Убийство в Петровском парке

– Так зачем Вы хотели меня видеть, Иван Иванович?

– Дело очень деликатное, Николай Николаевич, – начал Трегубов, обдумывая с чего бы ему лучше начать.

– Что такое? – нахмурился Шустов.

– Вы же знаете, какая сейчас обстановка. К алкоголю пристальное внимание и приходских кружков и земских властей. В министерстве внутренних дел внимательно следят за происходящим. Поговаривают о создании общества трезвости, – Трегубов замолчал, обдумывая продолжение.

Шустов воспринял паузу как предложение высказаться.

– Конечно же, я в курсе! Наше предприятие растёт, но только за счёт доли конкурентов. Мы уже думаем начать производство ликёров и другой продукции, чтобы быть готовыми к изменениям, которые происходят в обществе. Но, собственно, всё это какое отношение имеет к вашему визиту?

– На продукцию «Шустов и сыновья», я имею в виду водку, поступила коллективная жалоба от нескольких владельцев питейных заведений.

– Что ещё за жалоба?

– Относительно качества вашей водки.

Шустов недовольно вскочил и зашагал по комнате, не отводя взгляд от Трегубова.

– Что ещё за жалобы? Наша водка – лучшая в Москве. Это что, происки конкурентов? Кто такое говорит? Кто эти люди?

– Послушайте, Николай Николаевич! Не важно, кто эти люди, но они говорят, что посетители, требующие вашу водку, ведут себя крайне агрессивно. Устраивают дебоши, драки, причиняют ущерб репутации и имуществу заведений.

После этих слов Трегубова Шустов неожиданно успокоился и снова уселся, разглядывая судебного пристава. На его устах промелькнула кривая улыбка.

– Я сказал что-то смешное? – растерялся Трегубов.

– Нет. Я вас хорошо понял, господин следователь. Но от меня-то Вы что хотите?

– Как что? Разве Вас это не беспокоит? Что, если страдает здоровье людей? Я уже не говорю про правопорядок и имущество жалобщиков.

– Поверьте, Иван Иванович, качество нашей водки здесь ни при чём, она пройдёт любую экспертизу. Даю слово.

– Но жалоба…

– Что жалоба! Знаете, сколько недовольных в этом мире, желающих что-то получить от богатых и успешных людей?

– Послушайте, Николай Николаевич, я пришёл, чтобы поговорить с Вами искренне и неофициально, надеясь, что Вы, может быть, соблаговолите разобраться в проблеме и, возможно, компенсировать убытки…

– Проблемы не существует, – строго отрезал Шустов. – А если они хотят судиться, милости просим, посмотрим, что они смогут. У нас лучшие адвокаты в городе.

– Что же, – сказал, поднимаясь с места, Трегубов. – Я сделал всё, чтобы избежать суда. Позвольте откланяться.

– Было приятно с Вами побеседовать, господин следователь, – сухо сказал Шустов, провожая своего гостя.

Трегубов возвращался домой, размышляя, о том, как часто люди идут на конфликт, имея возможность всё обговорить и решить полюбовно. Что ими движет? Гордыня или близорукость? Шустова нельзя назвать близоруким: видно было, что он образован, умен и рационален. Иначе на его месте и нельзя. Тогда зачем ему доводить жалобу до суда, чтобы пострадал престиж его марки? И почему он так быстро успокоился, когда услышал суть претензий? Что-то Иван упустил в разговоре, и его благой план разрешить вопрос в досудебном порядке провалился.

Трегубов уже подходил к дому, когда направление его мыслей стало меняться. Думы о домашних делах стали теснить думы о службе. Недавно Ивану пришлось переехать в принадлежащий ему доходный дом, в квартиру, которую занимала раньше его младшая сестра Софья. Сейчас её семья переехала в столицу, поскольку муж сестры, инженер по профессии, был переведён на службу в Петербург. Трегубову очень не хватало Софьи, которая раньше вела все хозяйственные дела по дому, сдавала квартиры в аренду, пока он был поглощен своей службой. Ивану давно нужно было найти кого-нибудь в помощь, чтобы снять с себя эти заботы. Но постоянно не было времени этим заняться. Он решил, что непременно начнёт искать кого-то в ближайшее время, тем более, что дел сейчас стало поменьше, чем зимой, и этим нужно было воспользоваться.

Поглощенный бытовыми размышлениями Трегубов не заметил двух мужчин в темной и неброской одежде, беседующих на противоположной от его дома стороне улицы. Когда Иван приблизился, они прекратили свою беседу, оглядели улицу и перешли дорогу.

– Иван Иванович Трегубов?

– Да, – обернулся удивленный Иван, разглядывая приближающихся мужчин.

– Вы арестованы!

Трегубов с недоумением посмотрел на них. От соседнего дома отъехал стоявший там экипаж и направился в их сторону.

4

Павлов сидел на краешке стула у деревянного стола и старался не смотреть на голосившую и рыдающую женщину. Он переводил взгляд с печки на молча сидевшую напротив него девочку лет двенадцати и обратно на печку. Молодой агент был совсем растерян и не знал, что делать. Сейчас ему хотелось провалиться сквозь деревянный пол. Глаза девочки были вытаращены, а тонкие косички торчали в разные стороны. Она не плакала, как её мать: наверное, ещё не осознала происшедшего. Павлов набрался смелости и бросил взгляд на седую женщину в слегка помятом сером платье с кружевным воротником. Он чувствовал себя виновником этой трагедии. Слёзы матери текли непрерывным ручьем, руками она вцепилась в свои колени и выла что-то, бормоча себе под нос. Что-то неразборчивое. Что делать в такой ситуации? Может, Блохин подошёл бы к известию как-то мягче. Опыт важен в таких деликатных делах. А он сразу сходу так и сказал, что, мол, нашли в парке труп молодой девушки. Выглядит жертва так-то. Женщина всё поняла и бессильно опустилась на стул. Илья посмотрел вниз, чтобы не видеть эту душераздирающую сцену. От его сапог натекла вода. Снег, прилипший на подошвы, растаял, было жарко. Печку топили всю ночь. Ждали. Но не дождались. Агент вздохнул, оставалось только ждать, когда безутешная мать успокоится. Наконец вой перешел в редкие всхлипы, а затем и вовсе затих.

– Извините, как зовут… извините, звали Вашу дочь? – решился на вопрос Павлов.

– А может это не она? – неожидано спросила женщина. – Скажите ещё раз, как она была одета?

Агент вздохнул и ещё раз повторил описание жертвы. По мере его рассказа, глаза матери тухли, а подбородок опускался.

– Но, конечно, точно станет известно, только когда Вы приедете в морг. Тело уже увезли, извините.

– Вера, – вдруг сказала женщина.

– Что, простите, не понял?

– Вера Александровна Погребова.

Павлов разложил на столе письменные принадлежности, которые привез с собой сломавший ногу Блохин.

– Откуда она ехала? – спросил он.

– С работы.

– Извините, простите, э… не знаю Вашего имени-отчества…

– Анастасия Павловна, – безучастно ответила женщина.

– Анастасия Павловна, кем работала Ваша дочь и где?

– В читальне, тургеневской, что Морозовы построили.

– Это та, что в конце Сретенского бульвара? – переспросил агент, записывая.

– Да, у Мясницких ворот, – кивнула Анастасия Павловна.

– Давно она там работала?

– Нет, вчера должны были первый раз зарплату дать.

– То есть, это могло быть ограбление, – рассудил вслух Павлов.

Женщина снова заплакала. Илья мысленно проклял себя за неосторожные слова.

– Какое ограбление? Неужто душегуб польстился на эти копейки? – сквозь слёзы пробормотала мать.

– Мы пока не знаем, – Павлов попытался придать себе одновременно официальный и участливый вид, что, впрочем, у него получилось очень плохо.

– А вот скажите, Анастасия Павловна, Вера Александровна всегда так поздно возвращалась?

– Как поздно?

– Затемно.

– Так ведь не лето ещё, темнеет быстро.

– Ну да, ну да, – быстро согласился агент.

– Скажите, пожалуйста, Вера Александровна незамужняя?

– Нет.

– А был ли у неё жених или ухажер какой?

– Нет. Какой ухажер ещё? Она – девушка приличная, – женщина всхлипнула.

– А как у вас с соседями? – быстро сменил тему Павлов, чтобы не дать матери снова разрыдаться. – Не было ли каких конфузов?

– Каких ещё конфузов? – не поняла хозяйка.

– Может, обиделся кто, поругались или что-то такое…

– Обиделся так, чтобы дитя моё жизни лишить?! – возмутилась Анастасия Павловна. – Соседи наши – порядочные люди, господин полицейский!

– Я верю Вам, но… – быстро ответил агент, случайно посмотрев на девочку, и запнулся. Та так и сидела с вытаращенными глазами. «Наверное, в шоке», – подумал Павлов. Он пытался понять, что бы ещё такого нужного по делу спросить, понимая, что Блохин потребует от него полного отчёта, и если он что пропустит, то спуску не даст. Однако ввиду своей малой опытности никакие умные вопросы в голову Ильи в данный момент не приходили. Он сам себе честно признался, что не готов ещё к такой самостоятельной работе.

– А подруги у неё близкие? Есть кто? – нашелся Павлов.

– Подруги? Мы недавно переехали, кроме Лизы сейчас и нет.

– Лиза? Кто такая Лиза? – встрепенулся агент.

– Елизавета Молчанова, дочка мясника.

– Мясника?

– Да, соседи наши: Григорий, отец Лизы, лавку мясную держит. Они с Лизой сдружились, Лиза-то грамоте не была обучена, так Вера…

Анастасия Павловна не договорила, видно что-то вспомнила, из глаз её полились слёзы, а взгляд стал блуждать по комнате. Агент решил, что больше он тут ничего не узнает, а находиться рядом с горюющей матерью ему было крайне неловко. Поэтому он быстро встал и начал прощаться.

– А когда я смогу увидеть? – застал Павлова на пороге вопрос.

– Увидеть?

– Дочку мою несчастную, – всхлипнула мать.

– Э… – Илья вспомнил слова фельдшера и ответил, – Не могу знать пока. Извините, как узнаю, непременно Вас известим.

Он развернулся и, не оглядываясь, выскочил, чтобы не видеть, как у женщины снова потекли слёзы.

Лиза оказалась молодой и подвижной особой лет шестнадцати с острым носиком и небольшими, близко посаженными, карими глазами. Наедине Павлову с ней поговорить не удалось, поскольку дома оказался её отец Григорий Пантелеймонович Молчанов. С виду этот коренастый бородач был угрюмым, и Павлов тотчас подумал, что фамилия ему очень к лицу.

Григорий Пантелеймонович предложил Илье раздеться и пригласил в горницу.

– Что же такое? – мрачно заявил он, посмотрев на дочь, – Теперь девиц нельзя на улицу выпускать. Что за подлец сотворил такое с Верой? Куда смотрит полиция?

– Мы обязательно поймаем его, не сомневайтесь, – бодро заявил Илья, видя, что его слова не нашли никакого отклика и совсем не успокоили отца Лизы. – Но сейчас я бы хотел расспросить Вашу дочь о Вере Александровне.

– А что расспрашивать? – удивился Молчанов. – Вера хорошая девушка была. Вон, Лизе помогала с грамотой. Кто только мог такое с ней учинить?! Изверг какой-то!

– Послушайте, Григорий Пантелеймонович, позвольте, я всё же задам несколько вопросов.

– Да задавайте, если это поможет – ответил Молчанов, опускаясь на стул и жестом приглашая Павлова присесть рядом.

Лиза с любопытством смотрела на агента сыскной полиции, – похоже, смерть подруги и по совместительству учительницы её нисколько не взволновала.

– Скажите, Елизавета Григорьевна, Вера Александровна была Вашей подругой? Как часто Вы с ней виделись?

– Часто, – ответила Лиза, – но мы не были близкими подругами, она постарше будет, то есть, была.

– Вера Александровна с Вами не откровенничала? – спросил Илья. – Может, был у Вашей подруги жених или ухажер?

– Ухаже-е-р? – протянула Лиза и посмотрела на отца. – Что-то не припомню такого.

– Вам Вера Александровна ничего не говорила?

– Я уже сказала, что она мне ничего не рассказывала о себе.

– А что же Вы делали, когда встречались?

– Она меня учила, – ответила девушка, – ещё мы обсуждали разные книги, поэтов. Вера очень поэзию любит. Господи, любила. Даже сама сочинять стишки пробовала.

– Ага, значит, что-то она Вам рассказывала? – обрадовался Павлов.

– Немного.

– Если Вы не знаете, был ли у неё жених, может, она рассказывала про своих друзей, про работу?

– Не-а, – ответила Лиза, снова посмотрев на отца.

На этот раз Павлов перехватил взгляд и подумал, что, возможно, без отца девушка была бы более откровенна. Но не мог же он выгнать хозяина из собственной комнаты, чтобы остаться наедине с его дочерью. Наверное, Блохин бы что-то придумал.

– То есть ничего необычного, что могло бы относиться к смерти Веры Александровны Вы мне сообщить не можете?

– Нет, ничего такого не припомню, – покачала головой Лиза.

– Ну, что же, мне пора, – вздохнул агент и начал одеваться.

Внезапно его внимание привлёк полушубок, висевший у входа. Илья приподнял рукав и спросил:

– А это чей?

– А что? – спросил хозяин.

– На рукаве кровь.

Молчанов подошёл ближе, взял рукав и осмотрел его.

– Это мой. Не заметил, как испачкал. У меня мясная лавка, вляпался как-то. Если нужно будет хорошей говядины, господин полицейский… – сменил тему Григорий Пантелеймонович.

– Нет, спасибо, я закончил. Позвольте откланяться, – прервал предложение хозяина агент. – Скажите, а Вы где были вчера вечером?

– Я? Где, где… В лавке! Вы, что же, меня подозреваете в этой мерзости? – взбеленился мясник.

– Нет, но…

– Раз нет, милости прошу, – хозяин демонстративно распахнул дверь перед агентом.

Павлов вышел на улицу, и дверь громко захлопнулась за его спиной. Неприятно. Конечно, вряд ли это мясник: его объяснение звучало достаточно убедительным. Он вполне мог испачкаться кровью в лавке. Тем более Вера Александровна обучала его дочь. А вот дочь что-то знает, но при отце решила не говорить. Может быть, это не имеет отношения к делу, но Павлов отметил, что, возможно, с Лизой стоит поговорить наедине.

Сыскной агент прошелся по оставшимся домам. Большинство оказались закрыты, а там, где ему удалось переговорить с хозяевами, он не узнал ничего, на его взгляд, интересного. В итоге Павлов вышел на Ходынское поле и задумался, что делать дальше.

 Внезапно, он решил, что ему следует снова осмотреть место убийства. Павлов, сосредоточенно размышляя, что именно он будет докладывать начальству, и не обращая внимания на великолепный замок, вернулся в парк. Ничего нового он не обнаружил, только застыл на минуту, рассматривая темные пятна крови на снегу. Агент будто наяву представил себе ужас жертвы в тот момент, когда она поняла, что уже не убежать, и придется умереть прямо сейчас и прямо здесь потому, что некто решил это за неё. Затем Павлов стряхнул мимолетное оцепенение и пошел на конечную остановку конки. Тратить деньги на извозчика, как делал его наставник, он пока не имел права.

5

Когда Трегубов услышал, что он арестован, его захлестнула волна быстро сменяющих друг друга эмоций: удивление, сомнение, отчаяние и, наконец, неприятие. Мужчины подошли вплотную, не спуская глаз с Трегубова. Они были напряжены, словно опасаясь, что молодой следователь может кинуться на них с кулаками или же просто убежать.

– Не делайте глупостей, господин Трегубов! – приказным тоном заявил один из них.

Иван перевел взгляд, на подъехавший закрытый экипаж. Один из мужчин положил руку на его плечо, второй открыл дверь экипажа.

– Но кто Вы такие? Что происходит? – Трегубов наконец справился со своими эмоциями.

– Это Вам скажут на допросе, – ответил, открывший дверь, агент, доставая из кармана бумагу и показывая её Трегубову.

– Полиция? Какой, к чёрту, допрос?! – обескураженно спросил Трегубов. – Почему?

– Залезайте! Я же Вам уже сказал, что… – раздраженно начал полицейский, но его отвлекло внезапное появление ещё одного экипажа.

Небольшая открытая пролётка быстро вылетела из-за угла соседней улицы и остановилась напротив дома Трегубова, перекрыв дорогу полицейскому экипажу.

Агент переключил своё внимание с арестанта на извозчика пролётки:

– Эй, куда прёшь, скотина! Убирайся с дороги!

Из остановившейся пролётки, придерживая саблю, вылез жандармский офицер в шинели.

– Ротмистр Смирнов! – вырвалось у Трегубова. – Так это Вы меня арестовали?

– Не ротмистр, а подполковник, – иронично улыбнулся Смирнов, – на секунду эта улыбка раздвинула его густые, светлые усы. – Обижаете, Иван Иванович. Когда это я Вам зла желал?

Ротмистр Смирнов, а ныне уже подполковник, был давним знакомым Ивана Трегубова, с которым он, скажем прямо, не по своей собственной воле работал над парой дел. Следователь был удивлен появлению жандарма, которого не видел с ещё с прошлой осени, и, признаться, уже стал забывать о его существовании, то есть, вспоминал всё реже и реже.

Два агента, увидев перед собой офицера в высоком звании, который был знаком с арестованным, тоже на некоторое время растерялись. Затем один из них взял себя в руки, и, четко проговаривая слова, заявил:

– Господа, вынужден прервать Вашу беседу. Господин подполковник, следователь Иван Иванович Трегубов арестован и ему запрещено говорить с кем бы то ни было.

– Ах, оставьте такой тон. Я забираю господина Трегубова, а вы можете быть свободны.

Агенты переглянулись, а их арестант был совсем сбит с толку происходящим.

– Мы не можем Вам отдать арестованного, – сказал один из них, для уверенности беря Трегубова под руку, – у нас приказ.

– У вас приказ, значит? А Вы думаете я просто так приехал? Побеседовать тут с вами о погоде? – повернулся жандарм к агентам.

– Жандармы нам не указ, – пытаясь имитировать уверенность в голосе, ответил агент, ещё крепче сжимая локоть Трегубова.

– У меня тоже есть приказ -доставить его к нашему общему начальству, – серьезно сказал подполковник. – И сделать это нужно быстро.

– Это к кому же? – спросил агент, не отпуская Ивана.

– К Николаю Ивановичу, – шмыгнул носом жандарм.

– Кто такой Николай Иванович? – подал голос второй агент.

– Вы, что же, не знаете нового директора департамента полиции Петрова Николая Ивановича? – усы Смирнова снова разошлись в ироничной улыбке.

Агенты переглянулись, в их глазах была растерянность и легкий испуг. Они получили приказ от непосредственного начальства арестовать Трегубова, но они не могли отказать посланнику главы всей полиции Российской империи. Поняв друг друга без слов, полицейские решили подчиниться. Агент разжал руку, отпустив Трегубова.

– Если будет нужно, мы вернемся, – сказал, обращаясь к Ивану, агент.

Потом оба залезли в экипаж и уехали. Трегубов стоял молча, наблюдая за их отъездом.

– Иван Иванович, не стойте как столб на холоде, а то простудитесь, как я, – снова шмыгнул носом Смирнов. – Залезайте, залезайте, негоже заставлять Николая Ивановича ждать.

Трегубов с тревогой посмотрел на покрасневший нос жандарма и, не говоря ни слова, залез в пролётку. Когда они уже тронулись, он спросил подполковника:

– Не скажете мне, что происходит?

– Не имею возможности знать, – ответил Смирнов, – Николай Иванович приказали Вас к нему доставить, предупредив о планах Вашего ареста.

– Но по какой причине?

– По какой причине арест? – переспросил жандарм.

– Именно.

– Тоже не имею информации, но не удивлюсь, что тут замешан Ваш давний знакомец Стрельцов.

Тайный советник Александр Николаевич Стрельцов, занимавшийся иностранцами и шпионами в департаменте полиции, ещё со времен ныне ликвидированного третьего управления, был отцом погибшего друга Трегубова, Алексея Стрельцова. Иван Трегубов и Алексей Стрельцов вместе учились в Санкт-Петербурге, а затем продолжали дружить. Более года назад Стрельцов-старший вёл внутриведомственную борьбу с жандармским корпусом, которым в то время как раз руководил Николай Иванович Петров, месяц назад возглавивший весь полицейский департамент страны. После убийства сына Стрельцов-старший пытался обвинить в причастности жандармов, для чего привлек к расследованию Ивана Трегубова. Но последний отказался идти на сделку с совестью и возлагать на жандармерию незаслуженное обвинение, за что заслужил уважение Петрова и ненависть отца своего покойного друга.

– А каким судьбами господин директор в Москве? – задал вопрос Иван.

– Планируется приезд наследника престола: нужно обеспечить охрану всех мест, где он может остановиться. Сами знаете, какая сейчас обстановка, а Николай Иванович только заступили на пост, вот и есть желание всё самому контролировать. Только это секретная информация, – беспечно закончил Смирнов, бросив взгляд на Трегубова.

– Вас понял, – ответил тот.

Николай Иванович совсем поседел с последней встречи с Трегубовым. Под его глазами набухли мешки, а лицо выглядело уставшим. А ведь прошло всего чуть больше месяца с момента вступления его в должность. В бытность жандармским генералом Петров выглядел куда как живее.

– Садитесь, господа, – устало сказал хозяин кабинета, откладывая в сторону стопку бумаг, мешавших ему на столе, – да-да, и Вы, подполковник, останьтесь тоже.

Трегубов и Смирнов придвинули стулья ближе к столу и аккуратно присели, с вниманием глядя на директора полиции, который взял некоторую паузу.

– Вы знаете почему Вы здесь, господин Трегубов? – спросил, наконец, Петров.

– Нет, знаю только, что меня хотели арестовать неизвестно за что.

– Почему же – неизвестно? Мне известно, – сказал Николай Иванович. – Правда, скажу, известно стало случайно, – Семякин упомянул в разговоре. Да, Григорий Константинович сейчас в Москве. На Егорьевской фабрике Хлудовых готовится стачка и забастовка, а это и его епархия тоже, скажем так.

– Эти Хлудовы сами виноваты, – неожиданно прервал Петрова Смирнов, – тоже мне, хлопковые короли! Выжимают всё до копейки из рабочих своих фабрик, а нам потом разгребай. Говорят, то ли жандармов, то ли роту солдат хотят на Егорьевскую фабрику отправить. Так и до крови, не дай бог, дойдёт.

– Мы служим не Хлудовым, подполковник, – возразил Николай Иванович, – а императору и России, и не должны допускать беспорядков. Так вот, позвольте мне продолжить. Господин Семякин и говорит, мол, из столицы его просили произвести арест судебного следователя в Москве по обвинению в шпионаже.

– В шпионаже?! – вырвалось у Трегубова.

– Да, в шпионаже. Я и спросил, что за следователь такой. Он отвечает, какой-то Трегубов. Спрашиваю: кто просил арестовать. Говорит, что тайный советник Стрельцов, – рассказал Петров, глядя прямо в глаза Трегубова.

– Но почему за шпионаж? – снова спросил Трегубов, подумав, что подполковник Смирнов оказался прав в своем предположении.

– Вам знаком такой господин Канарейкин?

– Николай? – растерялся Иван. – Да, знаком.

– Я знаю, что знаком, – Петров порылся на столе среди бумаг и нашел нужную. – Это Вы с неким приставом Столбовым завербовали Канарейкина как агента, будучи на службе в тульской полиции?

На Трегубова нахлынули воспоминания. Три друга со времен тульской гимназии: он, Михаил Торотынский, уехавший потом в Америку, и сын тульского купца Николай Канарейкин. Неразлучная троица. Когда Николай уехал учиться в московский университет, то набрался там вольнодумства и вступил в общество народовольцев, планирующих теракт. Михаилу и Ивану удалось отговорить друга от участия в теракте, но жандармы уже знали, что Николай состоял в кружке народовольцев. Тогда, чтобы спасти друга, Иван уговорил своего наставника помочь Канарейкину, и они оформили Николая как агента, который по заданию тульской полиции проник в группу террористов.

– Да, так и было, – согласился Трегубов, – но при чем здесь шпионаж?

– Господин Канарейкин арестован за кражу секретного документа государственной важности. Уже звонил сам министр финансов Сергей Юльевич Витте, и мне послышалась в его голосе лёгкая паника, хотя он не тот человек, чтобы ей поддаваться. Это необычно. Он просил бросить все ресурсы и найти документ в ближайшие дни, иначе ему придётся доложить императору. Видите, молодой человек, в какую ситуацию Вы попали с Вашим бывшим агентом? Вы же с ним, судя по донесению Стрельцова, встречались несколько раз уже в Москве.

– Да, но этого не может быть! Николай – купец, сын купца, и вообще абсолютно безвредный человек. Он не мог стать шпионом, – ответил Иван.

– Любого человека, даже очень хорошего, можно использовать, если найти его слабые места. Вы должны уже хорошо это знать господин следователь. Вы сейчас здесь у меня, а не на допросе, только потому, что я уважаю Вашу честность в деле с убийством сына Стрельцова и ценю Вашу помощь в деле с убийством священника. Меня лично патриарх поблагодарил за его раскрытие. Вы хорошо постарались тогда.

– Просто отлично постарался, – не удержался сыронизировать жандарм, – полдеревни на каторгу отравил.

Петров строго посмотрел на подполковника, тот поперхнулся и замолчал.

– Поэтому я хочу Вам предоставить возможность, – продолжил Николай Иванович, – самому разобраться в ситуации.

– Каким образом? – спросил Иван.

– Будете следователем по делу.

Иван был ошарашен. А у сидящего по соседству Смирнова аж глаза полезли на лоб от удивления.