитала про это в чате тульповодов. Там люди делятся опытом, как их создавать.

– Кого? – заржал Егор. – Тульповодов? Они что, совсем с головой того? Психи?

– Нет, – спокойно ответила Алиса. – Психи – это те, кто видит глюки и не может их выключить. А тульпу ты сам зовёшь, когда захочешь. Есть разница.

– Разницу понимаю, – кивнул Марк. – Но два вопроса: как и зачем?

– Как – у меня есть пошаговая инструкция, могу скинуть в общий чат. А зачем – просто прикольно. Ну не выйдет, и ладно! Это же игра, ничего страшного… – Она осеклась и уставилась на меня. Взгляд стал странным, настороженным. Я сразу поняла: недоговаривает.

В кругу зашуршали, переглядываясь. Интрига, ещё недавно витающая в воздухе, выветрилась, и всем стало немного скучно.

И тут из угла шепеляво подала голос молчавшая до этого Оля:

– Слушайте, а я за, – пожала она плечами. – Почему бы не попробовать? Мы же в детстве все придумывали себе воображаемых друзей. Лия, а ты чего молчишь?

– Нууу… я тоже не против, хоть и жутковато. Похоже на какую-то детскую страшилку, – неуверенно сказала я, пожав плечами. – Давай свои инструкции, почитаю.

На самом деле мне хотелось поскорее уйти домой – там меня ждала гитара. Я только начала учиться, и после того, как сумела зажать два аккорда на стареньком папином инструменте, вдохновение накрыло с головой.

Мы просидели ещё с полчаса, а потом разошлись по домам. Позже Алиса скинула в чат увесистый файл, который мгновенно забил половину памяти моего телефона. «Как создать тульпу?» – гласило название документа.

Лёжа на кровати, я читала и то ухмылялась, то крутила пальцем у виска. Текст казался смесью сказки и буйной фантазии. Слова вроде «медитация», «вондер», «форсинг» звучали то как строгие научные термины, то как бред безумцев. И всё же я дочитала до конца – любопытство победило.

Не раздумывая, достала блокнот и ручку. Нашла чистую страницу и начала писать – просто писать, без пауз и сомнений. Не заметила, как пролетело время. Мама заглянула в комнату и напомнила, что пора спать. Я кивнула, выключила свет, но сна так и не дождалась. В темноте достала телефон, открыла заметки и продолжила писать с того места, где остановилась.

На следующий день в школе мы только и делали, что обсуждали вчерашний вечер. Файл прочитали все. Егор сразу отмахнулся от затеи, Димка обозвал её «дебилизмом», Марк заявил, что участвовать не будет, но с удовольствием понаблюдает за итогами.

Мы с Алисой и Олей провели каждую перемену в разговорах. На одной из них Алиса подошла ко мне и тихо отвела в сторону.

– Я уже начала. Давно. Просто никому не говорила, – прошептала она и хитро улыбнулась. – У меня получается. Если бы нет – я бы вам вообще не сказала.

– Так вот почему ты ходишь как сама себе секрет хранишь, – усмехнулась я. – Я подумала: влюбилась, что ли?

– Нет, – щёки Алисы мгновенно порозовели. – Летом, пока школы не было, мы с Димкой у бабушки в деревне жили. Я там каждый день по два часа тульпу представляла. Месяц назад начала – и теперь вижу её. Ты тоже попробуй! Это круто, честно!

– Ого… – я даже остановилась. – Не знаю. Может, потом. Я пока с гитарой вожусь. И кто она, твоя тульпа?

– Не она. Он. Друг. Красивый, умный… и всегда рядом.

– Понятно, – улыбнулась я. – Ладно, пошли в столовую, а то булки разберут.

***

По вечерам мы переписывались в чате. Девочки – Алиса и Оля – делились своими успехами: Алиса уверяла, что уже слышит голос тульпы, а Оля писала, что чувствует её рядом.

Мальчишки быстро предложили завести для этого отдельный чат – и мы создали его. Мне почему-то не хотелось делиться своим опытом. Хотя анкета у меня уже была: подробная, с описанием характера, внешности, привычек. Но я молчала, будто у меня ничего не выходит.

Через несколько недель, когда приближались каникулы, интерес к тульпе постепенно угас. Всё закончилось коротким сообщением от Алисы:

«Да мне это надоело, я убрала эту тульпу».

Я вздохнула с облегчением.

На Новый год мама сделала мне долгожданный подарок – записала на уроки гитары. Её не особенно радовало моё увлечение: она всегда хотела, чтобы я занималась на пианино. Но клавиши меня не привлекали. После долгих разговоров и моих обещаний заниматься регулярно она всё же согласилась.

В один из зимних вечеров я искала чистую тетрадь – хотела записывать аккорды и теорию. Перебирая бумаги в ящиках, наткнулась на блокнот. Открыв его, узнала свои старые записи – он был исписан почти до конца. Я принялась читать и невольно удивлялась собственной наивности. Первые страницы перечёркнуты крупным крестом – там я когда-то составляла первую анкету тульпы.

Светлые русые волосы до плеч, прямая чёлка, серо-голубые круглые глаза с нависшим веком, чуть пухлые губы и щёки, плавный подбородок с ямочкой… Курносый маленький нос с лёгкой горбинкой. Высокая, худощавая…

Ха. Я что, пыталась сделать из неё себя? – пробормотала я и неловко усмехнулась. Всё это выглядело как описание плохого фоторобота из криминальных сводок. Стало стыдно, хотя никто, кроме меня, этих записей не видел.

Это описание было перечёркнуто злым, решительным росчерком красной ручки. На следующих страницах – совершенно иной образ. Читая, я ловила себя на том, что не помню этих деталей, как будто писала их не я – в тот момент моё сознание отключилось, и за меня вёл руку кто-то другой. Новый образ получился цельным и живым – я видела этого воображаемого друга так ясно, что не приходилось напрягаться. Даже отсутствие лица не смутило: казалось, оно появится само, как только характер будет завершён.

Мне стало любопытно, и я снова открыла файл, который прислала Алиса. Он был тяжёлым для телефона, поэтому я перенесла его на компьютер и удалила с памяти. Сидела, уставившись в экран, пока цифры загрузки ползли, будто я делала что-то запретное.

– А это что за файл? – раздалось у меня за спиной.

Я дёрнулась, чуть не уронив мышку. Мама стояла в дверях, с мокрыми руками – видно, только что из кухни.

– Да так… Творческое задание. Сочинение, – пробормотала я, поспешно сворачивая окно.

– Сочинение? На пол гигабайта? – она прищурилась, вытирая ладони о полотенце. – С каких это пор у вас такие странные «творческие задания»?

– Свободная тема, – я подняла глаза, стараясь говорить уверенно.

Она нахмурилась, но голос оставался спокойным, почти ласковым:

– Слушай, я же вижу – это что-то странное. Ты точно не качаешь всякую ерунду? Вирусы, игры, ещё что-то?

– Мам, ну серьёзно! – я закатила глаза, не понимая такой подозрительности. – Просто текст.

Мама пожала плечами, но перед тем как уйти, ещё раз внимательно посмотрела на меня – пыталась разгадать, что именно я скрываю.

– Ладно, – сказала она тихо. – Только смотри у меня…

И ушла

Я осталась одна, но сердце всё ещё колотилось: мама подглядела куда глубже, чем я хотела показать.

Я была согласна. Да, странно. Жутковато. Абсурдно. Всё это подходило. Я и сама понимала – занимаюсь чем-то почти нереальным, даже нелепым. Но всё равно шла вперёд. Толкало меня нечто неосязаемое, тихое, упрямое – писало за меня, направляло. И именно оно привело меня к тому, что я в итоге сделала.

С того вечера я начала свои «занятия». Никому не рассказывала. Даже не думала делиться с друзьями, не говоря уж о родителях. Я почти перестала появляться на нашей заброшке, всё реже отвечала в чате. Благо, у меня было оправдание – музыка. Это было почти правдой.

Друзья не обижались – у них всё кипело по-прежнему: идеи, споры, родительские вызовы в школу. А я продолжала. После учёбы, пока родители были на работе, запиралась в комнате, отключала телефон и погружалась в транс.

Создавала вондер – мир для встречи с тульпой.

Раньше я была непоседой, но теперь могла сосредоточиться с такой силой, что ничто не отвлекало: всё растворялось, оставалась только задача.

Мама радовалась, думая, что её дочь взрослеет. Она видела во мне серьёзность, спокойствие. Но на самом деле я жила в другом мире. В голове я строила вондер – место, которое идеально подошло бы моей Тени. Имени для неё я так и не придумала.

В то время я зачитывалась рассказами Эдгара По, и мои увлечения медленно менялись: меня тянуло к грустным песням, тяжёлой музыке, картинкам с мрачными замками и готическими силуэтами.

Именно такой вондер я и вообразила для своей тульпы: острые шпили, тонкие, как иглы, пронзали низкое, свинцовое небо, а у их оснований клубился туман, размывая границу между камнем и воздухом. Казалось, он дышит вместе со мной, то наступая, то отступая. Фасады хранили целый зверинец каменных химер – крылатых, гротескных, с застывшими гримасами, – и мне всё время чудилось, что их пустые глаза следят за каждым моим шагом, затаив каменное дыхание.

Окна – высокие, с витиеватыми витражами, – мерцали тусклым, призрачным светом, разливая по туману багряные, лазурные и золотые отблески, будто это дрожали на ветру выцветшие силуэты чьих-то старых воспоминаний.

Стоило подойти ближе и заглянуть внутрь, сквозь плотный, почти осязаемый туман, холодящий кожу, как перед глазами проступали обломки былого великолепия: кружевная паутина нервюрных сводов, раскинувшихся высоко под потемневшими от времени потолками. Каменные рёбра изгибались и переплетались, как застывшие жилы гигантского существа, удерживающие хрупкий свод, который, казалось, вот-вот рухнет – но упрямо держался, противясь времени.

Массивные колонны, некогда гордые и безупречно целые, теперь были изрезаны глубокими трещинами – каждая тянулась, как древняя рана, застывшая в вечности. Пол, вымощенный каменными плитами, когда-то отполированными веками шагов, теперь был мокрым, скользким, блестел от дождя и отражал багровые отблески старинных окон, в которых всё ещё теплился тусклый, упрямый свет.

На улице – пустота. Копыта лошадей давно перестали цокать по этим мостовым, кареты исчезли, а люди растворились в воспоминаниях. Этим миром правила тишина – вязкая, тяжёлая, как радиоактивный туман.

Переход в её мир всегда начинался одинаково. Я закрывала глаза и представляла тёмную бетонную лестницу, ведущую вниз, туда, где свет почти не касался стен. Ступени были влажными, холодными, с редкими каплями воды, медленно стекающими по шероховатой поверхности. Я знала: ровно пятьдесят шагов – и я окажусь там. Считала про себя, будто читая заклинание: двадцать семь… двадцать восемь… сорок девять… пятьдесят.

Внизу меня встречало тусклое лиминальное пространство – место без начала и конца, где стены и потолок растворялись в сером мареве, а пол отражал редкий умирающий свет. Здесь всегда стояла тишина колодца, тяжёлая и вязкая, а в воздухе витал запах плесени, сырости и заброшенного подвала. Я шла сквозь этот забытый мир, пока не оказывалась перед единственной дверью. Древесина её рассохлась, а железная ручка покрылась тонкими прожилками ржавчины. Каждый раз, касаясь её, я чувствовала, как сердце начинает биться чаще. Я знала: за этой дверью меня ждёт она.

Тень. Она всегда стояла возле фонарного столба с резным узором – витиеватые листья, переплетающиеся лозы, а на вершине – старый светильник с мутным стеклом, излучающий слабое золотистое сияние. В этом свете лицо Тени казалось почти настоящим, почти видимым: тонкие черты, впалые скулы, длинные волосы, чёрные глаза, в которых жила печаль – слишком глубокая для обычного воображения. При встрече она кивала плавно, почти церемониально, приветствуя меня в моих собственных владениях.

Сначала наши разговоры были короткими – простые фразы, придуманные мной. Всё шло по моим правилам, и я чувствовала себя хозяйкой этого мира. Но однажды всё изменилось.

Она начала жить своей жизнью – говорить то, чего я не писала, делать то, что не укладывалось в придуманный мной характер. Поначалу мне это нравилось: она стала другом, советником, почти психотерапевтом. Я делилась с ней тем, о чём не могла рассказать никому – ни друзьям, ни родителям.

Её голос был точной копией моего – грудной альт с лёгкой хрипотцой. Слушать его было странно, почти пугающе: я разговаривала с отражением, которое обрело собственную волю. Иногда она тянула слова, смакуя паузы; иногда говорила быстро, с торопливой сбивчивостью. Всё чаще я ловила себя на том, что не знаю, где заканчиваются мои мысли и начинаются её. Её слова отзывались эхом в груди, проходили сквозь рёбра, дрожью отдавались в кончиках пальцев. Это было ощущение полного зеркала – не только голоса, но и интонаций, привычек, дыхания, близких до боли, как шрам под кожей. И чем больше я слушала её, тем сильнее растворялась, теряя границы между нами.

Однажды она сказала:

– Мне здесь стало тесно. Здесь так… одиноко. Встретимся у тебя.

– Хорошо, до встречи, – ответила я, не понимая, на что соглашаюсь.

– Нам нужен перерыв. Примерно неделя. Дай себе отдохнуть. Не трогай меня. Я сама приду и позову.

Я кивнула и открыла дверь. Она скрипнула – протяжно, влажно, хрипло. Металл с трудом отрывался от застывшего времени.. Внутри меня что-то оборвалось: раньше здесь не было никаких звуков, кроме голоса Тени. Это выбило меня из равновесия. Ладони покрылись липким потом, по телу прошла дрожь. Всё зашло слишком далеко. Это уже было трудно назвать игрой. Но пути назад не осталось. Ни в одной инструкции не было сказано, как это прекратить.

В день нашей последней встречи в вондере я поклялась: больше никогда туда не заходить. При одной только мысли об этом меня охватывала паника: ладони мгновенно сырели, дыхание сбивалось и хватало воздух, бронхи сжимала невидимая холодная рука. Больше не вернусь, – сказала я себе. Я распоряжаюсь этим местом. Это моё воображение. Я – автор. Я – главнокомандующий. Всё под контролем.

Всю неделю я жила самой обыкновенной жизнью школьницы, утопая в рутине: утром – зубрёжка, школа, контрольные. Музыка, друзья. О тульпе больше никто не заговаривал. Казалось, мы все начали взрослеть. Детские шалости ещё случались, но всё реже – Новый год что-то изменил в нас. Наверное, сбылось тихое желание родителей: «Пусть они наконец перестанут играть в глупости». И вот – они перестали.

А я? Я тоже пыталась жить обычной жизнью. Но где-то на краю сознания всегда оставался её голос – низкий, грудной… мой голос.

Однажды, тихим зимним вечером в конце января, я сидела в своей комнате, закутанная в тёплый синий плед с узором снежинок, и читала «Алису в Стране чудес». Все томики По и Лавкрафта, что были у меня, давно потеряли новизну: обложки помялись, страницы впитали в себя случайные капли чая. Я перечитывала их столько раз, что сюжеты прочно отпечатались в памяти. И вот решила вернуться к любимой истории детства.

За окном лениво кружился снег. Фонари рисовали на стенах мягкие золотистые пятна. Комнату заполняла вязкая, почти осязаемая тишина.

Родители ушли в гости – «только для взрослых», сказали они. Я не обиделась. У меня были книги. И тишина.

Я перелистывала страницу за страницей и почти добралась до чаепития у Шляпника, когда ощутила рядом чьё-то присутствие. Не шаги. Не дыхание. Просто чужое бытие в пространстве, которое должно было быть только моим. Это были не родители – я знала. Посторонние сюда бы не попадали: дверь была заперта на все замки.

Я лежала у стены и краем глаза увидела: у окна кто-то стоит. Чёрный силуэт – плотный, неподвижный, точно вырезанная из мрака тень. Белые занавески колыхались, не замечая затаившуюся рядом тьму.

Сердце трижды кувыркнулось в груди и застыло. Я зажмурилась. Раз. Два. Три. Но он – оно – не исчезло.

Я пыталась убедить себя: это воображение, Бармаглот, нарисованный в воздухе паникой. Но нет. Я знаю, когда фантазия. Это было иное. Не сон. Не явь. Нечто среднее – связующее.

Меня пробил озноб. Кожа на ногах, под джинсовыми шортами, покрылась мурашками. Руки дрожали. Будто я заболела гриппом – резко, без предупреждения. Горло сдавило. Я хватала воздух, а лёгкие не отвечали.

Я прижалась к стене и начала царапать обои. Под ногтями – серые рыхлые комки. Глупая, бессмысленная защита. Нейронный импульс отчаяния.

Это был страх – чистый, первобытный, как у кролика перед раскрытой пастью удава. Я хотела бежать, закричать, исчезнуть, но тело уже не принадлежало мне. Оно стало бетонным слепком. Я – живой памятник собственному ужасу.