Убийство в Петровском парке

Роман Елиава

Убийство в Петровском парке

В 1893 году был заключен франко-русский оборонительный союз, к которому в 1907 году присоединилась Англия. Союз стал называться «Антанта», в противовес «Тройственному союзу» Германии, Австро-Венгрии и Италии. В 1914 году эти две коалиции начали Первую мировую войну.

1

Московская погода в конце марта одна тысяча восемьсот девяносто третьего года ничем не отличалась от мартовской погоды годом ранее. Ничего из ряда вон выходящего для этого, немного более сонного, чем столица, города. Это была та самая пора, когда зима уже начинает сдавать свои позиции, а весна ещё не набрала полную силу. Время, когда по неосторожности можно легко промочить ноги и подхватить неприятную простуду. Время, когда русская зима со сверкающими на солнце снежными ветвями осталась в прошлом, а свежая ярко зелёная листва на деревьях должна была появиться не скоро.

Днем на северо-западе Москвы, где был расположен Петровский замок или, по-другому, Путевой дворец, в котором делали остановку российские самодержцы по пути в Петербург ещё со времен Екатерины второй, прошёл мокрый снег. И, конечно, он не мог улучшить настроения никому из обитателей дач, расположенных вблизи Петровского парка, появившегося рядом с замком во времена Николая первого. Серый пасмурный день сменили сумерки, быстро переходящие в ночную тьму. Они скрыли и неприглядную наготу деревьев парка, и повсеместные лужи, которые к утру превратятся в лёд, чтобы попытаться подловить и уронить в подтаявший снег незадачливого путника.

Девушка в черном пальто, едва видимая на фоне опускающейся на город ночи, не заметила в темноте, что поверхность дорожки сливается в единое целое с поверхностью воды в большой луже, раскинувшейся на её пути. Левая нога внезапно оступилась, и в короткий сапожок быстро затекла холодная вода. Девушка вскрикнула от неожиданности и неприятного чувства. Она уже пожалела, что решила срезать путь. Фонари были далеко, и их свет не мог ей помочь хорошо рассмотреть дорожку. Девушка вздохнула, – не возвращаться же назад, – и, более осторожно переступая ногами, отправилась дальше. В руках она держала сумочку, непроизвольно сильно сжимая ее пальцами. Ещё бы: её первые заработанные деньги на новой работе! Не бог весть что – библиотекарям много не платят. Но теперь она сможет больше помогать матери с воспитанием младшей сестрёнки. Девушка улыбнулась и двинулась дальше, забыв о хлюпающей в обуви воде. Сзади послышался всплеск, будто кто-то оступился в ту же самую лужу, что и немногим ранее она. Девушка обернулась, нервно прижав к себе свою сумочку, но никого не увидела. Постояв несколько секунд, она пошла дальше, подумав, что ей это показалось. Да и кто мог гулять в парке в будний день в такое время и в такую погоду? Жаль, что она припозднилась. Но нужно идти осторожнее и внимательнее смотреть под ноги.

Это занятие ненадолго отвлекло её, пока девушке не послышался новый звук. Шаги? Она снова резко повернулась и замерла. Прислушалась, широко раскрыв глаза на темноту парка. Ничего и никого, вокруг тишина. Только вдали был виден тусклый свет фонарей, слегка разгоняющий вечернюю мглу. Опять показалось? Она повернулась и медленно пошла дальше, уже не смотря под ноги. Девушка в чёрном пальто пыталась уловить любой необычный звук, но слышала только стук своего испуганного сердца.

И вдруг где-то рядом послышались отчетливые шаги, шаги по мокрому снегу. Их ни с чем не спутаешь! Сердце забилось ещё быстрее. Вдали, со стороны фонарей, послышались приглушенные расстоянием голоса. Решение созрело мгновенно: она развернулась, сошла с дорожки и прямо по сдувшимся мартовским сугробам двинулась в сторону света и голосов. В сапоги моментально набился мокрый снег. Девушка набралась смелости и обернулась: кажется, никого. Вот дура то! Чего так перепугалась? Она сбавила темп и облегченно вздохнула. Внезапно на её плечо опустилась рука. Девушка вздрогнула от неожиданности и открыла рот. Вторая рука, появившаяся сзади, тут же крепко зажала его. Она смотрела на фигурки людей под фонарями, но не могла пошевелиться. Паралич страха обездвижил её тело.

2

Молодой человек с блеклыми, практически бесцветными, глазами за круглыми стеклами очков неторопливо пригладил редкие русые волосы, однако голова от этого болеть меньше не стала. Илья Петрович Павлов сидел за деревянным столом питейного заведения, коих вокруг Моховой улицы располагалось в те времена немало. Главной причиной была близость Московского императорского университета. Большинство студентов в те дни, как, впрочем, и ныне, имели ограниченные средства и питались в специальных столовых по месячному абонементу. Суп, второе блюдо с мясом, квас и немного хлеба – за десять или пятнадцать рублей в месяц. Однако, как и во все времена, студенческое братство было не прочь посидеть вечером за разговором об учёбе или политике, пропустить некоторое количество кружек или стаканчиков, кому что более по нраву. Тем паче, что в студенческих столовых были запрещены политические беседы и иные выражения крамолы. Илья Петрович был одет неброско, опрятно и производил впечатление старательного студента. При этом стоит отметить, что сегодня он выглядел грустным и потерянным, а на его лице время от времени появлялась мимолетная гримаса боли. Любой человек, присутствовавший в трактире или только пришедший в него, не обратил бы никакого внимания на Илью Петровича, настолько тот был похож на расхожее в быту представление о студентах. И хотя Павлов и имел в прошлом некое отношение к студенчеству, в нынешней момент он представлял совершенно другое сообщество, а именно – сыскную полицию города. Илья Петрович был новоиспеченным агентом и получил текущее задание именно в силу своей неопытности и, конечно, внешнего облика, о чём уже было упомянуто. Задание Ильи Петровича на первый взгляд не казалось сложным, однако оно ему совсем не нравилось. Когда его наставник, агент Блохин, в обиходе между агентами сыска «Блоха», объяснил, что требуется от молодого сотрудника, Илья Петрович совсем приуныл. Но будучи от природы человеком сообразительным, хотя и не замеченным в упорстве достижения целей, господин Павлов не подал вида и отправился исполнять столь неприятное для него поручение начальства.

Что же было так противно душе молодого человека? Разумно было бы предположить, что он должен втереться в среду студентов, тайно слушать их беседы, а после строчить в полицию отчёты и доносы. Отнюдь нет. Безусловно, мы знаем, что полиция в любые времена прибегает к подобным методам, но не в нашем случае. Господин агент сыскной полиции Павлов Илья Петрович должен был выяснить, какие заведения процветают за счёт продажи нелегальных спиртных напитков собственного приготовления. Ну а где же это явление могло иметь заметные масштабы, как не в заведениях, часто посещаемых бедными студентами? Вот и направили молодого агента на Моховую улицу помогать государству, церкви и попечительским советам бороться с пьянством, компания по ликвидации которого в те дни приняла доселе невиданный размах. Хотя, будем всё же честны: никто не сбрасывал со счетов попутную проблему – проблему ухода от налогообложения производителями нелегального алкоголя. Однако, вернемся к нашему персонажу. Казалось бы, не такое уж и неприятное задание в сравнении с другими, особенно при наличии казённых средств и свободного времени. Но не для господина Павлова, организм которого плохо переносил пиво, вино, медовуху и другие более крепкие напитки. Вот и сейчас он снова поморщился, раздумывая над тем, что, очевидно, за такое задание никто не хотел браться, и своего рода козлом отпущения был выбран самый молодой агент. Что ж, это было недалеко от истины. Как уже упомянуто, Илья был достаточно прозорливым молодым человеком.

– Илюша, ты как? Что-то на тебе лица нет, – напротив Павлова плюхнулся на скамью полноватый молодой человек со скудной растительностью под подбородком и при небольших усиках под длинным носом.

Волосы пришедшего были в полном беспорядке, поскольку он только что снял шапку, а карие глаза внимательно и с некоторым беспокойством смотрели на Павлова. Илья Петрович силился вспомнить, как зовут этого студента, но вместо имени в голову приходила только боль. Он помнил, что они вчера вместе с ним пили, но не мог вспомнить как же его зовут. Начал он ещё днем с Александром, своим знакомым студентом-медиком, который, подвыпив, рассказывал анекдоты про царевича Николая первому встречному и поперечному. Во втором или третьем трактире, где их компания подросла до пяти или шести человек, Александр сменил амплуа и перешел на романтические стихи собственного сочинения, и, как тогда отметил подвыпивший Илья, достаточно неплохие на его вкус. Потом они закупились в лавке навынос, которых в городе становилось всё меньше по причине уже упомянутой нами борьбы с пьянством. После этого молодые люди поехали к кому-то из них домой, на съемную квартиру на Арбате. Эту часть вчерашнего дня Илья помнил уже смутно, урывками. Александр прекратил декламировать стихи и разрыдался из-за неразделенной любви. Он заявил, что хотел бы покончить жизнь самоубийством и благородные господа вокруг не должны ему мешать. Александр сорвал со стены декоративную саблю и тут же попытался ею заколоться. Безуспешно. Саблю отняли, а рыдающего горе-самоубийцу привязали к креслу, от греха подальше. В этот момент Илья решил, что настало время для побега. Он надел пальто и быстро нахлобучил шапку, затем, отрывисто бросив остальным, что нужно сходить подкупить вина, выскочил за дверь и был таков. Но, выйдя из подъезда, Илья допустил оплошность. Он сладостно вдохнул свежий весенний воздух и расслабился. Как выяснилось, расслабляться было рано: собутыльники Павлова быстро его догнали уже возле следующего дома. Кто-то, наименее пьяный среди оставшейся компании, вспомнил, что они заранее купили всё, что нужно, а другой сердобольный участник кутежа заметил, что времени прошло мало, они могут успеть догнать Илью и напомнить, что вина ещё много. В результате Павлов ушёл из квартиры только под утро, когда все спали. Естественно, там, кто где упал. Поначалу Илья погулял по городу, чтобы проветрить голову, но потом вспомнил, что службу никто не отменял, и понуро зашел в один из трактиров. И вот напротив сидит ночной собутыльник, имя которого никак не пролезает из почти отмершего мозга на язык.

– Плохо мне, много выпили вчера, – выдавил из себя Илья.

– Ты прав, ты прав, – сочувственно поддержал его собеседник. – Тебе бы пивка сейчас. Давай я закажу?

– Не стоит, – испуганно и быстро отказался Павлов.

– Да, что ты, голубчик, сразу отпустит! Вот увидишь, – настаивал его давешний приятель.

Илья сопротивлялся пару минут, но оказался не в состоянии выдержать долговременную осаду. Через пять минут перед приятелями стояли две кружки.

– Знаешь, – сказал неизвестный, прихлебывая, – а Виктор сейчас при деньгах. Ты помнишь, что он вчера нас всех пригласил в ресторан «Эрмитаж»? Нельзя пропустить такое! Кухня Люсьена Оливье, представляешь? Говорят, там такие салаты подают… Когда ещё попадешь в такое место, скажи на милость?

– Угу, – пробубнил Илья, которому от пива стало только хуже, и он ни в какой ресторан идти не хотел, наоборот, давал себе внутренний зарок, что после этого задания, будь оно неладно, ноги его не будет в ресторанах. Скорей бы всё закончилось.

Как ни удивительно, но его внутренняя мольба была услышана. Дверь открылась, и на пороге показался сам Блоха – рыжий плотный мужичок около сорока лет, с хитроватым прищуром серых глаз.

– Илья Петрович, вот Вы где! А я Вас тут обыскался, – сказал его наставник, метнув подозрительный взгляд на собеседника Павлова. – Вашей матушке стало плохо, просит Вас срочно приехать.

– Господи, надеюсь ничего серьезного? – участливо схватился руками за грудь безымянный студент.

– Надеюсь, тоже, – ответил Илья, вставая и отсчитывая монеты. – Прости, хм… друг, нужно идти.

– Ну и видок у тебя! – заметил Блоха на улице, когда два агента вышли из трактира.

– Какое задание, такой и видок, – буркнул молодой агент.

– Пора тебе заканчивать с этой ерундой, едем на настоящее дело.

– То есть, всё? – обрадованно спросил Илья.

– С трактирами – всё, – строго посмотрел на Павлова Блохин. – Вижу, не на пользу тебе это.

– А что случилось? – спросил Илья, с трудом сдерживая радость в голосе.

– Убийство. Никого не было под рукой, а нужно будет опрашивать свидетелей, вот и вспомнил про тебя, тем более, по дороге было, – сказал Блоха, несколько опуская торжествующего Павлова на землю.

Блохин взял живейного извозчика с экипажем на двух человек. В дороге от тряски Павлова стало мутить, хорошо, что ехать оказалось недалеко. Когда показались красные кирпичные стены, стрельчатые окна и башенки в восточном стиле Петровского замка, Илья Петрович подумал, что его пытка скоро закончится. Он невольно залюбовался замком, построенным Матвеем Казаковым в восемнадцатом веке в честь победы над Турцией и восстановленном уже в начале девятнадцатого века архитектором Таманским. Восстановленном после того, как в замке, во время московского пожара, несколько дней провёл Наполеон Бонапарт.

Извозчик остановил лошадь, Блохин отсчитал полтора рубля, расплатился, после чего агенты пошли в сторону группы людей, стоявшей поодаль от дороги по колено в снегу. На самой дороге дежурил городовой и просил зевак не задерживаться. Он грозно нахмурился, когда Блохин вместо того, чтобы проследовать дальше, как ему было велено, полез по снегу к месту преступления. Но агент, не говоря ни слова, сунул прямо под нос полицейского свой мандат, и городовой молча отвернулся. Павлов полез в снег за своим наставником, стараясь ступать след в след, также как и Блохин, который ставил ноги в ямы, проделанные предшественником. На месте преступления не хватало только агентов. Внимание Павлова привлек активный полный человечек с фотоаппаратом, – он первый раз видел, как фотографируют место преступления. С первого взгляда похоже было, что это банальная поножовщина. Полицейский-медик или фельдшер загораживал тело, он нагнулся над ним и что-то диктовал писарю. Рядом стоял ещё один городовой. Заслышав агентов, медик выпрямился и обернулся.

– Доброе утро, Блоха, – сказал он и сделал шаг в сторону.

– Что же тут доброго? – Блохин остановился и посмотрел вниз.

Павлов тоже увидел тело жертвы. Всё было в крови, даже снег вокруг. Тело сильно изрезано. На Илью смотрели застывшие голубые глаза молодой девушки. Внезапно его желудок, который он уговаривал успокоиться во время поездки на извозчике, подвёл его. Сжался, а затем выплеснул из себя недавно выпитое пиво, согнув молодого агента сыска пополам. Когда Павлов выпрямился, то обнаружил, что все смотрят на него холодно и осуждающе. Но высказался только Блохин.

– От тебя такого не ожидал, – коротко высказался он.

– Это из-за предыдущего задания, – начал оправдываться Павлов, но на него уже никто не обращал внимания.

– Изнасилование или ограбление? – спросил старший агент.

– Не знаю, – задумчиво ответил медик. – На насилие не похоже, нижнее бельё на месте, но точнее скажу после вскрытия. Было ли у нее с собой что-то, пока неизвестно. Но что могу сказать точно, нормальный человек так не поступает. Зачем?

– Чем он её так?

– Раны похожи на скальпель. Я почти уверен, что это скальпель или нечто очень похожее на него.

– Убийца – доктор? – спросил Блохин.

– Не знаю.

– Когда?

– Не уверен, но, думаю, ночью или вечером, – ответил медик. – Холодно, сложно что-то сейчас сказать. Но если бы было ещё светло, кто-нибудь её заметил раньше.

– Согласен, – кивнул Блохин.

– Может это из ревности, месть? – предположил вслух Павлов, который снова стал оживать. – Люди в таких случаях сатанеют и на многое способны.

Все дружно обернулись на молодого человека, снова заставив его почувствовать неловкость. На этот раз никто ничего не сказал, даже Блохин.

– Я такое уже фотографировал где-то, – внезапно заявил фотограф, прекратив съемку.

Старший агент вопросительно посмотрел на него.

– Не вспомню сейчас, где это было, но тоже была девушка вся… – фотограф ещё раз посмотрел на труп, подбирая слово, но так и не подобрал.

– Проверим в архивах, – ответил ему Блоха. – Если это не в первый раз, назначат нам кого-то по особо важным.

– Так и будет, – кивнул медик.

– Когда будет отчёт? – спросил Блохин.

– После вскрытия, а когда вскрытие – не знаю. И не спрашивай. В морге несколько старых тел. Не успеваю всё один делать.

– Давно пора помощника попросить.

Медик в ответ только закатил глаза, показывая, насколько банальную мысль высказал агент. Блохин повернулся к Павлову.

– Пошли.

– Куда? – не понял Илья Петрович.

– Узнаем, кто она. Очевидно, что шла либо с дач, либо наоборот, туда. Если туда, возможно, её уже ищут.

– Потому что не пришла ночевать?

– Да, – ответил Блохин и полез по снегу обратно, осторожно перенося ноги в старые отверстия в снегу. Не успев пройти и трех шагов, он внезапно поскользнулся и неловко присел на опорную ногу.

– О, чёрт! – раздался вопль боли.

Павлов поспешил вперед и подхватил со спины наставника под плечи, помогая тому встать.

– Оу! – только и ахнул Блохин, когда попытался опереться на обе ноги.

Он тут же завалился на бок, прямо в снег. Мимо Павлова протиснулся медик.

– Отойдите, – сказал он Илье и наклонился над Блохиным.

Тот уже сидел в сугробе, потирая ногу. Медик молча стянул сапог с ноги и начал её ощупывать. В какой-то момент Блохин застонал от боли.

– Перелом, – уверенно заявил медик. – Придётся тебя взять вместе с трупом. Извини, но у нас только один экипаж.

– Угораздило же, – сквозь зубы пробормотал Блохин.

Он повел головой и увидел праздно стоявшего Павлова.

– Илья Петрович, что же Вы стоите? У Вас теперь в два раза больше работы.

3

Подтянутый молодой человек, на вид около тридцати лет, в элегантном темно-сером пальто быстрым шагом приближался к зданию Московской Городской Думы. Он внимательно смотрел под ноги, чтобы не поскользнуться на подтаявшем льду. Дворники работали не покладая рук. После вчерашнего снегопада и теплой погоды ночью подморозило, и нужно было быть осторожным. Его лицо с небольшими острыми усиками выражало одновременно недовольство и озабоченность. С одной стороны, происшествие было неординарное, – ранен всеми уважаемый городской голова Алексеев Николай Александрович, и можно было представить, какой переполох это вызвало во всех ветвях власти. С другой стороны, он не понимал, зачем его тоже направили в Думу. Наверное, из-за частой в подобных происшествиях бюрократической неразберихи. У него была запланирована встреча с заводчиками известной марки водки, миллионщиками Шустовыми. Вряд ли они обрадуются тому, что он не пришел. Однако, сложно иметь более уважительную причину.

– Иван Иванович! Трегубов!

Молодой человек поднял взгляд. Около нового здания Думы, недавно построенном как раз по инициативе Алексеева рядом с историческим музеем, и именно поэтому в стиле исторического музея, стояло множество экипажей и сновало непривычно большое количество людей. В одном из открытых экипажей он заметил своего давнего знакомого из сыскной полиции Власова Николая Васильевича.

– Иван Иванович, давайте ко мне, – пригласил он Трегубова в экипаж.

– Но меня вызвали в Думу из-за… гм, происшествия с Николаем Александровичем.

– Боюсь, Вам там места не хватит – столько нынче людей приехало, – усмехнулся в густые усы Власов и поправил выбившийся из-под шапки кудрявый локон. – Тем более, следователя уже назначили.

– Назначили? – забеспокоился Иван Иванович.

– Не бойтесь, это не Вы! – словно прочитал мысли Трегубова Власов. – Акимов назначил Тимофея Тимофеевича Глушановского.

Между тем Трегубов и не предполагал, что назначат его. Слишком много было в Москве более известных и, скажем честно, более опытных следователей, например, тот же Глушановский, проводивший в своё время допрос Веры Засулич после её покушения на Трепова, а также участвовавший в расследовании убийства Александра Второго. Трегубов с облегчением выдохнул, – раз прокурор судебной палаты уже назначил следователя, значит, ему здесь делать больше нечего. Но интересно, что же происходит? «Это не займет много времени», – подумал Иван Иванович и полез в экипаж к Власову. Тот подобрал полы своей шубы и подвинулся.

– Опять террористы? – спросил он Николая Васильевича.

– А вот и нет! – возразил тот. – Говорят, душевно больной это. Это ж, понимаете, что выходит за совпадения? Николай Александрович построил больницу для душевно больных, и они же в него стреляют. Что за люди такие? Построил Думу, и там его сейчас оперируют. Сам Склифосовский, кстати. Жизнь полна сюрпризов, не находите? Ах, смотрите, обер-полицмейстер пожаловали, собственной персоной. Наше-то начальство уже давно там, и губернатор недавно подъехали. И кого только нет!

– Если не террорист, уже проще будет Тимофею Тимофеевичу, хотя ему не привыкать, – заметил судебный следователь Трегубов. – Жаль Николая Александровича. Надеюсь, выкарабкается.

– Да, мы все надеемся. Молимся за него. Удивительный человек! Москва без него осиротеет, – вздохнул Власов. – Но Склифосовский считается отличным хирургом. Вы слышали про его метод антисептического лечения ран?

– Да, что-то такое припоминаю, – подтвердил Трегубов, наблюдая, как к Думе подъехал ещё и прокурор окружного суда Домерщиков. «При таком стечении видных личностей, могу предположить, что моя скромная персона в этом деле не понадобится, и я смогу заняться своими делами».

– В такой суматохе поди и забыли про Вас.

– Вот и хорошо! До свидания, Николай Васильевич, – Трегубов вылез из экипажа. – Рад был Вас увидеть в добром здравии.

Главная контора предприятия «Шустов и сыновья» располагалась недалеко от городской Думы, на Большой Садовой, поэтому судебный следователь решил прогуляться пешком. Всё равно он уже опоздал. Молодой человек никак не мог поверить, что городской голова Николай Алексеевич мог умереть. Он несколько раз встречался с ним и сейчас признавался себе, что никогда не видел человека со столь явно выраженной жизненной энергией: постоянно в движении, постоянно в делах и кипучей деятельности. В Москве начали строить водопровод и канализацию, открывались новые больницы. Трегубов мысленно пожелал удачи Николаю Алексеевичу. Склифосовский – это хорошо, но удача никогда не бывает лишней.

Николай Леонтьевич Шустов был сыном вольноотпущенного крестьянина из Рязанской губернии, который стал затем купцом. В шестидесятые годы Шустовы решили заняться производством водки, и на текущий момент дела шли настолько хорошо, что Николай Леонтьевич подал запрос на строительство нового производственного здания, чтобы расширить своё предприятие. Но Трегубов встречался сегодня не с ним, а со старшим сыном Шустова, тоже Николаем, ибо Николай Леонтьевич, в силу своего возраста, стал плох здоровьем. Дела постепенно переходили его сыновьям.

Николай Николаевич встретил судебного следователя вежливо, но было видно, что он недоволен опозданием. Старшего из сыновей Шустова никак нельзя было заподозрить в крестьянском происхождении. – Правильные черты лица, на котором выделялся слегка крупный нос, ухоженная бородка и большие острые усы, торчащие в стороны от его узкого подбородка. Хотя Шустов был ещё достаточно молод, у него уже появились небольшие залысины, что, впрочем, совсем не портило общего приятного впечатления. Даже наоборот, придавало налёт мудрости, который усугублялся пристальным и проницательным взглядом.

– Чем могу быть Вам полезен? – спросил Николай Шустов-младший, приглашая Трегубова присесть.

– Прежде всего, Николай Николаевич, хотел бы извиниться за опоздание, но в связи с печальным происшествием в судебных и полицейских властях возник переполох и…

– Что за печальное происшествие? – живо отреагировал Шустов.

– Вы разве ещё не знаете? – удивился Трегубов. – Вся Москва бурлит, – стреляли в городского голову.

– В Николая Александровича?!

– Да.

– Быть того не может! – взволновано вскричал Николай Шустов. – Кто же посмел? Он убит? Опять революционный террор?

– Слава богу, только ранен. Сейчас его оперирует очень хороший хирург, как говорят, Склифосовский.

– Да, знаю его. Так что случилось? Не томите, рассказывайте, прошу Вас.

– Мне известно немногое, – ответил судебный следователь, поерзав на красивом, но неудобном стуле. – только, что стрелял душевно больной из больницы, которую открыл Николай Александрович.

– М-да, вот она – расплата за добрые дела, – сказал Шустов и замолчал, задумавшись.

Трегубов молча ждал, пока хозяин переварит информацию, не нарушая его дум. Новость, действительно, была важной. Если Алексеев не выживет, это происшествие прямо или косвенно повлияет на всех обитателей этого города. Наконец Шустов снова посмотрел на своего гостя.